Самое сложное – поверить

      Чуть больше полугода спустя       Широкий холл одного из крупнейших международных хабов встретил загоревшего за шесть долгих месяцев путешествий Гона залитым солнцем мраморным полом, отражающим полуденное солнце, пробивающиеся через панорамную стеклянную крышу. Через нее, ежесекундно появляясь на горизонте, виднелась в небе одновременно пара другая огромных дирижаблей, что стягивались в этот центр прогрессивного совершенства со всех уголков света. За свою еще короткую, но наполненную приключениями жизнь, Гон множество раз бывал в аэропортах, в широченных наполненных железным запахом поездов вокзалах, усыпанных морской солью портах, но никогда прежде он не видел столь поражающего воображение сооружения, способного в минуту принять и отправить до десятка воздушных судов.       Пройдя вдоль длинных рядов заполненных людьми кресел прибывший путник, устроив поудобнее за плечами рюкзак и взглянув на массивные электронные часы посреди настоящего пешеходного проспекта, с сожалением обнаружил, что доставивший его дирижабль прибыл на пол часа раньше положенного. В любой другой день данное обстоятельство не вызвало бы у Гона ни малейшего раздражения, но именно сегодня в этом самом огромном, по версии авторитетнейшего журнала в мире, хабе ему предстояло провести больше часа в ожидании прибытия друга.       Лучшим местом для коротания предоставленного судьбой времени оказалась небольшая отгороженная плетенными растениями кафешка. Людей за воздушной живой изгородью было немного, и, найдя самый укромный столик, спрятанной от входа уголком барной стойки, Гон опустился на мягкий диванчик, первым делом разблокируя телефон и отправляя лучшему другу свою геолокацию.       За прошедшие с момента расставания с Киллуа полгода многое что в жизни Гона поменялось. Конечно, первым, что бросалось в глаза, были внешние изменения – его рост, обгоняя отца, вытянулся, широкие плечи заметно разошлись в стороны, накапливая уже не детскую мускулатуру, ноги, забившись бесконечными тренировками и долгими марафонами вдоль улиц сменяющих друг друга городов, стали плотнее, и теперь привычные с детства короткие шорты на возмужавшем юноше смотрелись весьма нелепо и благоразумно были заменены джинсами. Джинсами с неизменным темно-коричневым ремнем, украшенным широкой металлической пряжкой в виде дракона. Как-то Гон увидал ее, лежащую совсем одиноко на старом полотенце блошиного рынка, и не смог пройти мимо, отдав за покупку считанные копейки, но теперь не расставаясь с ней ни на день.       Однако более всего за проведенное порознь с Киллуа время Гон изменился внутренне. Все еще оставшись в своей душе милым и доброжелательным подростком, он волею случайности с головой окунулся в мир взрослых.       То было парой месяцев позже их с Киллуа пробуждения. Феромоны нисколько не влиявшие на его жизнь прежде, неожиданно решили взбунтоваться и дать о себе знать прямо перед очаровательной рыжеволосой девушкой, мило строящей свои зеленые глазки на палубе морского судна, отчалившего с Китового острова. До того дня Гон не мог бы и подумать, что его первый в жизни сексуальный опыт случится с прекрасной незнакомкой, каюта которой имела номер лишь парой цифр меньший чем та, что принадлежала его тете и бабушке.       Заполнявшее его детское смущение, что поселилось румянцем на смуглых щеках, пропало в одноместной каюте, когда старшая по возрасту девушка угостила Гона так и не состоявшимся чаем. Ее ласковые руки и горящие азартом глаза открыли молодому альфе новый мир, где запах источаемых феромонов кружил голову не меньше аттракциона «вертушки» в таком родном теперь парке.       Они с незнакомкой, представившийся лишь, как «крошка», провели самые увлекательные два с половиной дня в жизни Гона. Бескрайнее синее море в окне иллюминатора, покачивающийся на волнах корабль, солнце, устроившие представление дельфины в искрящийся синевой воде и секс. Бесконечный, первый и самый сумасшедший, как казалось ступившему на путь взросления Гону, секс. То было столь легко и беззаботно, что рыжеволосая «крошка», махнув на прощание своими длинными волосами, лишь улыбнулась в пол оборота то ли Гону, то ли прекрасному морскому путешествию и следом затерялась в прибрежной толпе.       