Петля на его шее

Она умирала шесть раз, и каждый из них глупо, опрометчиво, нелогично. И каждый — на его глазах. Сильное сердце останавливалось, взгляд терял свет и молодая жизнь обрывалась. За долгую по меркам Разведкорпуса жизнь Леви вдоволь насмотрелся на смерть, и вот, когда гибель окончательно слилась с обыденностью, будто очнулся ото сна, не веря своим глазам. Потому что видеть шесть смертей — это одно дело, но видеть одну смерть шесть раз — совсем иное. И никто, черт подери, кроме него не помнил прошлого — безвольными болванчиками остальные разведчики продолжали болтаться по кругу, так ничего и не заметив. Он был один. В своем личном аду. Единственная, пускай и с большой натяжкой, радость, что ему осталась — знание: девчонка тоже ничего не помнила. Раз за разом бросалась в пекло, прикрывая Йегера. Неизменно глупо, опрометчиво, нелогично. Неизбежно смертельно. Помни он сам что-то подобное, мысль накинуть на шею настоящую петлю пришла бы довольно быстро. Капитан очнулся под слабыми звездами и обреченно прикрыл веки — судный день повторился. Дозорные по-прежнему зевали в сжатые кулаки, едва слышно перебрасываясь ничего не значащими репликами, ветер, как и всегда лениво шевелил молодую листву, а Микаса ровно стояла в неподалеку: холодная и недвижная. Словно высеченная из камня статуя на его могиле. Дело было в ней — иного объяснения Леви найти не мог, как ни старался. Мир, что давно перестал удивлять, дал под дых и из легких вышел весь воздух. Теплое дыхание сорвалось с тонких губ, заклубилось в ночи и развеялось, подобно надежде на конец фантасмагории. Он устало потер переносицу и на миг даже зажмурился — жизнь бок о бок с титанами сама по себе кошмар, но к подобному не могла подготовить ни одна разведмиссия. — Твое имя, солдат? — прочистив горло, он приблизился к девушке. Если она была причиной его заточения, она же должна быть и ключом к спасению, потому что чутье подсказывало — долго выносить такое не сможет даже он. И выход один — понять, что с ней не так, и вернуть мир на место. Рассказать кому — не поверят: даже полубезумная Ханджи, и та покрутила бы пальцем у виска. Но Ханджи была далеко, Эрвин — еще дальше. Он был один. Раскачивался в петле, что затягивалась все туже. Она даже не вздрогнула, потому что давно почувствовала чужое дыхание за спиной. Инстинкты были безупречны, движения спокойны и выверены, и капитан силился понять, почему такая собранная сейчас, уже через несколько часов она вновь беспечно подставится под зубы, или сорвется вниз… или выберет новый, еще более нелепый путь на тот свет. — Рядовая Аккерман, — вытянувшись по струнке, отчеканила фамилию. — Чем могу служить? Капитан встал рядом, следя за холодным взглядом. Он спрашивал не фамилию, хотя, если подумать, ему нужен был просто повод заговорить. Микаса…это чертово имя он выучил, как своё, раз за разом слушая истошные вопли Йегера над безжизненным телом. Но сейчас она дышала. Дышала и смотрела прямо перед собой, казалось, даже не моргая, — идеальный солдат. — Иди спать, Аккерман, — скрестив руки на груди, буркнул он. Снова. — Пришла очередь Йегера. — И вновь по кругу. Знал, что она ответит. Знал, что сделает. Знал все. Но повлиять не мог, как ни старался: упрямица упорно не желала отдыхать. — Это приказ. — Я не устала. Если позволите, капитан, я хочу взять дозор Эрена, — слегка поджав губы, девушка, наконец, удостоила командира взглядом. — Ему отдых нужнее. Кому отдых был просто необходим, так это Леви — сил выдержать еще один день уже не осталось: последние крупицы были нещадно вытянуты последним боем: разведчик решил, что если перебьет всех титанов в округе сам, то Микасе ничто не будет угрожать, и она сможет дотянуть до сумерек. И стоя по локоть в крови на горе трупов, почти поверил в успех: опасность миновала, но по какому-то неведомому закону подлости вселенная вновь рассмеялась его потугам. Аккерман, не заметив тросов Петры, подбитой птицей рухнула вниз. И именно тогда капитану стало безумно стыдно, потому что на этот раз девчонка умерла не сразу — добрых десять минут кашляла кровью, успокаивая