«Anduniё» — значит Закат

— Да, признаюсь честно: мне страшно, — заявила Телумэ и отодвинулась в угол застеленной кровати. — Не говори глупостей, — спокойно произнёс Зигур, сидевший на углу той же постели. — Ты же понимаешь, что это совершенно безопасно. Чего ты боишься? Ну же, скажи. Миналхиль возмущённо таращилась на мужа. Неужели не очевидно? — До этого тебе часто выпадала возможность увидеть Нуменор с высоты, на которую даже птицы не залетают? — продолжал Зигур. — Было бы глупо не воспользоваться единственным шансом. — Меня устраивает вид из иллюминатора. — Тэлумэ демонстративно прильнула к стеклу, после чего опустилась на кровать, притянула поближе к себе выпущенного из клетки котёнка сервала и взглянула на мужа исподлобья. Кот будто повторил взгляд за хозяйкой. Но тщетно она надеялась на снисходительность со стороны Гортхаура Жестокого. — У меня морская… то есть воздушная болезнь. Саурон кивком указал на два расстёгнутых браслета — каждый с металлической заклёпкой на внутренней стороне. Телумендис покорно взяла их и плотно обмотала их вокруг запястий так, чтобы заклёпки давили на вены. Впервые в жизни андунийская княжна, с детства привычная к морским плаваниям, воспользовалась этим относительно недавним нуменорским изобретением, призванным спасать от качки (а на воздушном корабле, вилинкирья*, она мало чем отличалась от морской). — Я майа, я и не такие высоты видел. Всё это, — Майрон обвёл взглядом каюту, — мой дар тебе. Нежелание подняться на верхнюю палубу я расценю как неблагодарность. — Ваш дар неописуем, — учтиво возразила Телумэ, — но… — Хиль, брось эту напускную дипломатичность. Ты не на светской прогулке, где можно кое-как натягивать на лицо улыбку и нетерпеливо коситься на часы. Хиль. И чем ему приглянулось такое сокращение? Конечно, она малый ребёнок в сравнении с ним, но зачем это так часто подчёркивать? От ледяного отблеска в глазах Майрона Телумендис сделалось не по себе. «Пожалуй, лучше свалиться с высоты лара*, чем прогневить Гортхаура, — она пыталась рассуждать так, как делала бы это год назад, до начала всех противоречивых перипетий её жизни. — Осталось надеяться, что, будучи майа, он отрастит крылья достаточно быстро, чтобы поймать меня». Телумендис крепко вцепилась в руку Майрона. Когда перед ними распахнулась дверь салона, внезапно ударивший в лицо мощный порыв ветра чуть не сорвал платок с её волос. Она прищурилась. Слушая свист и в безмолвном изумлении озираясь по сторонам, она подстраивалась под уверенную и неспешную поступь Майрона и следовала за ним к краю палубы. Достигнув его, ближе прильнула к супругу и даже позволила ему обнять её за плечо, а через несколько мгновений набралась храбрости и полностью распахнула глаза. Впереди, от края до края, раскинулся величественный исполин моря. Телумэ затаила дыхание. Морская синь была сплошь и рядом подёрнута полосами и пятнами — сверкающими узорами и матовыми полями, рассечёнными кораблями, металлическим блеском лучей солнца и белёсыми отражениями облаков. Но более всего Телумендис поразило иное. На воздушном корабле слышались отдалённый шум двигателя, топот ног команды, ветер — и больше ничего. Ватная, всеобъемлющая тишина господствовала над облаками. «…Что простирается столь высоко над землёй, что ни тончайшая пыль, ни слабейшие запахи, ни отдалённое эхо песен и скорбей мира не проникают туда», — повторила Телумэ изречение из священного текста. Когда-то она свято верила, что возноситься так вправе только владыка Сулимо. «Сущий ребёнок», — мысленно усмехнулся Саурон, наблюдая восторженный блеск в глазах юной супруги. Справа по борту проплывала флотилия облаков. Телумэ мигом вырвалась из объятий Саурона и бросилась туда. Она безбоязненно оперлась одной рукой на планшир, а другую протянула вперёд, пытаясь собрать в ладонь горсть небесного хлопка. Тучи расступились, и сквозь их молочную белизну прорисовался далёкий и могучий силуэт Столпа Небес. Телумендис просияла. Нет, не удалось хвалёной машине преодолеть священную границу, подняться выше единственного в Арде святилища Эру. Она закрыла глаза и стала молиться, как если бы находилась на вершине Менельтармы. Пусть светлые ветры унесут кручину в небытие. Пусть божественная тишь заполнит и умиротворит душу, очистит разум, просветлит сердце, похоронит страсть и навсегда отведёт сожаление. Телумэ снова открыла глаза и широко улыбнулась величественному и необъятному миру. Подвешена