Петля на его шее

Темное небо накрыло без предупреждения, бесцеремонно ударило всем весом, не заботясь о последствиях, и на миг каменному Леви показалось, что груз слишком велик, и он вот-вот задохнется под тяжестью холодных звезд. И на миг ему подумалось, что остаться здесь, раздавленным небом, было бы правильнее. Потому что перед ним стояли они — спокойные, подернутые дымкой приближающейся смерти глаза. Капитан видел достаточно, пожалуй, даже слишком много и, казалось, уже ничто не способно его удивить: с беззвучными мольбами, с обидой, яростью, беспомощно — из бесконечной темноты на него смотрели сотни разных глаз, прямо как сейчас — бездушные звезды с черного неба. Но так, как смотрела Микаса перед смертью, не смотрел никто — спокойно, мягко, без страха и сожалений. Но он не может позволить себе лежать. Ему нужно наверх — встать, поправить форму, окинуть взглядом помятых дозорных и найти ее, ровной струной стоящую неподалеку от спящего Йегера. Прохладный предрассветный ветер едва уловимо касался коротких темных волос, и Леви, сам того не заметив, выдохнул. Она была жива. Он пересчитал свой небольшой отряд — все на месте. Но слабый огонек радости, начавший было теплиться в груди, быстро затих, накрытый волной ярости. Проблема никуда не ушла, и с каждым новым витком петля затягивалась все сильнее, так, что дышать становилось почти невыносимо. — Аккерман, — коротко поприветствовал он, приземляясь в паре метров от девушки. Она даже не вздрогнула: ей не нужно было оборачиваться. Чертовы инстинкты, почти такие же абсолютные, как и его собственные. — Капитан, — отозвалась Микаса, приветствуя офицера. — Если позволите, я бы хотела взять дежурство Эрена… — За мной, рядовая, — чертова приветственная фраза уже набила оскомину, и его захлестнула новая волна ярости. — Сейчас. Она никогда не задавала вопросов: каждый клятый день, что он проживал одновременно одинаково и по-новому, только коротко кивала, бросала свое бесцветное «есть» и безупречно выполняла любой приказ. Любой, если он не касался мальчишки-титана. Дернув рычаги привода, Леви перескочил к Оруо, хотел просто сказать что-то вроде «на ближайшие пару часов ты за главного», но не выстоял и задержал на разведчике взгляд чуть дольше, чем следовало. В памяти всплыла вчерашняя картина: бесстрастное лицо, спокойный вопрос о теле Блауз и невыразимая боль, на долю секунды отразившаяся в глазах. Вчера Бозард потерял Петру, а вместе с ней и весь мир. Но сейчас перед ним прежний ядовитый Оруо — этот никогда не признается Рал. И на миг каменному Леви показалось, что он чувствует какую-то странную горечь на губах. На миг Леви ощутил себя мерзким шпионом, бессовестно подглядевшим за чем-то очень личным. На миг Леви захотелось ткнуть Бозарда кулаком в плечо или пнуть в сторону Петры, или едва слышно шепнуть в ухо приказное «действуй уже, осел». Но вместо этого он только натянул «непроницаемую мину» и просто сказал «на ближайшие пару часов ты за главного». Оглядываться и проверять, рядом ли Аккерман, нужды не было, но он все равно повернул голову и кивнул в сторону густой чащи, включая привод. Зеленый плащ, как парус, наполнился ветром, и он устремился в предрассветную темноту. И больше не оглядывался. Микаса молча стояла рядом, наблюдая как еще слабое солнце карабкается к горизонту. Скажи ему кто пару недель назад, что он будет встречать утро плечом к плечу с девчонкой из 104-го кадетского корпуса, принял бы все за дурную шутку и даже не улыбнулся. Но они действительно были здесь, на верхушке гигантского дерева, и молча смотрели в небо. О чем думала эта странная девчонка, затянувшая петлю на его шее, Леви не знал, но почему-то очень хотел. Быть может, сейчас она решает, каким способом умереть сегодня, или нервно прикидывает, проснулся ли ее дорогой Йегер. Свой плащ Аккерман так и не взяла — оставила зеленый лоскут греть спящего мальчишку, и теперь глубоко дышала на утреннем ветру, расслабленная и спокойная, но точно промерзшая до костей. Поморщившись, сам не понимая, на кого злится больше, скинул свой и набросил на ее плечи. На этот раз Микаса вздрогнула. — Ну, и каково это, Аккерман? — Леви — не Эрвин, он не умеет начинать издалека, плести искусные сети и наводить мосты. Он умеет только рубить, и поэтому сейчас говорит прямо. — Каково это, умирать? — Пусто, — после долгой паузы, наконец, отвечает Микаса. Капитан готов поставить весь свой шоколад и месячное жалованье на то, что за это время она успела опешить, испугаться, прокрутить в голове с десяток вариантов причин и следствий, и все — где-то глубоко внутри, потому что на бледном лице не дрогнул ни один мускул. Как вчера, когда она наблюдала за вопящим над окровавленным трупом Блауз Эреном. — И холодно. Ему бы сейчас радоваться, что она стоит и вот так спокойно отвечает на вопрос, который в нее бросили без предупреждения и подготовки. Леви не знал, на что рассчитывал на самом деле, но сейчас ясно понимал — ждал чего угодно, только не этого бесцветного «пусто и холодно». Леви — не Эрвин, и поэтому вместо того, чтобы хотя бы попытаться поговорить, он яростно хватает ее за плечи и разворачивает к себе. — Так какого хрена ты творишь, Аккерман? — будь они на базе, точно бы кричал, но где-то внизу уже просыпаются титаны, и он только цедит сквозь зубы, сверля взглядом все такое же спокойное бледное лицо. — На кой черт ты вспорола себе брюхо? Сама! — Это было верное решение, — Микаса не вырывается и не поддается панике. И теперь он чувствует себя не капитаном Разведкорпуса, а глупым несдержанным мальчишкой вроде Йегера. И эта позорная мысль отрезвляет, позволяет взять себя в руки, а ее отпустить. — Саша и Петра живы, это главное. Леви остается только сесть на широкую ветвь, скрестив ноги по-турецки: запал иссяк, орать больше не хотелось, потому что крик ничего не изменит. Висельник может раздираться сколько угодно, но все равно рано и поздно замолкнет, покачиваясь в петле. Поправив свой бессменный красный шарф, Аккерман осторожно опустилась рядом. — Я и не подозревала, что кто-то еще может знать, — холодная маска немного съехала с ее лица, и девушка позволила себе скупую эмоцию, поджимая губы. — Я не причастна к этому. Не знаю, как это случилось. И как это прекратить тоже не знаю… Что мне делать, капитан? — Не умирать, — едко ответил Леви, посмотрев на Аккерман, как на кретинку. Она ей, в сущности, и была, если сознательно раз за разом шла на смерть. — Неужели не ясно? — Есть, — кивнула она, возвращая бесстрастный образ. Идеальный солдат: рухни сейчас весь лес, и бровью не поведет, только щелкнет приводом и устремится вдаль. Солнце почти встало и теперь на ее лице играют слабые лучи. И только сейчас, когда тени исчезли, он видит ее глаза: не такие, как вчера, нет в них ни спокойствия, ни мягкости, ведь как бы не храбрилась чертова девчонка, натренировавшая бесцветный голос, взгляд выдает ее с потрохами. И сейчас Леви видит обнажившийся на свету страх. И отчего-то это наблюдение неожиданно радует — все-таки напугана. Потому что никакая она не каменная статуя, а обычная девчонка из 104-го кадетского, волею странного случая оказавшаяся в петле. И капитану бы лучше остановить свою мысль, потому что следом за радостью его накрывает ужас: если последние дни показались адом ему, то что говорить о ней? Он только смотрел, а она раз за разом бросалась в пустоту без страховки. И теперь ему стыдно за злое шипение, за едкий ответ, за надменный взгляд. И, сам не зная, зачем, он накрывает ее холодную руку своей ладонью: грубой, шершавой, но точно теплой. — Не смей повторять. Кто бы ни умер, кто бы ни был в опасности, не лезь. Поняла? — он рассчитывает услышать предсказуемое и постылое «есть», но вместо этого она резко отдергивает руку и поднимает глаза — уже ни капли страха, одна только ярость. — Если Эрен будет в опасности, — еле слышно, но решительно отвечает девушка. — Я сделаю все, чтобы его спасти. И умру столько раз, сколько понадобится. Навсегда, если потребуется. — Идиотка, — выплевывает Леви. Минутная слабость забыта, и он снова становится собой — капитаном, который не делится шоколадом и уж точно не греет чужие ладони в своих. — Мы не прекратим это, пока ты будешь подыхать! — Если Эрен будет жить, — упрямо и твердо повторяет Микаса. — Меня это устраивает. Идея придушить Аккерман