вопящего Йегера. И впервые за долгие годы Леви не выдержал и отвёл глаза. Мужчина лишь вздохнул и по-турецки сел на широкую ветвь. Устало посмотрев на застывшую девушку, дернул плечом — других приглашающих жестов в арсенале не было, но Микаса поняла. Помявшись, рядовая опустилась рядом, свесив ноги, продолжая смотреть вперед. Петра уже давно бы завела какую-нибудь забавную историю, Эрд — начал обсуждать планы и стратегию, Оруо — пускать едкий дым в темное небо, неустанно предлагая капитану вонючую папиросу. Но Аккерман только смотрела вперед и молчала. Она умрет до конца этого едва начавшегося дня. Истечет горячей соленой кровью и даже не вспомнит: ни воя, ни грохота. — Почему ты пошла в разведку? — жалея, что рядом нет Оруо с горьким табаком, протянул он, разрушая тишину. До рассвета был еще час, и Леви не хотел тратить ни минуты: одной только грубой силой круг не разорвать, значит, нужен новый план. По лицу девушки скользнула тень удивления, и он добавил, успокаивая напрягшуюся от неожиданного внимания девчонку. — Спать ты отказываешься, и вот твоя альтернатива — допрос. Микаса вздрогнула и, бросив беспокойный взгляд на зеленый шерстяной куль, под которым беспечно сопел Йегер, обреченно кивнула. — Мы пришли в Разведкорпус втроем. Эрен, Армин и я, — девушка вновь поджала губы и опустила глаза на сложенные на коленях руки. Леви подумал, что такими руками можно было бы играть на инструментах, выводить мудреные вензеля на бумаге, бережно касаться цветов. Но Микаса нашла изящным пальцам другое назначение, и сейчас когда-то нежная кожа была покрыта жесткими мозолями, подернута сеткой мелких трещин и рубцов. — Это не ответ, — процедил капитан. Он не знал, на какое объяснение рассчитывал, но точно не на такое. — Я спросил о том, на кой черт вы полезли в кадеты, а не сколько вас было. Раздражение накатило волной, и ему даже захотелось дать ей подзатыльник: пускай, и не сильно, но пройтись пятерней по копне коротких черных волос. Интересно, как бы она выглядела, вздумай отпустить локоны? — Это и есть ответ, — еле слышно пробормотала Аккерман, грея ладони между сомкнутых коленок. — Мы всегда вместе. И когда Эрен сказал, что хочет в солдаты, мы пошли за ним. — Выходит, ты здесь только из-за Йегера? — хмыкнул Леви. На самом деле он знал причину уже давно: она делала все для мальчишки: дежурила; незаметно откладывала половину своего и так скудного пайка, чтобы потом отдать другу; всегда держалась поблизости… чтобы разрубить любого, кто осмелится напасть. — А если однажды тебе придется умереть ради Эрена? — Значит, умру, — не задумываясь, ответила девушка.       «Конечно, умрешь. Уже умирала…» Первые пару раз он недолго думал о ее гибели. Потом, поняв, что чудной узел завязался вокруг девчонки, всем сердцем возненавидел, но вскоре застыдился: даже худшие не заслуживают того, что раз за разом переживала она, пусть и не помнила. А после последнего, того самого, в котором смерть медленно терзала молодое здоровое тело, по крупицам забирая воздух из легких и свет из глаз, даже проникся какой-то кривой жалостью. Сочувствовать не умел — последнее тепло из сердца ушло вместе с Фарланом и Изабель, но сейчас старые шрамы вновь саднили, а давняя рана начинала тянуть. И это злило. — Сиди тут, — буркнул Леви, быстро поднимаясь. На застывшую, окончательно потерявшую понимание происходящего девушку даже не взглянул: о том, что это был первый и единственный разговор, которым он удостоил новобранца, не задумался. А вот она, видимо, заметила странную перемену — капитан еще ни разу не беседовал со вчерашними кадетами. По слухам, которыми за долгие годы обросла фигура Леви, легендарный разведчик никогда не обращал внимание на новичков: помогал, спасал, вытаскивал на себе, но чтобы интересоваться… — На, — небрежно бросил он, вернувшись спустя пару минут. На шершавой ладони, покрытой такой же сеткой трещин и мозолей, лежал маленький сверток. Микаса осторожно потянула за бечевку и охнула — кусочек шоколада. Настоящего. Шоколада. — Ешь. Для мозгов полезно. Может, поумнеешь. Сглотнув, девушка повертела в пальцах