И как оно зачастую и бывает, когда совсем не ищешь, находки сами лезут в протянутые приветливые руки. Гон, вдоволь отдохнув с семьей, показал тете с бабушкой удивительной красоты прибрежный кишащий туристами город и, отправив их двоих с причала на отчаливающий в родные края корабль, сам того не заметил, как разговорился с улыбчивым парнем. Парой часов спустя они оказались за столиком усыпанной горшечными цветами веранды, и уже ночью очутились в одной кровати обнаженные. И видимо в ту замечательную поездку судьба и, наверное, набравшая цвет весна, перебирающаяся в лето, сыграла с людьми, окружавшими Гона, незамысловатую шутку, в которой неминуемо легкий флирт клонился к сексу.       Где-то вдалеке, приглушаясь общим шумом аэропорта, раздалась характерная предшествующая объявлению музыка, и Гон различил сказанные диспетчером слова: «Аэроэкспресс в Ревейл отправляется через пять минут». Все те же, что и раньше, часы над широким проходом показали без пяти минут час. Время медленно, но верно приближало час прибытия дирижабля Киллуа, и Гон, взяв с принесенной официантом тарелки один из двух пончиков, без особого интереса откусил его.       Когда два аппетитных кругляша лежали под искусственным светом витрины, их залитые глазурью бока показались юноше привлекательными, но стоило им двоим оказаться на белом симпатичном блюдце, былое желание сразу же их съесть, пропало. Хотя, признаться честно, возможно оно пропало из-за уплетенной пару минут ранее пасты с курицей под сливочным соусом.       Мягкий, наполненный начинкой шоколадный пончик, впрочем, оказался весьма вкусным, но вот тот второй – розовый и клубничный, явно, что был лишним. Подумав об этом, Гон оглядел внимательным взглядом кафе, и, остановив свой взгляд на женщине с девчушкой лет семи за соседним столиком, произнес:       – Могу я угостить вас?       Полноватая брюнетка, едва заметно нахмурившись, обернулась. Видимо и вовсе не поверила произнесенным словам, но, когда Гон, добродушно улыбнувшись, указал на оставшийся нетронутым пончик на чистом блюдце, подтверждая свое предложение еще раз словами, та, на глазах растаяв, угощение приняла.       В этот момент пиликнул Гона телефон, и на экране всплыло сообщение:       Я тебя вижу. Побежали, еще успеем на скорый поезд.       В проходе между живой изгородью кафе стоял так же, как и Гон, преобразившийся Киллуа. Его отросшие белые волосы был собран на затылке в неаккуратный хвост, и пара выбивающихся прядей спадала у лица. Он взмахнул в знак приветствия рукой, подтверждая свое присутствие, и Гон, быстро расплатившись, обрадованный встрече, поспешил к другу.       – Привет, – самодовольно выдал Киллуа, взглядом быстро смерив залегшую в их росте разницу. – Смотрю, за время моего отсутствия ты совсем размяк, – произнес он и, после отразившегося в глазах напротив непонимания, кивнул в сторону счастливо поедающей пончик девочки.       Закатив глаза, ожидавший встречи лишь, выдохнув, похлопал его в знак приветствия по плечу, произнося:       – Хотел сказать, что ты больше меня вымахал, но теперь не буду.       – Так это же просто факт, – в ответ по-доброму усмехнулся Золдик. – Ладно, – добавил он следом, когда Гон фыркнул. – Ты тоже подрос.       – Ну хоть на том спасибо, что заметил.       Из глубины хаба вновь донесся приглушенный звук объявления, и женский голос оповестил отправляющихся о том, что скорый поезд отходит от стации через пять минут, и следующий подобный рейс по расписанию состоится лишь через час.       – Поспешили? – одновременно обернувшись друг к другу спросили друзья и, весело кивнув, быстрым шагом направились в сторону вывески уезжающих в город поездов.       Город Ревейл – крайняя восточная точка всего центрального континента – масштабами построенному подле него аэропорту уступал. Обыкновенно все крупнейшие хабы располагались в городах, множественно их превосходящих. Городах, способных поглотить своей суетой и бесконечной, перерастающей из ночи в день, бьющей ключом жизнью.       