***
Торжественный экипаж гнал по благоустроенным улицам пригорода, нарушая благоговейную тишину, которая царила в этих краях. Безупречная чистота и спокойствие казались чем-то абсолютно нереальным натуре, привыкшей к шумному неутомимому образу жизни купеческого города. А окружающее великолепие завораживало и заставляло глаза разбегаться в попытке рассмотреть детали дорогостоящих построек. Раскидистые виллы и богатые особняки, расположенные в этой местности, представляли собой не менее значимые шедевры архитектуры, чем те, которые находились в центральной части Венеции. Их ухоженные сады, роскошные фасады и оригинальные ограждения необъяснимо дополняли друг друга и сочетались, как совершенно новый вид искусства. И, конечно, не восхищаться новостройками в этом районе было невозможно. Мужчина, чуть старше средних лет, расслабленно любовался открывающимся ему из окна повозки видом и предавался воспоминаниям из далёкой юности, которые нахлынули на него в этом месте с новой силой. Летний ветерок едва перебирал его длинные тёмные волосы, а методичный стук копыт успокаивал и даже нагонял сонливость. У мужчины были карие глаза, красивые, слегка заострённые черты лица и тонкие губы. Хорошая одежда подчёркивала благородный статус и стройную фигуру именитого сеньора, но самым ценным качеством его персоны являлся несомненный талант и высокий уровень образованности в сфере архитектурного дела. Свернув в последний раз на очередную уютную улицу и достигнув искомого особняка, извозчик остановил карету у въездных ворот, в ожидании, когда их откроют. Обслуживающий персонал сориентировался быстро и вскоре личный экипаж гостя уже вели по ограждённой территории на смежный с ней задний двор. Повозка остановилась у специально подведённой дорожки, не огороженной бордюром, и чужой форейтор услужливо открыл дверь приглашённому господину. Стоило тому покинуть карету, как он сразу оказался в роскошном саду, окутанный сладким, волшебным запахом прекрасных роз. Изумительный розарий простирался почти от самого дома чиновника и занимал внушительную площадь всего участка. В его центре раскинулся небольшой фонтан с причудливой формы бассейном, к которому вели многочисленные каменистые тропинки, а на отшибе, под навесом из высоких деревьев, ограждающих двор расположилась уютная беседка в барочном стиле с колоннами, обвитыми диким виноградом. Но самой характерной достопримечательностью являлась конюшня, находящаяся в дальнем конце участка, и загон для лошадей, также пристроившийся в тени деревьев. Красота, конечно, была неописуемая, но мужчина прибыл сюда не для того, чтобы любоваться пейзажем. Он направился следом за форейтером, который, проводив его до крыльца дома, не преминул откланяться, а когда господин поднялся по ступеням к двери, ему без стука открыл упомянутый дворецкий. — Добро пожаловать, сеньор, — Энрико склонил голову в поклоне. — Хозяин уже ждёт вас, — а затем выпрямился и закрыл дверь за зодчим. Мужчина кивнул в знак приветствия, после чего разулся, и дворецкий отвёл его к кабинету чиновника. — К вам прибыли. Долгожданный гость, сеньор, — он коротко постучал, после чего пропустил мужчину внутрь, где при появлении архитектора, Пао сразу поднялся из-за стола. — Вилладжо. Добро пожаловать, — он обошёл стол кругом и пожал руку старому знакомому. — Присаживайтесь. Желаете чего-нибудь? Мужчина опустился на один из предложенных ему стульев, стоящих напротив стола, после чего тактично ответил: — Нет. Спасибо. Пао коротко махнул дворецкому, а когда дверь за ним закрылась, чиновник снова сосредоточил всё внимание на собеседнике. — Так для чего вы пригласили меня? — мужчина решил не ходить вокруг да около и перейти сразу к делу, — Да ещё и в свой особняк. Пао тем временем вернулся за стол и понимающе улыбнулся, глядя архитектору прямо в глаза. — А вы проницательны, — сейчас он был рад, что согласовал свои планы с женой, которая накануне собиралась отправиться с детьми в город за покупками и назначил встречу зодчиму в ближайший выходной. — Приятно иметь дело с серьёзным человеком. — Разговор обещал быть напряжённым, и ему нужны были тишина и покой. Да и семье вовсе не обязательно знать обо всех его рабочих моментах, — Так и быть, перейдём к сути. Вы слышали главную новость позапрошлого месяца? — Какую? Что Юварра вернулся? — мужчина бросил на него скучающий взгляд. — Да. Именно. — Ну и что? Меня не интересует его творчество. Пао озадаченно нахмурился. — Почему? Разве архитекторы не следят за деятельностью друг друга? — Конечно, нет, — уголки губ сеньора едва заметно дёрнулись. — Потому что он выжимает последнее из стиля, законодателями которого мы были, — он коротко прервался. — Время процветания барокко закончилось, и хотя, с точки зрения техники, она у Юварра безупречная, я не считаю такую деятельность достойной восхищения. Тем более я никогда не пойму, как подобное могут превозносить в столице архитектуры — Италии. Пао задумался над его словами, не вполне улавливая связь между этими двумя вещами, о которых говорил собеседник. Нет, он, конечно, понимал, что у всех свои причуды, и всё же. — И что с того, что мы столица архитектуры? Какое это имеет значение? — Такое, что наши предшественники и мы, вслед за ними, были основоположниками стилей, — голос мужчины приобрёл укоризненные нотки. — Это в нашей стране рождались таланты и архитектурные шедевры, которым затем подражал весь мир. Благодаря мудрости наших учителей и высококлассному обучению под их началом, Италия задавала правильные тенденции развития искусства, — в этот момент в его глазах отразилась горесть. — Но теперь стиль, который мы создали по их завету умирает, а нам нечего предложить ему взамен. Вилладжо замолчал и только отвёл в сторону погрустневший взгляд, едва удерживаясь от тяжёлого вздоха. Со стороны было хорошо видно, что его заботила эта проблема и говорить о ней архитектору стоило немалого труда. Но получив ответ на один вопрос, на ум сразу напрашивался другой. И разумеется предприниматель не удержался от того, чтобы спросить: — Так почему не придумать что-то новое? Собеседник вскинул на него выразительный взгляд. — Потому что это не так просто, — он коротко прервался. — Мы целиком и полностью посвятили себя созданию и становлению барокко. И теперь уже даже мастера моего уровня неспособны полностью абстрагироваться от заданных им канонов. Думаете, почему Юварра и ему подобные выжимают последнее из нашего детища? Хотя он был одним из поздних учеников своего учителя и для него, казалось бы, не составило особого труда создать что-то новое, — архитектор заправил за ухо длинную прядь, спадающую на глаза. — Но правда в том, что он не может этого сделать. Я уже молчу о целом взводе величайших мастеров, как на подбор, которые работают сейчас во Франции, — самодовольная улыбка пересекла его губы. — Ничего, кроме своего пресловутого ампира, даже общими усилиями придумать не могут. Пао несколько секунд молчал и только неосознанно хмурил брови. — А ампир — это…? — Тот же барокко только вид сбоку. Намешали его с рококо и толкают под новым названием несведущим