Самое сложное – поверить

Слэш
NC-17
Завершён
212
автор
Размер:
174 страницы, 13 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
212 Нравится 131 Отзывы 63 В сборник Скачать

Часть 7

Настройки текста
      Первый дирижабль в нужную точку назначения отправлялся в семь утра того дня, когда разговор с Киллуа прервался банально закончившимися на балансе деньгами. Телефон оборвал длинный звонок, пришло сообщение об истраченном лимите средств, и кусок сшитого с микросхемами пластика отправился в широкий карман до лучших, денежных, времен.       Когда голос друга еще звучал в трубке, он заставил мурашками покрыться смуглую кожу, взгляд уткнуться в вымощенную плитку на тротуаре, а язык говорить что-то ободряющее. Гон не особенно понимал чувства Киллуа, но он ощущал их кожей, ощущал тревожно забившимся сердцем.       Крохотные окна крайнего на втором этаже номера, где провел Гон лишь одну сладостно-приятную ночь, проводили его темным пятном на не менее темной погруженной в сон гостинице. Узкие тонированные стекла низкой машины, вызванной девушкой с ресепшена, не открывали вида на верхние этажи, и, если бы Гон жил чуть выше, то не попрощался бы он взглядом с так и не пригодившимся ему балконом.       На светофоре в конце улицы таксист неаккуратно притормозил, и со второго ряда сидений Гон взглянул на его (таксиста) отражение в зеркале заднего вида. Он был не местный. Темный, с густой щетиной на впалых щеках, с не менее густыми бровями и сердитым взглядом. Он и отчасти не напоминал Хисоку, что еще парой часов назад вот так же вез Гона вдоль ночных улиц. Он даже руль держал по-другому – снизу, на педаль газа нажимал медленней, а в повороты входил резче и опасней. На узких городских улочках не спавшего ночь пассажира мотало по заднему сидению из стороны в сторону, а, когда машина выехала на трассу, устремленную к аэропорту, таксист включил какую-то незнакомую Гону музыку, что, заглушая рев старого мотора под капотом, с не меньшим ему шумом и хрипом полилась из динамиков.       Киллуа ждал его где-то впереди, за каждым следующим поворотом, за взлетевшим в воздух дирижаблем, за каждой проигранной приемником мелодией. И чем ближе становился Киллуа, тем яснее ощущал Гон накатывающую грусть неудовлетворенности временем, проведенным с Хисокой. Хисока с каждым поворотом, дирижаблем и мелодией становился дальше. И в отличие от Киллуа в Гоне он совершенно не нуждался, а потому еще большая неясность спутывала непроглядным туманом будущее, открывающиеся с шуршанием по асфальту шин.       Слишком мало. Хисоки было мало. Предоставила бы судьба возможность еще лишь пару дней побыть с ним рядом, и Гон бы насытился. Удовлетворил бы желание и…       Глядя на раскинувшиеся после длинного туннеля – границы зоны аномалии – подготовленные к посеву поля, Гон задумался. А что было бы потом, когда он бы насытился? Взял бы работу? Наверное… Заработал бы еще и еще, возможно съездил бы к тете или к Киллуа, а потом? Потом бы захотелось ему снова в Ревейл? В Ревейл – точно нет. Отвратительный город. Самый худший из тех, в которых он был. Непредсказуемый, жаркий, душный, скользкий, покрытый туманами, мокрый, пронизывающе холодный и… красивый. Красивый, как сам по себе, красивый и вокруг. С невероятной природой, с невероятным морем, со скалами, с высотой. Чем-то совсем чуть-чуть он даже напоминал родной Китовый остров. Вот только чем именно Гон сказать не мог.       С высоты птичьего полета, когда дирижабль поднимался в воздух, как бы не пытался Гон разглядеть морской неприветливый город, сделать этого он не смог. Все же аэропорт находился в достаточной мере далеко, чтобы за границей гор не увидеть города, что лежал в противоположной от направления заданного пути стороне.       Глядя в намытое перед отлетом окно, Гон сжимая в ладони уже пополненный виртуальными деньгами телефон, думал о том, что друг для Киллуа он тоже вышел никудышный. О том, что, поднимаясь в воздух, он должен был переживать лишь за него, но беспокойство о друге, заместила в его душе странная тоска по практически незнакомому ему месту. Месту, которое он совершенно не хотел покидать и даже где-то глубоко внутри злился из-за обстоятельств, ругая себя за это чувство еще сильнее.       Телефон, зажатый крепко в руке, так ни разу до потери связи не пиликнул. Сообщения в чате с Хисокой остались серыми. Окрасились они разноцветными галочками лишь по прилету. В диалоге зависло одно непрочитанное, и, открыв его Гон лишь усмехнулся совершенно лаконичному ответу:       Ок       Не выспись он за время полета, то непременно бы зацепился лукавой мыслью о безразличии написанной в ответ краткости, но, ступая с трапа на идеальное поле аэропорта и чувствуя поднимающийся с его поверхности прогретый жар, Гон на секунду даже обрадовался тому, как спокойно Хисока умел менять свои планы. Гону бы такую изменчивость, а то уперся лбом и, как дурак совершенно, неделю в номере его возвращения ждал. Ведь глупо же. Получилось – встретились, не вышло – встретились в другой раз. Ведь просто же взять за правило.       