Разрешите представиться — Архитектор.

На Венецию неспешно надвигалась осень — самое любимое время года итальянцев. В городе на воде этот период пожалуй и впрямь был совершенно особенным. Погода стояла ещё невероятно тёплая, но уже не такая жаркая и дурманящая, как летом. Деревья зелёные и зрелые, радушно кормили всех желающих отведать их спелых плодов, только руку протяни. Цветы уже отцвели, но природа и не думала сдавать своих позиций так скоро. Вечером, когда горизонт покрывало багровое зарево, зелёная трава начинала петь сотнями стрекочущих голосов, на все лады и тональности, и эта симфония была заключительным аккордом каждого лета. Даня обожал осень за её краски, настроение и вдохновение, которое она неизменно дарила своим приближением. Совсем скоро произойдёт и ещё одно знаковое событие, которое ассоциировалось у Дани с весенним и осенним сезонами, всегда навевающими тёплые воспоминания. Оно представляло собой туристическую поездку всей группой художников на природу, рисовать осенние пейзажи, на две недели. Куда поедут, преподаватель выбирал в зависимости от основной темы семестра. В прошлый раз это, например, были лесные пейзажи, в позапрошлый — родные просторы, в этом — культура Италии. Проходила поездка всегда одинаково: собирали экипаж со всеми необходимыми атрибутами, преподаватель договаривался с каким-нибудь детским лагерем или туристической базой и за небольшую плату увозил своих подопечных на природу. Жили в комфортных условиях, а в поисках прекрасного с преподавателем и сопровождающим на пару дней с палатками и провизией выбирались на природу, затем на денёк возвращались отоспаться да передохнуть и снова в путь. Эти поездки были особенными. Ученики всегда приезжали с большим количеством работ, со свежими впечатлениями и интересными историями. В своей группе Даня выполнял роль старосты, он был ответственным и дисциплинированным, поэтому сборы художественных принадлежностей, как правило, поручали ему. Общался со всеми парень хорошо и пользовался всеобщим доверием и уважением, включая педагогов заведения. Работа, конечно, довольно трудоёмкая, но оно того однозначно стояло, ведь эти поездки были глотком свежего воздуха для студентов, у которых в отличии от школьников не было каникул. Кирилл же в свою очередь ненавидел эти Данины отъезды. Весной он весь извёлся в ожидании, когда художник уже вернётся, без него было тоскливо и скучно. К Витале Кирилл, конечно, тоже наведывался иногда после пар, но всё-равно это было не то. Брюнет очень боялся, что Даня сблизится с кем-нибудь в поездке и никаких шансов заполучить его признание в будущем у подростка не останется. Этого Кирилл точно бы не пережил. А ведь именно одному из таких путешествий спортсмен и обязан их с Даней знакомством, ну и своей супер способности влипать в неприятности, разумеется, тоже. (Флешбек) — Я предупреждал тебя, что в следующую нашу встречу ты мне за всё заплатишь! Сильный толчок в плечо дезориентировал ничего не подозревающего брюнета, и, по инерции отступив на два шага в сторону, он упёрся спиной в высокий забор, за которым его и подкараулила неприятность. — На сей раз ты один и никто тебя здесь не услышит. Руки резко вздёрнули его за грудки и потянули вверх, а затем уверенно толкнули обратно, вследствие чего подросток крепко приложился головой об забор. — Такому отбросу, как ты, больше нечего делать в этом районе. Все уже и забыли о твоём существовании. Перед глазами едва поплыло, но спустя мгновение картинка всё-таки восстановилась, что позволило осознать реальность происходящего. — Это теперь моя территория, и никто из моих недоброжелателей не сможет безнаказанно здесь разгуливать, тем более такое ничтожество, как ты. Даже для них. Ты же знаешь, они давно уехали. Сильная рука впилась в горло, не позволяя сделать полноценный вдох или выдох, больно вжимая подростка в забор