в этой области людям. Чиновник тоже едва улыбнулся, услышав о знакомых махинациях и схемах, к которым и они порой прибегали на пути к власти. И обстановка как-то сразу развеялась. — Ясно. — Многие критики против таких смешений двух столпов архитектуры. Уважающие себя мастера тоже так считают. Этак всю архитектуру можно будет с грязью смешать со временем, — мужчина недовольно поджал губы и вздёрнул бровь. — Чего не сделаешь под страхом смерти. Наше искусство нуждается в чём-то принципиально новом. Пао уже догадывался, но всё же решил уточнить: — И вы не станете создавать это что-то принципиально новое, я прав? Архитектор вскинул на него подозрительный взгляд, после чего сам ожидаемо спросил: — Так вот зачем вы пригласили меня? Вы хотели чтобы я что-то спроектировал? Пао вздохнул и откинулся на спинку кресла. — Да. Я надеялся. В кабинете повисло молчание. Оба деятеля думали, что сказать или что делать дальше со всей той информацией, которой они располагают теперь. Пао ещё даже не начал строительство, а количество трудностей, подстерегающих на каждом шагу, уже впечатляло. Выходит, даже большие деньги могут решить не всё. Они бы наверное так и продолжали сидеть в тишине, если бы зодчий не решился нарушить её первым. — Мне очень жаль, но… я действительно не могу, — в его взгляде промелькнуло сожаление. — Не только по той причине, что я уже озвучил вам, но и потому что сейчас я сам являюсь учредителем и преподавателем архитектуры в академии изящных искусств. А вот это было неожиданно. Мужчина не смог сдержать удивления, глядя на которое, мастер только мягко улыбнулся. Пао не знал, что сказать или спросить, поэтому собеседник продолжил вместо него: — Так же, как в своё время сделали наши учителя, многие из нас сами стали преподавателями или набрали учеников. Кто знает, может, один из них подарит нам стиль, за которым окажется будущее архитектуры. Теперь на них вся надежда. Предприниматель, всё ещё потрясённый последним откровением, только и смог что пролепетать: — Не могу поверить, — он утёр лоб рукой, а затем добавил: — Ну, что ж, в таком случае поздравляю, наверное. И соболезную одновременно. Собеседник стал едва заметно серьёзнее. — Почему? Пао улыбнулся. — Ну не знаю. Просто это… Не каждый выдержит. — Возможно, — мужчина тоже мягко улыбнулся. — Но поверьте мне, всё не так плохо, как кажется, — после этих слов он вдруг задумался на пару минут, и черты его лица снова стали более заострёнными. — Если хотите… — он начал прерывисто и неуверенно, но собеседник слушал внимательно, — У меня учится один парень, который вполне мог бы стать тем, кого вы ищите, — архитектор замолчал, а чиновник вздёрнул одну бровь, не слишком радостно интересуясь: — Вы что, хотите подсунуть мне ребёнка? Архитектор тут же нахмурился. — Дети в Ватикане законы нам придумывают, а парню, которого предлагаю вам я, уже двадцать один год. — Не имеет значения. — Ну вот. Совсем, как в старые добрые времена. Теперь мужчина и впрямь узнавал в этом человеке своего соперника. — Он ещё даже учиться в вашей богадельне не закончил. — Академии изящных искусств. — Какая разница? Зодчий тяжело вздохнул, заправляя не послушную прядь за ухо. — Вы когда-нибудь слышали о поддержке молодого поколения? Или помощи начинающим мастерам, на которых страна возлагает большие надежды? — Если бы я всем и всюду помогал, то никогда бы не стал тем, кем я являюсь сейчас. А уж о том, чтобы оставить ещё и что-то своим детям, вообще речи не идёт. — Что ж, может, он и не левая рука Папы Римского, но с его талантом даже вам не тягаться. — Ну, это мы ещё посмотрим. Они замолчали, но смотрели друг на друга до того красноречиво, что не понять всего масштаба противостояния было, как минимум невозможно. Темперамент во многом поспособствовал истории успеха обоих деятелей, хотя по этой же причине они не могли отказываться не от своих слов, не от принципов уж тем более. — Я предлагаю вам не быть голословным и самому увидеть его работы, — мастер говорил очень холодно, но Пао видел раздражение смешанное с азартом в его глазах. — Двадцать девятого июня, в праздник Святого Петра и Павла, наша школа проводит благотворительную выставку работ особо талантливых старшекурсников. Деньги пойдут на нужды сирот и пострадавших в военных действиях. Приходите. Я устрою вам небольшую экскурсию. — Во сколько? — Выставка начинается в девять утра, заканчивается в восемь вечера. Лучше, непосредственно к открытию. Такие проекты не задерживаются долго. — В девять не могу. У меня работа. — Ну, как знаете, — архитектор поднялся со своего насиженного места. — Моё дело предложить, — он поправил кафтан и воротник, отделанный кружевом, всем своим видом намекая на незаинтересованность в продолжении беседы. — Что ж, я полагаю, что на этом мы можем закончить. Пао тоже встал из-за стола, обошёл его и, поровнявшись с гостем, потянулся к ручке двери. — Конечно. Идёмте, — он пропустил мужчину вперёд. — Я провожу. Когда они вышли в холл и архитектор стал обуваться, к ним присоединился дворецкий, который занял свою дежурную позицию возле двери. Закончив, зодчий выпрямился, после чего они с Пао снова пожали друг другу руки. — Спасибо, что приехали. Мне было приятно побеседовать с вами. Мужчина утвердительно кивнул. — Мне тоже. И удачи вам, — он разжал руку, а когда архитектор уже переступил порог, предусмотрительно открытой для него двери, то коротко добавил, прежде чем удалиться: — в поисках. Пао не нужно было видеть лица, чтобы понять, что мужчина улыбается. И когда дворецкий закрыл за ним дверь, чиновник вернулся к себе в кабинет и вдруг подумал, что, возможно, ему придётся взять выходной среди следующей недели.***
Погода на улице стояла просто волшебная. Безупречное голубое небо, распростёртое над кукольными домиками Венеции, выглядело таким густым, что казалось, его можно было потрогать руками. Лучики ещё не вполне проснувшегося солнца ныряли и путались в этом вязком мареве, как в ухаживаниях настойчивого кавалера. А доброе утро всё тянуло неизбежно идущее время, позволяя им понежиться в объятиях друг друга ещё самую малость. Тёплый ветерок, наравне со случайными прохожими, гулял по площадям и улочкам, озорно взлохмачивая длинные локоны венецианских красавиц. А цветущие со всех сторон деревья наполняли город такой сказочной, необычайной красотой, что дыхание захватывало. Благотворительная выставка была в самом разгаре, хотя время ещё едва перевалило за девять. Проходила она на площади под открытым небом, а благодаря свежей, нежаркой погоде и празднику, в честь которого многие выбрались из дома, мероприятие вполне имело успех с первых минут открытия. Заинтересованные посетители неспешно прогуливались мимо выставочных стендов и многочисленных столов, на которых были представлены работы всех направлений и разновидностей. Отдельное внимание привлекало большое количество скульптур, причём некоторые достигали внушительных размеров, и предметов убранства, сделанных также своими руками. Солидный мужчина, как и многие из здесь присутствующих, отрешённо рассматривал рисунки, остановившись у одного из