Для Ревейла же строительство подле него аэропорта определило не притяжение самого города, а удачное для межатлантических перелетов место, располагающееся прямо на середине пути между западом и востоком. Вместительнейший хаб был построен лишь пару десятков лет назад, сразу же после запуска огромных летательных аппаратов, способных преодолевать расстояния с целый океан.       Однако, несмотря на колоссальный толчок развития, полученный самой судьбой, обслуживающий хаб город местом притяжения туристов не стал. Как по волшебству, на границе дороги, связывающей аэропорт с городом, пролегала невидимая глазу и необъяснённая наукой линия, за пределами которой погода творила с прибрежным городком Ревейл все, что могло ей только вздуматься. За один день в этом мистическом и удивительном месте лето могло смениться на долгосрочную, затяжную зиму.       Столь изменчивый и непредсказуемый своей погодой край, априори не мог стать центром расслабленного туризма с бокалом вина, зажатым меж тонких наманикюренных пальцев загорающих под солнышком девиц. Отважных же экстрималов Ревейл не особенно привлекал своей изменчивой постоянностью – погода в этом городе пусть и менялась резко, и могла сменить по три, а то и четыре сезона в неделю, бывали моменты, когда долгими месяцами снег на рыжих черепичных крышах и не думал стекать по сосулькам на узкие наклонные улочки.       На сверкающем же табло разогнавшегося свыше ста пятидесяти километров в час поезда яркими красными цифрами значилась + 19 градусов по Цельсию. Как писали в газетах, вроде бы уже как больше месяца погода в Ревейле застряла в этой комфортной точке, и Гон искренне надеялся, что в их недолгое там присутствие, воздух не начнет стремительно холодеть.       Зиму Гон не любил. Не зря же, с возможностью безгранично перемещаться по миру, еще ни разу он по собственной воле в зиму не возвращался. Путешествуя из лета в лето, он чувствовал себя счастливым, свежим и полным энергии к новым свершениям. И ничего в этом мире не казалось ему более привлекательным, чем бескрайнее голубое небо, яркое солнце, девушки в легких струящихся на ветру платьях, разгоряченные теплом привлекательные юноши и ощущение бесконечного праздника природы вокруг.       До Ревейла дорога предвещала еще около часа езды, а уставший с полета Киллуа сонно припал к плечу Гона, пообещав позже рассказать все, что за эти долгие месяцы накопилось.       Усыпанные растущей под открытом небом кукурузой поля за окном несчетной грядой тянулись вдоль распаханных угодий и современной железнодорожной магистрали. Глядеть на такой однотипный пейзаж было скучно, и Гон позавидовал другу, способному провалиться в сон при любом удачном случае.       Лениво пронаблюдав за вьющейся в противоположном окне вагона автомобильной дорогой, Гон без особого интереса достал из кармана телефон. В следующий миг поезд, достигнув наконец высокой гряды гор, разделявшей Ревейл и принадлежащий ему аэропорт, окунулся в темноту туннеля, и пресловутый телефон стал последним вариантом развлечения.       После недолгого почти бесцельного пролистывания открытых ранее вкладок, на глаза попалось, скаченное еще в порту, где путешествовал Гон с тетей и бабушкой, приложение. Не безызвестное его название, позволяющее познакомиться с людьми, находящимися поблизости, высветилось на оранжевом фоне, и наскоро, проверив крепость сна, устроившегося на плече друга, Гон, повинуясь одним лишь интересом, щелкнул на кнопку поиска. Настроенные еще парой месяцев раньше параметры должны были выдать приукрасившему свой истинный возраст парню, как девушек, так и парней, желающих познакомиться и начать общение.       После завершения поиска на экране повисло число 276, означающее количество доступных для совпадения вариантов. Не поверив такой огромной цифре, Гон провалился в настройки и, найдя неладное, уменьшил радиус поиска с километров, захватывающих пригород Ревейла, на конкретный совсем крошечный участок, ограниченный чуть ли не вагонами рассекающего воздух поезда.       