в воздухе. Да, такова теперь её судьба — полёт в пустоте и над пустотой. А что вокруг, что впереди — одному Илуватару известно. В салон Телумендис возвратилась уже без поддержки Майрона. Когда дверь захлопнулась, её первое ощущение вновь было связано с ветром, только на сей раз — с его отсутствием. Миналхиль опустилась на подушки и вдруг неожиданно для себя самой заливисто рассмеялась. Даже Майрон удивился, увидев её такой. Обычно Телумендис представала перед ним молчаливой и даже чересчур сдержанной, будто родившейся столетий пятнадцать назад и неожиданно проснувшейся не в своём времени, а её улыбки нередко сочетались со скукой во взгляде. — Благодарю вас, господин Зигур, — довольно ласково произнесла Телумендис через время. — Мы больше не чужие, так что обращайся ко мне на «ты». И, пока я не обучу тебя своему языку, наедине будем изъясняться по-эльфийски. Миналхиль кивнула. — Хорошо, лорд… — Майрон, — закончил за неё советник. — Спасибо тебе, Майрон, — окончательно поправилась Телумэ. — Этот полёт… Я не могу описать его словами. Да, было страшно, но вы… ты словно за руку провёл меня в легенду. — Вилинкирья может подняться ещё выше, — спокойно отметил Майрон. — И выше пика Менельтармы? — Без помощи магии — вряд ли. Для этого нужны машины, которые даже гениальнейшим инженерам Арды не снились. Вы, люди, мечтаете покорить небо, однако все разработки по строительству аппарата сложнее воздушного шара, которые я обнаружил в ваших архивах, рассыпались, как только их извлекали на воздух, а те, что не рассыпались, пожрала плесень. Как вы допустили это? — В каждой второй городской школе изучают естественные науки, не говоря уже об образованной знати. Как и почему летает аэростат, известно многим, — рассуждала Телумэ, — и сотни лет назад мы даже поднимали в небо воздушные шары. Почему забросили? Винить можно многое: суеверный страх, привязанность к земле, гильдию Мореплавателей, которой это невыгодно. Но, на мой взгляд, всё дело в том, что наша наука пошла по неверному пути и стала завязана на поиске ключа к бессмертию. Говорят, что попутно учёные совершили немало открытий, но большинством из них пренебрегли из-за «бесполезности». — Если бы ваши предки нашли вилинкирьяр военное применение, то вы бы уже давно считали их тысячелетней рухлядью, — скептически возразил Саурон. — В таком случае сам Эру уберёг нас, заставив их похоронить разработки, — промолвила Телумэ и тут же спохватилась. Когда же она отучится поминать Единого и Валар при муже? Чтобы переменить тему, она полюбопытствовала: — А в Мордоре и королевствах востока развито воздухоплавание? Майрон усмехнулся: — Если даже великие нуменорцы, короли смертных, не постигли такую технику, что ожидать от отсталых истерлингов. Многие народы не могут организовать даже морской флот. Но тем, у кого есть необходимость, ничто не препятствует полётам в пределах моих владений. Эта реплика послужила Телумендис очередным напоминанием о том, что перед ней — не просто бывший пленник и лжец, но король обширных и малоизученных земель, лишь временно их покинувший. — Придёт время, и наши суда станут бороздить Эккайя, — добавил Майрон с гордой и немного загадочной улыбкой. Миналхиль так и не поняла, что он разумел под словом «наши». Стюард поставил на стол блюдце с засахаренным имбирем, любимой сладостью княжны. «Это тоже похоже на мою новую жизнь, — подумала она, надкусывая дольку. — Посмотришь — сплошной сахар, а попробуешь — разъедает язык и жжёт нёбо». Ночью о сне не могло быть и речи. Непривычность, ураган эмоций и впечатлений на фоне всех связанных в замужеством переживаний не давали Тэлумэ даже коснуться подушки. Она, совсем как ребёнок, сидела в кровати, плотно закутавшись в одеяло и уложив на колени тёплого сопящего сервала, и смотрела в иллюминатор. Пьянящее сияние, лунное вино, разбрызганное из неведомого кувшина по небосводу, бальзам для странников и воздух мечтателей. Беспомощность слов, бесчисленность снов… Приглушённо шумит двигатель. Словно пузырьки в необъятном ночном океане — бессчётные звёзды. Искрящаяся полоса Млечного пути разбивает небо и отражается в усталых глазах, острова-облака проплывают мимо, а внизу усыпают чёрную землю трепещущие огни городов и селений. Все это — кружится, несёт корабль вперёд, принимает его в себя. Вот горы облаков расступились, и блеснул из-за них лучезарный Азрабэль. Вечерняя звезда! Телумэ и не мыслила, что когда-либо