позади себя. Мальчик вырос, что сказать. Братки на заднем плане подленько хихикали, одобряя тем самым действия обидчика, но Кирилл не собирался так быстро сдаваться. — Откуда столько агрессии? Боишься, что я вернусь? — он прохрипел это из последних сил здоровому бугаю в лицо, теряя голову от выброшенного в кровь адреналина. — Вернёшься? — Обидчик так заливисто рассмеялся, что хватка ослабла на шее. — Тебе давно некуда возвращаться. А ты думал, что я просто забуду, как ты с корешами бросил меня на той вписке со всем добром, что у нас было, да ещё и на чужой хате?! Из-за вас мне впаяли условку. Хорошо, родители влиятельные люди, но аукается мне до сих пор! — он зло выплёвывал каждое слово, скрипя зубами от обиды и унижения прошлых лет. — Мы были пьяны и ничего не соображали, — Кирилл мог свободно говорить, потому как рука с шеи вновь переместилась на ворот одежды в области груди и больше не угрожала удушением. Дыхание выровнялось и нормализовалось. Оппонент хоть и был немного младше спортсмена, за последний год с лишним, которые они не виделись, так раздался в плечах и животе, что едва ли Кирилл узнал бы его, пройди он мимо. — Но свалить вы же сообразили, значит, не так уж и пьяны! Бугай снова озверел и занёс кулак назад, готовясь совершить удар в лицо, как вдруг Кирилл вовремя сгруппировался и рванул в сторону, уходя от удара. Ткань майки жалобно затрещала под чужими толстыми пальцами и горловина разорвалась. Кирилл обиженно поджал губы. Ни в чём неповинный элемент гардероба было жалко. Кулак со всей дури влетел в забор, и обидчик взвыл, отпуская брюнета полностью. Кирилл понимал, что удрать эта минутная заминка ему вряд ли поможет, ещё он знал, что у каждого жирдяя слабые места специально подсвечены, поэтому в следующее мгновение он нанёс ответный удар ногой в живот, чем нокаутировал громилу окончательно. Братки в это время только спохватились и кинулись на подмогу к главарю, но оказалось слишком поздно. Кирилл был юрким и проворным, двигался очень быстро и пребывал в превосходной физической форме, поэтому, получив свободу, он что есть сил дал дёру, развивая со старта впечатляющую скорость. Какой бы силы не был удар, надолго он противников не задержит, а потому нужно было поспешить. Он слышал шаги и крики позади себя, банда пустилась в погоню, нужно было затеряться в толпе. Кирилл мчался по мало знакомым районам, то и дело на кого-то натыкаясь и извиняясь второпях. Улицы сменяли одна другую, брюнет изо всех сил контролировал дыхание, чтобы дольше продержаться, как он умел, но усталость уже давала о себе знать. Вскоре погоня на первый взгляд уже прекратилась, однако посторонних шумов было слишком много, чтобы сделать окончательные выводы. Оставалось только надеяться, что он оторвался от преследователей. Нужно было где-то затаиться и переждать. В какой-то момент впереди показалось учебное заведение и, промчавшись мимо него, Кирилл заметил большую стоянку экипажей, среди которых можно было бы и затеряться. Свернув туда, брюнет торопливо осмотрелся и, увидев одну грузовую повозку, которая была примечательна тем, что открывалась сзади, бросился к ней со всех ног. Двери её оказались распахнуты и переждать преследование там показалось отличной идеей, как вдруг из-за её угла вышел парень с крупными коробками и Кирилл на полной скорости впечатался в его груз, как в подушку безопасности. Брюнет свалился на цветастую гальку, и на него тут же посыпалась гора мелких предметов, разлетаясь по всей округе. Ладони обожгло резкой болью, и в затылке по новой заныло от не слишком мягкого приземления после уже полученных им травм. На сей раз придти в себя оказалось немного сложнее. — Молодец, ухарь. — В ушах едва звенело, после пережитого столкновения, но разобрать слова он всё же смог. — К твоему сведению, по стоянкам бегать запрещено. Сквозь пелену застилавшую подсознание, Кирилл