Сердце из хрусталя

      То, что у Лютика скоро течка поняли все еще за несколько дней. Запах у Лютика немного изменился — но достаточно, чтобы Койон за обедом смотрел на него потемневшими глазами, но быстро пришел в себя. Тряхнул головой и выпил залпом пиво, пытаясь отвлечься. Ламберт эти изменения в запахе почти и не уловил — он так часто бывал с ним, так сильно привык к нему, что изменений запаха почти не замечал — только в моменты их близости, на пике удовольствия Лютика.       Так что когда после обеда Ламберта попросили задержаться он и не заметил подвох. Лютик, встав на цыпочки, поцеловал его в щеку и сказал, что пока займется комнатой. Ламберт кивнул и пообещал не задерживаться.       — Что-то случилось? Срочно нужно чинить очередную стену? — спросил он недовольно, зная, что у Весемира есть хобби запрягать их делать бесполезную работу. Чтобы не давать мышцам отдыхать! А то они их тут себе пропьют.       Эскель покачал головой и, откашлявшись, спросил:       — У Лютика скоро течка?       Ламберт уставился на него во все глаза.       — А вы откуда знаете?!       Не то чтобы он собирался хранить это в секрете, но и не собирался объявлять эту радостную новость всем вокруг заранее.       — У нас есть нос, и, если ты не знал, Ламберт, омеги… значительно меняются перед течкой. Начиная от запаха, кончая их взглядом и даже кожей! Они будто красивее становятся!       Ламберт растерянно кивнул. Лютик все еще был ангелом с большими глазами, и пах все так же — немного сладковато и свежо. Такой нежный приятный запах. Ламберт любил, что этим запахом пропитывались простыни и подушки.       Ламберт покачал головой.       — Я никаких изменений не заметил. Но да, скоро течка.       Они немного помолчали, поглядывая друг на друга. Продолжить диалог решился снова Эскель:       — И как вы… планируете?..       — Мы решили, что он проведет ее один.       Все снова зависли, глядя на него в упор, не моргая. Койон уточнил:       — То есть вы вместе, у вас любовь, скорый брак, но течку он будет проводить один?..       — Мы все еще не обручены. Мы оба прекрасно понимаем, что если это случится раньше нужного, Лютик будет очень переживать. Нам легче, если я не наделаю сейчас делов. Это было наше решение, и оно — единственное правильное.       Все рассеянно кивнули.       — С ума сойти, — удивленно пробормотал Геральт. — Ты с омегой, у вас близкие отношения, но течку он проводит один!       Ламберт кивнул.       — Сказал же, так будет лучше. Но вы не поймете. Я сам бы раньше не понял.       Геральт потёр шею и кивнул, не решаясь лезть в дальнейшие разборки. Не ему решать, кто как должен трахаться.       — Тогда это… проблема.       — Почему? Просто не шляйтесь рядом.       — Да, но ты же будешь ходить к нему? И на тебе будет его запах.       — Ну, надеюсь, вы не постараетесь меня трахнуть.       — Нет, — выдохнул Эскель. — Но это будет проблемой.       Ламберт мог лишь согласиться.       — Ну, если найдете врача, который выпишет Лютику подавители — то мы к вашим услугам. А сейчас, джентльмены, вынужден откланяться.       И он поспешил удалиться к Лютику, чтоб помочь ему с комнатой. Вместе они повесили шторы и раскатали ковер. Комната в самом деле стала выглядеть намного лучше. С туалетным и обеденным столиком, шторами, ковром, бордовым покрывалом и большими перьевыми подушками. Лютик так же нашел вазу и, поскольку настоящих цветов не было — даже сухоцветов — ему пришлось оставить ее просто как декорацию. На туалетном столике уже валялась расческа, блокноты, перья, чернила, и их комната тут же обрела вид обжитости, какого-то уюта.       Ламберт улыбнулся.       — Вынужден признаться, что стало в самом деле намного лучше. Ты молодец. Я бы не додумался до этого всего.       — У нас просто с тобой разное мышление. Ты же привык к тому, чтобы в комнате была только кровать, а я вот… за удобства.       Ламберт кивнул, притянув Лютика к себе.       — Как ты себя чувствуешь?       Лютик неопределенно пожал плечами.       — Сил совсем нет, хочется спать, и при этом, — он тяжело выдохнул. — На тебя смотреть почти невозможно. Хочется запрыгнуть на тебя и не слезать.       