Для чего тебе огонь — сварить ужин или сжечь целый город?

      Деревья, служившие надежными стенами, расступились.       Как-то… Пусто?       Руки, казалось, можно раскинуть шире обычного. Породнившаяся чаща позади; вокруг – болота с мерзкими пористыми подушками. Ступить в густую топь босыми ногами он не боялся, порезаться камышами – тоже.       Воняло затхлостью и чем-то непривычным. Настораживало.       Ходить старался тихо. В поисках укрытия сквозь молочный туман Апанас разглядывал каждый силуэт. Шея затекла от напряжения, рвано дергалась голова, все картинки и формы перед глазами – излишне четкие. Даже звуки стали громче. Собственное дыхание оглушало.       Под стопой вместо уютного лесного ковра нечто скользкое и цепкое: пыталось схватить, затащить вниз, в суп из мелких жуков и тины.       Ошибка первая: он испугался.       Вторая: закричал.       Инстинкты требовали бежать, искать ближайший пень (или хотя бы очень высокую кочку!), прятаться и выжидать. То, что схватило его за щиколотку, не разрешило. Кричать он упрямо продолжил, вопреки ноющему от волнения сердцу.       Детский зов – хвала небесам? – не остался без ответа, в грязно-зеленом смраде болота на Апанаса упала огромная тень. Он видел таких, только намного меньше: прятались в избе по углам, плели сверкающую на солнце вязь.       Паук.       Громадное брюхо пульсировало, дрожали желваки. Оно изучало всеми восемью глазами. Пора смываться. Бежать, что есть мочи.       Испорченная лесными ветвями одежда окончательно разорвалась под требовательными острыми лапами. За спиной еще десяток пауков. Огромных, мерзких. Плюющихся жирными белыми нитями.       Ноги с остатками опутавшей их паутины перебирали что есть мочи. Неизвестно, куда. Неизвестно, с какой целью.       Они вынесли его к широкой тропе с кучей борозд и следов копыт.