окажется так близко к своему праотцу. Вскоре показалась и луна. Сколько легенд окружало ночное светило! Неужели она воочию увидит цветок Тельпериона, заглянет в глаза охотнику Тилиону, разглядит дивный лунный остров, его сверкающие озёра летучего света и башенку, построенную на нём престарелым эльда Уолэ Кувионом из песни? Телумендис разочарованно хмыкнула. Увы, даже на такой высоте Исиль оставался не более, чем бледным рябым диском. Ни волшебной розы, ни летучих капелек света, ни башни. Головка сыра — вот самое большое, что могла напомнить луна. Корабль тряхнуло. Сервал ворчливо мяукнул и выпустил когти. «Наши предки, что отступили некогда пред великолепием небес, были отнюдь не глупы, — подумала Телумендис, успокаивающе гладя питомца. — Развенчай они так резко то, чем жили наивные эрухини долгие тысячелетия, Раскол случился бы на столетия раньше». Вдали, там, где клубились рваные облака, сверкнула сиреневатая змейка - молния. Тэлумэ вздрогнула. В раннем детстве она боялась гроз, после просто не любила их; теперь к неприязни невольно примешивались воспоминания о землетрясении и опасения, связанные с высотой. Телумендис принялась успокаивать себя рассуждениями. Майрон не заинтересован в её гибели (по крайней мере, ничто не даёт поводов это подозревать), и в случае опасности, вероятнее всего, сможет её спасти. А если нет — что ж, возможно, так даже лучше. Размышления вновь привели Телумэ к мыслям, которые она тщетного гнала от себя всю неделю. Замужем. За-мужем. За. Мужем. Как непривычно и ужасно понимать, что вся жизнь находится в руках почти незнакомого существа. В то же время Телумэ убедилась, что обвинять его во всех приписываемых пороках несправедливо. Гортхаур лгал и предавал в каждой легенде с его участием, однако данное ей при помолвке слово не нарушил и не сделался её мужем в полной мере, за что она, осознавая бедственность своего положения, искренне благодарила его. Вот и теперь душе стало радостнее при воспоминании об этом. Телумэ опустила сервала на пол, проверила, хорошо ли заперта дверь, а затем снова упала на кровать и откинулась на спину, раскинула руки. Чувствуя ногами край постели или прохладную стену, она радовалась, что не надо ни с кем делить это пространство, что хотя бы ночью она сама себе хозяйка и госпожа. Повернувшись так, чтобы не замечать тревожные отсветы молний, Телумэ свернулась клубком, и мерный рокот мотора сливался с её сердцебиением. Ей снилось, как она медленно поднимается в постели, разбуженная неземной красоты мелодией, которую она, пробудившись, уже никогда не вспомнит. Следуя за музыкой, она восходит на палубу. Нет ни ветра, ни страха, ни Саурона — и даже обручального кольца как ни бывало. Телумэ замечает, что рядом с их вилинкирья парит другое судно, изящное и невесомое, без неуклюжего вытянутого шара, но на настоящих тканных парусах тоньше нити шелкопряда и светлее перламутра. Телумэ не находит надписи, но всевидящее сердце нашёптывает легендарное имя небесного корабля — Вингилотэ. Вдруг её ослепляет поток серебристого света. Телумэ закрывает глаза ладонью, а когда зрение возвращается, видит, как палубы дивного судна её безмолвно приветствует его Капитан. Великий праотец улыбается княжне и взглядом велит приблизиться. Звезда горит на его челе, а лучезарные очи полны силы и ясности. Телумендис подходит к борту и почтительно кланяется. Тогда Эарендил просит её выпрямиться, а затем что-то шепчет и протягивает ей амулет из кожи, раковин и белых перьев. Затем Капитан кого-то зовёт, и на палубу выходит юноша — высокий, темноволосый и призрачно бледный. «Он мёртвый», — изумлённо догадывается Телумэ. Юноша смотрит долу. Его образ дрожит, как мираж; кажется, он вот-вот растает, измождённый небесным странствием, выпитый до дна бессилием и печалью. Заметно, что юноша всем существом желает поднять взор на живую девушку, однако вынужден удерживаться. Не говоря ни слова, он протягивает Телумендис большой волчий клык. На нём она читает строки: Только гость… Среди звёзд заблудилась моя путеводная песня. В нотах — кровь. Об одном молю: нам Помоги обрести вновь друг друга. — Постойте! Тэлумэ пытается обратиться к незнакомцу, но, едва она поднимает взгляд, видение начинает клубиться и вскоре рассеивается, как дым. Последнее, что она помнит, прежде чем обнаружить себя сидящей в собственной постели, — то, что на месте протянувшего клык прорисовался совсем другой силуэт. Телумендис