В этот раз, когда то и дело теряющаяся в туннеле связь обновила результаты, доступных вариантов осталось всего три: миленькая, обнимающая пухлого трехцветного кота, синеглазая девушка, разукрашенная, подобно сотням однотипных лиц, брюнетка с аватаркой в купальнике, и мужчина. На нем связь вновь решила отвалиться, и приложение зависло, выдав одно лишь имя – Хисока.       Отреагировавший на прочитанное сочетание букв пульс резко подскочил. Хисока. Признаться честно, Гон не был уверен в том, что тот самый, знакомый им с Киллуа, Хисока пользуется подобным приложением, да и тем более находится так близко! Из всего света, где мог находиться этот непредсказуемый фокусник, не могло случиться ровным счетом так, что они волею судеб оказались рядом.       Открытая с именем страничка, прогрузившись, вновь выдала ошибку, и Гон нетерпеливо обновил слетевшую вкладку. В этот раз данные о пользователе отразились в корректном виде, но на фотографии повис значок загрузки.       Имя пользователя – Хисока. Фамилия указана не была. Возраст – 32 года. Мужчина. Вторичный пол так же без указания – оно и не удивительно, редко кто в открытом доступе оставлял о себе подобные сведения. Информация «о себе» так же отсутствовала. Предпочтение – мужчины/женщины. На этом информация заканчивалась.       Пока Гон изучал страничку, фотография так и не пожелала загрузиться, и, открыв принципиально только ее, Гон подумал о том, что подобных совпадений уж точно быть не может. Ведь сколько еще на свете жило людей с подобным именем? Явно что Хисока не один единственный в таком роде неповторимый был. Возраста его, настоящего Хисоки, Гон точно не знал. Предполагал только, что тот вроде бы Иллуми старше, а значит крайний раз возраст больший 28 должен был праздновать.       Круглая полоска на экране загрузки только-только начала грузиться, как поезд на всей скорости вырвался из туннеля, яркими лучами слепящего солнца наполняя вагон дневным светом. Киллуа на плече зашевелился, и большой палец, торопливо зажав нужную кнопку, скрыл начавшую погружаться картинку от посторонних глаз.       Разбуженный солнцем Киллуа с того момента, больше уснуть не смог, а потому оставшийся путь он охотно рассказывал Гону о своих путешествиях с Аллукой, гордо описывая момент возвращения в родные края и принятия сестры в семью.       Заблокированный телефон пристроился в глубоком кармане джинсов, и так до конца вечера в нем и остался. Уже в гостинице, лежа на узкой кровати небольшого двухместного номера, Гон заглянул в него, обнаруживая уже позабытую фотографию. Красивое мужское тело, отраженное в зеркале было сфотографировано так, что понять кому именно оно принадлежит было бы весьма проблематично. Голова в кадр не попадала, ноги тоже. Один лишь снятый крупным планом торс при плохом, мутном освещении. Впрочем, надо сказать, даже в таком плохом качестве этот торс выглядел весьма соблазнительно – подтянутый, с видневшимися гранями выступающих напряженных кубиков и темными ареолами сосков.       В темноволосую голову вновь забралось четкое предположение о реальном мужчине с открытой странички, но эту мысль развить Гону не дал вернувшийся из душа Киллуа. Он устроился на своей кровати и, схватив прямо руками первый из заказанных на ужин ролл, принялся расспрашивать теперь уже Гона о его прошедшем полугоде. И мысли о возможном, том самом, Хисоке растворились в потоке нахлынувших воспоминаний.       Через три дня, проведенных в Ревейле, все намеченные в нем дела были выполнены. К счастью Гона, этот изменчивый город встретил двоих лучших друзей весьма радушно. Лишь однажды ночью по улицам пробежался мелкий дождик, но уже в первые часы пробудившегося утра взошедшее над горизонтом солнце высушило влажную плитку.       