услышал бархатистый мужской голос. Он с трудом разлепил глаза, и в них сразу ударил ослепительный солнечный свет. На таком ярком фоне сложно было что-то разглядеть, но понять, что над ним нависает мужской силуэт, ничего не стоило. — Эй! Ты в порядке? Взгляд немного сфокусировался, а собеседник склонился ниже, что позволило наконец увидеть его. На фоне голубого неба стоял и внимательно рассматривал лежачего подтянутый парень, с русыми аккуратно зачёсанными назад волосами и лёгкой щетиной. Его одежда выглядела дорого и очень опрятно: изумрудный жилет, из-под которого виднелась белая рубашка с закатанными до локтя рукавами, и тёмные прямые брюки. Две верхние пуговицы рубашки были расстёгнуты, а на бёдрах поблёскивал пряжкой ремень. Незнакомец усмехнулся, глядя на уставившегося на него подростка, и протянул ему руку. Кирилл не раздумывая принял помощь, после чего снова оказался на ногах и тут же схватился за голову, которую пронзило болью с новой силой. — Благодаря тебе час моей работы пропал почём зря. Кирилл уставился на разбросанные по всей округе предметы, которые на него высыпались, как из рога изобилия, и растерянно поднял взгляд на парня. Под ногами валялись всевозможные баночки с красками, кисти разных размеров, дощатые палитры, пустые ёмкости и многое другое. — Вы что, художник, что ли? — Решил подколоть его Кирилл, но столкнулся с серьёзным взглядом. — А что, это что-то меняет? Незнакомец явно был значительно старше Кирилла, он выглядел очень опрятно и вёл себя показательно интеллигентно. У него были светло карие глаза, которые на ослепительном солнце казались золотистыми, и брюнет моментально увяз в них, как насекомое в янтаре, пока собеседник первым не отвёл взгляд. — Теперь мне потребуется ещё больше времени, чтобы собрать это, — он медленно наклонил голову сначала в одну, затем в другую сторону разминая шею. Подросток перед шатеном выглядел жутко. Грязный, оборванный, взгляд загнанный, потерянный, дыхание тяжёлое, словно от голодной стаи волков удирал. Художник нахмурился. На дне чёрных глаз плескалась агрессия и страх. — Уверен, вы быстрее справитесь. Похоже, подросток ожидает от него выволочку, за то, что сделал, и действует на опережение по принципу "лучшая защита это нападение". Скалится, смотрит зло, как обиженный щенок, который теперь пытается казаться грозным хищником. Но художник вовсе не собирается поддерживать это безумное состояние подростка, одичавшего от адреналина в крови, потому как знает, что лучшая защита — это контролировать ситуацию и не терять голову ни при каких условиях. — Ты прав. — Он спокойно проследовал к одной из опустевших коробок и поднял её с земли. — Я действительно быстро разберусь с этим, а ты будь добр подожди, пока я закончу. Кирилл так удивился, что растерял всю свою напускную храбрость. — Зачем? Голосок прозвучал так настороженно, что художник непроизвольно улыбнулся, дивясь чужой предсказуемости. Но подросток этого не видел за пригнувшимся над землёй положением тела незнакомца, который продолжал неторопливо раскладывать вещи по коробкам. — За мной скоро должна приехать повозка. Там есть аптечка. И мы обработаем твои раны. Кирилл окончательно оцепенел, услышав такое пояснение, и ни нашёл ничего лучше, кроме как спросить: — С чего вы взяли, что я ранен? Собеседник ничего не ответил на этот вопрос. Он неторопливо встал, приблизился к подростку и протянув руку, мягко коснулся его предплечья. Пальцы скользнули по запястью, двинулись ниже и наконец обвили ладонь. Кирилл, как заворожённый, смотрел в чужие красивые глаза и боялся дышать. Незнакомец взял его руку в свою и потянул на себя, поворачивая ладонью вверх. Он опустил свой взгляд, и Кирилл сделал то же самое, после чего его глаза удивлённо расширились. Ладонь была оцарапана и кровила. Художник заметил это, когда помог подростку встать на ноги. Кирилл