самых первых стендов. — Я знал, что вы придёте. Он повернул голову в сторону, неспешно приближающегося к нему архитектора, а когда тот остановился с ним рядом, равнодушно заметил: — Неплохо. Мужчина проследил, куда направлен его взгляд, и тоже присмотрелся к работе художника. — Действительно, — он мягко улыбнулся, рассматривая красивый пейзаж лесной поляны, с полосой тёмных деревьев на втором плане и заходящим солнцем над ними, благодаря которому создавалось ощущение, что лес пылает безжалостным огнём. — Техника у парня, конечно, идеальная, а вот талант… — мужчина коротко прервался, вглядываясь в утончённые мазки зарева заката. — Пожалуй под вопросом. — Он ваш ученик? — не слишком заинтересованно спросил чиновник. — Нет, я и так вижу, — на мгновение повисла тишина, после чего зодчий продолжил. — Это художники. Архитекторы дальше. Пойдёмте? Пао в последний раз смерил глазами полотно, после чего развернулся и направился следом за мастером вглубь выставки. Надпись в правом нижнем углу: Даниил Киреев. — А чем отличается идеальная техника от таланта? — решил поинтересоваться мужчина, пока они миновали один стенд за другим. — Сейчас увидите, — собеседник неопределённо замолчал, а уже через минуту они приблизились к стойке, на которой красовались эскизы разных объектов и один из них ожидаемо привлёк внимание Пао, выделяясь, пожалуй, больше всего. На рисунке была изображена довольно длинная лестница, простирающаяся по склону горы, а её многочисленные ступени по нарастающей словно устремлялись прямиком в небесную синь. Широкие балконы, ограждённые фигурными балюстрадами, вызывали недоумение и параллельно с этим интерес. А балясины, подпирающие изящные перила на всей их протяжённости, удерживали не только вес массивных поручней, но и бронзовых скульптур расположенных сверху них. На промежуточных лестничных площадках, с обеих сторон возвышались миловидные девушки, размером не больше метра и смотрелись уже сами по себе, как отдельный вид искусства, тем не менее отлично дополняя постройку. Первая пара, которая находилась не так далеко от самой нижней ступени представляла собой одну сеньориту, увлечённо читающую книгу, сидя прямо на этих самых перилах, и другую, замершую со шляпкой в руке, на последней секунде успевшую отнять её у порывистого ветра. Девушки второй пары, первая что-то увлечённо записывала в тетрадь, вторая, подняв голову и расположив руки ладонями вверх, явно наслаждалась климатическим явлением, от чего сразу хорошо представилось, как, должно быть, фантастически она смотрелась бы в непогоду. И последние представительницы, расположившиеся выше всего, одна красавица, под летним зонтиком образцово вышагивала, придерживая длинный подол своего платья, а её партнёрша просто сидела, болтая ногами, и приветливо смотрела вниз, на поднимающихся по лестнице людей. При этом выглядела она так, словно ждала здесь именно тебя. Словно это тебе она улыбалась там, в дали, предвкушая, что ты наконец поднимешься к ней, чтобы броситься тебе на шею. Глядя на них, на душе вдруг стало невозможно тепло. В кои-то веки вдруг ужасно захотелось погулять и провести время просто так без пользы, но с удовольствием. Статуи, имеющие некую предысторию, Пао доводилось видеть впервые, а яркие цвета, в которых была выполнена работа, создавали ощущение будто перед архитектором стояла задача запечатлеть уже существующий объект. Эмоции калейдоскопом сменяли одна другую, и вот уже лестница, уходящая в небо, стала ассоциироваться с карьерным ростом, с тяжбами жизненного пути и с возрастом, год от года всё отчётливее приближающего каждого из нас к синеющей бездне. Девушки, что чередовались между собой, неожиданно начали напоминать провожатых нимф, и Пао бы увяз в мыслях об этом, если бы не нашёл в себе силы отвести взгляд. Никогда он ещё не чувствовал ничего подобного от просмотра какой-то картины и, в спешке бегая глазами по другим работам, находящимся рядом, так и не смог зацепиться ни за одну из них. Голова, конечно, соображать стала заметно хуже, но одно предположение всё же сформировалось в ней наиболее отчётливо. Вообще-то даже со своим уровнем просвещённости в архитектуре, чиновник всегда считал, что задачей зодчего было создать план объекта, а не рисунок, сколь бы хорош тот не был. Ведь с такой работой много не построишь. Здесь не было указанно не размеров, не расчётов, хоть самых примитивных. И как он мог судить о том, что парень разбирается в архитектуре, глядя на одну только репродукцию, которая не подтверждала ровным счётом ничего? — Мне почему-то казалось, что архитектор должен рисовать чертёж, а не картины. Мастер, стоящий всё это время рядом со стендом удивлённо на него посмотрел. — А он и должен рисовать чертёж, — мужчина прервался, не понимая ход мыслей собеседника. — Или вы решили, что вот эта работа в цвете — это всё, что он сделал при планировании данного объекта? — Вилладжо не выдержал и искренне засмеялся. — Нет-нет. Это был его прошлогодний проект по одному из предметов, над которым он работал почти пол года и который являлся итоговым. Задачей являлась разработка программы по строительству архитектурного сооружения. И в общей сложности включала около тридцати листов, среди которых находились и чертежи, с указанием всех размеров, и расчёты, подтверждающие надёжность и потенциал конструкции с учётом всех географических факторов, и необходимое количество материалов для постройки и, само собой, изображение в цвете, без которого представить, как будет выглядеть объект, не возможно. И всё это он рисовал в трёх ракурсах: вид снизу, вид сверху и вид сбоку. Просто мы не выставляем ничего подобного на такого рода мероприятиях. Иначе это бы сильно упростило жизнь таким товарищам, как вы, — мужчина снова засмеялся, а Пао только отвёл взгляд в сторону, тоже едва улыбнувшись. — Вы, наверное, удивитесь, но даже детальную прорисовку каждой из скульптур, представленных на объекте, архитектор обязан выполнять. Анфас и профиль с указанием параметров, потому что именно по нашим эскизам работают скульпторы в дальнейшем. Мы это называем детализация. И каждый элемент, имеющий резьбу или орнамент, или другое какое оформление, прорабатывает и контролирует при строительстве именно архитектор, — он прервался, глядя на серьёзное лицо чиновника, а затем улыбнулся в предвкушении. — Знаете, почему именно эта работа удостоилась места на выставке? — архитектор выдержал интригующую паузу. — Потому, что он воплотил в ней одну очень интересную задумку. Если смотреть на лестницу сверху вниз, то она на всём протяжении кажется одинаковой ширины, а если снизу вверх — она заметно сужается. Этот эффект был достигнут за счёт разной ширины ступеней. Теперь Пао снова смотрел на рисунок и даже представить себе не мог, что разглядывает работу уже больше получаса. — Жаль, что увидеть это, глядя только на одну проекцию, невозможно, но, когда он приносил моему коллеге сразу весь проект, вероятность воплощения данного эффекта в жизнь подтверждали и расчёты, и чертежи, — мужчина отвернулся на секунду к столу, стоящему рядом с ним, а когда повернулся