Для чего тебе огонь — сварить ужин или сжечь целый город?

       – Сюда иди, говнюк неблагодарный.       Что-то двигало им, и каждый божий раз “говнюк неблагодарный” покорно подходил. Смотрел щенячьими глазами, полными доверия и слепого детского ожидания.       Ну не могла же бабуля лупить его вениками без перерыва?       Позднее окажется, что могла.       Сегодня, впрочем, день особенный. В окружении трав бабуля выглядела их владычицей. За многочисленными вязанками даже не было видно их маленького бревенчатого столика, похожего на огромный пень с вырубленными в нем отверстиями под дряхлые ноги.        – Да, бабушка? – Апанас всегда говорил громко и смело.        – Твоя пустая башка хорошенько выспалась? Яко сейчас тебе лучше внимать каждое мое слово. Два раза бабушка повторять не будет, твое слабоумие мне неинтересно.       Глаза следили за пучками листьев. От этого зависела его жизнь, во всех смыслах. Ни малейшего сомнения, что бабуля – при желании, а желание у нее было – изведет его и захоронит. Прямо за избой, под толстым деревцем, сокрывшим ее убежище. Если повезет, то глаз его окажется в подвале, в баночке рядом с тем, небесно-голубым.       Хотя Апанас не считал свои глаза красивыми. Цвет вышедшего через рот неудачного завтрака.       К вечеру названия всех лежавших на столе вязанок уже заполняли его голову. Наградой стало кратковременное, но такое желанное расположение бабули: легкое ласковое прикосновение к бурно растущим кудрям.       Ошибся только дважды. И дважды поплатился: сперва пестом по голове; потом – кипа горьких листьев во рту. Тщательно прожевать и проглотить, чтобы не путать больше.       В тот раз он ночевал в нужнике.