чувствовал, конечно, незначительное жжение, но решил, что это просто царапина. Похоже, в таком состоянии он едва ли мог чувствовать боль. Художник тем временем отпустил чужую руку и вернулся к своему занятию. Кирилл растерянно наблюдал за ним и судорожно пытался всё обдумать. Брюнет не знал, зачем отказал парню в помощи, он был совершенно не против помочь, тем более когда сам же всё это и устроил. Но внутри вдруг проснулось не понятное ребячество и желание уйти в протест. Однако, парня рядом с ним, видимо, совершенно не смутило такое обстоятельство. Он вёл себя доброжелательно и всем своим видом пытался показать, что не представляет угрозы и не испытывает злости. — Почему вы предлагаете мне свою помощь, когда я отказался помочь вам? — Потому что она тебе нужнее, а мне не сложно помочь. — Он говорил так спокойно и искренне, что брюнету вдруг стало стыдно за своё поведение. Он присел рядом на корточки и принялся тоже фасовать вещи. Заметив это, художник мягко улыбнулся. Собирали в тишине, только Кирилл изредка кидал в чужую сторону заинтересованные взгляды. Повозка приехала минут через тридцать, они как раз успели всё аккуратно сложить и расставить в повозке по своим местам. Художник взял у извозчика аптечку и принялся обрабатывать ранки на ладонях, а после попросил подростка показать ещё и спину. От падения и не только на ней остались шишки и синяки, но крови больше не было, а потому незнакомец успокоился и принялся складывать принадлежности обратно в чемоданчик. — Спасибо, — буркнул Кирилл, смущённо опуская глаза. Долгожданная забота, смогла преодолеть даже самую могучую стену из недоверия и агрессии внутри. — Пожалуйста, — парень мягко улыбнулся собеседнику. — Впредь, будь осторожен. — Он уже направился было к извозчику, но брюнет его окрикнул. — Как вас зовут? — Кирилл не был уверен, что ему ответят. Сегодня он бы сам не захотел с собой знакомиться, но… — Даниил. Для друзей можно Даня. И можно на ты. В груди как-то неожиданно потеплело, затрепыхалось волнительно и ново. На улице, кажется, стало ещё жарче. — Кирилл. Так и познакомились два деятеля искусства, но кто бы мог подумать, что той неловкой встречей всё не закончится и простое влечение перерастёт в симпатию со стороны брюнета. Кирилл вовсе не надеялся ещё хоть раз увидеть Даню, если бы образ художника не въелся в подкорку мозга. Думать о чём-то ещё долго не получалось. Мысли всё равно возвращались к карим глазам, к русым волосам, к длинным осторожным пальцам, бережно обрабатывающим ранки на ладонях. Кирилл старательно пытался понять, почему шатен поступил именно так? Почему не разгневался и даже не прогнал его? И неизбежно терзал себя желанием увидеть парня снова и узнать, что на самом деле представляет из себя данный субъект. Так прошло около полумесяца. Кирилл тогда ещё не знал, а Даня уже успел вернуться из поездки и продолжить обучение. Всё это время брюнет мучился от неоднозначных воспоминаний взглядов и касаний, а потому не мог уже жить как прежде. Его тянуло на ту стоянку, к тому человеку, который впервые за долгое время оказался к нему неравнодушен, и в душе трепыхалась пресловутая вера на то, что и для него не всё ещё потеряно. Кроме того, новый знакомый, казалось, не испытывал к нему неприязни, а потому долго такой разлуки Кир не вынес и приплёлся в один прекрасный день после занятий к злосчастной академии. Куда идти и чего ждать от второй встречи, подросток не знал и не придумав ничего лучше, он просто уселся на ступенях учебного учреждения и принялся высматривать Его, в сердцах надеясь, что всё не безнадежно. И действительно, ничего страшного тогда не произошло. Даня спокойно воспринял его очередное внезапное появление и даже поинтересовался самочувствием подростка, что было неописуемо приятно. Это позже Кирилл обнаглел ровно на столько, чтобы спокойно перемещаться по академии и