Ламберт рассмеялся.       — Вероятно, это терпимо.       — Да, терпимо. Я вполне могу потерпеть до вечера.              Ламберт улыбнулся, поцеловав его, понимая, что сегодня его ждет еще один вечер их близости. Хотя ему стало немного… надоедать. Лютик, конечно, получал свое, а Ламберту приходилось идти дрочить в другую комнату, но он не мог отказать Лютику, и не мог настаивать на том, чтобы он трогал его руками. Пока все оставалось в одежде, без лишних движений, Лютик думал, что все так, как и должно быть. Что-то вроде поцелуя. Очень насыщенного.       — Зато живот не болит, — улыбнулся Лютик.       — Раньше болел?       — Да, очень. И настроение сильно портилось, а сейчас чувствую себя замечательно. Это потому что ты рядом.       — Было бы неплохо, будь оно в самом деле так легко, — кивнул ему Ламберт, прежде чем снова увлечь его в более долгий, приятный для них поцелуй.       Но какой бы уютной не вышла в итоге комната, Ламберту вскоре пришлось снова переехать на несколько дней. Он почувствовал это раньше, чем началась течка — запах у Лютика совсем изменился, и Ламберт понял, что ему лучше бы уйти раньше, потому что его влекло к Лютику почти иррационально даже просто от этого запаха. Так что все объяснив Лютику и, предупредив, что он будет приносить ему еду и воду, и, возможно, на пару часиков, когда Лютика будет отпускать, чтобы поддержать его, ему пришлось уйти.       По тому, что Лютик не спустился на завтрак на следующий день Ламберт понял, что началось. Он ощущал себя из-за этого понимания немного напряжённым. Они ели в столовой, которая была на первом этаже, их комната — на пятом. Здесь ну никак нельзя было учуять ничей запах, но Ламберт за всеми следил так, будто ждал, что они с минуты на минуту все учуют и поймут. Но, конечно, никто ничего не почувствовал, а Ламберт с ума сходил, не зная, что ему делать. Когда принести еду? Как понять, что у Лютика есть немного времени? Он же даже примерно не знал, когда она началась! Вечером? Ночью? Под утро? Утром?! А если не началась? Если Лютик просто спит?       Это он и решил проверить. Но, едва поднявшись на этаж и сделав несколько шагов, он тут же развернулся назад. В глазах потемнело, и он тряхнул головой, стараясь избавиться от морока. Запах, даже с такого расстояния, подействовал на него куда сильнее, чем он мог ожидать. Теперь он очень плохо представлял, как должен был нести Лютику еду. А главное — когда?              И ему все еще казалось, что все прекрасно слышат запах Лютика и все едва сдерживаются. Из-за этого беспокойства он снова и снова поднимался к нужному этажу, чтобы проверить, что рядом никого не было. Ламберт начал опасаться, что к концу течки превратится в параноика.       После ужина он принес Лютику еды и постучал в дверь, а после сразу же ушел. В эту ночь ему совсем не спалось, он лежал, напряженный, не чувствуя ни холода, ни тепла, и думал о том, что кто-нибудь из них мог… мог услышать, или просто пройти мимо этажа, мимо, Богиня упаси, комнаты, и все услышать, и тогда… Два человека, полностью во власти инстинкта. В какой-то момент его мозг стал отчаянно вырисовывать ему картины, как Лютика грубо берет Геральт, или Эскель, или вообще оба сразу! И они так отчаянно этому отдаются, с таким остервенением, люди, лишенные понимания и живущие в этот момент одним бьющимся желанием под кожей.       Он не выдержал этой пытки и, вскочив с кровати, направился к их комнате. Никаких примесей альфьего запаха он не услышал, но подошел чуть ближе. Под дверью стоял пустой поднос с едой и кувшин из-под воды. И записка. Он поднял ее, прочитав: «если получится, зайди ко мне ночью». Ламберт удивился этой просьбе, но быстро сложил два и два — наверное, к этому времени волна должна будет спасть, Лютик будет в себе и ему нужно будет присутствие Ламберта, его запах. Он обрадовался тому, что все-таки встал и пошел проведать его.       