Mon maître

— Вы читали Библию, господин Карминский? В кабинете Орфа было невыносимо душно, почти пыточно. Приторный сухой воздух вставал комом в глотке, густой табачный запах тошнотворно давил, смешивался со звериной амброй. — Нет, не читал, — ответил Марк незамедлительно. Он не спрашивал дозволения сесть: таково было следствие его детской привычки. Он подчинялся, когда следовало. Орф сам знал, в какой момент надо приказывать, и когда — приглашать садиться. Марк доверял и не думал, что распоряжаться ситуацией можно как-то иначе. Справа от Марка в стене горел камин, слева — были развешены картины. Орф сидел прямо напротив него за простым дубовым столом и перебирал бумаги. Спина сутулая, посмотреть не изволит. Марк привык к такому приему. Он сам был стоек, уверенно расправлял плечи в черном кожаном камзоле, подбородок держал высоко и гордо, глаз не прятал. Это все — тоже было его испытание. И душащий воздух, и свет с окна, бьющий прямо в глаза — ярко-зеленые ивовые плети, не умаляющие солнца, и сухие вопросы (господин Орф больше никому не оказывал такой чести — говорить загадками), и даже стулья эти, крошечное резное сиденье их, твердая спинка, не дающая человеку расслабиться — все, что происходило в стенах этого кабинета. Уже столько лет подряд. Господин Орф все сидел, окопанный бумагами. На его лице читалась сдержанная сосредоточенность, сухие руки таили на большом и указательном серую тень чернил. На секунду он как бы отвлекся, случайно обратил свое пристальное внимание. Марк все никак не мог уяснить, какому зверю Орф мог бы подарить часть своей внутренности? — Это было бы преступно по отношению к нашей светской науке, — продолжил свою мысль Карминский. — Правительство позволяет людям выбирать свои верования, и всем первобытным дикостям я предпочту науку. — Напрасно вы, — тихо заметил Орф. Он посмотрел наконец-то прямо, без отрыва, — Новый Завет был и остается очень прогрессивным философским трактатом. Он скупым жестом указал Марку на стул. Это означало, что беседу он намерен продолжить. Марк повиновался. — Знаете ли вы, что было в начале, господин Карминский? — Слово. Слово было, если Вы об этом. — Верно, — Орф, довольный, склонил голову. — А кто написал эту строчку? — Один из его апостолов, кажется. Евангелист, биограф. — Его лучший биограф. Иоанн Богослов, эти строчки принадлежат ему. — Я никогда не углублялся в это знание, учитель. Орф не ответил. Его мысли, казалось, снова стали сосредоточены на чем-то ином. И Марк выносил минуты тишины достойно, несмотря на серый песок в периферии его взгляда и щекотные капли пота, текущие по шее за кожаный воротник. — Скажите мне, что бы вы предприняли по вопросу недовольных. — Акимов и эти недоучки из исследования? — уточнил Марк. — Именно. Господа строители и архитекторы, которые, как вы помните, обустроили нам работающие магистрали, господа математики, господа биологи. Они недовольны тем, куда тратятся наши силы. — Недовольны? О них говорят слишком громко. Еще немного, и они дойдут до Властей. А там их дни будут недолги. — Не только их дни, господин Карминский. За ними пойдут некоторые из их паствы. — Некоторые — не многие. Я бы стал действовать им наперекор. Уже сегодня. Их надо собрать всех вместе и упрятать. Марк пытался разглядеть в своем учителе ответ, но не получал его. Пойдет не туда, сглупит — и уже его будут прятать. Марк был уверен всегда и во всем, но только за стенами этой комнаты, непременно только за ними. — Так не будет, — Орф наконец-то позволил себе откинуться на жестокую и неудобную спинку своего стула. Венистое птичье запястье легло на подлокотник. Марк проглотил свое сердце, стучащее в горле. — Как Властям будет угодно. «Как Вам будет угодно, мой Мастер». — Расскажите мне, зачем пришли? — наконец разрешил Орф. — Я слышал, что у Власти появилось дело. Они отправляют людей из Столицы с проверкой. Так ли это? Невиданное расточительство. Какой им резон, особенно в нашем положении? — Вы явились сюда, чтобы я интерпретировал для вас решения наших хозяев? — Нет, мой господин. Я хотел узнать, направитесь ли Вы туда. И могу ли я рассчитывать сопровождать Вас. Орф снова