кормиться в чужой столовой, не мучаясь при этом совестью. Тогда же он и вызубрил расписание Дани наизусть и теперь точно знал, в какой аудитории находился художник в любой момент времени и в какие дни у него бывали дополнительные занятия. Мыслей о том, почему он вообще вдруг потянулся к парню на удивление не возникало. Угрызений совести, глубоких моральных изысканий тоже и духу не было. Кирилл доверился судьбе и решил действовать по обстоятельствам, вдруг из этого что и выйдет. Вообще, брюнета никогда не интересовали парни. Он учился среди одних парней и прекрасно знал, как те пахли после каждой тренировки, а иногда и до, как чужды им были манеры, как «лестно» те отзывались об отношениях и о девушках и как далёк зачастую их уровень интеллекта от интересного в общении. Даня был вообще не такой. От него потрясающе пахло мужским терпким парфюмом. Он был очень чистоплотный и его одежда всегда выглядела идеально. То, как обходительно он вёл себя со всеми, и особенно, с девушками, очень скоро стало причиной для ревности. А его уровень образования заставлял Кирилла восхищаться и желать быть таким же, как он. Почти сразу Кирилл узнал и о лучшем друге Дани, Витале, и сперва даже немного приревновал, видя, как эти двое общаются, но потом оказалось, что тот отличный парень, очень добрый, простой и трудолюбивый. Они с Кириллом хорошо поладили и при всей Даниной опеке студенты всё же были просто друзьями. Скоро стало понятно, что не только одному Кириллу Даня был по нраву. Этого парня любила вся академия изящных искусств и нисколько того не скрывала, приобщая Даню ко всевозможным внеклассным мероприятиям. Преподаватели шли ему на встречу, когда бы он того не захотел, парни в группе уважали и считали авторитетом, а девушки души в нём не чаяли, напрашиваясь на неформальное общение. Дане ничего не стояло найти себе модель для портрета или девушку на одну ночь, а иногда это была одна и тажа особа, когда хватало свободного времени. Но простого факта, что на шею состоятельного художника охотно вешались особи женского пола было достаточно для беспокойства. Кириллу было ужасно больно осознавать свой статус в глазах Дани, но надежду в него вселяло то, что парень не стремился к отношениям, по крайней мере так казалось со стороны. Однажды шатен мельком упомянул, что не довелось ещё повстречать подходящего человека, и теперь Кирилл ужасно боялся, что произойти это может в любой момент. Но на самом деле бабником Даня тоже не был. Ему больше нравилось проводить время с девушкой, нежели спать. Он любил ходить на свидания, читать стихи и, только если особа была интересна и сознательна, могло дойти до постели. Подцепить что-нибудь тоже желания не было. А вот у Кирилла не было желания видеть Даню с девицами, поэтому он был готов бегать к академии по нескольку раз на дню, только бы уменьшить шанс того, что у парня завяжется с кем-то в коридоре очередная светская беседа. Он будет болтать о чём угодно, только бы Даня провёл ещё одну перемену с ним и с Виталей, а не помогая какой-нибудь немощной однокурснице с уборкой аудитории после пар. Кирилл очень хотел ему признаться, открыть свои чувства и попробовать перестать быть Дане просто другом, добиться чего-то большего, но он страшно боялся быть отвергнутым. Кроме того, его ужасала сама мысль о том, что он может потерять теперь ещё и друга. Слишком долго Кирилл искал такой искренней связи, чтобы так просто от неё отказаться в любой момент. Художник никогда не давал ему повода усомниться в своей ориентации, да и самого Кирилла интересовали всегда только девушки. Они и сейчас были безумно привлекательны, но с недавних пор приоритеты в голове подростка резко поменялись. Пусть лучше будет так. Пусть лучше Кирилл сможет наслаждаться едва уловимым запахом терпкого парфюма, очаровательной полуулыбкой и неформальным общением, только бы не ненавидел.