Засунув записку в карман, он постучался и открыл дверь, в комнате были зажженны свечи, и запах… Запах был почти невозможным, запах, который сделал тело Ламберта тяжелее, а в голове совсем мутно. Ему пришлось проявить очень большую выдержку, чтобы закрыть дверь и спокойно пройти вперед. Лютик был в ворохе из одеял, подушек, простыни и одежды Ламберта. Что-то было разбросанно по полу, что-то по кровати, что-то Лютик обнимал.       Лютик раскрыл глаза и посмотрел на Ламберта мутным взглядом. На нем была ночная рубашка, и еще он был частично открыт, так что, вероятно, Лютик не счел свой вид излишне вызывающим, а он был именно таким. И дело было вовсе не в одежде, а в поддернутых поволокой глазах, красных губах, растрепанных волосах и розовых щеках.       — Ты поел? — заботливо спросил Ламберт, присев на край кровати. Совладать с собой было тяжело, но возможно. Это оказалось легче, чем он думал. Дикое, хаотичное желание не брало над ним вверх. Да, ему хотелось, хотелось очень сильно, но это не было большой проблемой.       — Да, спасибо… Принеси мне в следующий раз побольше воды.       — Конечно. Сегодня и принесу. Как ты себя чувствуешь?       Он коснулся волос Лютика, поглаживая, и Лютик вытянул голову вперед, чуть привстал и подтянулся к Ламберту ближе. Ламберт улыбнулся, гладя его волосы.       — Как чувствуешь себя?       — Нормально… — прошептал Лютик и, взяв руку Ламберта в свою, поцеловал в раскрытую ладонь.       Ламберт не успел умилиться этой нежности, тому, что Лютик умудрился оставаться таким нежным даже в таком состоянии, как Лютик широко провел языком по ладони и поднял на него взгляд горящих желанием глаз. И Ламберт все понял, не успел он не то что встать, а даже испугаться, как Лютик приподнялся и прижался к нему, налегая на него всем телом, обнимая и лезя целоваться.       Ламберт ощутил слабость в своем теле под его губами, его нежной горячей кожей и запахом, но, на удивление, взять себя в руки было легко. Он перехватил руки Лютика и силой отдалил от себя.       — Лютик, ты чего т…       — Пожалуйста, — прошептал прерывисто Лютик сухими губами и снова прильнул к нему. Ламберт едва успел отвести голову, он выругалася и захотел было оттолкнуть Лютика, но вовремя остановил себя. Лютика могла ранить такая грубость.       Так что он, как можно более нежно, перевернул Лютика на лопатки, прижав его руки к кровати. Лютик довольно замычал и призывно изогнулся в спине, смотря на Ламберта мутным, ничего не соображающим взглядом.       — Давай же, — пролепетал Лютик, явно дурея от запаха Ламберта, от его тепла. Если в нем оставалась какая-то разумность, когда Ламберт только пришел, то сейчас не оставалось и ее.       — Лютик, я сейчас уйду. Иначе мы оба будем жалеть.       Он аккуратно опустил руки Лютика, но, не успел он выпрямиться, как Лютик схватил его и Ламберт неловко повалился вперед. Лютик крепко его обнял и руками, и ногами, жадно лизнув его щеку, и Ламберт почувствовал, какая приятная истома прошла по телу Лютика от этой близости. Сейчас сдерживать себя было сложнее — поэтому он позволил повалить себя, позволил обнять себя, и когда горячий язык лизнул его щеку он хотел так и остаться, позволить всему просто быть, но, увидев глаза Лютика, вспомнив, что это его Лютик, ему пришлось применить силу и ловкость, отцепив Лютика от себя, он быстро встал и буквально выбежал из комнаты. Лютик крикнул в спину:       — Ты не любишь меня! Не любишь!       У Ламберта же было настолько мутно в голове, что он едва воспринял эти слова, прижимаясь спиной к двери. Запах все еще был таким плотным и ярким, что он кружил голову. А потом он заметил, что все это время сжимал в руке кусок ткани, посмотрев на него, он понял, что эта была сорочка Лютика. И она так невероятно пахла! Плохо соображая, Ламберт направился в свою комнату, где заперся и, глубоко вдыхая крепкий запах возбуждения Лютика с его сорочки, жадно вбивался в свой кулак, чувствуя, как по бедрам проходил импульс от каждого толчка.       