огляделась по сторонам и прощупала простынь. Светало. Вдалеке по-прежнему шумел двигатель, и настоящее лазурное свечение начинало заливать каюту. Ни клык, ни амулет она, как и ожидала, не нашла. Обогнув Хьярростар и половину Хьярнустар и немного не долетая до Эльдалондэ (увы, даже с высоты полёта вилинкирья никому из команды и пассажиров не удалось различить на горизонте башни Аваллонэ), воздушное судно окончательно причалило в специально подготовленном месте в сердце изумрудных пастбищ Эмериэ. За время дороги меж ровных холмов Миналхиль поведала Майрону историю дома, к которому они направлялись, — историю Эрендис, Тар-Алдариона и их дочери Тар-Анкалимэ. Она рассказывала увлечённо и вдохновенно. Майрон заметил, что она поистине дорожила историей и отчасти сама жила в ней. Миналхиль опускала подробности любовной линии, понимая, что советнику они неинтересны, и делала акцент на других сторонах истории: разбирала реформы трёх упомянутых в ней правителей, описывала быт и нравы дунэдайн той эпохи, размышляла о различиях душевного склада нуменорских мужчин, всегда рвавшихся в море в поисках неизведанного, и женщин, не мысливших жизни без Эленны. На заре Майрон случайно увидел в окне силуэт Миналхиль, очерченный рассветными лучами. Как истинное дитя Острова, она решила насладиться красотой своей родины в тишине и безлюдье. В какой-то миг шаль, в которую закуталась Миналхиль, сползла, оголив плечо девушки. Майрон сжал губы. Если Хиль и дитя, то только в душе. Ничего, что она до смешного сдержанна. Она принадлежала ему с момента их первой встречи, задолго до того, как поняла это сама; свадьба же только узаконила его право обладать ей. А всё остальное — вопрос времени. Утром пастухи и деревенские жители то и дело подходили к Майрону с расспросами и прошениями. Он осматривал их жилища и наделы, выслушивал их речи внимательно, однако, сделав несколько шагов после расставания с последним, отбросил на задворки памяти всё, кроме самых важных наблюдений. Прошло около часа, он обошёл всю близлежащую деревню, а Миналхиль как волной смыло. Едва Майрон успел подосадовать на её самовольное исчезновение, на него обрушилась новая напасть в виде оравы босоногих деревенских детей. Теперь ничто не могло спасти тёмного майа от лавины вопросов. Майрон невольно поразился. Ещё полгода назад детей стращали им за баловство, его имя в страхе шептали друг другу их родители перед ночной свечой на кухнях. Теперь они липли к нему как к сказочному исполнителю желаний. — А вы правда бессмертный? — А покажите кольца! — Сделайте нам что-нибудь волшебное! — Научите нас! — Пожа-алуйста! — А вы не боитесь, что, если сейчас же не отстанете, я превращу вас в кроликов? — не замедляя шаг отозвался Зигур на град вопросов. Дети присмирели: часть нахмурилась, часть недоуменно наклонила головы. — Вам что, сказок в детстве не читали? — остановившись и обернувшись, продолжил Майрон слегка наигранно. — Не говорили, что за морем живёт жестокий колдун и обманщик Гортхаур, который только и жаждет, что разорить вашу землю, сжечь ваши дома и разграбить добро, а вас и вашу семью скормить волколакам или угнать в рабство в выжженную пустыню Мордора? Первая угроза оказалась действеннее. Тогда ребятня глазела на него опасливо, а теперь — просто недоверчиво. — Но вы же теперь наш, — пролепетал один смельчак. Остальные закивали. — И сказки ерунда, потому что сказки пишут эльфы. — А эльфы врут, это каждый знает. Майрон отсчитал гребцу несколько грошей на выпивку и отослал его. Несмотря на то, что он всегда был далёк от водной стихии, Тху не сомневался, что превосходно справится с управлением лодкой сам. Миналхиль втайне обрадовалась этому решению. И так подчас нелегко настроиться на беседу, а третьи лица всё только усугубляют. Над полупрозрачной рябью горного озера склонялись крутые, но вовсе не выглядящие враждебно серые скалы, по некоторым из которых с шумом стремились вниз узкие водопады. Пологие склоны, подступавшие к воде, устилал еловый бархат, а на самых далёких пиках уже белели снежные шапки. Чистота и свежесть горного пейзажа благотворно подействовали на настроение Майрона и Телумендис. Разговор был не очень теплым, но достаточно непринуждённым. Горы нравились Майрону намного больше побережья. Форостар — великолепный регион, красоту которого дунэдайн почти не замечают у себя под носом из-за какой-то ненормальной привязанности к морю — ещё одного глупого