Как когда-то, совсем уже давно, взял он за правило с Киллуа лишь молча обнимать его, не прося выпотрошить наизнанку душу. В его объятьях раз за разом израненному и совершенно невезучему другу становилось легче. Легче и наверняка где-то глубоко-глубоко в непознанной Гоном душе больнее.       Все было так, как Гон предполагал с самого начала – Киллуа и Рейна расстались. По Рейне и смеющемуся ее взгляду оно и давно было понятно. Таким, как Рейна, с милыми и в любви тихими – скучно. Им ветер в волосы, поцелуи при всех, побеги от друзей и родителей, и чтобы ярче, больше, чтобы запомнилось. И Киллуа мог бы. Мог бы так же, и с побегами, и с ветром в волосах, и с игрой в догонялки. Мог бы. Но любил он тихо, без лишнего азарта – его и на работе хватает – любил длинные ужины, телевизор, игры, любил дома, и чтобы уютно. Вот только людей любил не правильных, не тех… Людей, что, обнимая его совсем поникшие плечи, не могли его понять.       – Она сказала, что я слишком хороший, – темной, густой от тумана ночью, после насильно впихнутого в сопротивляющийся организм ужина, прошептал Киллуа.       Гон не спал, глядя в уже до каждой трещинки знакомый потолок. Смена часовых поясов не осталось для него незаметной. И потому, голос Киллуа, свернувшегося калачиком к стенке, не остался не услышанным, но ответом ему была лишь тишина.       Слишком хороший. В этом с Рейной он был абсолютно согласен. Киллуа и правда был слишком хорошим. Потому, наверное, такие люди, как Рейна и сам Гон, побоявшись причинить чужой душе вред, отстранялись, ища кого-то чуть более резкого, чуть более азартного, увлекающегося, но не увлеченного.       – Гон… Что значит слишком? – несдержанней прозвучал надрывистый голос, и все еще молча, пытаясь подобрать слова, Гон повернулся на бок и прижался к беззащитной сейчас спине.       – Значит, что ты лучше нее, – нашелся все же, что ответить Гон.       Наступила тишина, и в тишине этой пиликнул под подушкой телефон. Под боком недвижимо лежал Киллуа, и Гона свободная рука пару раз дернулась, то и дело порываясь проверить сообщение, но светлые пальцы, сжимая ладонь крепче, удерживали ее на месте.       – Думаешь он написал? – спустя долгие минуты молчания спросил друг.       Его вопрос поставил Гона в ступор. Да, он думал, точнее наделся, что написал он. Но по правде говоря, с большей вероятностью то была лишь очередная рекламная рассылка или сообщение с суммой совершенной покупки.       – Не знаю. Ему в общем-то не за чем мне писать, – признался обнимавший, отмечая, что слова эти прозвучали из его уст немного грустно.       – А вы не встречаетесь? – послышался из-за чужой спины вопрос, и на этот раз Гон приподнялся, заглядывая за широкие плечи и встречаясь с темными, но даже в темноте блестящими глазами.       – Я же говорил тебе, Кил, что не хочу ни с кем встречаться, – слетела с губ не раз проговоренная вслух фраза. – Почему ты решил, что что-то изменилось?       Мокрые, еще с вечера красные глаза всмотрелись в его лицо, долго, будто бы выискивая в нем что-то, чего явно у Гона не было.       – Наверное…– произнес Кил, качая головой. – Мне показалось, – добавил он, когда его голова вновь коснулась подушки, а ноги подтянулись к груди плотнее. Он тяжело вздохнул, и смотря на то, как мучается его сердце, Гон был искренне счастлив, что влюбляться он не умел. Что ему не суждено будет лежать на кровати, пустым взглядом смотря в стену, и не суждено выискивать в чужих глазах надежду. Гон готов был сделать для Киллуа очень многое, готов обнимать его, готов поддержать, готов побыть с ним рядом, но… он не мог отдать ему свою душу. Ведь душа призвана лечить душу, так ведь? Ведь только любовью можно излечить любовь. И вот любви-то, той самой, от которой все пытался убежать Киллуа, в Гоне не было.       – Тебе нужно поспать, Кил, – опустив руку на покрытую невидимыми волосками икру, попросил друга Гон. – Завтра будет легче, – зачем-то добавил он, толком не зная будет ли завтра легче. Но обычно всегда было. Любые чувства ночью утихают.       Лишь только страсть по ночам особенно сильна…       – Если бы мы только оказались тогда разными… – выдал то, что было на уставшем терзаниями уме Киллуа. – Если бы были…– повторил он, и Гон лишь провел раскрытой ладонью по его ноге.       