небольшой кусочек, подернутый легким белесыми налетом, глубоко вдохнула горьковатый аромат и даже прикрыла глаза. — Ты первый раз шоколад видишь? — капитан и сам не знал, почему снова начинает злиться. С другой стороны, на что он рассчитывал? На то, что она подскочит и ринется к нему на шею, осыпая словами благодарности? Или что немного сладкого внезапно вернет все на свои места? Понимал глупость ситуации, но все равно сердился. На девчонку. Потому что все это ее вина. — Его не нюхают. Его едят. — Я знаю, — сглотнув, прошептала Аккерман. — Просто я уже и забыла… Как пахнет шоколад… Недоверчиво фыркнув, Леви вновь опустился на ветку, на этот раз тоже свесив ноги вниз. Сладкое для простых солдат — лакомство действительно дефицитное, но чтобы забыть запах? — Это сколько же лет прошло? — избегая смотреть на порозовевшие щеки, спросил он. — С тех пор, как пала Шиганшина, — отвечать Микаса явно не хотела, но отказать не могла. — Доктор Йегер приносил по праздникам. И мы все пили чай. — Йегер? — изогнул бровь Леви. Он читал дело Эрена, но запомнил только главное — доклад о превращении и пару строчек из характеристики, написанной инструктором Шадисом. — Доктор? — Отец Эрена, — скупо проговорила девушка. — Я росла в его семье.       «Так вот оно что…» Не желая продолжать разговор, Аккерман раскрошила плитку, протягивая капитану половину. Леви усмехнулся, но отказываться не стал — шоколад любил, и при любой возможности брал немного: к чаю, на миссию, просто так. Чтобы была... Чтобы однажды угостить мрачную девчонку, которая не видела сладкого несколько лет. — Жуй, кому говорят, — заметив, что Микаса не торопится отправлять лакомство в рот, вновь отчего-то разозлился. — Или тебе запаха достаточно? Девушка помотала головой, завернула кусочек обратно в бумагу и быстро спрятала в карман на поясе. Так же, как прятала хлеб — для Эрена.       «Идиотка…» — Ешь. Чертов. Шоколад, — закипая, едва ли не прорычал Леви. Скорее всего, сегодня она снова умрет: именно так он оправдывал внезапный порыв угостить рядовую Аккерман — уж больно жалко стало. Говорят, что перед смертью не надышишься, но на счет сладкого ведь никто не высказывался. Но она умудрилась испортить даже этот исключительно редкий жест щедрости. — Живо. Услышу хоть слово про Йегера, полетишь вниз будить титанов. Микаса вновь поджала губы, и вытащила сверток, бережно, словно перед ней драгоценный камень. Вдохнула запах, сглотнула и вновь поделила: перечить капитану не могла, но и от идеи оставить своему мальчишке не отказалась. Наконец, любуясь огрызком, откусила совсем немного, растягивая момент, изучая давно забытый вкус и блаженно прикрывая глаза. И он невольно вспомнил ее лицо во время боя: на бледных щеках шипела кровь титанов, а взгляд резал не хуже мечей. Но сейчас рядом сидела не идеальная убийца, а простая девчонка, слишком рано познавшая горечь утраты. Ей бы сейчас за обе щеки уплетать конфеты, а не рубить головы колоссам, но нет: сидит, свесив ноги, медленно жует шоколад, изредка жмурясь от удовольствия, а в перерывах по привычке вглядывается во тьму, потому что уже не может расслабиться. Готовая вскочить, дернуть рычаг, обнажить клинки и влететь в глаз бури. И Леви физически ощущал напряжение, что так и не отпустило. Потому и сам был точно таким же. Невольно бросив взгляд на соседнюю ветку, усмехнулся — счастливчик Йегер безмятежно пускал слюни на зеленый шерстяной плащ. На ее плащ. Не было в ней ничего необычного — девчонка как девчонка. Проворнее прочих, упорнее многих, сильнее почти любого в корпусе. Но не настолько, чтобы завязать петлю вокруг его шеи. — Спасибо, — пробормотала девушка и, не удержавшись, облизала кончики пальцев. — Очень вкусно. — На здоровье, — буркнул разведчик, мысленно пиная себя за внезапную доброту: глядишь, еще привыкнет, или того хуже — растреплет всем, что у него есть шоколад. Но, взглянув на Микасу, выдохнул, вспоминая, что уж кто-кто, а она чесать языком не будет. Небо медленно светлело, и небольшой отряд уже паковал нехитрые пожитки, готовый отправиться вперед. А Леви все продолжал сидеть на