эльфийского пережитка. Миналхиль пришлось признать это в ходе беседы. — Откуда это? — спросил Майрон, указав взглядом на ожерелье на шее Миналхиль. — Свадебный подарок. — От кого? — От Гильдии ювелиров, — Миналхиль вспомнила, что незадолго до торжества родители наказали ей не упоминать о сводном брате, если этого можно избежать. Не отрывая взгляда от ожерелья, Майрон попросил Миналхиль снять его. Некоторое время он поизучал его в своих руках, после чего невозмутимо зашвырнул на ближайший уступ в скалах. Когда Миналхиль оторопело и непонимающе воззрилась на Майрона, на его побледневшем лице не дрогнул ни один мускул. — Ожерелье неплохое, однако далее так не годится. С этого момента твоей кожи коснутся только те украшения, что выкованы моей рукой, — постановил он. Давным-давно Тар-Менельдур, недаром прозванный Элентирмо — Взирающим на звёзды, — соорудил на дальнем севере Форростарского хребта легендарную башню-обсерваторию. Майрон попросил Телумендис провести его к ней. На это княжна ответила, что «та самая», вошедшая в главные летописи и известная всему миру, слишком далеко, однако весь гористый север усеян менее церемониальными, но немногим уступающими ей по возможностям башнями. Советник согласился ограничиться ближайшей. Телумендис предупредила, что знает местные тропы не так хорошо, как эмерийские, но Майрон всё равно отказался от проводника. Уж он-то запомнит путь. В крайнем случае — сориентируется по светилам. Тогда затея показалась княжне не такой уж и увлекательной. И не напрасно. Едва достигнув башни, супруги поняли, что серьёзно просчитались со временем: даже бегом они уже не успели бы возвратиться к дому до темноты. Горная дорога была опасна ночью, а небо, как назло, затягивалось свинцовыми тучами. Телумендис заволновалась, как бы не разразилась гроза. Майрон успокоил её, хотя сам впервые в жизни пожелал обрести настоящий дар предвидения, отсутствие которого всегда блестяще восполнял интеллектом, логикой и опытом. Было решено переждать непогоду в башне и, когда небо прояснится, выступить обратно с восходом луны. Из-за туч стемнело вдвое быстрее обычного. Осмотрев в обсерватории всё, что можно (а в дождь она была бесполезной), Майрон и Миналхиль устроились подле разожжённого полумагическими стараниями майа камина на верхнем этаже башни. Молчание, нарушаемое лишь стуком капель дождя, делалось неловким. Майрон попросил Миналхиль спеть ему. Песня мгновенно пришла на ум. Она не была осенней, горной или дождливой; напротив, в ней пелось о летних огнях, морском тепле и звёздах. Однако Телумэ всё равно решила спеть именно её. Или она сама погрузится в музыку и сбежит из холодной действительности, или принесёт каждую светлую ноту мелодии под крышу промозглой северной башни.       Огромный угловатый исполин       Шатается, как будто болен он,       И собирает из морских глубин       Луной туда рассыпанный огонь.       Разорван купол неба, а за ним       Другой — такой же, но ещё черней.       За ним стена из шёпота и дыма,       Под ним — страна из бликов и огней.       Загадочен сумрак и свят на обрыве над морем в траве и цветах,       Два человека лежат, звёзды плывут в их открытых глазах.       Они слушают, как шепчут волны, туман на траве оставляет следы.       Скоро птицы ночные умолкнут, и солнце взойдёт из воды… Телумендис намеренно не смотрела на Майрона, однако его отклик на исполнение угадала верно. За всё время песни он даже бровью не повёл. Но она продолжала петь наперекор ночи и тому, что в ней таилось, чувствуя, как сердце откликается на музыку. Наконец Телумэ подошла к двум последним куплетам.       Простит мне вечность каждую оплошность.       Есть счастья по чуть-чуть на всех людей,       И мысленно всегда вернуться можно       На остров наш, летящий в пустоте,       В наш странный мир из шёпотов и бликов,       Дрейфующий в пространстве материк.       