Если бы они были разными, ничего бы не изменилось. Киллуа все так же бы страдал. Если не сильнее. В том случае от нелюбви не было бы спасения. Тогда бы и Гон терзался еще большими муками. Тогда бы он не смог его успокоить. Наверное, они бы мучились оба.       Постепенно ночь своими теплыми объятьями укутала сознание Киллуа, сменяя его тяжелые дыхание ровным посапыванием чуть забитого из-за слез носа.       Рейна… Неужели так много влюблённый человек возлагает на объект своей любви надежд? Неужели Киллуа сам не видел ее смешливого взгляда? Она бесспорно хороша, но настолько же хороша, как и недоступна. Ей одной любви мало. Вокруг нее любви хоть пруд пруди.       «Она противоположность Хисоки», – придумалось Гону сравнение, и потянувшись к подушке, он достал из-под ее края телефон.       Моя куртка провонялась твоими сигаретами.       Написал в диалог тот самый человек из мыслей, и на подсвеченным ярким экраном лице появилась улыбка.       А зачем ты ее нюхал? Мой запах хотел уловить? – ответным сообщением отправил Гон, и к его удивлению, Хисока практически моментально появился в сети. Сбоку окрасились разноцветные галочки, и следом под его именем в диалоге появилась надпись «печатает».       Мне нравится ход твоих мыслей, но я не успел еще подрочить на нее, – прочитал, как только сообщение прогрузилось, Гон и самодовольно хмыкнул. Знать, что Хисока готов подрочить на свою же куртку, что укрывала смуглые плечи в машине, было невероятно интимно и приятно.       Ну вот бесплатные подсказки раздаю, а сам ни с чем остаюсь…       Следующим сообщением вслед за этим последовал грустный смайлик.       Хочешь пришлю тебе какую-нибудь футболку из бельевой корзины? Все не успеваю сдать в прачечную, так что там такие ароматы будут – занюхаешься, – написал Хисока, а затем прислал фотку по всей видимости той самой бельевой корзины, крышка которой уже практически не закрывалась и из-под нее разглядеть можно было преимущественно светлое скомканное белье.       На тебя моей тети нет. За такой бардак я бы уже давно по шапке получил.       Так для тебя же старался, – пришел ответ. – Впрочем, не хочешь, я настаивать не буду. У меня теперь есть игрушка.       Гону тоже хотелось такой игрушки. Чувствовать запах Хисоки, даже находясь с ним на расстоянии? Казалось это чем-то ранее совершенно невообразимым, когда сам Хисока, стоя рядом, чаще всего еле-еле улавливался острым нюхом. Да и… неприлично было уткнуться ему в шею и вдыхать в свое удовольствие чужой аромат. Редко бы кто это позволил. А сейчас Хисока сам пишет, что не против был бы. И сам будет вдыхать запах со своей куртки и дрочить. Разве это прилично? И разве нельзя тогда Гону сделать тоже самое?       А если я попрошу – пришлешь? – рассудив, что отказаться от такого предложения глупо, написал немного дрожащими от охватившего его волнения пальцами Гон. Все же это было странно. Точнее… Гон не раз уже так делал, украдкой вдыхая его запах с одежды, но то было украдкой. И наверняка Хисока об этом даже не догадывался.       Пришлю, – пиликнул совершенно неожиданный ответ. – Адрес говори.       Пульс, ощущаемый на шее, резко подскочил, стоило карим глазам прочитать текст сообщения. Хисока был не против. Совсем не против.       Гон, подтянув к груди коленки, облокотился спиной о диванный подлокотник. Сжал в руках светящийся телефон, перечитал взглядом его ответ и заулыбался еще ярче прежнего.       Все тот же, – прошлая, уже направленная ранее геолокация переслалась вновь.       Ок. Экспресс доставку завтра сделаю, – отправил Хисока и вышел из сети, оставляя Гона одного разбираться с участившимся от одних мыслей о его футболке пульсом.       Чуть погодя, когда успокоившийся уже было развратник вновь корил себя за неуместные рядом с измучавшимся другом мысли, в крайней открытый чат вновь пришло сообщение. Обладатель двух сфотографированных на красной простыне футболок вежливо интересовался тем, какую ему следует выбрать для отправки. И от той серьезности с которой Хисока подошел к такому совершенному странному их обмену, смуглые щеки залились румянцем. Впрочем, накатившее на Гона смущение не помешало ему из двух предложенных идеально выглаженных на вид футболок выбрать ту, которую прежде на Хисоке он никогда не видел. Черная простая выкройка с рисунком на груди – белой рукой, от пальцев которой тянулись вниз нити с привязанными к ним пятью картами.       На следующий день Хисока написал в чат, что футболку он отправил. Вот только до последнего получатель столь необычной посылки в реальность написанных им предложений не верил, пока ему не пиликнуло сообщение с почты, что на его имя принята на хранение посылка. И даже так, уже получив квитанцию о доставке, Гон отправляясь за ней на почту думал лишь о том, что, наверное, Хисока все же пошутил.       