обратно, то протянул собеседнику ещё одну работу, того же авторства. Не успел Пао отойти от одного шедевра, как архитектор услужливо подсунул ему второй. На таком же листе бумаги была изображена вилла, в нежно-бежевом цвете, но на этот раз объект располагался в полупрофиль. Фасад здания представлял собой широкую парадную лестницу, ведущую в бельэтаж, по краям которой на возвышенностях расположились двое стражников со шпагами наголо. Шесть величественных колонн с причудливыми капителями представляли портик, поддерживая его и придавая композиции своеобразной глубины. А открытый балкон на втором этаже, ограждённый балюстрадами, где также присутствовали вырезанные прямо в стенах здания, белоснежные полуколонны, романтизма и фантастической красоты. Однако, поразило Пао даже не это, а то, что с другой стороны объекта, расположенного вполоборота, был изображён не менее восхитительный выход в сад на заднем дворе, в который вело крытое крыльцо с лестницей и дорожкой, простирающейся от неё. Выглядела постройка, конечно, восхитительно, и, засмотревшись на то, как органично она смотрелась на фоне зелёных деревьев позади, Пао упустил из виду одну деталь. — Вы заметили купол на её крыше? Чиновник перевёл взгляд на упомянутый фрагмент и действительно обнаружил небольшой купол, венчающий здание. Он на мгновение задумался, после чего предположил: — Это значит, что… — Да. Это значит, что центральный зал имеет круглую форму. — Мужчина заправил выбившуюся прядь за ухо и потянулся к столу, попутно продолжая: — Никто и никогда не применял купольные конструкции для строительства вилл. Они издавна были актуальны только при создании церквей да соборов, но, согласись, идея не плохая. Я бы хотел посмотреть, что из этого выйдет, — архитектор замолчал, перебирая стопку листов на столе и отыскав один из заявленных им проектов среди прочих, протянул его мужчине. — Что? Ещё один? — чиновник ещё не успел представить себя и свою семью, проводящими лето в этом уютном домике, когда на автомате принял эскиз из рук улыбающегося зодчего и в тот же миг буквально утонул в золоте. — Да. Он стал единственным студентом на потоке архитекторов в этом году, чьи работы, сразу трое преподавателей порекомендовали к выставке. Хотя выбирать мы могли очень ограниченное количество. Золочёные своды сплетались под потолком храма, создавая ощущение масштабности, глубины и безграничности. Многоуровневые потолки поражали воображение и дарили чувство нереальности, пространственного искажения, а та роскошь, которую они представляли собой, затмила бы даже присущую барокко склонность к излишествам. В боковой стене второго уровня потолка, под куполом можно было рассмотреть небольшое витражное окошко круглой формы, но больше, конечно, в глаза бросались сказочные росписи и богатые фрески с изображениями святых. Стены украшали высокие полуколонны, исписанные разными живописными элементами, лепные орнаменты, которые также уместно дополняли композицию, выглядели на редкость дорого, а при помощи ниш, с золотыми скульптурами, арок и молдингов происходила трансформация помещения в объемные формы. Смотреть на всю эту красоту можно было вечно. Потолки, казалось, рассказывали целую историю, в которой они, судя по всему, олицетворяли собой райский сад, а очаровательные ангелы и почтенные святые вели там свой образ жизни, существуя в мире и согласии. Ракурс был очень необычный, но пропорции оказались выдержаны настолько идеально, что, возможно, поэтому впечатление картина производила столь сильное. Мужчина одновременно и хотел, и не мог отвести взгляд. Это была действительно превосходная работа. — Ну как, узнаёте? — Барокко. — Да, но не только. Роскошью оно действительно соответствует барокко, но он использовал в своём чертеже сразу несколько форм, что очень нетипично и для храмов, и для барокко. — Вы же говорили, что не одобряете смешения стилей. — Это так, но правда в том, что это и не стили вовсе. В основе любого здания лежит та или иная геометрическая фигура, исходя из которой проектируется форма объекта. На плане этой работы были хорошо видны круг и прямоугольник — две уже сами по себе очень противоречивые конструкции. Здание предполагалось «зального» типа. Обычно только очень опытные мастера могут позволить себе работать с несколькими формами сразу, но для храмов такое практикуется не часто. Умение комбинировать фигуры приходит со временем и с опытом, равно как и желание это делать, учитывая сложность работы. То, что парень стремится к формированию собственных убеждений и становлению в искусстве уже сейчас, очень о многом говорит, — архитектор умолк, глядя на по-прежнему рассматривавшего чужие проекты чиновника. Вокруг них уже не было спокойствия. Многочисленные посетители заинтересованно рассматривали эскизы на стендах и столах, преподаватели терпеливо отвечали на чужие вопросы, а вырученные деньги складывали в запечатанные ящики. Солнце находилось уже высоко, на город снова надвигалась жара, но это не мешало жизнерадостным венецианцам веселиться в честь праздника. И только у Пао вид был по-прежнему серьёзный и сосредоточенный, словно он смотрел вовсе не на яркие и живописные архитектурные произведения, а сидел у себя в кабинете над бездушными бумагами. — Так как, вы говорите, его зовут?***
Виталя вывалился из кабинета уже тогда, когда преподаватель собирался закрывать аудиторию, чтобы успеть сдать от неё ключ и получить новый, прежде чем прозвенит звонок на пару. — Как всегда последний, — Даня отлепился от стены и пошёл по направлению к парню. — Надеюсь, этот шедевр стоил всех занятых столов в буфете? — Нуу, — Виталя смущённо улыбнулся и почесал затылок. — Я думаю, что да, но он ещё не готов. — Тогда, что ты там делал так долго? — художник остановился рядом с другом и помог ему развернуть проект. На чистейшем листе бумаги красовался большой каскад из фонтанов, находящийся непосредственно в самом центре сооружения. По бокам с обеих сторон возвышались мраморные статуи, олицетворяющие деятелей искусства. А у подножья каскад плавно переходил в большой круглый бассейн, в середине которого тоже уже находился невысокий, но пока пустой, постамент. Скульптуры представляли собой человеческие пары, в которых напротив мужчины каждый раз стояла женщина, принадлежащая к другому творческому направлению. Так перед музыкантом оказалась оперная дива в прекрасном одеянии, ниже рядом с художником блистала танцовщица, под ними близ со скульптором стояла мастерица с шёлковой лентой в руках, а предпоследними представителями стали писатель и обаятельная богиня с внушительной чашей, наполненной свежими райскими фруктами. Виды деятельности мужчин также идентифицировать не составило большого труда: музыкант держал в руках арфу, художник палитру и кисть, скульптор целый набор всевозможных инструментов, от миниатюрной лопаточки до внушительных размеров молотка, а писатель свиток и большое лебединое перо. Но, кроме этих статуй, была и ещё одна последняя пара, которая озадачила парня пожалуй больше всего. Первой также оказалась изящная хрупкая девушка, что в отличие от других сидела