И как туда пробраться, как проникнуть,       Никто не знает, кроме нас двоих. Майрон поднёс палец к губам Миналхиль. Она чуть вздрогнула и подняла на него истинно-нуменорский взгляд, полный умиротворения и чистоты, похожий на облако после дождя. Взгляд, который он — сперва у квэнди, затем у высокородных дунэдайн — жгуче ненавидел. Но на сей раз подавленная ненависть обернулась и вспыхнула страстью. Майрон резко сжал пальцы на спине супруги и жадно накрыл её губы своими — так, что убаюканная прекрасной песней княжна даже вскрикнуть от неожиданности не успела. Несмотря на смущение Миналхиль, Майрон продолжал целовать её, временами касаясь губами её шеи и ключиц. Он не отпускал её, не позволял отстраниться ни на дюйм и только крепче заключал в беспокойные объятия. Чистый, напуганный и томный взгляд. Недостаточно. Пусть она глядит на него с ещё большей истомой, пусть чувствует себя в безопасности, защищённой от любой бури, кроме той, в которую завлекает её он. Майрон замер. Тревожный лунный лик показался из-за туч. Не в силах пренебрегать светилом, Майрон отпустил Миналхиль и помог ей подняться. На его губах блеснула ухмылка. Телумэ ужасалась, ибо даже себе не осмеливалась признаться, что в тот миг ничего в целом свете не жаждала так, как остаться. Узнав, что из-за неких семейных вопросов князь и княгиня весь месяц не покидали Арменелос, Майрон испытал двоякие чувства. С одной стороны, он порадовался, что судьба избавила его от необходимости в очередной раз любезничать перед ненавистными андунийцами (будь они все прокляты, кроме Хиль). Однако за месяц его отсутствия в столице могло произойти что угодно. Влияние Амандила ещё не настолько ослабло, чтобы закрывать на него глаза, и то, что он воспользовался возможностью остаться с королём «один на один» (а ведь только ради этого ему стоило пожертвовать дочерью, оценил Майрон), — подозрительно. Майрону, конечно, было от кого узнать о возможных неприятностях, и всё же он насторожился. Да и княжеский отпрыск, оставшийся в Андуниэ за старшего, немногим уступал в мерзости отцу. Миналхиль собиралась с силами. Было бессмысленно пытаться скрывать то, что Майрон и её родственники по меньшей мере терпеть друг друга не могут. Однако беспощадный этикет требовал от обеих сторон встречи, и всем предстояло её выдержать. Тем более, что предпоследний день йаванниэ пришёлся на городской праздник Андуниэ — день, когда в Закатной гавани забывали о вражде, арандили и Верные танцевали в парах и водили хороводы, порой даже не узнавая друг друга под маскарадными костюмами. В княжеском доме Элендил дал торжественный обед для местной знати. Сестру и зятя он пригласил и встретил достойно, как почётных гостей. «Гостей, — с горечью подчеркнула Телумэ. — В родном доме я теперь только гостья». Все с любопытством разглядывали самую необычную пару Острова, в особенности Майрона. Однако среди собравшихся было немало Верных, в том числе тайных, и временами напряжение повисало в воздухе даже между ключевыми фигурами вечера. Саурон и Элендил казались зеркальными противоположностями. Оба были статны, горды и почти одинаково высоки. Золото, пламя, янтарь — и морская синева, ночь, звёзды. Их жёны успешно справлялись с традиционной задачей разряжения обстановки, однако в глубине души Тельпериэн жаловала советника не больше Элендила, и в некоторые моменты Телумендис чувствовала себя совсем одинокой. Вечером Миналхиль нарядилась кочевником-истерлингом. Наряд на удивление шёл ей. Кожаные «доспехи» подчёркивали фигуру, а в лице, вся нижняя половина которого была закрыта тканью, как никогда явственно читались невесть откуда затесавшиеся в её черты отпечатки Востока. — Доблестный воин отправляется в бой. Вечного правления государю Тар-Майрону! — Миналхиль шутливо отдала майа честь и бодро зашагала к выходу. Едва очутившись на главной площади, княжна нырнула в гущу танца. Движениями она пыталась возродить память лучших дней, когда они с друзьями так же веселились. Вот тринадцать лет назад, на значимый юбилей, юноши решили вымазаться вражьими слугами, вспоминала она, меняя пару, а девушки целый месяц сооружали изысканные наряды легендарных майар. Нинквэ оделась Уинэн (хотя по поведению больше походила на её возлюбленного), Миналхиль — пламенной девой Ариэн (что не помешало ей по доброй привычке четверть вечера проходить мрачнее тучи). Телумэ рассмеялась. Напугал же её в тот вечер Тельконтар, вырядившийся кольцепризраком! А ведь каждый из них хоть раз в жизни успел побывать и Сауроном. В груди защемило. Впервые за всё свадебное путешествие Телумендис всерьёз затосковала по старым друзьям. Она одна. Брат отчуждается от неё, Нинквэ в Арменелосе, Мальто там же, а Тельконтар… о нём Телумэ предпочла не вспоминать. Майрон наблюдал за весельем андунийцев со стороны. Назойливая музыка и неожиданно ударившая в конце йаванниэ жара действовали на нервы, однако он не мешал Миналхиль наслаждаться. Зачем лишать бедное дитя последних глотков родного