отказал Карминскому в ответе. Но по тому, как затрепетали крылья его носа, и как едва заметно побелели невыразительные губы, было ясно, что вопрос ему весьма не понравился. Скрипнул стул, глухо отозвались шаги по плотному ковру. Орф не смотрел больше на Марка, не удостаивал снисхождением. Наказание молчанием длилось так, пока Орф осматривал книжную полку. Марк мог видеть только его обтянутую коричневой шерстью спину. — Позвольте мне извиниться, господин Орф, — бесцветный голос Марка был суше, чем бумажная пыль на пальцах его ментора. Марк встал и коротко поклонился. — Мне не следовало тревожить Вас по такому поводу. Позвольте только напомнить, что я к Вашим услугам. Он хотел уйти, но Орф не дал возможности. — До весей пойдут Курин и еще некоторые. Вас там не надо. — Они многому у Вас учатся, господин. Их дело в хороших руках. — Когда вы стали пользоваться подхалимажем, Карминский? — в голосе Орфа было пугающе много желчи. — По отношению к Вам я всегда откровенен, — покаянно заверил Марк. Орф сел обратно, в жестах его все еще читалось раздражение. Преднамеренно ли он давал понять это Марку, или нет, оставалось загадкой. — У меня будет другое задание, Карминский. Я направлен к приграничным кордонам. Нужна ревизия, — он говорил это спокойно, в руке держал книгу: перелистывал страницы, как будто искал то место, где остановился. Внутри Марка что-то тяжелое упало. Потянуло тревогой в желудке. Он на секунду потерял осмотрительность: — Вас не могут туда! Там же опасно. Если война начнется завтра… Власти не смеют разменивать Вас! Орф захлопнул книгу. — Вы забываетесь, господин Карминский. И Орф поднял взгляд. Он изменился за секунды, стал надменный, хищничий — будто бы Марк его лично уязвил чем-то непростительно. Орф сидел на самом краю, весь вперед подавшись, как будто вот-вот встанет, и вырвет одним слитным движением хрящ надгортанника. Кровожадно, быстро. Эта непостижимая перемена — пропасть между прохладной язвительностью и спокойной угрозой, манерой превосходства в каждом медленном скупом движении. Застыл, как зверь на охоте. Плавно откинулся назад, прямой спиной облокотился о спинку стула, поднял подбородок. Карминский молчал, смотрел исподлобья, как смотрел лет пять назад. Едва не скрипел зубами, и сам того не замечал: руки сложил на груди в защитном жесте. А Его молчание тяжелее камня. Он смотрел на Карминского, как кесарь, выносящий приговор о мести или помиловании. И Марк совсем потерялся в этом. — Возьмите меня с собой, mon maître. Вы же видели, как их народ обезумел. Стачка разрастается, и наверняка уже скоро сама захлебнется, но вам надо быть бдительным. Нельзя являться туда в одиночку. — Бдительным? — лицо Орфа было самим омерзением. — Я инквизитор — intouchable. Они сами знают, что будет, если начнется посягательство. Инквизиции не нужны армии. И вам пора это выучить. Карминский хотел горячо податься вперед, стукнуть по столу, сбить эту глухую надменность его лица. И поймал себя на половине движения, досадливо отвернулся. Рукой по волосам провел, выдохнул: испугался своего порыва. Слов больше не находилось. — Уходите. Вас ждут уже в суде. И следите за языком, чтобы не оказаться по другую его сторону.

***

Если Карминский мог как-то поучаствовать в деле своего Учителя, то это в своих подвалах. За сутки он вынес больше сотни обвинительных решений. На двух казнях он присутствовал лично. Несколько очагов по границе было уничтожено. Слепую военную машину он погонял липкими и зловонными от крови руками, выстегивал ее по бокам длинным, тяжелым — свинец и кожа — стеком. Он был недоволен и яростен. И каждый раз его бросало в жар, как в том проклятом кабинете, когда он вспоминал последние слова Орфа. В свою квартиру Марк пришел в полусознании, спустя несколько бессонных суток. Злобы и испуга в нем не осталось, все было исчерпано. Страх теперь был не в нем, а в них. На рабочем столе у него лежала чужая книга — та самая книга, которую держал в руках Орф, которую он сам снял с полки. На обложке золотым тиснением были выбиты буквы: «Новый Завет». И закладка была оставлена в том месте, где Иоанн спрашивал Христа о предателе на Тайной вечере.