на постаменте, свесив ноги в едва поблёскивающую полутенями воду, и плакала, закрыв лицо руками, а перед ней на другой стороне находился парень, который, удерживая на одной руке почтового голубя, крепил ему на спину любовное послание для той самой, одной единственной сеньориты. Зрелище было очень трогательное и нежное, правдоподобное. Даже на чёрно-белом рисунке детали были прорисованы очень подробно. Рядом с каждой скульптурой в воздух била струя воды, и выглядела постройка, хоть пока и не законченная, уже весьма многообещающе. — А что будет здесь? — Даня указал в центральную часть бассейна, на застывший от предвкушения постамент. — Не что, а кто. Здесь будет Пегас — олицетворение свободы, дружбы, таланта и интеллекта. А из-под копыта его будет бить ключом чистая прохладная вода, как в легендах, — парень перевёл взгляд на озадаченного друга, который не отрываясь рассматривал его работу. Даня вроде как уловил связь между остальными присутствующими в сооружении, но вот одна деталь его всё же заинтересовала. — А как эта пара связанна со всеми остальными? — Даня кивнул на девушку, чьи стопы едва касались водной глади. — Я ждал, что ты спросишь, — Виталя мягко улыбнулся. — Всё просто: все эти люди, как ты уже понял, представляют собой искусство. Любовь — это тоже искусство, поэтому они здесь. Художник бросил на парня задумчивый взгляд, после чего снова сосредоточился на рисунке. В этом был весь Виталя. Он как-то умудрялся своими работами заставлять других людей задуматься. Вынуждал пытаться понять ход мыслей архитектора, создавшего свой проект, что он хотел донести теми или иными деталями. Начать, пожалуй, стоило с того, что эскиз был очень красивый. Виталя всегда вкладывал душу в работы. Наверное, поэтому они отличались наличием эмоционального фона, выраженных форм, проработанной светотенью. На его проекты можно было смотреть очень долго и каждый раз, видя их снова, открывать для себя что-то новое. Даня знал, что если он сейчас возьмёт лист в руки, то к тому времени, как он оторвётся от просмотра, не то что столы — еда в столовой кончится. И всё же, прежде чем оставить проект в покое, парень решил поинтересоваться: — А ты уверен, что при таком мощном каскаде вода будет подаваться, как надо? Виталя недоуменно посмотрел на него. — Ну, если верить расчётам, то в теории, да. — В теории, — парень отвёл взгляд от рисунка. — А что до практики? — На практике, тоже вроде как, да. Если фонтан будет находиться у подножья высот или гор каких, на которых будут располагаться водоёмы, то при правильном обустройстве шлюзов и каналов, вода самостоятельно найдёт себе путь до бассейнов. Даня удивительно замолчал, обрабатывая полученную информацию. — Ты же знаешь, что наши так не делают. Заказчики предпочитают надёжные водоводы и системы подачи воды. — Знаю, но когда-нибудь — вот увидишь — кто-нибудь додумается и воплотит это в жизнь, после чего наверняка прославится своей неповторимой смекалкой и пытливым умом. — Хах, конечно, — художник помог парню свернуть своё новое творение. — Или крупно облажается. И я очень надеюсь, что это будешь не ты, — он мягко улыбнулся, глядя на то, как Виталя недовольно поджал губы, копаясь с лентой. — За что вы так любите стандарты? — За надёжность. — Вопрос скорее всего не предполагал ответа, но Даня не был бы собой, если бы промолчал. — Ладно. Пойдём уже. А то нам даже хлеба не достанется. Виталя сунул проект подмышку, и они пошли по направлению столовой. Большая престижная академия изящных искусств была, как всегда, источником жизни и надежд, подающих начинающими мастерами. Суетливые учащиеся сновали по многочисленным коридорам, а наигранно серьёзные преподаватели внушали уважение уже одним только своим грозным видом. Академия представляла собой трёхэтажное здание с оборудованными мастерскими и просторными студиями, которые находились преимущественно на первом, втором этажах. Кабинеты и специализированные классы таились в основном на верхнем этаже и предназначались для таких предметов, как: вычисление, графика, история искусства, композиция, черчение и многие другие. Кроме этого, академия включала в себя небольшую столовую, спортивный зал и гардероб, расположенный рядом с холлом. Студенты учились здесь преимущественно на четыре профессии: художники, скульпторы, архитекторы и швеи, а также организовывались кружки по музыке, дизайну и декоративно прикладному искусству. Учились после школы шесть лет, включая практику, затем отпускались в свободное плавание. Многие находили себе учителей и работали под их неустанным руководством, кто-то шёл своим путём и занимался становлением в культуре самостоятельно. Но так или иначе школа выпускала специалистов высокого уровня, которые при должном желании не затеряются на просторах необъятного искусства. Они с Даней были ровесниками, только учились на разные специальности. Но такие уроки, как история искусства или композиция регулярно совпадали, поэтому у них была возможность видеться не только в перерывах. В столовой уже привычно было многолюдно. На первый взгляд и впрямь казалось, все столы были заняты. Разве что единичные места то и дело освобождались и тут же присваивались по новой. Парни встали в уже не такую пугающую очередь и привычно окинули взглядом то, что осталось на раздаче. Увидев предлагаемое заведением меню, Виталя обречённо вздохнул. — Прости. Даня только перевёл на него наигранно непонимающий взгляд. — За что? — За то, что заставил ждать тебя, — Виталя пристыженно замолчал. — Ты меня не заставлял, — Даня мягко улыбнулся. — Всё в порядке. Сегодня у нас будет здоровое питание прям, как у спортсменов, — он не собирался нагнетать. Подумаешь, опоздали, с кем не бывает. В этом был весь Даниил Киреев: умный, спокойный, рассудительный парень, настоящий друг и потомственный художник своей семьи. Его потрясающая способность держать лицо и никогда не терять самообладание всегда поражала Виталю, который совершенно не умел скрывать то, что на душе лежало. А образцовое воспитание и природная красота парня, как правило, не оставляли людей равнодушными, особенно женщин. У Дани были русые волнистые волосы и светло-карие глаза, а идеальной формы лёгкая щетина, вершила безупречный образ художника. Однако, кроме всего выше перечисленного стоило отметить ещё и то, что парень был очень обаятельным. Порой одного его взгляда хватало для того, чтобы стать объектом восхищения оппонента, но он не часто прибегал к подобным методам ради выгоды. Потому что единственной страстью парня в этой жизни являлось искусство. С самого рождения его будущая сфера деятельности была определена, поэтому парень никогда не задавался вопросами вроде «Кем я хочу стать?». Рисовать его учили примерно с той же поры, из-за чего техника, знания и мастерство, которыми обладал парень были безупречны во всех отношениях. Но всё же одной вещи его картинам недоставало. Той самой важной детали, с которой даже лучшей технике тягаться не под силу. Виталя не был таким, как Даня. Он не жил в обеспеченной семье, не умел располагать к себе людей, плохо сдерживал эмоции и его навыки в