широкой влажной после ночи ветке и задумчиво смотреть в чащу — еще час и солнце разбудит монстров. Он представлял как лучи бродят по тупым рожам титанов, и те открывают свои пустые глаза, которые тут же начинают шарить вокруг в поисках добычи. И если он не постарается достаточно хорошо, если он не постарается так, как не старался до этого никогда, они ее найдут. В ушах вновь звучит треск костей и крики солдат. Но не Аккерман — она не вскрикнула ни разу. — Сэр! — в нос ударил запах дешевого горького табака. Бозард вытянулся по струнке, сделав вид, что не заметил, как последние часы всегда собранный и холодный капитан разглядывает лес. — Когда выдвигаемся? — Никогда, — немного помедлив, бросил Леви. — Сегодня остаемся здесь. С тех самых пор, как Микаса щелкнула УПМ, перелетела на соседнее дерево и начала на пару с Кирштейном проверять амуницию, он раздраженно перебирал в голове все возможные варианты. Азарт пропал почти сразу, едва только представил, как по очередной нелепой случайности рядовая разлетится на куски, расшибется землю или исчезнет в прожорливой пасти невесть откуда вылезшего чудища. В бой девчонке нельзя, и он должен был понять это сразу. И раз в бой нельзя, нужно остановиться — ничего другого не оставалось. И сейчас капитан чувствовал, как впереди вновь забрезжила слабая надежда — если удастся пережить этот чертов день, то петля вполне может разорваться. Если все получится, он будет свободен. — Но… капитан, мы не можем нарушить график. Наша задача испытать Йегера в разных условиях и вернуться обратно, на лес по плану двое суток, — было начинает Оруо, но разведчик уже дергает рычаги и переносится в центр их странного лагеря. — Слушать всем, — мрачно процедил Леви, наблюдая, как каждый в его небольшой группе неосознанно дернулся и повернулся на голос. — Сегодня не передвигаемся. — Сдерживая горькую усмешку, почти что выплюнул. — Считайте, что сегодня выходной. — Можем ли мы тогда отправиться на охоту? Уж больно мяска хочется! — рядом приземляется Блауз: голодные глаза горят, слюни текут. Байки про прожорливость новенькой оказались реальнее не придумаешь. — Могли бы зажарить... Или запечь в углях… — Или съесть сырым, да? — заканчивая за нее, повел бровью Леви. — Или еще лучше, живьем, прямо со шкурой. — Смерив опешившую девушку холодным взглядом, невольно ухмыльнулся: ее глаза больше не горели от предвкушения, слюни высохли, губы дрожали, а ладони вспотели. — Ладно… Бери Петру, еще кого-нибудь и отправляйся. — Капитан, вы лучший! — она носится вокруг, уже представляя, как будет пожирать какого-нибудь несчастного зайца. — Мы оставим что-нибудь и вам, обещаю! — Почти переходит на крик, но осекается, замечая приподнявшиеся брови на бесстрастном лице. — Я имела в виду, что офицерский состав будет накормлен в первую очередь. С Микасой точно много наловим, всем хватит! И на этих словах у каменного Леви, кажется, немного подкашиваются ноги: по плану она должна была провести весь день вынужденного простоя здесь, у него на виду, в безопасности, а вышло так, что ещё немного и она отправится на опасную вылазку с кучкой зелёных недотёп, и Петра не спасёт. Потому что даже он не смог. — Аккерман сегодня со мной, — не узнавая сам себя, быстрее, чем успевает подумать, отвечает Леви. — У нас своя миссия. Бери кого хочешь, кроме нее и Йегера. — Есть! — Блауз машинально прикладывает кулак к груди, и он слышит в ее голосе разочарование — девчонка действительно рассчитывала на Микасу. Идеальную убийцу титанов и зайцев.       «Идиот» План огородить Аккерман от напасти был хорош ровно до тех пор, пока существовал в голове капитана. Стоило только начать приводить его в действие, как все посыпалось. Провожая взглядом кислую Блауз, Леви вспомнил Эрвина — уж кто-кто, а командующий точно нашел бы выход: продумал идеальную многоходовку и точно вытащил Микасу из чертового леса. Живой. Невредимой. Но он — не Эрвин. Он умеет муштровать, рубить мясо и вселять в ужас. Ни больше, ни меньше. Всегда думал, что этого достаточно, но сейчас, столкнувшись с необъяснимым феноменом, понял, что бессилен. Осматривая бесполезные руки, поймал себя на мысли, что ладони Аккерман выглядят почти также, с одним-единственным отличием — ее пальцы были созданы не для кровавых мозолей. — Капитан, — спокойный ровный голос раздался слишком близко: он опять погрузился слишком глубоко в себя, не заметив приближение той, о которой так усердно думал. — Саша… — Поняв, что имя ни о чем не говорит, Микаса исправилась. — Рядовая Блауз сообщила, что у вас есть для меня задание. Что я могу сделать?       «Не умри» — Собери у всех запасные клинки. Проверь каждый и наточи при необходимости, — бросил он, поворачиваясь спиной: ничего лучше не придумал, и сейчас усиленно прятал от девушки досаду на лице. — Вот твоя работа на сегодня. Из лагеря ни ногой. — Есть, — другая бы, наверное, засыпала вопросами — амуницию каждого разведчика тщательно готовили еще на базе, а потому задача была откровенно глупой. Любой другой стало бы интересно, для чего дают самое бесполезное и легкое занятие, но не Аккерман. Леви не видел ее лица, но был готов поклясться, что на нем не дрогнул ни один мускул. Идеальный солдат. Блауз и Кирштейн под надзором Петры отправились на охоту, посему выходило, что Микасе предстояло проверить и привести в порядок девять комплектов оружия. Другая бы, наверное, радовалась простоте — нарочито медленно исследовала клинки, вяло полировала и так острые края и ждала обеда. Но не Аккерман. Не прошло и часа, как девчонка вновь замаячила рядом. — Осталось проверить только ваши, капитан, — ровно, спокойно. Словно кто-то другой, а не она только что потратила драгоценное время впустую. — Позволите? Вместо ответа он лишь отстегнул УПМ и бросил ей под ноги. Считать минуты до конца дня оказалось куда сложнее, чем он мог представить — каждая выматывала куда сильнее, чем рубка титанов. И раздражение вновь накатывало удушливыми волнами. Чертов лес хотелось покинуть больше всего на свете, но он был заперт в нем, как в клетке. Один на один с самой невыносимой девчонкой в мире. Леви даже не оглянулся на нее, но видел вытянутую тень от её фигуры — даже она, лишенная пропорций, была совершенна. — Все в порядке, — за спиной звякнул металл, и Аккерман аккуратно положила запасные клинки. — Что-то еще?       «Не умри» — Свободна,— процедил капитан. Пока все шло идеально. Еще несколько часов и он выберется из петли. Выйдет из леса на свет и забудет последние дни как страшный сон. — Есть… — тень уже было дернулась в бок, но застыла: вдалеке послышался хлопок. Над пушистыми кронами взметнулся столб алого дыма: подстрелила ли Блауз дичь — не ясно, но титанов нашла точно. Рядом тут же приземлились Бозард, Джин и Шульц. Говорить вслух нужды не было: отточенными движениями элитные бойцы Разведкорпуса проверяли газ, клинки и рычаги привода. — Идём только мы, — заметив подорвавшегося Йегера и напрягшуюся Микасу, отрезал капитан. — Не обсуждается. До нашего возращения сидеть тихо. Парнишка насупился, но Леви уже не смотрел на раскрасневшиеся щеки: если план удастся, то день не повторится, а значит, Петра и новобранцы, отправившиеся на охоту, не воскреснут. На счету каждая минута. Оставив новичков, Леви во главе отряда ринулся вперёд, и на долю секунды даже обрадовался передряге, в которую попала Блауз — впервые за шесть дней в петле его мысли вращались вокруг кого-то кроме Аккерман. Они прибыли слишком поздно — двигались так быстро, как только могли, но все равно опоздали. Из троицы на ногах держался только Кирштейн. Тряпичной куклой Блауз раскачивалась на тросах, поливая прожорливых монстров тёплой кровью, от ног почти ничего не осталось — сожрана наполовину. Но они вернут ее семье хотя бы пол тела… Отцу Петры он не сможет отдать вообще ничего… Наверняка, бесстрашная Рал, считая себя ответственной за новичков, бросилась на амбразуру, совсем как… Кроша титанов, на которых так неудачно нарвалась троица охотников, Леви сплюнул — даже сейчас, думая о смерти одной из своих, все равно вспомнил короткие чёрные волосы, сильные руки, идеально прямую спину чертовой Аккерман. — Берём тело? — деловито обтерев клинки, Бозард кивнул на то, что осталось