Вечером третьего дня они с Киллуа должны были по плану покинуть этот мистический уголок суши, но добросердечный пожилой мужчина, приняв из рук Киллуа доставленного в обход таможни северо-восточного питона, столь воодушевленно рассказывал о своем маленьком бизнесе в деревеньке неподалеку, что в конце концов уболтал друзей погостить в его пустующих апартаментах всего-то одну короткую неделю. Денег он с уже не раз удовлетворявшего его интерес к экзотическим животным Киллуа не взял, зато в добродушно-приказном тоне настоял на экскурсии в его маленький террариум. Маленьким, в понимании усатого богача, был пристроенный к основному дом размером с двухэтажный коттедж. И чего только внутри него Киллуа с Гоном не увидали! И змей ядовитых и безвредных, и ящериц всевозможных расцветок, и пару крокодилов, и огромного, размером с семилетнего ребенка, варана. В целом, все это напоминало достойного вида зоопарк, и пусть последние Гон совсем не любил, но словом не обмолвился перед воодушевленно называющим каждую рептилию по имени стариком.       Впрочем, вот так, они с Киллуа оказались на открытом пароме, курсирующем между Ревейлом и окружающими его городками. В кармане Киллуа лежала подписанная стариком записка – бесплатный вход в сдаваемые туристам апартаменты.       Паром слегка покачивался на волнах рассеченного вглубь континента залива, и устроившийся на крайнем у самого бока сидении Гон разглядывал неспешно проплывающие мимо берега крупного фьорда. Его взгляд зацепился за одинокий под отвесной скалой белый домик, как, вырывая из мыслей, в его бок прилетел чей-то локоть, и секундой позже прозвучал недовольный голос друга:       – Ну и как ты там всех соблазнял? – негромко спросил он и, когда Гон повернулся, подбородком указал на сидящую неподалеку девушку. – Мне она нравится.       – Я же уже сотню раз говорил тебе, что оно само как-то вышло. Ничего я специально для этого не делал, – протянул в очередной раз за прошедшие дни новоявленный в глазах Киллуа мачо, пронаблюдав за тем, как пустующее спереди железное кресло подверглось нападению блестящего на солнце кроссовка друга.       – Жадина, – растягивая буквы протянул обиженный, и, устроив на борту парома руку, Гон оглядел заинтересовавшую Киллуа пассажирку.       Та, придерживая на коленях широкополую плетёную панаму, все прошедшие с отправления полчаса, засунув в уши наушники, смотрела в экран своего телефона. Гон приметил ее, взошедшую на борт в легком, совсем не по погоде одетом платье, еще в Ревейле. Симпатичная блондинка с ясными голубыми глазами, она чем-то напоминала самого Киллуа, и теперь, зная какие девушки нравятся его другу, Гон мысленно фыркнул. Это как же нужно любить себя, чтобы даже на девчонок, что в сестры больше годятся, обращать внимание.       – С этой точно ничего не выйдет, – заключил через время Гон, возвращая свой взгляд за борт к усыпанным деревьям скалам.       – Почему это? – вновь раздалось сбоку, и в Гона прилетел очередной тычок локтя.       – Хватит пинать меня уже. Я в сотый раз говорю тебе, что все вышло случайно, не завидуй.       – Ха! Еще чего мне завидовать! Больно надо.       Голос Киллуа стих, и теперь приглушенные звуком рассекающей воду железной машины голоса других пассажиров растворились в общем шуме, не мешая Гону созерцать прекраснейшие виды. Однако, зародившаяся между друзьями обида с каждой минутой все сильнее подтачивала спокойствие неугомонного Золдика, и, по истечении не более минут пяти, тот заговорил вновь, на этот раз решая избежать привлекающего внимание тычка:       – Ну ладно тебе, Гон. Так почему ты думаешь, что никак?       – Потому что она не заинтересована в общении, – ответил, смеривая очередным внимательным взглядом не изменившую положение блондинку, парень. – Она ни разу не посмотрела по сторонам, как взошла на борт, сразу же достала из сумки наушники, и даже села с краю, поставив на соседнее сидение сумку, – описал он все, что считал парой брошенных на незнакомку взглядов. – И как ты в таком случае начнешь с ней разговор? Спросишь, что она смотрит? Как минимум, тебе для начала нужно привлечь ее внимание. Толкнуть ее, как меня, ты не сможешь, а напрашиваться сесть рядом, когда вокруг куча свободных мест, не самая лучшая идея, – озвучил свои суждения Гон, как за его спиной послышались громкие, размеренные аплодисменты.       Они начались так внезапно, сразу после окончания Гоном своей речи, что сомнений в поводе их предназначения практически не было. Смуглые щеки в миг залились плотным румянцем, и не успели парни обернуться, чтобы узнать источник четких хлопков, как на их плечи опустились чьи-то прохладные ладони, а меж их голов посунулось обрамленное розовыми волосами выбеленное лицо.       – А вы так быстро повзрослели, мои прекрасные ягодки, – обволакивая каждое слово приторно-сладким сахарным сиропом, произнес взывающий мурашки знакомый голос.       Хисока.       Мысли о найденной на днях страничке, из всем известного приложения, резко всплыли в памяти. Все же такое количество совпадений не могло остаться лишь случайностью, и по всей видимости «тот самый Хисока» и был ее настоящим владельцем.       Ровный белый нос, воспользовавшись замешательством растерявшегося в мыслях Гона, проворно и легко уткнулся в самое сокровенное место на стыке его плеча и шеи и успел втянуть в легкие воздух прежде, чем среагировавший на позволенную дерзость Гон спрятал железу рукой. Он, желая поставить Хисоку на место, обернулся, но все его возмущение разом схлынуло, стоило носу прежде, чем ощутить тяжелый, исходящий от шеи Хисоки, запах альфы, распознать обворожительно легкий, слегка сладковатый аромат. Этот аромат, уловившись лишь на мгновение, следом так же быстро, как появился, исчез, унося обворожительный запах далеко за пределы палубы, оставляя лишь душный запах самого Хисоки.       – Ммм… Так вам не терпелось пробудить гормоны, – на этих словах тонкие губы расплылись в самодовольной улыбке, и широкая мужская спина припала к железной спинке сидения позади друзей. – Вкусно пахнешь, Гон, – подмигнул Хисока, вальяжно раскинув локти на соседние сидения.       – Хисока, – сквозь зубы очертил неприятием выплюнутое имя Киллуа. Его взгляд исподлобья должен был пригвоздить розововолосую голову к месту, но в ответ на явную агрессию, Хисока лишь расплылся в еще большей улыбке. – Какого черта ты позволяешь себе обнюхивать других людей?       И ведь правда, высшей мерой бестактности, с момента уравнения прав всех полов, считалось именно выяснение вторичного пола собеседника по запаху. Куда более корректен был устный вопрос, хотя и его могли задавать лишь очень близкие друзья. Чаще вторичный пол случайного встречного или коллеги на работе оставался загадкой.       Однако, сейчас, вульгарная выходка в высшей степени безнравственного фокусника не особенно Гона задела. Не мог он сказать, что почувствовал себя оскорбленным или униженным. Нет. Ведь какая кому разница кто кем является? Да и Хисока никогда ровным счетом правил приличия не придерживался, странно от него было бы ожидать чувства такта.       – Киллуааа… – скользко растянул в ответ фокусник. – За друга переживаешь? – его янтарные глаза прищурились, и, ощущая, как начинает закипать под бледной кожей кровь, Гон опустил раскрытую ладонь на острое плечо рядом.       – Не стоит, – покачал он головой. – Хисоке же нравится твоя реакция. Хочешь вывести его из себя, не ведись на провокацию.       – Как грубо, Гон, – придав голосу деланного разочарования, вставил объект обсуждения.       Киллуа же, вонзившись в карие глаза принимающим решение взглядом, через пару секунд громко фыркнул, и Гон облегченно улыбнулся, оборачиваясь к давнему их знакомому.       – Давно не виделись, Хисока, – беззлобно произнес он, неосознанно кончиками пальцев дотрагиваясь до задетого острым носом места на шее. – Как дела? – не найдя в голове ни одной лучшей этой фразы, Гон по всей видимости спросил что-то настолько абсурдное, что не один лишь Киллуа рядом проглотил язык, но и тонкие брови на выбеленном лице взметнулись овальными полукольцами. Казалось, что застать на разукрашенном лице удивление было задачей непосильной, но похоже, что с ней Гон справился. Пару долгих, растянувшихся мгновений между ними повисла тишина, пока без тени лукавства голос не ответил:       – Замечательно, – проговорил Хисока, и карие глаза пристыженно метнулись к полу, выискав на нем сколупленную голубую краску.       