А после оргазма в голове прояснилось. Со стыдом он аккуратно сложил и отложил его сорочку и встряхнул головой, умылся холодной водой и уставился в окно. Немного остыв и подумав, он пришел в ужас. А не станет ли Лютик в таком состоянии… лезть сам? Например, на второй день совсем с ума сойдет и просто выйдет из комнаты и пойдет на поиски альфы? И там он уж разбираться не будет, тот или не тот! Эта мысль напугала его до искреннего ужаса. Теперь о сне думать было невозможно, и остаток ночи он привел в конце коридора пятого этажа, следя, чтобы никто никуда не выходил и не приходил. Но дверь так и не открылась.       Только к самому утру Ламберт рискнул заглянуть в комнату. Лютик, слава Богине, спал, свернувшись комочком на куче вещей. Облегченно выдохнув, Ламберт закрыл дверь, пока его запах не разбудил Лютика. Сонный и, в то же время, слишком напряженный, чтобы спать, он спустился вниз.       Скоро все уселись завтракать, и все выглядели вполне себе отдохнувшими, кроме Ламберта. Оглядев его, Койон аккуратно спросил:       — Ты все-таки решил… составить Лютику компанию?       Ламберт поднял на него хмурый взгляд и, взвесив все за и против, он все-таки поведал свою сложную историю. А после добавил:       — Вы можете называть меня параноиком, но я же в самом деле боюсь, что он встанет и пойдет… на поиски!       Эскель кое-как сдержал смешок и сказал:       — Ламберт, успокойся.       — Как тут успокоиться?!       Эскель покачал головой.       — По тебе сразу видно, что раньше ты с омегами больше, чем на ночь не оставался. И мыслишь ты стереотипами. Нет такого, чтоб омега хотела любого мужика во время течки. А тем более девственник! Если в комнату войду я или Геральт, он, поверь, так заорет, что ты бы услышал это даже с улицы.       Ламберт недоверчиво на него посмотрел.       — Это уязвимое для них состояние, и они не хотят делить его с каждым. К тебе он полез, потому ну, ты его альфа. Да, ты еще не пометил его, он не пометил тебя, но в целом — да, ты его альфа, конечно он хотел тебя во время этого, а по поводу твоего — мы учуем запах и пойдем ебать стены, то, не хочу тебя расстраивать, но это тоже миф. Запах может возбудить, но не более. Ни у кого голову не срывает. Ты ведь сдержался?       — Да… — растерянно сказал Ламберт.       — Ну вот, — Эскель пожал плечами. — Это простое возбуждение, которое можно проигнорировать. Да и от запаха сомневаюсь, что что-то хотя бы встанет. В конце концов, это твой омега и тебя от него будет крыть больше, чем нас. То, что ты чувствовал ночью — дели на два, и то, это то, чтобы мы почувствовали, если бы тоже находились с ним в одной комнате. Любому бы из нас хватило мозгов под ручку увести его обратно. Но он просто так не сделает, не позволит себе выйти из комнаты в таком состоянии.       — Слава Богине! — крякнул облегченно Ламберт. — Я уже придумал себе!       — Это все из-за мифов. А мифы распространяют такие же, как и ты.       — Ну уж извините, я избегаю таких приключений… Ладно, тогда пойду оставлю ему поесть. Он же будет есть?..       Эскель кивнул.       — Ты во время гона ешь?       — Конечно! В принципе, как обычно, — прикинул он. Да, трахаться хочется адски, но после оргазма возбуждение можно игнорировать, а если ты голодный, а во время гона ты очень быстро становишься голодным — то его тем более можно игнорировать.       — Ну вот.       Ламберт кивнул. И вправду. Ведь он не сходил с ума во время гона, с чего бы Лютику терять голову во время течки?       В этот день он успокоился и носил Лютику еду три раза вдень, и каждый раз подливал воду. Лютик все съедал и выпивал. Но Ламберт больше зайти так и не рискнул. Боялся, что не выдержит. Воспоминание до сих пор его будоражило. Лютик, до неприличия возбужденный, задравшаяся ночная рубаха, открывающая его длинные, стройные ноги. В эту ночь он думал об этих ногах, которые оказались еще лучше, чем он себе фантазировал. Длинные и стройные. И вверх, к бедрам, белым мягким бедрам. Чуть задрать рубашку, открывая мягкий живот, чуть округлые бедра и темные волосы меж них. Ламберт шумно выдохнул, чуть выгнулся и кончил.       Несмотря на то, что страх за то, что кто-то сорвется из-за Лютика почти пропал, теперь Ламберт был излишне напряжен из-за мыслей о Лютике. Его запах пульсировал в висках, воображение снова и снова рисовало возбужденного — излишне возбужденного — Лютика. То, как задралась его рубашка, его ноги, все, что он видел, а все, что не видел оно дорисовало. Его плечи, узкую грудь, мягкий живот и бока, теплые бедра и все, что меж них, круглые ягодицы, следы от смазки на внутренней стороне бедер.       