от Блауз. На разбитый привод Петры, мусором валяющийся на земле, даже не взглянул. И голос и движения спокойны, но глаза выдают разведчика с потрохами — вернувшись на базу, он напьётся в хлам, поставив на стол маленькую рамку. Однажды в Стохесе он уговорил Петру попозировать уличному художнику, и тот быстро набросал портрет на огрызке холста. Рал рисунок не понравился настолько, что, раскрасневшись, она убежала в гостиницу. А Оруо забрал. И с тех пор хранил в казарме, тайком доставая, когда думал, что его никто не видит. Официального приказа, запрещающего разведчикам любить своих, не существовало, потому что всем все было ясно без слов: чувствам не место на поле боя. Но Леви был готов поклясться, что сейчас больше всего Бозард жалел, что так и не успел рассказать Петре о том, что не может уснуть, не достав из прикроватной тумбочки небрежный набросок. — Берем, — кивнул капитан. Бросив последний взгляд на бойню, повернулся спиной к горе искромсанных туш, устремился в лагерь. Добыча что надо — труп Блауз, бледный, как полотно, Кирштейн и воспоминание о Петре. И впервые за последние шесть дней Леви подумал, что было бы неплохо научиться управлять чертовой петлей. Подумал, и тут же отогнал от себя ядовитую мысль. Не ценой жизни Аккерман. Каждый разведчик знает: сегодня он есть, завтра — нет. Каждый разведчик знает: сегодня он бьется рядом с товарищем, завтра — один. Каждый разведчик знает… но все равно надеется, что «завтра» не наступит — терять больно всегда. Чувства имеют свойства притупляться, но чтобы уйти полностью — никогда. И сейчас Леви смотрит на новобранцев: ни слез, не всхлипов, только звенящая тишина, под которую Джин и Шульц аккуратно укладывают останки Блауз на широкую ветвь, чтобы укрыть окровавленное тело зеленым плащом. Каждый разведчик знает, что не существует пустяковых вылазок: любой вдох за стенами может стать последним. Но каждый надеется, что этот «последний» вдох наступит не сегодня. Не завтра. Не через месяц. Когда-нибудь потом… — Саша… — на зеленом плаще разрастаются бурые пятна, и Йегер приподнимает край, чтобы… Чтобы что? Убедиться? Найти новый повод для бессмысленных воплей? — Саша! Она должна жить! Теперь капитан запомнит и имя Блауз. Оно встает в список мертвецов, которому, кажется, уже нет конца и края: их слишком много. Их всегда слишком много… Краем глаза Леви замечает Микасу — она держится поодаль, плотно сжав бледные губы и побелевшие кулаки. Прочесть по ее лицу что-то невозможно — еще одно качество, которое страшно раздражает, и теперь он начинает понимать Ханджи, когда та дразнит его за «непроницаемую мину». И уже спустя мгновение, мужчина догадывается, почему Аккерман прячет эмоции. Одним движением девушка достает безупречно заточенный клинок, размахивается и, не раздумывая ни секунды, бьет блестящим лезвием в живот. И время останавливается: форма окрашивается в цвет бессменного шарфа, ноги будто теряют кости и она медленно, до тошноты медленно, срывается вниз. И лишь теперь бесстрастное лицо неуловимо меняется — он видит легкую улыбку и блеск в глазах. Плотная завеса тишины рушится и Леви слышит крик внимательного Арлерта, а следом — вопль Эрена. Толпа, собравшаяся над телом Блауз, рассыпается: все, как один, устремляются вниз, туда, где лежит рядовая Микаса Аккерман. Та, что пошла в Разведкорпус за Йегером, в семье которого жила до падения Шиганшины. Та, что давно не ела шоколад... Он запомнил не только ее имя… — Что ты наделала, Микаса?! — надрывается мальчишка-титан: девушка еще слабо дышит, и он орет в спокойное лицо. — Микаса! — Все хорошо, Эрен. Саша будет жить… И Петра тоже… — Аккерман позволяет себе последнюю улыбку и закрывает глаза. — Ты ничего не вспомнишь, обещаю… До вылазки в лес капитан Леви был уверен, что нет ничего хуже, чем потерять отряд. Потом капитан Леви считал, что нет ничего хуже петли, в которой он застрял в абсолютном одиночестве, вынужденный раз за разом наблюдать одну и ту же смерть. Сейчас капитан Леви думает, что благодарен чертовой петле. А еще, что, первым делом проснувшись утром, лично придушит чертову Микасу.