рисовании были далеки от совершенства в глазах профессионалов своего дела. Внешне парень тоже не представлял из себя ничего выдающегося, он легко мог слиться с толпой, но у Витали было то, что выделяло его из большинства учащихся в данном учебном заведении это талант. Талант, который не измеряли пустыми стандартами. Талант, способный затмить любую даже самую идеальную технику. Талант, чьи показатели нельзя было оценить, как лучше или хуже. Он просто был, либо его не было. И у Витали этот дар был вне всяких сомнений. Даня знал это и спокойно относился к возможностям друга в искусстве. Он был добрым и искренним парнем, поэтому всегда открыто радовался успехам Витали и предлагал свою помощь, когда у того появлялись какие-то проблемы. Он никогда даже не думал о том, чтобы завидовать человеку, с которым они знакомы были с самого детства, тем более зная, какой образ жизни тот вынужден был вести. У каждого свой путь. А в церкви говорили, что Бог одинаково любит всех нас. Порой ещё задуматься стоило, нужен ли был этот талант такой ценой. Виталя чуть наклонил голову вперёд, скрывая благодарную улыбку, и его длинная чёлка тут же завесила зелёные глаза. Даня понимал Виталю, как никто другой, и за все их долгие годы дружбы художник ни разу не дал повода усомниться в себе, вот почему архитектор дорожил связью с ним больше всего на свете. В своей группе общение у Витали не клеилось. Не все адекватно воспринимали его способности. Но с такими верными товарищами, как те, что у него уже были, Виталя не чувствовал себя одиноким. За это он и любил своих друзей. Кстати о птичках. — А он как? Придёт? Даня сначала не понял, о ком говорит парень, а потом вдруг резко помрачнел. — Не знаю. Надеюсь, что нет. — Почему? Вы что, снова поссорились? — Нет. Ну просто… — художник на мгновение прервался. — Чего он бегает сюда всё время? Меня напрягает, что мы с ним едва познакомились, а от него уже отбоя нет. Виталя понимающие улыбнулся. О да, это было в точности про их общего друга — Кирилла. Взбалмошный, весёлый, совершенно непредсказуемый юноша кардинально отличался от них обоих и, должно быть, поэтому, смог так легко влиться в их компанию, добавляя ей своеобразного колорита. Кирилл учился не в этом учебном учреждении, его местом обитания являлась специализированная спортивная школа, находящаяся по меньшей мере в километре от академии искусств. Но это совершенно не мешало ему бегать сюда по каждому поводу, даже для того, чтобы просто пообедать с парнями. Казалось бы, еле на ногах должен был держаться после этих своих изнурительных тренировок, судя по описанию, а он всё равно умудрялся оставаться активным и жизнерадостным, да ещё и нарывался на неприятности время от времени. Удивительно, однако. Даня искренне не понимал этой странной привычки спортсмена наведываться к ним на огонёк, а Виталя не вмешивался в чужие дела, пока в этом не возникало необходимости — так и жили. Очередь наконец дошла до них и парни взяли тушёные овощи с гарниром и две чашки чая. Столовая сама по себе была очень хорошая. К тому же ещё и кормили здесь бесплатно. Ну чем не рай на земле? Правда, даже в раю обслуживали только по расписанию и только в порядке живой очереди. А когда парни уже взяли свои заказы и собирались отходить с раздачи, в помещении послышался грохот, после чего на них налетел выше упомянутый товарищ, едва не сбив пол очереди с ног. Еда неимоверными усилиями всё же осталась на своих местах в тарелках, а вот чаю досталось сильнее. Благо хоть не на одежду, а в пресловутый поднос. Грубо перебив следующего в очереди парня, который уже начал делать заказ, Кирилл громогласно провозгласил: — Спасибо, что подождали меня! Потом он смерил взглядом то, что находилось в тарелках друзей, мельком осмотрел ассортимент раздачи и сразу как-то помрачнел. — Трава, — констатировал подросток и тяжело вздохнул. Повар его не поняла. — Молодой человек, говорите быстрее. У меня очередь. Студенты позади них тут же загалдели. — Тоже самое мне давайте, — только сейчас он поймал на себе недовольный взгляд Дани, который терпеливо вытирал салфетками поднос и непонимающе спросил: — Что? — Ты что, бегом бежал? — поинтересовался парень, глядя на растрёпанные волосы, нездоровый румянец и тяжёлое дыхание ртом, друга. — Д-да. Просто нас задержали, и я боялся, что вы уже поели. Повар впихнула поднос с едой в руки Кириллу и провозгласила: «Следующий!». — Тебе повезло, — Даня неоднозначно замолчал. — Мы ещё не поели. Парни наконец покинули раздачу, и тут же встал вопрос, куда садиться. — Сейчас я всё устрою. — Вот именно с этих слов обычно Всё и начиналось. — Идите за мной. И парни обречённо поплелись следом, но, увидев куда ведёт их Кир, Виталя первым озвучил: — Это же женский столик, — он на мгновение задумался. — Причём они, похоже, ещё первокурсницы. За столиком и впрямь сидели молоденькие девушки и звонко смеялись, уже закончив трапезу. Ну, собственно, поэтому они туда и шли. — Кир, — серьёзно позвал Даня и юноша тут же откликнулся: — Что? Но темпа не сбавил. — Вообще-то у нас не принято парням сидеть с девушками. — Вот именно, — Кирилл наконец настиг девушек и бархатистым голосом воодушевлённо запел, — Достопочтенные сеньориты, разрешите настоящим джентльменам к вам присоединиться? — он сел на единственное свободное место рядом с одной из девушек и закинул руку ей за плечи, приобнимая и пододвигаясь к ней ближе. Девушки мгновенно замолчали и казалось, что даже притаились, наблюдая за развитием событий. А спортсмен тем временем продолжал заливаться соловьём: — Просто, заметив таких прекрасных представительниц женского пола мы не могли пройти мимо и не поздороваться, — он наклонился к своей непредвиденной партнёрше и заглянул в её голубые глаза, которыми девушка только и могла, что растерянно смотреть в ответ, после чего показательно махнул друзьям: — Парни присоединяйтесь. И вот тут сеньориты, сидевшие напротив сформировавшейся парочки, повернули головы и столкнулись взглядами с не менее удивлёнными соучастниками авантюриста. — Старшекурсники, — прошептала одна из девушек, а Даня с Виталей только недоуменно переглянулись. После чего особы, все как одна, повскакивали со своих мест, похватали подносы и спешно удалились прочь из столовой. — Прошу, — Кирилл широко развёл в стороны руки. — Столик к вашему распоряжению, да ещё и чистый, — он был безумно доволен собой. — Браво, — не слишком весело откликнулся Даня. — Я бы похлопал, да руки заняты, — он поставил поднос на стол и демонстративно сел не напротив подростка. — Если бы это увидели преподаватели или если эти малолетки теперь кому-нибудь скажут, у нас будут проблемы. — Вы ничего не сделали, а мне плевать. Я здесь не учусь. — И всё равно нас могут наказать. Спортсмен только фыркнул. — Может, можно было просто попросить их, — Виталя не понимал к чему такие сложности, но, потому как атмосфера между этими двумя опять начинала накаляться, он поспешил перевести тему: — Как дела в школе, Кир? — он сел рядом с Даней и обезоруживающе дружелюбно улыбнулся парням. Кирилл почувствовал себя неловко. Что-то ему это