Но тот явно шутить по нормальному не умел или не хотел – прямо перед отправившим Киллуа в магазин парнем лежала та самая футболка с фотографии. В жизни она оказалось еще более красочной, чем на картинке. Рисунок на черном фоне был ярким и скорее всего в темноте светился. По крайней мере на то очень было похоже.       Гон осторожно разгладил совершено чистую на вид футболку, провел по чуть потрескавшейся с краев белой руке и, решившись, закрыл боящиеся глаза, утихомирил застучавшее о ребра сердце, и уткнулся носом в темный ворот. Впервые в жизни он делал что-то настолько странное и настолько смущающее. Смущающее в разы сильнее, чем секс с хозяином этой самый футболки, пахнущей чужим альфой. Да, она была свежей, явно что не вытащенной из той горы белья с фотографии. На ней еще чувствовался аромат знакомого Гону стирального порошка с зеленым нарисованным кроликом на упаковке, но помимо порошка, совершенно не привлекающего внимания, она пахла Хисокой. Пусть не тем, восхитительным запахом настоящего его, но тоже им. Она пахла Хисокой-альфой. Не присвоившим его альфой, а именно им. Тем, кем он хотел казаться. И этого Гону было достаточно. Даже не достаточно, а уже невообразимо много! У него в руках была его футболка! Отосланная им же самим футболка!       Конечно, для нафантазированных заранее целей подходила она плохо, потому, как и частично не пахла так, как хотелось, но вот размерчик был почти, что надо. Нацепив свой новый предмет гардероба на плечи, Гон с удивлением обнаружил, что в плечах Хисока ненамного его и больше – выточки лишь слегка спадали с острых плеч. Но вот длинна явно была больше необходимой – нижний край почти прикрывал Гона ягодицы, и, повернувшись к зеркалу спиной, обладатель новой вещицы прогнулся в пояснице, выпятив сокрытую трусами попу, да сфотографировал в полуобороте свое отражение, сразу же отправляя получившийся кадр Хисоке.       Вот только последний диалог, что обыкновенно и правда принадлежал Хисоке, на этот раз был диалогом с Киллуа, где последний лишь пару минут назад спрашивал какие макароны купить к ужину. На макароны Гону было все равно, потому о них он благополучно забыл. Стащил с плеч футболку, вместе с упаковкой запрятал ее в рюкзак, да принялся, как послушный мальчик, подготавливать уже имеющиеся к ужину продукты.       Киллуа за последние проведенные вместе дни стал бодрее, и кроме бесконечно стащенных из упаковки сигарет ничего уже не выдавало его печаль. Настроение его тоже постепенно выравнивалось, и уже сегодня утром, они планировали поехать вместе в головной офис, чтобы за работой забыть все любовные неудачи. Чтобы вновь ощутить командный дух, чтобы прятаться где-нибудь под дождем в чаще леса или блуждать по краю пустыни и думать об одних лишь грядущих приключениях. Как обычно. Без всяких Рейн и всех ей подобных.       Они договорились встретиться с хозяйкой послезавтра, отдать ей ключи и выехать из полюбившийся обоим квартиры, и именно потому, что они уже договорись, еще страннее прозвучала фраза вернувшегося с магазина Киллуа:       – Ты можешь не ехать со мной в офис, – произнес он как бы между делом, доставая из пакета продукты.       Нарезавший до этого помидоры на салат Гон прервался.       – Чего это ты? – обернулся он, уже предчувствуя что-то неладное.       – Если у тебя были планы, ты не должен отменять их из-за меня, – слишком деланно легко сказал Киллуа, отодвигая в дальний угол стола пачку конфет. – Прости, я изначально не должен был отвлекать тебя.       От произнесенной другом фразы Гон опешил. Застыл с ножом в руках и даже представить себе не мог с чего в дурной этой голове возникли такие мысли. Еще пол часа назад все было, как обычно. Они строили планы, да курили вместе, и это не входило понимание «обычного», но о подобных до жути странных вещах Киллуа вроде и не думал!       – Кил, что ты говоришь такое? – отодвинув подальше нож вместе с дощечкой, Гон развернулся. – У меня кроме тебя не было планов, – небольшая ложь, но в действительности почти что правда. Ведь мысли не считаются планами, так?       – А он? – прерывая говорившего на вдохе, спросил вновь ссутулившийся над пакетом Киллуа.       – Кто он? – переспросил Гон, прекрасно понимая о ком в его случае идет речь.       – Тот, в футболке которого ты фотографировался.       Эта фраза заставила сердце в юношеской груди заколотиться, словно под ударами тока. Мысли беспорядочно закружились, вспоминая все детали, сопутствующие отправке последнего сообщения, и неутешительно остановились они лишь на том, что все это крайне неправильно. Что неизвестно каким образом Киллуа получил совсем не ему адресованную фотографию, на которой (о боже!) Гон, задрав край футболки, что на спине имела тот же рисунок, как и на груди, фотографирует собственную выпяченную задницу в зеркале!       