уже не кажется глупой — капитан готов поклясться, что сжимать ее длинную белую шею будет крайне приятно, но мысль о том, что этот провальный разговор вновь повторится, отрезвляет лучше ушата ледяной воды. Он у нее в заложниках, и Микаса поняла это куда раньше него самого. Сильнейший воин человечества должен плясать на побегушках у упертой девчонки, готовой пожертвовать всем миром ради чертова Йегера. — Это не вариант, — наконец, процедил Леви, понимая, что спорить с Аккерман бессмысленно. И не потому что все козыри у нее. Он мог запугать ее до потери сознания, связать по рукам и ногами и силком заставить пережить этот день. Но он не сделает ничего из этого. Уже не выйдет, потому что теперь он ее уважает. — Тогда что мне делать? — такая решительная еще минуту назад, она поворачивается к нему лицом. В голосе нет холода, только тревога. К такому Шадис ее не готовил. Микаса Аккерман, которую он запомнил за это время, растворилась окончательно — перед ним, устало опустив голову, сидела растерянная девчонка, волею странного случая оказавшаяся в немыслимой беде, и Леви был готов поклясться, что чувствует все: отупляющую боль от переломанных костей, густую горячую кровь, заливающую рот, острые зубы титанов на коже — это прошло, но так и не ушло, осталось в ней. Сколько ей там? Семнадцать? Восемнадцать? Ей бы сажать цветы, примерять легкие воздушные платья, да неторопливо расхаживать по рынку, выбирая какие-нибудь причудливые бабские побрякушки, сережки, например. Ей бы страшно пошли сережки. Капитан досадливо поморщился: ветер пробирал до костей, оставшийся без завтрака живот недовольно урчал, а с губ никак не могла сойти досадная кривая ухмылка. Вот он — капитан разведки, который ни черта не соображает и, что весьма логично, ни черта не может. Хитроумные схемы — не по его части, его забота — крошить, по возможности спасая сослуживцев. — Не тебе, Аккерман, — нахмурился Леви: ладонь, которой он еще нервно укрывал пальцы Микасы, неожиданно зачесалась. Усилием воли отбросив зуд на второй план, как можно терпеливее продолжил, напоминая себе, что она тоже в заложниках. — Нам. Неужели тебе никто никогда не говорил, что вдвоем всегда проще? Поднявшись, покрутил головой, разминая позвонки, взглянул сверху вниз на опешившую девушку и рефлекторно протянул руку. В глазах у нее сейчас чистое удивление, плещется, как то море, о котором однажды ночью говорил Арлерт Йегеру. Паренек шептал почти беззвучно, но до острого слуха Леви дошло каждое слово. Тогда он подумал, что это всего лишь бабкина сказка и тут же забыл, а сейчас почему-то вспомнил. Ладонь, в которой сейчас лежали тонкие прохладные пальцы, больше не беспокоила. — Ты теперь не одна, — коротко бросил он, когда до отряда оставалось меньше минуты полета. Он мог бы сказать это уже там, тихо, между делом, и никто бы даже не заметил. Но Леви предпочел остановиться, дождаться, когда рядом приземлится Микаса, внимательно посмотреть в бледное лицо, и произнести как можно четче. — Так что учись работать в команде. Хотя бы в паре. — Это все лес, — неожиданно тихо пробормотала девушка, пряча глаза за черной челкой. Она не сказала этого, когда они наблюдали за восходом солнца, не сказала, когда неуверенно вкладывала свою ладонь в его. Не сказала, когда возвращала плащ — просто молча сняла и протянула, кивком обозначив благодарность. Сказала лишь сейчас, будто нарочно ждала какого-то особого сигнала. Приберегла самое интересное на потом и сейчас оглушала его тремя короткими словами. — Лес? — Леви огляделся, машинально пересчитывая деревья вокруг и проверяя, нет ли внизу титанов. — Этот лес? — Каждый раз перед тем как проснуться, я слышу его. Он будто говорит со мной… Заяви кто-то нечто подобное пару недель назад, капитан отправил бы идиота в лабораторию к Ханджи: безумцам надо держаться вместе. Но теперь, прожив несколько дней в аду, внимательно смотрел на Аккерман, ожидая продолжения. Но она молчала, так и не решаясь поднять взгляд: рассказывать не собиралась никогда, но по какой-то, одной ей ведомой причине, все-таки выпалила и сейчас наверняка жалела. — Что он говорит? — он не давил, не требовал, просто