Весь второй день Ламберт проходил с пульсирующем в нем возбуждением. Он мог думать только о Лютике, хотеть только Лютика, все, что помогало ему хоть немного — это тренировки и работа. После этого тело было слишком вымотанным для возбуждения, но голова не переставала вырисовывать изображения. Ламберт догадывался, что, вероятно, причина в их уровене близости, того, что они подходят друг другу, и теперь Ламберту почти нестерпимо было ходить со знанием, что Лютик там, один, возбужденный, такой неприлично мокрый и расслабленный, готовый и хотящий.       Ламберт думал, что сойдет с ума, снова и снова тренируясь, потому что это все, что спасало его хоть на немного.       На третий, к сожалению, ничего не кончилось. Принося ему еду, по запаху Ламберт понял — все продолжается. Он тяжело выдохнул и, уставший, поплелся на тренировочный полигон. Он был вымотанный и уставший, он устал бредить Лютиком, зная, как близко он находится и не имея права его даже увидеть. Он хвалил себя за свою выдержку и силу воли. Ни разу он не допустил для себя мысль о возможности их близости, ни разу не сделал лишнего шага к его комнате без необходимости. Ламберт хорошо держался, но это не утешало и не спасало.              Ламберт молился на то, чтобы все это кончилось как можно быстрее и Богиня его услышала. Неся завтрак на четвертый день, он принюхался. Снова принюхался, потому что сначала не поверил своему обонянию. И еще раз. Запах притих! Казалось, это были только остатки. Тот запах, что остался на простынях и одежде. Ламберт, немного помявшись, постучал и открыл дверь. Лютик спал. Ламберт улыбнулся и зашел в комнату. Поставил поднос на столик и посмотрел на Лютика с нестерпимой нежностью. За эти три дня он здорово по нему соскучился. В конце концов, фантазии и настоящий Лютик — совсем разные вещи.       Он склонился и поцеловал его в щеку. Лютик, сонный, раскрыл глаза и поднял голову. Сначала он будто бы и не увидел Ламберта, а, когда разглядел, весь раскраснелся и дернулся.       — Лютик, что такое? — обеспокоенно спросил Ламберт, сев на самый край кровати и погладив его по волосам.       — Я же… я же… Богиня, мне так стыдно! — он закрыл покрасневшее лицо руками и едва не спрятался под ворохом одеял и одежды.       Ламберт понимающе улыбнулся.       — Глупый, все в полном порядке. Это естественно.       — Нет! Не естественно! Ты же все видел!       — Ничего я не видел.       Лютик недоверчиво на него посмотрел сквозь пальцы.       — Ну, едва разглядел щиколотки и икры. Вот и все.       — Но я… я так себя вел. И то что ты видел меня в таком состоянии!       — Ну и что? Лютик, так или иначе я буду видеть тебя в таком состоянии каждые полгода. И, поверь, в тот момент меня волновало не то, как ты выглядишь, а как бы самому с ума не сойти.              Лютик шмыгнул.       — Все равно… Так себя вести…       — У тебя была течка. Другого поведения от тебя я и не ожидал.       Он поправил на нем одеяло и, склонившись, поцеловал его волосы.       — Меня все это совсем не волнует. Ничего страшного не произошло. А вот то, что я по тебе истосковался за эти дни — серьезно, — он рассмеялся и ласково улыбнулся Лютику.       Лютик пристально на него посмотрел.       — Ты скучал?       — Конечно. Фактически, я не видел тебя три дня. Без тебя очень тоскливо.       Лютик, казалось, позабыл о своем горе и просиял. Он широко улыбнулся.       — Я бы тоже скучал, но… понимаешь.       — Понимаю, что тебе было совсем не до этого.       Он коснулся его лба, заметив, что Лютик был подозрительно-красным. У него в самом деле обнаружилась небольшая температура, но это было естественно после течки. Он устал, обезвожен.       — Тебе надо сейчас побольше отдыхать. Поешь, а я принесу тебе воды. Потом поспишь, а я тут приберусь.        — Я… да, спасибо. У меня совсем нет сил.       