Ты и твои мальчишки

      Ты осторожно заходишь в гостиную и оцениваешь ущерб, нанесённый комнате: паркет из благородного дерева сплошь устилается осколками битой посуды, большой плазменный телевизор недовольно шипит и искрит разбитым экраном, красный форменный плащ лежит, разорванный в лоскуты, на запачканном кровью винтажном диване.       И посреди всего этого хаоса на столе сидит Курокава Изана. Твой Курокава. Полностью, совсем, целиком, до дна и под завязку твой Курокава. Чего он не может не требовать в ответ.       Ты шуршишь и скрипишь босоножками по паркету, пробираясь сквозь битый фарфор к Изане, что сидит на столе в одних красных брюках, с опущенной головой и крепко сжимает руками край столешницы.       В такие моменты ты даже чуть-чуть проклинаешь Хитто за то, что он вас познакомил и вспоминаешь, как однажды приехала в тот же ресторан, что и Небесные Короли со своим Главой.       Когда Курокаве плохо, страдает вся посуда в доме, а иногда и ваш общий друг — Хитто. И как же он рад, что ты появилась в жизни Изаны. Ведь ты — единственное, что может привести его чувства. Единственная, на чьих коленях он успокаивается и мурлычет, как кот, о том, что положит к этим любимым коленям весь мир и все миллионы иен.       Белокурые пряди спадают на лицо и мелко подрагивают. Изана крепко зажмуривает веки. Губы слегка расплываются в неизгладимой блаженной улыбке. Кажется, что он улыбается круглыми сутками и, даже когда спит. Но ты видишь, что твой, исчерпывающе твой, Изана сейчас в ярости.       Грудная клетка расправляется под натиском тяжёлого вдоха и сжимается от горячего выдоха. Ещё немного, и он начнёт выдыхать огонь. На груди болтается тот самый кулон, что ты подарила Изане на годовщину вашего любимого безумия.       Ты подходишь вплотную и обвиваешь руками тёплые плечи. От него пахнет яростью, страхом и лавандовым одеколоном. Яростью, потому что ты не брала ночью трубки, когда ночевала у подруги. Страхом, потому что, даже несмотря на твою преданность, Изана чертовски боится тебя потерять. Ведь ты — единственное, что заставляет его чувствовать себя живым. Лавандой — потому что ты подарила этот одеколон на его день рождения.       — Где ты была? — Курокава шипит тебе прямо на ухо, растягивая уголки губ в своей блаженной улыбке. Чем шире он улыбается — тем больше адреналина и норадреналина начинает плескаться в его крови.       — Я же говорила, что у подружки, — ты совершенно спокойна. Ты уже давно привыкла к ревности, подозрениям, слежке. Ты знаешь, что по-другому он не умеет. Ты знаешь всю его боль потери, утраты и одиночества.       — Она была у подружки… — Курокава одобрительно качает головой и крепко стискивает зубы. Ты слышь сдавленный скрип и запускаешь руку в белокурые пряди, подрагивающие на затылке.       — Не веришь мне? — прижимаешься к его щеке своей и чувствуешь, как напрягаются мышцы на скулах от того, что он намертво сводит челюсти.       Вместо ответа Изана медленно выдыхает и кладёт холодные ладони тебе на плечи. Ты целуешь его в уголок улыбки и внимательно смотришь на черты лица.       Улыбка медленно исчезает. Курокава слегка приоткрывает рот и распахивает на тебя сиреневые глаза, что в сумерках комнаты, кажется, даже светятся. Он успокаивается. Он понимает, что ты рядом, что ты не исчезла из его жизни, не испарилась, как все его близкие.       — Ты же знаешь, что я только твоя, — ты перебираешь в руке тот кулон, что подарила, и за цепочку притягиваешь Изану ближе. Он не успевает прошептать «Прости», как его тонкие губы уже заключаются в поцелуй.       И Курокава тоже только твой. По самое никуда и до чёртиков твой. Абсолютно и подчистую.       Он прикрывает безумные глаза и послушно отвечает на поцелуй, притягивая тебя прохладными руками за талию ближе. Ты снова его успокоила. Ты снова единственная пристань тепла и надежды в его липком мире, окутанном холодом боли.