Смуглые щеки в миг покрылись бордовым румянцем, пятнами залегшим на шее и ушах. Такого стыда Гон не испытывал уже очень и очень давно! С тех пор, как не обнаружил аккуратно сложенные тетушкой на край стола журналы с обнаженными девушками.       – Это не то, о чем ты подумал, – выдал самую банальную фразу из всех, которых только можно было придумать, Гон.       – Да ладно, – тоном, будто говорили они о чем-то повседневном, произнес Кил. – Фотка хорошая вышла. Ему понравится, – он достал из пакета ту самую повинную в случившимся пачку макарон и принялся складывать пакет аккуратным «треугольничком».       – Прости, Кил, – опуская руки на чужие плечи, прошептал смущенный Гон, и с этим его коротким словом, выстроенная другом стена пала. В объятьях он вновь мелко задрожал, уткнулся подбородком в смуглое плечо и заплакал. В пол оборота, так, что Гон не видел его слез, но он слышал их. Слышал, как он дышит, как вбирает в легкие воздух, и даже, казалось, что слышал, как соленые капли стекают ручьями по его щекам.       И в этих слезах виноват был он. От и до. В том, что не уследил, в том, что перепутал, в том, что не ему адресовал это фото, в том, что предпочел играть с Хисокой в нелюбовь. И Гону было больно от этих слез, наверное, чуть меньше, чем любящему сердцу, но все еще больно.       В его руках Киллуа постепенно успокоился. В этой квартире между ними вот уже который раз происходили непонятные вещи, как будто бы здесь, в этих стенах таилась какая-то неведомая магия. Как будто бы они могли вскрывать ложь, и как будто бы при них можно было говорить одну лишь правду.       – Поцелуй меня, – прерывая поток печальных мыслей, прошептал уже не вздыхающий столь горько Киллуа.       Что уж скрывать, чего-то подобного Гон ожидал уже давно. Пару раз, ему даже казалось, что видел он незаданный этот вопрос на губах напротив. Но раз за разом Киллуа молчал, и лишь сейчас осмелился произнести свое желание.       – Ты же знаешь, что будет только хуже, – вытирая большим пальцем влажные щеки, с горечью произнес Гон заготовленную уже давно фразу.       Будет хужеБудет больнее.       – Один раз… – совершенно не смущаясь ответа попросил еще раз Кил. – Один раз, и я больше не попрошу об этом, – его глаза освещала уверенность. – Только поцелуй, как будто бы меня любишь.       «Я не умею любить» – хотел ляпнуть бесчувственный дурак, но вовремя прикусил свой язык, уступая переполненному решимостью взгляду.       – Хорошо, – выдохнул он. – Тогда закрой глаза.       Киллуа закрыл. Сразу же. Без лишних слов, он закрыл глаза и принялся ждать.       Гон прислонил его бедрами к столу, обнял нежно за талию, прижался своей грудью и подумал о том, как бы он целовал Киллуа, если бы любил? Но, как бы не старался, ответа он не находил. А потому, не смея медлить дольше, просунул свое колено меж чужих ног, обнял крепче и поцеловал чужие соленые от слез губы.       В поцелуе не было для Гона ничего сложного. Он целовался со многими людьми, обнимал многих, и Киллуа так же был лишь один из многих. Его губы были мягкими, совсем неумелыми, но теплыми, и на вкус он был не плох – права все же была память об их первом поцелуе. Вот только целовал Гон эти губы, как со всеми, целуя, но не забывая о реальности. А затем, Киллуа чуть двинулся, и зазвенела сахарница на столе, и вместе с этой сахарницей, Гон вспомнил, как Хисока целовал его на этом столе, вот так же, как сам он целовал сейчас Киллуа. И Гон представил, что за место Киллуа на столе Хисока, что Хисока, самый приятно пахнущей Хисока из ресторана в Эствэйде, разрешил быть с ним в течку, что разрешил ласкать его тело и целовать его, как омегу. Что этот Хисока тяжело дышит и постанывает от поцелуя, что он жаждет его, что только Гон может его удовлетворить.       В действительности же стонал от поцелуя Киллуа, он же тяжело дышал, и он же остановил руки, что, пробравшись под футболку, обхватили его бока.       – Гон… – выдохнул в поцелуй он, и его голос отрезвил, выбросил из фантазий, как из сетевой игры во время разгара битвы.       Гон распахнул глаза, испуганно отпрянул, понимая, что, как и Киллуа, возбудился, и, поправив край футболки, пытаясь скрыть свою реакцию, отвел глаза в сторону.       – Спасибо, – прежде, чем успел Гон ляпнуть «прости», произнес, поправивший одежду друг. – Я для салата купил и маслины, и оливки, – как ни в чем не бывало продолжил он. – Не знал, что ты захочешь, – пытаясь развеять обстановку, Киллуа взял в руки две баночки и зачем-то потряс ими.       – Можем добавить и те, и те, – подхватил нить отвлечённого разговора Гон.       – Тогда так и сделаем, – пристроились сбоку нарезанных помидоров алюминиевые банки.       