Он осторожно взял руку Ламберта в свою и поцеловал его в место, где бился пульс. Запястье, где запах Ламберт ощущался еще острее. Запястье, где омеги оставляют метки. Ламберт улыбнулся, думая о том, что когда-нибудь Лютик, вероятно, решится и на это.       Ламберт поцеловал его и встал, чтобы принести воды, а после, глядя, как Лютик засыпал, разбирал одежду. Некоторые вещи явно нуждались в стирке — на них были пятна от смазки. Чаще всего это было вещи Ламберта. Вероятно, они оказывались под Лютиком, под его бедрами. Он улыбнулся, думая об этом и, поджав губы, аккуратно сложил все то, что осталось чистым, а другие вещи собрал в кучу, чтобы отстирать их от смазки.       Лютик проспал весь день, просыпаясь только для того, чтобы поесть. А Ламберт был рядом с ним, смотря на его лицо и улыбаясь. С таким отдыхом к вечеру жар у Лютика совсем спал, но, несмотря на это, всю ночь он снова проспал. На этот раз уже рядом с Ламбертом, крепко его обнимая, будто он боялся, что ему нужно было снова провести ночь одному. Горела одна свеча, пока Ламберт играл с волосами Лютика и слушал его дыхание.       Рядом с Лютиком у него выходит все совсем не так, как он привык, как представлял, но, каким-то образом, все происходит только лучше. Удивительно, как вещи могут происходить в разрез о твоем представлении об идеальной жизни и, при этом, осчастливить тебя куда больше, чем могли твои фантазии. Пожалуй, главное, что мог сделать человек в своей жизни — научиться ждать.       Ламберт поцеловал лоб Лютика и прикрыл глаза. Впервые за все эти дни он расслабился, напряжение спало, стало легче, и теперь его стал одолевать сон. Вскоре он заснул.       Это была самая уютная и прекрасная зима в жизни Ламберта. Несмотря на то, что он проводил ее в Каэр Морхене — место его ежегодного запоя — все заиграло для него новыми красками. Уютная комната, теплая кровать и Лютик рядом. Лютик, рядом с которым любое плохое становилось незначительным, его нежный Лютик, такой веселый и искренний, улыбающийся ему и греющий его сердце. Они просыпались и засыпали вместе, ели и завтракали, и лишь иногда Ламберт думал: а не разойдемся ли мы в такой близости? Мы постоянно вместе, всегда, разве не должно надоесть? Но Лютик не надоедал, наоборот, когда они были рядом Ламберт был уверен, просто знал, что все в порядке, все ровно так, как и надо.       Целовать его лицо и руки, говорить с ним, признаваться в любви, строить планы, иногда ссориться — но тут же мириться, прижимать его к себе, гладить, сжимать и расцеловывать, ловить ртом все выдохи и вздохи.       За это время, проведенное в Каэр Морхене, Ламберт лишь убедился в том, что они созданы друг для друга. Что любой склок, где они не идеально подходили друг к другу при его обнаружении тут же разглаживался, и они становились еще ближе друг к другу.       Ближе к весне, когда солнце стало появляться чаще и теплее, когда снег стал медленно сходить, одним чудесным солнечным утром, глядя, как солнце, проходившее сквозь шторы, ласкало кожу спящего Лютика, Ламберт вдруг осознал: он всем сердцем хочет с этим человеком семейной жизни. Спокойствия, завтраков, обедов и ужинов вместе, которые бы готовил Лютик. А лучше — они вместе, слушать его пение на ночь, когда Лютик прижимал его к своей груди, гладя по волосам и напевая. Он хотел с ним семью, домик, уют и долгожданное спокойствие.       И хотел бы…       Он мягко прошелся пальцами по его шее, вниз, по груди, и рука замерла на его животе.       Он хотел бы от него ребенка. Хотел бы стать самым прекрасным отцом. Хотел бы, чтобы Лютик был счастлив от абсолютной любви к их ребенку.       И в этой утренней тишине, смотря на Лютика зачарованно, он мечтал о лучшей их жизни. О их семье.       Лютик стал просыпаться. И первое, с чем встречался Ламберт, когда Лютик открывал глаза — слабая, но нежная улыбка. Его губы, дарящие Ламберту лучшие улыбки, губы, которые Ламберт целовал, заставляя Лютика улыбаться еще больше.       — Ну вот, снег скоро совсем сойдет. И вообще — на улице, на солнце, даже тепло. Ну, пока ветер не подует.       И в этот же момент подул ветер и Лютик, вздрогнув, закрыл окно. Ламберт улыбнулся и похлопал себя по коленям.       — Поедем, когда будет совсем тепло, чтоб ты не приболел снова, —сказал он, когда Лютик сел на его колени, обняв за шею.       — Ну вот, один раз приболел — ты теперь со мной всю жизнь носиться будешь?       — Я с тобой всю жизнь носиться буду, даже если бы ты не заболел.       Лютик улыбнулся и быстро поцеловал его.       — Сделаешь для меня сегодня романтический ужин? Хочется… чего-то такого.       — У нас почти каждый ужин романтический, — хмыкнул Ламберт. Почти все ужины они проводили вместе. — Но хорошо. Романтический ужин так ужин. Решил запрячь меня напоследок на готовку? К твоему сведению, никому, кроме тебя, этого не удавалось.       Лютик кивнул, довольный, и оперся подбородком о его макушку, махая ногами и поглаживая по шее, пока Ламберт, уткнувшись носом в его плечо, вдыхал его запах.       А вечером, как он обещал, был устроен романтический ужин. Он попросил Эскеля занять чем-нибудь Лютика, а сам занялся готовкой и сервировкой. Зажег всего несколько свечей, чтобы в комнате был приятный полумрак, разлил вино в красивые кубки, приготовил мясо в винном соусе и запек картофель. Во время готовки он все время прислушивался к шагам. Не дай Богиня Геральт или Койон мимо пройдут! Но его кулинарные изыскания не были обнаружены, так что он все занес в комнату. А потом пошел забирать Лютика у Эскеля, пока ничего не остыло. Лютик посмотрел на него довольными глазами и с удовольствием подал ему свою руку. Сжав его ладонь в своей, Ламберт повел его в их комнату.       — Знаешь, это даже почти милое место, но я уже устал от этого, — признался Лютик.       — Понимаю. Но скоро уедем отсюда. Есть планы?       — Да. Помнишь, меня просили сразу после того, как я приеду в город по весне, зайти к тому королю?       Ламберт присвистнул.       — Значит сразу начнем с серьезных целей?       — Да, — Лютик улыбнулся. — И заодно понежимся в хороших ваннах.       Ламберт кивнул и открыл перед Лютиком дверь. Тот, довольный, оглядел комнату и поглубже вдохнул запах.       — А пахнет-то как!       — Я старался, — признался Ламберт и закрыл за ними дверь.       — А я здорово проголодался. Ой, а это что?       — Кексы, — улыбнулся Ламберт.       — Мы так редко едим выпечку! А ты только сейчас раскрыл, что умеешь печь?       — А что там уметь?       — Мне пока Эскель не рассказывал, как делать выпечку!       — Я тебе все обязательно покажу. Но позже. Садись.       Лютик присел и посмотрел голодным взглядом на стол. Потом поднял взгляд на Ламберт и улыбнулся.       — Я чувствую себя особенным, что ты готовишь только для меня.       — Ты и без того особенный для меня, — хмыкнул Ламберт. — До тебя я и не думал о помолвке!       Лютик открыл рот, потом закрыл и, отрезав немного мяса, спросил:       — У тебя есть… примерное понимание, когда мы обвенчаемся?       — А когда тебе бы хотелось?       — Ты ведь знаешь ответ.       Ламберт кивнул.       — Я… просто хочу кое-что обдумать. Один вопрос. Есть одна вещь, которую я хочу сделать до того, как мы обвенчаемся. Но обещаю, что ты станешь моим супругом до осени.       Лютик улыбнулся.       — Хорошо, я подожду. Просто…       Лютик закусил губу, а потом, будто бы пристыженный, признался:       — Я уже… сам хочу.       — Хочешь чего?       Лютик поднял на него взгляд.              — Тебя.       Это был очень однозначный ответ, и Ламберт рвано кивнул. Он, на самом деле, не испытывал с этим никаких трудностей, а вот Лютик, кажется, начал желать этого больше и больше. Стал догадываться о том, как это может быть, в конце концов, они спали в одной кровати, Лютик видел его тело и, вероятно, он хотел с ним близости сильнее, чем когда-либо.       — Да, это в самом деле острый вопрос… Ладно, тогда я постараюсь побыстрее. Прости. Сам от себя такого промедления не ожидал.       — Ничего. Я даже рад, что ты так серьезному к этому подошел. Я же вижу, что у тебя серьезные намерения по отношению ко мне.       — Да, это так, — признался Ламберт. Слишком серьезные для кого-то вроде него.       