Совсем рядом по проходу, звонким голосом выкрикивая восклицания, пробежала девчушка, то и дело выскальзывая из рук спешащего за ней по пятам отца. Ее громкий смех, пробудил воспоминание о парке атракционов, а затем слишком быстро мысли переметнулись к воспроизведенной в памяти фотографии обнаженного мужского тела. Может быть от того Гон чувствовал сейчас себя столь неловко, что в сознании его добрых пару раз промелькнула мысль найти в приложении Хисоку вновь, отправив пресловутое «Привет! Как твои дела?».       Сейчас же реальный и тот самый нафантазированный Хисока сидел прямо перед ним, а Гон умудрился своими совершенно дурацкими, необдуманными словами заставить того растеряться. Ведь как тогда иначе объяснить, что после молчания, с его губ сорвалось такое же неловкое:       – А твои?       Обомлевший Киллуа, расширенными глазами следя за несуразностью возникшего меж его другом и неприятным знакомым разговора, пихнул Гона в бок, заставляя того оторваться от сверкающих рассыпанным золотом точек в глазах напротив.       На смуглых щеках расцвел смущением легкий румянец, и в этот миг на палубу проник прохладный легкий ветерок. Он пронесся вдоль полупустынных рядов пассажиров, и вновь нежный, едва уловимый аромат коснулся пробужденного нюха Гона. Запах этот на сей раз оказался куда менее резким, чем уловленный парой минут раньше. Но он все еще был точно различимым, и похоже, что являлся для Гона «тем самым», невероятно притягательным. Его хотелось поймать языком, распробовать на вкус, привязать к своему и… пометить. Непонятное желание. Гон никогда прежде не чувствовал потребности связать кого-то из своих партнеров, поставив на них недельную метку. Ни одной мысли в его голове о метках не проскальзывало, и, когда он, став полноценно альфой, погрузился в изучение недостающих знаний, прочитав о разновидностях меток, был уверен в том, что знания эти ему абсолютно не пригодятся.       Что ж, по всей видимости, он был несколько самоуверен. Решив для себя, что любое поставленное на партнере клеймо обесценивает понятие чистой верности, Гон, казалось, что для себя вопрос с метками закрыл. Однако, сейчас, поймав рецепторами этот аромат, ему захотелось вплести в него свой, втянуть носом, и убедиться, что они, как нужно, сочетаются.       На самом деле, не только возникшее это первобытное желание пробудилось в Гоне впервые, впервые он и почувствовал чей-то запах на расстоянии, не понимая, кому именно он принадлежит. Вокруг находилось не так много людей, а рядом сидели так только Киллуа и Хисока, и от обоих из них Гон чувствовал другие запахи. Впрочем, если с Киллуа Гон был уверен на сто процентов, то вот с Хисокой, он бы предпочел убедиться еще раз, но возможность невзначай уткнуться тому в шею явно уже была упущена.       Природа, позаботившись о своих творениях, наделила людей запахом, ощущающимся лишь у самой источающей феромоны железы. На расстоянии же ни один человек не способен был уловить чужой аромат и определить половую принадлежность собеседника. До сих пор так было и с Гоном.       Однако, как писали в книжках, для каждого альфы и омеги существовала в мире сотня другая человек с идеальным набором генов. Именно таких людей нюх мог улавливать дальше, чем уткнувшись в левый бок шеи. Именно с такими людьми высок был шанс рождения здорового, выносливого ребенка, сочетающего в себе идеальные наборы хромосом. До банальности просто. Но романтики всего мира в своих грезах мечтали именно о такой предначертанной самой судьбой любви. Тысячи подобных романов пылились на полках книжных магазинов, и на пожелтевших от времени страницах главные герои неизменно влюблялись друг в друга и жили долго и счастливо. Вот только Гон, не являясь по своей сути отпетым романтиком, всегда задавался вопросом: если самый приятный аромат – это всего лишь способ свести гены двух идеально подходящих друг другу организмов, то почему все несомненно решили, что из этого может вырасти любовь? Любовь ведь чувство куда более возвышенное, чем страстное желание соединиться с кем-то физически? И, если любовь не обязана предполагать интимную близость, то… что же тогда за желание такое оставить на прекрасном, нежном аромате свой запах? Ведь это же не любовь? Невозможно любить того, кого даже не знаешь, с кем всего лишь… получатся здоровые дети.       