***

Ватиканский чиновник сидел за своим широким столом из тёмного дерева, откинувшись на спинку кресла и скучающим взглядом наблюдал за распинающимся перед ним архитектором. — Я решил на первый план вынести колонны и сделать акцент на треугольный фронтон, в котором обязательно будет ниша, и её мы распишем фресками под одну из библейских сцен молитвы. — Виталя, склонившись над проектом и уперев руки в стол, увлечённо водил пушистым кончиком пера по проекту, указывая им на части фасада, о которых говорил, чтобы не размазать чёткие полосы пальцами. — Колонны на первом плане перекроют всю красоту фасада. Даже я это знаю. Никто так не строит, — чиновник слушал в пол уха, не особо вникая в глубинные описания от фанатичного архитектора. Его больше волновало общее впечатление. Очередная задумка казалась совершенно не впечатляющей на практике, а эти бестолковые собеседования уже начинали утомлять. — Это наши так не строят. Так проектировали храмы архитекторы в древней Греции, потому что знали толк в архитектуре. Величественные колонны на первом плане, сделают постройку внушительней и оригинальней. В особенности, для нашего времени, — Виталя едва зубами не скрипел, от безысходности ситуации. До сдачи финальной версии проекта оставалось чуть больше недели, а они ещё даже с эскизом фасада не определились. О детализации, проекциях и расчётах вообще и речи не шло. Подвести такое огромное количество людей, с которыми ему предстояло работать, было просто не допустимо для архитектора, а чиновника всё не устраивали его творения. Виталя совершенно вымотался и по учёбе скатился. Преподаватели глаза закрывали на его отставания на уроках и незначительные косяки в работах, лучший ученик всё же. Пользуется доверием и уважением педагогического состава. Приходилось обманывать, что приболел и испытывает недомогание, обещал исправиться, но и их терпения не хватит на долго. Эванжелина обратила внимание, что он неразговорчивый, вялый и задумчивый, допоздна копошится у себя в комнате и ложится под утро. Позавчера даже суп забыл посолить, хотя Виталя всю жизнь готовил и справлялся всегда хорошо с этой задачей. Женщине он сказал, что много задают и гоняют студентов перед практикой, но она словно насквозь его видела и скорее сделала вид, чем в действительности поверила. — Я против колонн на первом плане, — чиновник был непреклонен. — Фасад должно быть видно. — Хозяин — барин. — Ладно. — Виталя сдался, понимая, что спорить бесполезно. — Я понял. — Со сроками Виталя, конечно, пролетел знатно. Вот, что означало заключать договор в спешке и по-неопытности не учесть такой важный момент, как время сдачи собственной работы. Стоило ему только получить на руки пресловутый график работы, он понял, в какие серьёзные неприятности вляпался уже с самого начала. В академии они на один проект по полгода тратили, поэтому можно было работать в комфортном для себя режиме, а работодатель поймал его на том, что весь проект должен быть выполнен за месяц. Нет, конечно, фасад был далеко не самой сложной конструкцией, да и в академии они проектировали объекты попутно обучаясь всем особенностям его строительства. Но одного месяца было критически не достаточно для того, чтобы угодить капризному чиновнику. Академия дала Витале все самые необходимые навыки и знания касающиеся его работы, но с детьми дошкольного возраста она не учила работать! — Может, для вас было бы более привычным, если бы я сделал их встроенными в стены фасада, как в барокко. А остальное так и оставим. Это не долго на самом деле. Могу я проработать такой вариант сейчас? Пао немного растерялся от неожиданности предложения, а потому не сразу среагировал. — Сейчас? Здесь? — Архитектор кивнул, но судя по реакции, усомнился в непринуждённости своего предложения. — Нет. Здесь я посадить вас не могу. — В столе чиновника находилось множество важных документов, которые не должны были попасть в чужие руки, а сидеть здесь с парнем ещё до чёрта времени, никаких сил не хватит. — Мне часа четыре, максимум пять понадобится, — Виталя смотрел в тёмные глаза явно озадачившегося мужчины и не понимал причины проблемы. Ещё один большой стол находился в столовой, но через пару часов его начнут сервировать к ужину и перед появлением в комнате маленького ребёнка, её обязательно будут убирать рачительные домработницы. Архитектор там будет всем мешать. В доме присутствовал и ещё один большой стол, и находился он в комнате старшего сына семьи, на втором этаже. К тому же там было достаточно тихо и никто не помешает зодчему работать столько времени сколько ему потребуется. Пао едва заметно кивнул, довольный своим