напоминало. — Нормально, — он переключился почти мгновенно, уже куда более воодушевлённо продолжая. — Я сегодня на дистанции двести метров первым к финишу пришёл! Веккьони чуть не сдох от зависти! Кажись, на следующие соревнования проходка мне обеспечена, — юноша счастливо улыбнулся, предвкушая грядущие игры, и атмосфера вокруг них сразу как-то потеплела. Кирилл Аллегретти — пятнадцатилетний подросток, с чёрными, вечно взъерошенными волосами и чёрными глазами, рубаха-парень и, по совместительству, многократный призёр городских и междугородних соревнований по лёгкой атлетике. Надежда и будущее спортивного мира Италии. Брюнет искренне любил то, чем занимался, и хотя регулярно выкидывал что-нибудь совершенно непредсказуемое, он был по-настоящему незаменимым членом команды. Всё же в каждой компании должен быть такой персонаж, но желательно один, чтобы у остальных не появилось желание покончить с собой по его милости. Виталя прожевал тушёную капусту, вкушая весь букет её отсутствующего вкуса и уникальность приготовления. С трудом проглотив, парень повернулся к такому же обрадованному своей участью шатену и спросил: — Дань, ты сегодня после занятий, как? Остаёшься? — М-м-м, — парень бросил в его сторону вопросительный взгляд, припоминая. — Нет. — Нет. Тут уже Виталя не выдержал и начал смеяться. Эти двое ответили так синхронно, что наблюдать за ними уже становилось откровенно забавно. Художник же в свою очередь недоуменно посмотрел на подростка, который как-то сразу замялся. — Что? Я просто запомнил, окей? — Кирилл надулся, не слишком убедительно разыгрывая недовольство, а Даня продолжил есть, игнорируя смех друга по соседству. Обед продолжился в тишине. Спортсмен то и дело бросал мимолётные взгляды в сторону художника, но тот не обращал на него никакого внимания. Тогда подросток тоже уткнулся к себе в тарелку, в спартанском режиме сметая всё под чистую. Кирилл, наверное, был единственным, кто мог есть сие блюдо и не морщиться. Юноша вообще оказался всеядным, что было странно, учитывая то, как хорошо его кормили в спортивной школе. Даня может и смог бы потягаться с брюнетом в выносливости, но принимая во внимание тот факт, что он даже чаем не мог запить содержимое своей тарелки, художник осилил сколько смог, после чего поправил волосы, поднялся из-за стола и взял в руки поднос. — Я, пожалуй, пойду. Скоро пара. — Подожди меня, — Виталя в два крупных глотка допил чай из стакана и тоже отправился вслед за парнем. Кирилл разумеется не заставил себя ждать, нагоняя друзей уже на выходе из столовой, а в холле первого этажа они привычно попрощались. — Через дорогу не бегай, — как бы между делом бросил Даня, а Виталя только мягко улыбнулся. — Тебе-то что? — но это не был в действительности вопрос. Голос спортсмена прозвучал весело, и он не нуждался в ответе, поэтому просто развернулся и покинул академию изящных искусств. А парни продолжили свой путь вглубь учебного заведения по витиеватым коридорам. — У тебя сколько осталось? — Даня поправил рукава богато расшитого камзола. — Одна пара. А у тебя? — Виталя замедлил шаг, когда они приблизились к лестнице, где им предстояло расстаться. — Тоже. Подкинуть тебя домой? — Было бы здорово. Они остановились посреди коридора. — Хорошо. Тогда встретимся в холле. — Хорошо, — парень развернулся и побежал на второй этаж, а Даня направился в мастерскую, около которой уже начинала толпиться его группа. Повозка привычно притормозила на остановочной площадке и Виталя вышел из неё, закрыв за собой дверь. — Ну ладно, бывай. Завтра заеду за тобой утром. — Хорошо. До завтра. Пока Армандо, — парень махнул на прощание личному извозчику семьи Киреевых и пошёл по тропинке в сторону дома. Идти было совсем недалеко. Разноцветные, ухоженные домики сплошной вереницей тянулись вдоль узеньких улиц, изредка прерываясь, чтобы дать дорогу одинокому путнику. Центральный район, по своему обыкновению пользующийся спросом у местных граждан, счастливо приветствовал его своими яркими красками и насыщенной жизнью, неустанно бушевавшей здесь днями и ночами. Пожалуй, для комфортного проживания это место представлялось слишком шумным, но всё же оно было намного лучше, чем те края, в которых парень провёл всё своё детство. Виталий Мальдини вырос в забытой богом деревне, в которой была одна единственная школа, и та не представлявшая из себя ничего хорошего. Лишь по счастливой случайности он познакомился с Даней, чьи родители выкупили небольшой домик неподалёку и проводили там со своими детьми всё лето напролёт. А осенью, когда Виталя снова оставался один, он коротал время за книгами, уроками и своим новым любимым увлечением — рисованием. Заниматься живописью парень тоже, кстати, начал только благодаря художнику, который мог рассказывать о картинах часами, и когда парень углубился более детально в этот процесс, обнаружилось, что у него была некая предрасположенность к сему мастерству. Даже в захолустье порой рождается талант, и в случае с Виталей так оно и вышло. Но только для того, чтобы выбраться из бедности, одного таланта недостаточно. Благо, парень осознал это достаточно рано, видя, как вкалывают его родители на том небольшом участке земли, что у них был, чтобы содержать семью. Тогда Виталя стал делать всё, чтобы развить свои способности и интеллект самостоятельно. Он одалживал и конспектировал книжки с художественными приёмами и описаниями у Дани на лето, выменивал свои редкие подарки у знакомых на журналы, где печатались именитые художники того времени и срисовывал то, что, как он считал, представляло из себя некую эстетическую ценность: закат над рекой, женщин работающих в поле и так далее. Но это, однако, не представляло для парня особого интереса, а скорее просто развивало его технические навыки. Что действительно стало предметом восхищения и страсти шатена, так это архитектура. Виталю потрясала сама мысль о том, что можно не просто запечатлеть что-то прекрасное, а ещё и воплотить в жизнь это своё детище и вскоре интересоваться парень стал исключительно архитектурой. Тем летом, когда Даня приехал снова и в последний раз, потому что каникулы были прерогативой только учащихся средней школы, Виталя рассказал ему всё: и как он хочет выбраться отсюда раз и навсегда, и как грезит лучшей жизнью для своих родителей, и как мечтает стать кем-то большим, чем простым рабочим, намного большим. Когда он показал другу свои первые архитектурные проекты, парень сначала долга смотрел на них, не произнося при этом ни слова, ведь раньше он видел только далёкие от совершенства неумелые рисунки Витали, а затем просто забрал их с собой, чтобы вечером показать одному единственному по-настоящему авторитетному человеку, признанному художнику, чьё творчество очень ценилось в Италии — своему отцу. На следующий день, Даня встретился с Виталей, перед возвращением домой в Венецию для того, чтобы отдать проекты, и предложил другу поехать с ним и попытаться вместе поступить в новую престижную академию изящных искусств. Парень даже думать не стал. Он собрал свои не многочисленные пожитки, оповестил родителей и вечером к