С тех пор ничего подобного Киллуа не просил, а тот вечер, когда их губы были друг к другу ближе, чем должны были быть, забылся в памяти Гона слишком быстро. Они были лишь друзьями. И даже тот поцелуй, даже любое количество поцелуев и объятий не смогли бы этого изменить. Гон любил Киллуа, как человека, и был с ним рядом, помогал и поддерживал, пока в голубых глазах вновь не загорелись огоньки радости. И Гон искренне надеялся, что уж теперь-то лучший друг не будет ждать чего-то большего.       Теперь Гон таскал на плечах заметно застиравшуюся за пару месяцев походов чужую футболку, спал в ней, первым делом, как появлялась сеть, проверял телефон. Переписывался с Хисокой, с ним же иногда виделся – лишь на пару часов, редко дольше. И каждый раз говорил Киллуа, что пару часов на дирижабле совершенно не расстояние, чтобы отказываться от встречи.       Постепенно все это вошло в привычку. Его футболка на плечах, пиликающий телефон, смазка с презервативами в кармане рюкзака, фотографии, что постепенно с обнаженных тел сменились красивыми видами, необычностями и вкусной едой. Оказалось, Хисока эстетически, а может быть и не только, любил вид барных стеллажей, заставленных дорогими бутылками, и стоек с высокими у них стульями. И каждый раз бывая в месте с интересным оформлением бара, Гон фотографировал его, в ответ получая фотографии нескончаемых фьордов. И чем больше, Хисока фотографировал Ревейл с его окрестностями, тем больше Гону хотелось туда вернуться. Казалось, что его не так уж и пугает уже погодная изменчивость, и не так страшит холод.       Ну подумаешь холод. Его можно и перетерпеть, когда вокруг одна доступная взгляду красота!       Но раз за разом у них получалось выкроить друг для друга лишь клочок спешащего куда-то времени. Оно, будто ускользая сквозь пальцы, заканчивалось заведенным будильником в гостиницах при аэропортах. И будильник этот звенел, как всегда, не вовремя. Слишком рано.       Гон уходил или оставался, провожая его любовника, и с каждой закрытой дверью ждал новой встречи.       Из его жизни сами как-то вычеркнулись все случайные связи, что так привлекали раньше. Другие люди несомненно остались, но вот постель они уже не разделяли. Даже для поцелуев годились плохо. Нет, целоваться, конечно, можно было, но без былого энтузиазма. Смятые простыни и жар дыхания у шеи теперь четко ассоциировались лишь с ним. Хисока был лучше всех прошлых Гона любовников, он же был и желаннее. Как новогодний подарок под елкой, как неожиданный поход в кино, как заветная лицензия охотника в руках. Гон ждал каждой новой с ним встречи, а пока возвращался к Киллуа, отправлялся с ним же на задания и, просыпаясь по утрам, проверял телефон. Пока одним хмурым утром не получил от пропавшего на неделю Хисоки сообщение:       Я пока буду дома. Приезжай в гости.       В то утро, не смотря на разбушевавшейся за окном ветер, раскидывающийся дождевыми каплями, и темное густое от туч небо, в небольшом номере очередной из сотен гостиниц светило местное яркое солнце. С аппетитом налегая на заказанный завтрак, Гон, чаще обычного, тыкал пальцами по телефону, иногда довольно хмыкал после пиликнувшего ему ответа и улыбался ярче, чем когда-либо.       – Ну чего там у тебя, говори уже, – не сдержав любопытства спросил Кил, и, отрывая взгляд от телефона, Гон моментально оживился.       – У меня похоже кое-какие планы намечаются, – протянул он, вновь скашивая взгляд на загоревшийся от входящего экран.       – Снова Хисока?       – Ага, – выключили смуглые пальцы подсветку, как секундой следом вновь по столу прошлась вибрация и на экране всплыло еще одно сообщение. Гон улыбнулся ему, чему-то хмыкнул, да перевернул отвлекающий гаджет экраном вниз.        – Сегодня поедешь? – предположил друг.       Обыкновенно они с Хисокой и правда встречались спешно и неожиданно. Договорились, купили билеты и встретились, следом вновь расходясь по своим делам, но не в этот раз. В этот раз все было по-другому.       – Нет, – покачал головой Гон. – Он предложил пересечься на дольше, чем обычно. И позвал к себе, – притянул он к себе тарелку с блинчиками и, увлеченный своими мыслями и перепиской, не заметил, что свою порцию он съел первее порционного желе, и теперь нарезал оставленную напоследок долю Киллуа.       – Понятно, – ответил обворованный и, протянув через стол руку, прямо из-под уплетающего блины носа, вытащил свою тарелку. – Ты уже все съел, Гон, – в ответ на полный недоумения взгляд фыркнул Кил.       – Что, правда? – карие глаза окинули взглядом пустующие по соседству тарелки, и, заметив неладное, стыдливо глянули в голубые. – Прости…       – Ага, – кивнул друг. – Ты же уже ездил к нему раньше?       – Ездил, – сжав в ладонях теплую чашку, согласился Гон. – Но в этот раз он позвал меня к себе домой. Сказал, что ему надоело видеться – с заметной запинкой заменил слово «трахаться» на более приличное говоривший, – в гостиницах.       – Ну это и правда имеет смысл, – ответил чуть погодя Кил, и в ту долгую секунду, когда он молчал, Гон невольно испугался его болезненной ревности. В последнее время, правда, она почти не давала о себе знать, и даже короткие разговоры о Хисоке больше не вызывали в Киллуа той прошлой резкости, что каждый раз прикрывала его чувства. И так было легче.       Всей душой Гон надеялся, что друг им «переболел». Что те трепетные касания, что позволяли они себе раньше, сошли на нет именно по этой причине. Что Киллуа остыл, но скорее всего, как вычитал Гон в одной из книг на борту дирижабля, он выгорел. Невозможно все время хранить в душе раздирающие изнутри чувства. Невозможно убиваться по кому-то и оставаться трезвым умом. По жизни нужно идти вперед, все дальше и дальше. И Киллуа шел, все еще рядом с Гоном, но уже не совсем с ним.       – А я сначала отказался, – отпив слишком молочный капучино, произнес Гон, но на поднятую вверх светлую бровь пояснил: – Не хотел его смущать. Но он сбросил вид из окна своей спальни, и я не смог отказаться.       Киллуа хмыкнул, и, снова схватив в руки телефон, Гон открыл крайнее в галерее фото, протягивая его другу.       – Вот. Правда же круто? – перегнулся он через заставленный блюдцами столик, заглядывая за верхний край экрана и запачкивая все же немного широкую ему футболку в сиропе, что полит был на блинчики.       На фотографии за створками огромного, со стену, окна видно было лишь одно бесконечное море, и видимо в Ревейле погода была не многим лучше той, что поливала за окном их с Киллуа очередной остановки, потому как море это, раскинувшиеся во все стороны, сплошь было изрезано накатывающими на берег волнами.       – Ну море, – протягивая телефон обратно его владельцу, пожал плечами Кил.       – Как это «ну море»?! Море! – восторженно выдал Гон, возвращая телефон обратно и вновь любуясь отправленной фотографией. – Прямо из окна спальни море… – добавил он с придыханием и провел большим пальцем по экрану.       – А мне вот больше леса и горы по душе, – весьма красноречиво намекая на родной свой дом, протянул друг, но его слова Гон пропустил мимо ушей.       – Правда Хисока сказал, что там сейчас осень… Не хотелось бы проезжать сразу в зиму, – пожаловался обнаруживший пятна на любимой футболке грязнуля и принялся размазывать те сухими салфетками.       Он и правда не любил зиму. Не переносил ее каждой клеточкой тела. Предпочел бы вообще не соваться в места, где термометр опускался ниже плюс пяти, даже по работе, даже из-за очень важных дел. Обошел бы их стороной, эти дела, но вот Ревейл… Ревейл манил его еще с тех пор, как пару, да уже даже и не пару, а почти семерку месяцев назад, он спешно покинул его края. Ревейл постоянно был в переписках, в мыслях, в воспоминаниях. Он не отпускал, не давал о себе забыть, постоянно напоминая и маня. Маня даже в преддверии зимы, маня и своими зелеными под снегом деревьями.       – Так езжай сейчас, – протягивая уляповшемуся смоченную водой из стакана салфетку, легко сказал Киллуа.       А Гон об этом даже и не подумал. Им оставалось еще дня два пути, без автомобилей, без дирижаблей и любого транспорта. Им нельзя было растрясти цветок, что в бутоне своем скрывал драгоценные лечебные капли. Найти его было уже задачей далеко не легкой, а вот доставить заказчику целым и невредимым оказалось еще сложнее. Потому и занял обратный путь за место планируемых пяти дней, целых восемь.       – Я сам донесу его, – опережая уже спевшие в темноволосой голове вопросы, пояснил свое предложение Кил. – Самое сложное мы уже прошли, а тут по ровной дороге ничего не стоит его доставить, – для большей убедительности в конце Киллуа кивнул и скосил взгляд на телефон, что вновь разошелся вибрацией. – Да посмотри ты уже, что там, – закатил он глаза, когда Гон вновь заелозил на стуле. – Неужели все выглядят так? – риторический вопрос был обращен лишь к потолку, но видимо отвлекшийся Гон не слишком понял его истинной сути.       – Как так? – переспросил он, а затем с головой ушел в переписку, отвлекаясь и прослушивая не менее лаконичный вопросу ответ: «Никак».       – Кил, ты точно уверен? – спросил Гон перед тем, как нажать кнопку оформления билетов.       