терпеливо ждал, понимая, что любое неосторожное слово, и она снова закроется, спрячется за «непроницаемой миной», и все повторится. По кругу, раз за разом. — Микаса? Произносить ее имя вслух было странно: показалось, что на губах появился вкус темного шоколада. В памяти воскресла она вчерашняя, смущенно жующая плитку, быстро облизывающая пальцы, едва уловимо благодарно улыбающаяся. Девчонка, что так давно не ела сладкого и последние годы довольствовалась только пресным хлебом. Называть ее такую по фамилии было бы кощунством — никакая она не железная Аккерман. Она Микаса — юная, мягкая, ежащаяся на утреннем ветру. Напуганная и беззащитная, но все равно готовая положить голову на плаху за тех, кого любит. В голове у капитана странно. Умри вчера Леви, а не Саша и Петра, достала бы она клинок? Единственная мысль неприятно жжет в груди, а ладонь вновь начинает зудеть. — Не знаю, — капитан уже и забыл о своем вопросе, а она помнила. — Но я его чувствую... — Надо было сказать раньше, — недовольно покачал головой Леви, отгоняя глупый вопрос, заталкивая непрошеные слова вглубь. — Я думал, что тебе нужно пережить день, но, возможно, дело не во времени, а в месте. — Спасибо, капитан, — слабо улыбнулась Микаса. Они еще не в лагере, и она позволяет себе чуть больше эмоций, окончательно приняв ситуацию — они вдвоем в этой лодке. Наводить мосты — не по его части, но, сам того не заметив, он, видимо, смог протянуть тонкую нить между ними. — Теперь я понимаю, почему вы в одиночку бились с титанами, почему запрещали Эрену сражаться… Мне жаль, что ничего не вышло. — Подумаешь, — усмехнулся Леви. По всем правилам разведчик должен был злиться, но почему-то больше не ощущал досады. Сейчас он чувствовал нечто иное, но пока не мог понять, откуда пришло это блаженное спокойствие. Нечто подобное порой излучал Эрвин, а он не Эрвин. Он — вечно недовольный капитан, скрывающий за «непроницаемой миной» раздражение и банальную усталость. Но сейчас ему не до идиотского самоанализа — желудок недовольно ворчит, и что-то подсказывает, что Микаса тоже голодная. — Пойдем уже, пока не хватились, — буркнул он, поправляя плащ. — И каша не остыла. — Есть, — на Аккерман вновь бесстрастная маска. Не произнеся больше ни слова, она щелкает рычагами и взмывает ввысь. Сквозь густые кроны деревьев пробиваются лучи: скользят по тонким ремешкам амуниции, отражаются от блестящего корпуса УПМ и играют в коротких черных волосах. И теперь до Леви доходит, что именно он чувствует — ее запах на своем плаще. Не заметить странный взгляд Кирштейна, когда они вернулись в импровизированный лагерь, мог разве что слепец и Йегер — парнишка-титан о чем-то увлеченно спорил с Эрдом, размахивая руками и топая ногой. С Микасой, аккуратно опустившейся рядом, Эрен даже не поздоровался, только рассеянно кивнул и указал пальцем на ее зеленый плащ, скомканный неподалеку.       «Кретин» Видимо, маска безразличия еще не успела прирасти, и Леви заметил, как всего на долю секунды дернулась ее щека. Бережно взяв накидку, девушка аккуратно встряхнула и расправила «крылья свободы». — Я оставила вам завтрак, капитан, — рядом появилась улыбчивая Петра. Хорошо, что в прошлый раз титан сожрал ее полностью, потому что иначе пришлось бы отводить глаза — на Блауз, вылизывающую котелок, он так и не смог взглянуть без предательской дрожи под ребрами. Через пару дней, когда воспоминания притупятся, он будет не только смотреть, но и, возможно, даже орать. Будет бить девчонку по наглым загребущим пальцам, отчитывать, наказывать долгими забегами вокруг базы и где-то глубоко внутри радоваться, что безногий окровавленный обрубок с лицом Саши остался в прошлом. — Только мне? — бровь дернулась, но голос сохранить удалось. Его до сих пор окутывал запах Аккерман: он не мог сравнить его ни с чем: так в его жизни не пахло ничто. Как только вернется на базу — трижды выстирает форму лично, потому что чувствовать этот чертов аромат было почти невыносимо. Она будто поставила на нем клеймо, от которого не отвернуться, не спрятаться, не отмахнуться. — Нет, конечно. Оруо сказал, что вы ушли с Микасой, — вновь улыбнулась Петра. — Каша