воздуха? Уже скоро она никогда не сможет быть такой беспечной. Весь вечер Майрон то и дело ощущал на себе взгляд очередных отвратительных серых глаз. Но в этой паре не читалось ни стальной воли Амандила, ни звёздного блеска Элендила; в ней был оттенок, напоминающий о проницательном уме Миналхиль, но его не окружали её дождливая таинственность и отстранённость. Незрелый, но внимательный и пытливый взгляд задумчивого отрока, ещё только выбирающего свой путь. Майрон с интересом посмотрел на его обладателя. Так и есть — подросток, преемник двух самых ненавистных ему нуменорцев. Уподобится ли он отцу и деду или предаст их заветы? Либо, захваченный жаждой познания, примет его сторону, либо станет самым непримиримым из Верных, рассудил Майрон. Нехотя он признал, что в этом юнце что-то есть. — Почему ты не пляшешь со всеми? — непринуждённо полюбопытствовал он, подойдя к Исилдуру. — По той же причине, что и вы, господин Зигур, — с неожиданной открытостью откликнулся тот. — Настроения нет. Да и какое удовольствие барахтаться там, как рыбёшка на сковороде? Когда-нибудь мне придётся делать это, как отцу, но пока есть возможность, лучше воздержусь. Врёт. — А как же Миналхиль? Она, по-твоему, тоже как рыбёшка на сковороде? — Телумэ любит танцевать, потому что привыкла: в предыдущие года на таких праздниках с ней были какие-никакие друзья. К тому же она красивая и одна из немногих в этой толпе действительно радует взор. Вам ведь нравится, как она танцует? — Она прелестна, — улыбнулся Майрон. — Однако, простаивая вечер у стены, многого не… А вот и Хиль. Майрон недвусмысленно намекнул жене, что его ни минуты не интересовало то, что происходило на площади, о чём она и так догадывалась. Впрочем, без дорогих людей праздник даже ей показался душным и пресным.

Anen vanda, Anen vandа Ar terhantenyes. Morniё apa… O Vala! Eqúitel nait, I naitё…

— Мне казалось, я первый бессмертный, которого ты видела, — из мечтаний Телумэ выбила усмешка Майрона. — Так и есть, — рассеянно подтвердила она. — Хиль, не лги мне. — До тебя бессмертных я встречала только во сне. Вот две недели назад, на воздушном судне, мне привиделся Эарендил. Да и кому эльфы не снились? — В каком таком сне дивный квэнди имел счастье спеть тебе эту песню? — колко переспросил Майрон. — Какую песню? — Клятву дал я, Клятву дал я, И порвал её… — О Эру… — (Неужели я пропела это вслух?) — Да, это из сна. Телумэ не соврала, сказав это. По крайней мере, не совсем соврала. Переливы лютни над солёными брызгами, золотистые ноты, вплетающиеся в музыку ветра, и серый силуэт в предвечерней дымке были её тайной, рождённой на границах яви и грёзы. Семнадцать лет спустя Телумэ сама не была уверена, пригрезилось ли это ей в год, когда они гостили в Пеларгире у родичей её матери, или случилось взаправду. Рокот валов, разбивающихся о скалы Андуниэ, и шелест ветра оживили драгоценный образ. Казалось, даже эхо его дивной и отчаянной песни ласково коснулось слуха. «А ведь я тоже клятву недавно дала», — в мыслях заметила Телумендис, глядя на мерцающий вдалеке город. — Майрон… Я могу задать тебе один вопрос? Майрон кивнул. — Предания гласят, что в рокоте прибоя живёт эхо Айнулиндалэ. Это правда? Брызги высокой волны коснулись лиц двоих. Сквозь темноту Майрон увидел, что в глазах Телумендис полыхало неподдельное любопытство. — Вода всегда была чужда мне, — он равнодушно пожал плечами и тут же помрачнел. — Песнь Творения зиждилась на высшем порядке, а море — воплощение хаоса. Как можно искать в нём её отзвуки? — Что-то в интонациях Майрона подсказало Телумендис, что он вполне мог не понимать этого искренне. Разум Изначальных неизмеримо сложнее и мощнее любого человеческого или эльфийского, однако природа и ему установила рамки. У айнур они обширнее, чем у эрухини, но в то же время намного жёстче: поэтому некоторые вещи, очевидные для эльфа или человека, иной майа может вовек не понять и не принять только потому, что таким создан. Это Телумендис усвоила ещё до свадьбы. — Ты же слышал Песнь. Я понимаю, что смертному не постигнуть и малую часть её, но неужели нет совсем никакого родства? — Глупости всё это, Хиль. Сказки эльфийские. В лязге металла и бурлении лавы она и то слышнее. — Майрон усмехнулся: — Из-за таких взглядов я поссорился с некоторыми альмаренцами ещё задолго до сближения с Учителем. — Только из-за того, что они предпочли стихию системе? — Конечно. Непоследовательность — страшная ошибка и гибельна даже для самых могущественных существ, что как нельзя лучше доказал пример Учителя. Миналхиль могла понять эту часть мировоззрения Майрона и во многом искренне соглашалась с ней, однако её встревожила его категоричность. Прожить жизнь с такой личностью будет нелегко. Между тем речи тёмного майа вызывали благоговение. Айнулиндалэ, майар, Альмарен… даже так называемый «Учитель», уже не впервые упоминаемый им. Для Миналхиль эти слова были призраками, однако Майрон видел всё, что они обозначали. Он старше мира, где она родилась; он пел в Хоре Айнур, ступал по Благословенному острову, говорил с богами и сражался с героями. Эхо его голоса по сей день теряется в камнях Арды. Мысли о невероятном вскружили голову Телумэ. «Сколько легенд оживает в его лице! Когда-нибудь я попрошу его поведать мне больше». — Я искренне считаю твои взгляды разумными, — чуть погодя, задумчиво промолвила Миналхиль. — Однако я нуменорка, а значит, душа моя — там. — Она кивнула на волны. — Я не могу жить без моря, тем более, в такую жару и духоту. Ты же не станешь возражать, если я пойду понырять? Нуменорцы — дети моря. Все они, от пастушек до принцев, с раннего детства учатся плавать и быстро делаются непревзойдёнными мастерами этого искусства. Сердцам дунэдайн любых возрастов и сословий дорога каждая минута, проведённая у воды, и на пляжах обыкновенно скрытные островитянки не стесняются оставаться в белье даже перед малознакомыми мужчинами. Доверяясь темноте, Миналхиль взбежала на скалу и с разбега нырнула в воду. Удар, чернота и прохлада. Затихают далекая музыка и ветер, глухо журчат пузыри, и шипит прибой. Под волнами — кромешная тьма; лишь на рыбьей чешуе серебрятся отсветы заходящей луны и фонарей с набережной. Телумендис не боялась. Эта заводь была ей что родной дом. Она ныряла в ней, едва научившись, помнила её каждый подводный камень и к тому же знала, что самая опасная живность возле берегов в Андунйского залива — сиреневые медузы крапивницы, укусы которых болезненны, но не более. Тело привыкает, и исчезает мнимая прохлада. Вода ласкает и обволакивает, отрезает от всего — от звуков, от света и даже от воздуха. Только биение сердца, вода, пузыри, серебро. Миналхиль долго оставалась под водой. Майрон забеспокоился бы, не ощущай он присутствие княжны так отчётливо, как если бы держал её за руку. Отслеживая её натренированные и грациозные движения, он понял, что недооценил подготовку нуменорок и силу их привязанности к воде. Майрон скинул одежду и зашёл в море. Миналхиль, смеясь, вынырнула за его спиной. Она улыбалась и держала в ладонях приплюснутый костяной шар с отверстием сверху, усеянный пупырышками и окрашенный размытыми белыми и фиолетовыми полосами, — скелет морского ежа. — Случайно достала. Повезло, что только скелет. Она забросила находку на берег и шагнула вперёд, чтобы обойти майа, оттолкнуться и снова нырнуть, однако его рука плотно сомкнулась на её запястье. Миналхиль содрогнулась, увидев, как сверкнули в лунном отблеске янтарные глаза Майрона. Лишь прильнув к его горячему телу, она почувствовала, насколько ледяным всё это время было море. Минула ночь, а с ней угасла и последняя агония бархатного лета. Звёзды покинули небо, и где-то за скалами поднялось истинно осеннее солнце, залив мир ярким, но уже негреющим светом. Завершился сентябрь, и пришёл конец уединению. Настала пора возвращаться в столицу. Целый день проходил в суете и хлопотах. Миналхиль держалась перед слугами и родными, с которыми прощалась, как ни в чём не бывало, однако быстро делалась рассеянной и то и дело отвечала невпопад. Такой отпечаток оставила на ней минувшая ночь — ночь, до которой она не ведала, сколько страсти и боли может таиться в теле девушки. Остров, парящий в пустоте, волшебен, но хрупок и недолговечен: как бы горько ни было, однажды приходится отчаливать и с него. Они сблизились, между ними промелькнула искра тепла. Но такое не повторится никогда. Единственным ключом к «странному миру из шёпотов и бликов» для неё останется память, — понимая это, Миналхиль старалась уберечь каждое мгновение последних часов пребывания в Андуниэ. На одних деревьях ещё едва проступило золото, а иные уже полыхали вовсю. Вместе с шелестом листьев ветер приносил ароматы яблок, дождя и грибов. Вдыхая их полной грудью, бросая прощальный взгляд на родную гавань, Телумэ думала и вопрошала об одном. Что будет с их четой дальше?