Стоящий за его спиной друг в очередной раз кивнул, и вслед за движением его головы, смуглые пальцы вбили код подтверждения списания средств. На странице повисла долгая загрузка и прежде, чем сайт выдал электронные билеты до Ревейла, пиликнуло сообщение о списании с карты средств. Все было готово. Неизменный рюкзак за плечами, квитанция о покупке, и даже заказано было такси через пол часа в аэропорт, располагавшийся в соседнем городе. И все было, как обычно. Всего-то очередная встреча с Хисокой, но в этот раз от Гон ощущал непривычное ему волнение. Оно сохранилось и после прощания с другом, сохранилось и в такси, и только на первом из двух дирижаблей, глядя в широкие окна, Гон в очередной раз выдохнул, вдохнул, и, как по щелчку, его отпустило.       Впереди были еще долгие часы пути, затем пересадка и еще один дирижабль, а там уже совсем не много и Ревейл. Ревейл с его скалами, морем, дорогами и домом Хисоки. Домом Хисоки. Гон сгорал от любопытства, пытаясь представить дом его любовника. Казалось, он должен быть сплошь белым или ярким, и с картами везде и всюду или хотя бы разукрашенный карточными мастями. Ну может быть не сам дом разукрашенный, так хоть забор у него, или деревья должны быть подстрижены в форме сердечек или трефов. А, что вероятнее, так у такого экстравагантного хозяина должно быть все и сразу! Чтобы все вокруг знали, кто живет в этом доме.       И машина, на которой пообещал встретить его Хисока, так же должна была быть ему под стать! В наклейках или разрисованная. И скорее всего такая же большая, как та, на которой они катались по горам. Непременно большая и яркая.       Именно такую нафантазированную машину Гон и искал, выйдя с аэропорта следующим утром в Ревейле. Уставший с полета, он проходил вдоль ряда припаркованных в зоне прилета машин, и, если честно, не особо всматривался в цифры на номерах, которые сбросил ему любовник. Машина-то непременно у него должна быть такая, чтобы глаз не отвести! А в округе ни одной хоть сколько-то похожей на яркую, кроме жёлтых такси, не наблюдалось. Серые, белые, черные, пара красных, но и то не тех, и все тут!       Пройдя пару раз туда-сюда вдоль остановки, Гон уже собирался было, написав любовнику возмущенное сообщение, добираться самостоятельно, как его телефон в руках завибрировал и на экране всплыло его имя рядом с входящим вызовом.       – Алло? – впервые ответил Гон Хисоке на звонок. Обычно они ограничивались лишь текстом.       – Выйди из-за автобусов. Я не могу забрать тебя с остановки, – произнес его голос в трубку. – Не в ту сторону пошел, – добавил он, когда оглядывающийся по сторонам Гон ступил шаг в сторону. – Я вышел из машины, жду, – в трубке раздался автобусный гудок, что чуть не оглушил Гона в действительности. – И давай быстрее, у меня в час ногти, – произнес Хисока, и отъехавший с остановки автобус, открыл вид на противоположную сторону дороги, где фиолетоволосый его любовник опирался на машину, водительская дверь которой отворена была вверх.       Прохладный осенний ветер прогнал по дороге меж ними пожелтевшие листья, пролетевшие мимо распахнутой настежь двери, а затем промчавшаяся мимо самая обычная машинка закружила их вихрем. В Ревейле не было такой осени. В Ревейле она напоминала весну, только с каждым ее днем близилось наступление зимы, а не лета. Да и листья в нем не опадали золотистыми листопадом на землю и не кружились под колесами машин. Наверное, в Ревейле не ощущалась та неизбежная печаль, что накатывает при виде голых веток некогда зеленых деревьев. Именно из-за этого осязания увядания, что разноситься прохладным ветром, Гон и осень не слишком-то любил.       Хисока через дорогу, привлекая внимание, легко помахал сложенной на груди рукой, и Гон, отводя утомленный взгляд от кружащихся листьев, уставился на черное, тонированное «нечто», почти лежавшее на асфальте за Хисокой. Одним своим видом оно кричало о том, что стоит этот именуемый машиной «монстр», как весь целиком Китовый остров. Рядом с этим безумным красавцем, тот внедорожник с прошлого их путешествия казался не больше, чем детской игрушкой.       Водитель, указав на часы, жестом поманил оцепеневшего мальчишку к себе. И, будто отмерев, Гон поглядел быстро на дорогу, да прямо по проезжей части перебежал разделявшее их расстояние.       – Привет, – произнёс он совершенно растеряно, ощущая себя рядом с этой машиной оборванцем.       – Ага. Я сказал, что у меня запись в час, садись быстрее, – кивнул на пассажирскую дверь Хисока, а Гон встал перед ней, как дурак, пытаясь найти ручку, пока перед ним не просунулась светлая рука и не нажала на одну единственную на двери кнопку. – Садись, – произнес склонившийся Хисока, и все внимание с открывающихся автоматически дверей перетянул на себя его запах. Нежный и яркий он говорил лишь об одном, что хозяин его либо вот-вот потечет, либо едва из течки вышел.       И совершенно безумно вдруг Гону захотелось, чтобы правдой оказался первый вариант.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.