Вскоре они поменяли тему на более легкую, которая бы не заставила забывать их о еде. Ламберт смотрел на Лютика, слушал его — сегодня был один их тех вечеров, когда Лютик был крайне разговорчив — и наслаждался его обществом. Его голосом, лицом, смехом, улыбками, даже тем, как Лютик смотрел на него. Такой прекрасный и так близко. Ламберт может его коснуться, поцеловать.       Лютик внезапно замолчал и Ламберт удивился.       — Что-то не так?       — Я все время забываю! Я же закончил песню! Сейчас!       Лютик вскочил за своей лютней, а Ламберт едва не затрепетал. Да, он периодически то забывал об этой песне, то снова вспоминал и томился в ожидании. То, что Лютик посвятил ему песню стало каким-то откровением для него. Ламберт вдохновил его! В конце концов, эта была песня о самом начале их отношений, всегда интересно узнать, каким ты был в глазах дорогого тебе человека в самом начале.       Лютик достал лютню и поудобнее устроился.       Поднял на Ламберта взгляд и, улыбнувшись, коснулся струн. И начал петь:       В доме твоем часто зажжен свет...*       Когда Лютик закончил, Ламберт сидел, будто бы сбитый с толку, растерянный, а еще — растроганный. Ему хотелось, чтобы Лютик снова повторил эту песню, снова спел ее, потому что Ламберт будто бы и не знал, что ему слушать — слова или голос Лютика. Это была та особая интонация, которую Лютик почти никогда не использовал. Будто пел он своей душой, так откровенно, искренне и честно, обнажая всего себя, и Ламберт едва улавливал слова — а когда улавливал они почти его ранили.       Ранило само понимание, что вот каким он был для Лютика. Он никогда не был ни плохим, ни злым. Он никогда, на самом деле, не не любил его.       Он всегда любил его. Даже когда они еще не встретились.       И в самом начале для Лютика Ламберт был таким. Человеком, который прятал за собой что-то особенное для них, уют и тепло, которых бы хватило, чтобы согреть их двоих. Человек, который все равно оставался одинок, даже когда они были рядом. И все это Лютик различал, все понимал, и отчаянно хотел заполнить эту пустоту собой.       В конце концов, у него это вышло, и теперь перед Лютиком сидел новый Ламберт. Больше не одинокий.       В конце концов, Ламберта задело то, что Лютик ассоциировал Ламберта с домом. Человек, лишенный дома с рождения, уверенный, что нигде ему нет пристанища, оказался для кого-то домом. Для человека, который потерял свой дом слишком рано — если вообще обретал его — и для него он смог стал ассоциироваться с чем-то таким сокровенным, важным.       Ламберт сидел, сбитый с толку, тронутый за самую душу, и не знал, что сказать в благодарность.              Но Лютику не надо было слов. С нежной улыбкой он протянул руку и вытер одинокую слезинку с щек Ламберта.       — Не надо плакать, — прошептал Лютик и, отложив лютню, придвинулся к нему ближе. — Ты такой у меня красивый, такой невероятный. Ты же почти моя фантазия. Даже лучше, чем она.       Лютик ободряюще ему улыбнулся.       Ламберт, без слов, обнял его, прижал к себе и спрятал лицо в его шее. Шепотом он снова признался ему в любви. А потом заплакал. Лютик поцеловал его за ухом, поглаживая по волосам и плечам, тихо что-то напевая. Тихий спокойный напев, из-за которого Ламберт заплакал сильнее.       Теперь оба они чувствовали — если и была между ними граница, тонкая линия, что-то, что еще не успело исчезнуть, лишь истончилось — теперь она треснула. В момент, когда Лютик смог коснуться его сердца, не испугать его этим касанием, когда Ламберт смог позволить себе слезы при ком-то, а не в одиночестве, они оба поняли, как невероятно близко друг к другу стали.       Лютик гладил его по спине, напевая, и думал, что никакой бы брак, никакие кольца не смогли бы их сблизить так, как они сблизились здесь, сейчас, в этот момент. Он чуть отдалил их лица, но лишь для того, чтобы оставить на его губах быстрый поцелуй, ощутив на своих собственных привкус соли. Лютик улыбнулся ему и позволил снова Ламберту спрятать лицо в его шее. И Лютик обнимал его, чувствуя такую нестерпимую щемящую нежность внутри к этому мужчине. И благодаря Богиню, что она подарила ему нечто настолько прекрасное.