его дому подъехал личный экипаж семьи Киреевых. Разумеется, мать Витали не хотела никуда отпускать своего единственного сына, и тогда отец Дани, взял на себя ответственность пообещать, что ни при каких условиях не бросит парня на произвол судьбы в том случае, если тот поступит, если же этого не произойдёт, то глава семьи лично будет сопровождать Виталю на пути домой к родителям. На том и порешили. В день вступительного экзамена не найти было ни одного святого, ни уж тем более церкви в пределах Венеции, в которой бы Витале не довелось молиться. В этот день никакая тёмная сила или энергия за километр приблизиться к нему не могла, учитывая то, какую толпу святых он успел вокруг себя собрать. Желающих поступить в академию было, конечно, много, но независимая комиссия, которая состояла сплошь из деятелей искусства и непосредственно архитектуры, осталась непреклонна. Задание от экзаменатора звучало просто: «Нарисовать то, что вы считаете достойным строительства», и после этих слов, отсчёт времени пошёл. Виталя уложился минута в минуту, когда стало пора сдавать работу. Парень не был уверен, что комиссия оценит то, что он нарисовал, но в этот эскиз он вложил душу и одну из своих самых первых идей для проектирования. Он изобразил новый, усовершенствованный фасад для одного из самых роскошных оперных театров Венеции — Сан-Бенедетто, который сгорел дотла в тысяча семьсот семьдесят четвёртом году и сейчас представлял собой печальное зрелище на довольно обширной огороженной ныне территории. Виталя имел честь познакомиться с ним, когда коллекционировал посещения церквей. А так как никаких восстановительных работ на данном объекте пока не велось, парню стало искренне жаль былое произведение архитектуры. Он раздобыл информацию о размерах, формах и пропорциях, сгоревшего Сан-Бенедетто и спроектировал абсолютно новый, не уступающий предшественнику ни в роскоши убранства, ни в акустических характеристиках, театр, имеющий куда более правильные, богатые и утончённые линии, чем предыдущий. Через неделю они наконец узрели списки поступивших в академию студентов. И Витале и Дане отныне предстояло учиться вместе, но на разные специальности. Это была первая совместная победа, укрепившая дружбу между парнями ещё больше. За то время, что Виталя прожил в фамильном особняке Киреевых, он стал практически членом семьи, но, разумеется, родители Дани не могли всецело содержать его на протяжении шести лет, хотя бы потому что у них своих было двое детей. Поэтому Витале стали подыскивать новое жильё, выгодное с точки зрения проживания, неподалёку от их дома на всякий случай. В конце концов достойное пристанище ему всё-таки сыскали: просторное, удобное, дешёвое, но… было одно «но». Виталя открыл ключом дверь и переступив порог, отставил незаконченный проект и сумку с принадлежностями в сторону, после чего принялся разуваться. — Виталя, это ты? — Да. Доброго вечера, Эванджелина, — парень заглянул в гостиную, где сидела хозяйка дома — слепая пожилая женщина, у которой не было ни семьи, ни детей и одиночество, как вечный спутник по жизни, на равне с темнотой преследовал добродушную женщину, вынужденную коротать свой век в этой безжалостной компании. Виталя не представлял, как можно не сойти с ума от такой жизни, поэтому, разумеется, согласился стать глазами сеньоры, а она взамен сдала ему комнату на втором этаже своего дома, почти за бесценок. По сути, в обязанности парня входило не так уж много: покупать продукты, прибираться, готовить, стирать, платить за квартиру, решать любые бытовые проблемы и чинить всё, что требовало починки. Следить за собой Эванджелина была вполне в состоянии сама, а остальное Витале, выросшему в деревне, делать оказалось не так уж трудно. Поэтому уживались вместе они довольно неплохо. Виталя сам по себе был честным, ответственным и добрым человеком, а его соседке большего и не надо было вовсе. — Вы голодны? — парень зашёл в комнату пенсионерки и присел напротив неё на корточки. Здесь находились шкаф рядом с кроватью, комод у противоположной стены и небольшое старенькое кресло недалеко от окна. — Или, может, хотите прогуляться по каналу? Погода отличная. — Нет, всё в порядке. Я обедала. А у тебя отличная рыба получилась в этот раз. В меру просоленная. Готовил по моему рецепту? Виталя мягко улыбнулся. — Конечно. Кто ещё станет учить меня готовить? — Когда-нибудь это будет делать твоя жена, — старушка протянула руку и парень склонился ниже, позволив ей погладить себя по волосам. — Не думаю, что она согласится так страдать. Эванджелина заулыбалась. — Если она будет хорошим человеком, то сделает всё ради тебя. Тем более, что ты этого достоин, — она убрала руку. — Ладно. Поживём, увидим, — Виталя поднялся и пошёл по направлению коридора. — Если ничего не надо, я пойду к себе. Ужин через два часа, — он захватил проект и сумку, после чего стал подниматься по лестнице ведущей на второй этаж. — Хорошо, — старушка снова взяла в руки спицы и продолжила вязать. Комната Витали тоже не блистала изысками. В ней находился старый диван, шкаф и рабочий стол, за которым он проводил большую часть свободного времени. Парень подошёл к последнему и, развязав ленту, разложил на нём свой незаконченный проект. Затем он извлёк из сумки упаковку графитных карандашей и снова погрузился в работу. Через час на ранее пустом постаменте красовался мифический конь, чьи задние ноги утопали в воде, а из-под переднего копыта, как и было задумано, фонтаном бил чистый источник. Руки парня уже привычно оказались измазаны углём, который тем хуже смывался, чем чаще парень рисовал, въедаясь в подушечки пальцев на уже, должно быть, генетическом уровне. Порой ему по шесть-семь раз на дню приходилось мыть руки, и всё равно это не помогало вывести дешёвый материал из-под кожи. Благо, окружающие не обращали на это особого внимания. Посидев ещё с пол часа над работой, Виталя вспомнил, что скоро время ужина, и тогда, переодевшись в домашнее, он пошёл вниз накрывать на стол. Ужин прошёл в тёплой, душевной обстановке, очень по-домашнему, почти по-семейному, как это было тогда, когда он жил с родителями в деревне близ Венеции. Затем Виталя помыл посуду, прибрался на кухне и даже протёр там полы, что полагалось делать каждый раз после готовки, но вчера он решил перенести эту традицию на сегодня. После всего парень заранее пожелал Эванджелине спокойной ночи и, поднявшись к себе, сел за построение чертежей к водному каскаду. Он промаялся над ними до позднего вечера, а когда обратил внимание на время, уже пора было ложиться спать. Разумеется, работу он не закончил. Проектирование в архитектуре — это очень трудоёмкий процесс, который требует большого количества времени, концентрации и определённой выносливости. Поэтому парень отложил довершение на завтра, а сам почистил зубы, умылся и пошёл спать, потому как ему было рано вставать на учёбу. Вот так и проходил каждый день Витали все те четыре года, которые он жил в центре роскошной Венеции. Но парень ещё даже не представлял, насколько кардинально изменится его жизнь уже совсем скоро. Осталось меньше суток.