Ты и твои мальчишки

      Вы сидите вечером на покатом склоне у воды. Начинает смеркаться. Тебя клонит в сон. Он смотрит, не моргая, на рябь, водя глазами под полузакрытыми веками, и следит за ленивыми рыбками.       Обычно карпы в пруду плещутся, как сумасшедшие, но рядом с Манджиро время всегда замирает. Август жмёт из себя всё тепло до последнего, но рядом с Манджиро всегда холодно.       Он отламывает маленькие кусочки дораяки и кидает их в пруд. Его единственное развлечение. И он всегда просит, чтобы ты была рядом в этот момент. Возможно, ты не до конца осознаешь всю ценность этого своеобразного ритуала. И возможно, не до конца понимаешь, как ему важно, чтобы ты с ним сидела. Ты и именно ты. Здесь и именно здесь.       Сано и без того немногословен. Все, что он говорит — сухие просьбы. Почти приказы: «Сам позвоню», «Держись крепче», «Возьми меня за руку». А у пруда и вовсе молчит, как и его любимые карпы. Зато только в эти минуты ты видишь невероятное — его легкую-легкую, почти не уловимую, но все же улыбку.       Ты никогда не нарушаешь спокойствия и безмолвия в эти минуты. Ты знаешь, что он занимается, наверняка, чем-то гадким. Иногда он пропадает, а потом приходит к тебе в ссадинах и чьей-то чужой крови, зализывать раны. Ты знаешь, что отключиться от всего внешнего на пруду, рядом с тобой — самое нужное в его ледяной вселенной.       Когда заканчивается дораяки, он кладет голову тебе на колени. Холодно. Воздух вокруг медленно покрывается инеем. То ли это температура так падает к ночи, то ли это от того, что Сано к тебе приблизился. «Погладь», — Манджиро настолько, насколько он еще может, ласково шепчет приказ, и ты запускаешь пальцы, перебирая длинные пушистые светлые волосы.       Он не придумывает ласковых прозвищ, потому что это все чушь. Он редко называет тебя по имени. Иногда ты смотришь в его темно-синий омут и задумываешься, почему ты все еще с ним. Но всегда находишь причины. Сано любит целовать невесомо и в самый уголок губ, а еще любит крепко держаться за руки. Так крепко, что ты чувствуешь все оковы потерь, что он пережил.       «Достаточно», — приказ, и ты отпускаешь волосы, позволяя подняться с твоих колен. Вы садитесь на байк: «Держись крепче», — приказ, и ты обвиваешь его талию в черной водолазке, вжимаясь в спину.       — Майки, я завтра те... — ты хлопаешь на него глазками уже возле двери твоего дома.       — Сам позвоню, — обрубает на полуслове и невесомо целует в уголок губ. Холодно. В его объятиях холодно. Но именно в этом и есть что-то особенное. Что-то до мурашек сокровенное, даже сакральное. Манджиро любит так, как умеет любить. Но трепетнее, чем он, никто никогда не любил.