уже остыла, но я разогрею. — Сам, — от Рал он отмахнулся с легкостью. — Готовность полчаса. И выдвигаемся. План поменялся, лес нужно покинуть уже сегодня. — Есть, капитан. — Не задавая лишних вопросов, Петра послушно приложила кулак к груди. Острым слухом, очевидно, была одарена и Аккерман, потому что он заметил быстрый беспокойный взгляд. По-хорошему, им надо проработать тактику, договориться заранее, кто и как будет действовать в случае нападения, но чутье подсказывало — слова не нужны. Отныне они в одной команде. В паре. И ему нужно как можно быстрее вернуться на базу, найти способ рассказать о случившемся Эрвину и надеяться, что командующий не отправит его в лазарет, решив, что «сильнейший воин человечества» слетел с катушек. Ладонь вновь зачесалась, и он раздраженно перелетел к импровизированной полевой кухне — заботливая Петра заранее приготовила две тарелки. — Эй, Аккерман, — едва слышно буркнул он, скептически изучая подогретое, а оттого еще менее вкусное варево. — Как думаешь, тот шоколад, что ты съела вчера, сохранился? — Мы, — Микаса закашлялась, но быстро пришла в себя, получив несколько четких и в меру крепких капитанских ударов между лопаток. — Мы съели… вдвоем. — Ты, мы. Какая разница… — задержав взгляд на раскрасневшихся от резкого приступа щеках, Леви протянул ей фляжку с водой. — Хочешь проверить? Девушка коротко кивнула, и, не теряя времени, Леви отправился к своей сумке — искать в потайных кармашках перемотанный бечевкой сверток. Затылок продолжал жечь тяжелый взгляд Кирштейна, но капитану не было дела до новичка. На губах все еще чувствовался сладкий привкус этого странного слова… «мы». А вокруг по-прежнему витал ее запах. Стоило только понять — в этой лодке их двое — как все мигом переменилось: дорога стала легкой, титаны, будто по какому-то новому изощренному волшебству, исчезли, и даже чертов Йегер вел себя тихо. Дело шло настолько хорошо, что Леви все крепче сжимал челюсть — так быть не должно, а значит, за любым гигантским деревом их может ждать не менее гигантская засада. Чувствовала неладное и Аккерман — держалась поблизости, парила почти синхронно с ним, буквально поняв приказ «действуем в паре». Солнце вошло в зенит и изредка слепило обжигающим светом, пробиваясь сквозь пушистую листву. По расчетам, лететь им всего ничего — полчаса, и он на свободе. Они на свободе. Мысль почти пьянила, но он резко вернулся в реальность — праздновать было рано. А реши он отпраздновать, что бы сделал? Сел бы за свой стол, откупорил припасенную на особый случай бутылку, чокнулся бы со своим отражением? Нет, если и праздновать общую победу, то праздновать вместе. Леви даже на миг представил, как Микаса вновь краснеет, но уже не от застрявшей в горле каши, а от крепкой пряной самогонки, или легкого кисловатого вина, к которому он бы заранее купил еще одну плитку шоколада…       «Идиот» Череду почти болезненных образов Леви списал на усталость и раздраженно щелкнул приводом, устремляясь вперед: воображать, как ненастоящая Микаса быстро облизывает сладкие губы, пока Микаса реальная тихо парила рядом, четко повторяя каждый его маневр, было странно. Чертова девчонка поселилась в голове совсем неожиданно: резко хлопнула дверью, спокойно огляделась, аккуратно сняла зеленый плащ, села, скрестив ноги по-турецки, поправила свой дурацкий шарф и едва уловимо улыбнулась, словно говоря «рядовая Аккерман заступила на дежурство».       «Кретин» Так, за злыми внутренними ругательствами, прошел остаток пути: лес редел, дразня широкими окнами неба и далеких зеленеющих полей. Еще немного, и они выберутся наружу. Все закончится, и чертова петля, сжимавшая шею последние дни, наконец, оборвется. Он выиграет. — Я не понимаю, капитан, — еле слышно пробормотала Микаса, приземляясь рядом. Они стояли на краю злосчастного леса в ожидании лошадей. — Это как-то слишком… — Просто? — процедил он, смотря мимо девушки. — Пожалуй. Но в редких случаях нам и правда везет. Очевидно, этот один из таких. — Леви врал. В удачу он не верил — этому его научил Подземный город: слишком хорошо не бывает никогда. Если все идет неожиданно гладко — сматывайся. — Сомнительное