Поняв, что слишком сильно задумался, Гон тряхнул головой. Киллуа рядом, успел сесть на сидении ровно, всем своим видом показывая о нежелании дальнейшего общения, а Хисока, расфокусировано глядя куда-то в глубину окрашенной голубым палубы, размеренно покачивал острым носком своих неизменных сапог закинутой на колено ноги.       – Простите, что-то я задумался… – запустив в волосы руки, Гон поправил растрепавшие ветром пряди.       – Надо же, отвис, – произнес Хисока, и на его лице отразилась странная, понимающая улыбка. – Неужели чары какие волшебные поймал? – спросил он, и прежде, чем Гон успел ответить, с прищуром продолжил: – Или, как в бульварных романах уловил что-то эдакое?       – Даже слушать тошно, о чем ты говоришь! – буркнул себе под нос Киллуа, впрочем, сделав это так, чтобы все услышали.       Хисока его словам хмыкнул, и секундой позже длинный его ноготь щелкнул вновь оцепеневшего Гона по кончику потемневшего под солнцем носа.       – На твоем бы месте, я не отрываясь следил бы за искусством соблазнения. Посмотри, как твой друг растаял, – произнес он, длинными своими пальцами пробегаясь по той стороне шеи, где от его касаний разбежались по коже мурашки, а на любопытных пальцах обещал остаться источаемый железой аромат. Но не успел Гон, под чужими касаниями размякнуть, Киллуа звонко треснул своей ладонью по вытянутой вперёд бесцеремонной руке.       – Не распускай руки, – твердо очертил он.       – И не собирался, – красочно взмахнул ударенной рукой Хисока, и меж указательным и средним его пальцем материализовалась червовая девятка. Киллуа этого красочно исполненного фокуса не увидел, зато на глазах Гона выхваченная ветром из светлых рук карта улетела за борт рассекающего воду шумного парома, и не успевший вовремя среагировать Гон схватил руками воздух.       – Твоя карта улетела, – его голос прозвучал неожиданно растерянно.       – Так ему и надо, – вновь вставил пять своих копеек Кил, а Хисока, достав из кармана оставшуюся колоду, раскрыл ее, протягивая вверх рубашками к парню.       – Теперь твоя очередь, – кивнул он на черные с пылающим сердцем рубашки. – Тяни любую.       – В этом есть какой-то подвох?       – Кто знает, – загадочно улыбнулся заделавшийся маг, и, когда Гон осторожно ущипнул одну из карт за острый край, остальные, как по волшебству, исчезли. Впрочем, конечно, в картах Хисоки никакого волшебства не было, лишь ловкость рук и немного нэн, но выглядело это действительно красиво. И отчего-то Гону совершенно не хотелось раскрывать такую занятную Хисоки загадку.       Оставшаяся же в руках карта оказалась пиковым Валетом. Гон медленно повертел ее, будто бы ожидая, что нарисованный черноволосый юноша сам расскажет, что стоит вытянувшему его счастливчику ждать, но ожидаемо, карта оказалась всего лишь клочком лакированной бумаги и ничего большего из себя не представляла.       Вдруг вокруг стало тише, и гудящие моторы парома начали замедляться, останавливая железное судно и даруя ушам долгожданную тишину.       Взглянувший за борт гадальщик следом медленно поднялся.       – Так что он означает? – торопливо спросил Гон, ухватывая своей ладонью край белых брюк.       – Невинность, – отвил Хисока, удерживая покачнувшееся равновесие схватившейся за спинку сидения рукой, когда борт причалившего судна ударился о проложенные у пирса резиновые трубы. – Моя остановка, – произнес он, и на прощание помахал Гону и не глядящему на него Киллуа растопыренными пальцами. – Что ж, было приятно увидеть вас. Надеюсь, мы еще пересечёмся, – бросая уже через плечо, проговорил направившейся к выходу Хисока, и ярко-розовые его волосы загорелись в лучах коснувшегося их солнца.       – Хотел бы я сказать, что нам дальше, – выдохнув отозвался сидящий рядом друг. Он закинул на плечо свой синий рюкзак, и, выискав уже ступающую на трап розоволосую голову, печально добавил: – Но нам за ним.       – Ага, – только и проговорил Гон, бездумно следуя за Киллуа.       Когда же его ступни коснулись бетонного пирса окруженной скалами деревушки, Хисока из вида исчез, и Гон ощутил необъяснимую радостную надежду, навеянную возможностью пересечься с ним позже вновь.