везение, — словно прочтя его мысли, пробормотала Микаса, поглаживая гнедую кобылу. — Учитывая то, что случилось в этом месте. — Седлай уже, Аккерман, — раздраженно бросил он. Острый взгляд внимательно изучал обстановку, ища, за что можно было бы зацепиться: чутье подсказывало, что настала пора сматываться. Скакали в абсолютной тишине. Леви напряженно готовился к проблемам, Микаса не сводила глаз со спины Эрена, остальные недоуменно переглядывались. Резкая смена планов и мрачная тень на лице капитана не оставляли сомнений — причина покинуть лес, так и не испытав титана Йегера в новых условиях, была крайне веской. — Гиганты! — слева раздался резкий выкрик Бозарда. — Семь! В другой раз Леви бы скривился, но сейчас почти радовался: неприятность была лучшим подтверждением тому, что мир, в который он вышел из леса, остался прежним. Сегодня он крошил омерзительные туши с особым удовольствием, вкладывая в каждый точный удар всю усталость, злость и растерянность, что душили его последние дни. Вторым поводом наслаждаться процессом, пожалуй, была Аккерман — девушка будто и правда жила в его голове, предугадывая каждое движение, вовремя перемещаясь между исполинскими тушами, страхуя, отвлекая уродов на себя, полосуя и пронзая. Леви не нужен был отряд — они бы порубили всю семерку вдвоем, даже не напрягаясь. Да что уж там, капитан был уверен — вдвоем они уничтожили бы и Колоссального и Бронированного. Да и какого угодно, сколько угодно. Удивительным образом ненавистная петля связала их настолько крепко, что Леви готов был поклясться — его миниатюрная версия тоже поселилась в голове Аккерман. Но разведчик быстро оборвал мысль о наверняка мягких блестящих волосах — даже с титанами все шло хорошо. Слишком хорошо. — Еще дюжина! Нет! Шестнадцать! — проорал Оруо, сжимая клинки. Леви и Микаса справились бы и с сотней. Но в безупречное уравнение, по своему обыкновению, ворвалась лишняя переменная. Йегер понесся в атаку, и капитан почти почувствовал, как лопается ниточка, протянутая между ним и рядовой. События следующих мгновений Леви почти не запомнил. Уши неприятно заложило, глаза затмила красная пелена. Лишь изредка из внешнего мира в глухой кокон эхом проскальзывали быстрые команды, механические щелчки привода, звон клинков и мерзкое шипение испаряющей крови. Бессвязные яркие картинки смешались в одну клейкую пресную кашу. И его это вполне устраивало, до тех пор, пока он не услышал уже ставший знакомым вопль Йегера.       «Микаса» Она лежала, придавленная мертвой лошадью и просто смотрела в небо. В глазах то же спокойствие: она уже знает, куда идет — в пустоту и холод, а если путь известен, то не пугает. И Леви уже приготовился открывать свои глаза под тяжелым ночным небом и на этот раз действительно связывать Микасу по рукам и ногам, но замер, оглушенный страшным осознанием. Медленно, словно опасаясь того, что может увидеть, повернул голову — зеленая кромка виднелась у горизонта, а вокруг только шипящие туши титанов да вытоптанная трава… Он проиграл. — Аккерман, ты меня слышишь? — наклонившись к бледному лицу, прошептал он. В голове внезапно прояснилось. В самом худшем смысле этого слова. — Капитан, — еле слышно выдохнула она. — Леви... Вы выбрались… — Замолчи, Аккерман. — В голове у него абсолютно пусто. И холодно. И Микасы там больше нет, только ее чертов шарф издевательски раскачивается петлей. Зубы у нее уже не белые, а красные, под цвет поганой вязаной тряпки. И пахнет она уже не так, как утром. Сейчас от Микасы разит смертью, и он неосознанно морщит нос. — Лошадь. — В голове у него по-прежнему ни черта и ледяной ветер. — Живо. Осторожно сняв с девушки безжизненную тушу, подхватил тело и бережно уложил перед седлом, запрыгнул следом, и пришпорил в звенящей тишине: даже Йегер замолчал, сбитый с толку. — Капитан, вы не успеете довезти ее до базы… — один только Бозард, кажется, сохранил рассудок. — Слишком далеко. — Я и не собираюсь везти ее на базу, — коротко бросил Леви, разворачиваясь. — Но! Перед глазами маячили гигантские деревья, а в голове под быстрый цокот билась одна единственная мысль.       «Не умри. Не сейчас. Не здесь»