умозаключением и поднявшись из-за стола, направился к двери. — Идёмте со мной. Архитектор проследил за ним настороженным взглядом, быстро собрал проект и, покидав свои вещи в рюкзак, направился следом за чиновником прочь из кабинета. На втором этаже Виталя не разу не был. Комнаты здесь так же, как и внизу, удалялись двумя длинными коридорами в правое и левое крыло особняка. Парень понимал, что неприлично озирается по сторонам, но сдержать себя не мог, слишком дорого и роскошно здесь всё выглядело. Стены были выкрашены в золотой и благородно переливались на ослепительном солнце, бьющем в большое окно с витражными стёклами на против лестницы. Потолки были высоченными, и с них свисали люстры наполненные свечами. Широкие перила из тёмного дерева обрамляли спуск с лестницы и элегантно закручивались на концах, а тёплые ковры грели стопы на протяжении всего их пути. Интересно, сколько стояло содержать такие длинные ковры в чистоте? Экскурсия по дому прекратилась так же внезапно, как и началась. В какой-то момент глава дома беспрепятственно вошёл в одну из комнат, за множеством дверей и сразу направился к столу. Виталя нерешительно проследовал за ним, попутно осматривая помещение. Здесь обстановка была чуть поспокойнее и потеплее. Витале она понравилась куда больше. Чья это комната? Чиновник тем временем, узрев беспорядок на столе, разгневанно склонился над ним и начал собирать тетради, учебники, исписанные листы бумаги, карандаши разных цветов. Виталя такие никогда не видел, они были похожи на те угольные карандаши, которые он всегда покупал, но разноцветные и обёрнутые тонкой бумагой. Должно быть, они являлись настолько дорогими, что даже увидеть такие на простом торговом прилавке невозможно. Мужчина что-то зло бормотал себе под нос, обещая ещё устроить за это выволочку одному грязнуле, а внимание Витали тем временем привлекла узкая, вытянутая тетрадь, чья обложка пестрила причудливыми нотами и покоилась на краю стола, ближе всего к зодчему. Архитектор нерешительно поднял тетрадь, пока чиновник не сгрёб её в одну кучу, чтобы рассмотреть получше. Через пару минут стол стал совсем свободен и был готов к работе за ним, а Виталя едва успел спрятать тетрадь за проектом, когда чиновник снова обратился к нему. — Можете работать сколько потребуется времени. Я вас не тороплю. Если пожелаете, спуститься к ужину. Вас позовут. Виталя коротко кивнул и проследил взглядом удаляющуюся спину заказчика. Через мгновение дверь за спиной негромко закрылась. Парень не знал, зачем спрятал неизвестную тетрадь от глаз хозяина дома. Просто внезапно это показалось чем-то важным, чем-то сокровенным, чего нельзя было видеть каждому. Он открыл тетрадь очень аккуратно, по-другому словно и не могло быть, такой хрупкой она казалась в его руках, и убедился в своей правоте. Это была нотная грамота. Виталя, конечно, совсем ничего в нотах не понимал, но это не отнимало интереса, а даже наоборот. Музыку парень любил и считал хороший слух определённо достоинством человека. Он немного полистал тетрадь, после чего отложил её в сторону. Виталя неспешно разложил на столе свои вещи, развернул проект и, так как занял тот большую часть места на столе, убрал грамоту под его край, после чего принялся стирать очередное своё детище. Пао как вышел из комнаты, так и забыл, что оставил архитектора вообще-то в покоях своего старшего сына, настолько незначительной и ненужной казалась эта информация. А потому Лёня, который только что вернулся домой из школы, задержавшись на классном часу в первый день учёбы, совершенно ничего не подозревал, когда миновал ступени одну за другой, направляясь к себе в комнату. На душе было относительно тепло и приятно. Начался новый и наконец последний год мучений в этой отвратительной школе, где дети богатеньких родителей были слишком заносчивы для того, чтобы он мог хоть с кем-то дружить, а потом он забудет этот этап своей жизни, как страшный сон. Нет, конечно, он общался с несколькими своими сверстниками, но все они взаимодействовали с ним только потому, что он был сыном ватиканского чиновника. Даже тут папочкина должность удружила ему, как могла, а сверстники в этом возрасте уже прекрасно понимали, с кем и почему стоит дружбу водить. Одному только Лёне совсем не нужны были такие друзья. Дверь в комнату привычно скрипнула, когда он толкнул её вовнутрь, но двинуться дальше подросток не успел, а просто замер в проёме, шокированно рассматривая представшую перед ним картину. Незнакомец спокойно сидел за его столом, в руках он держал угольный карандаш и такими же удивлёнными глазами взирал на юношу. Негодование довольно быстро переросло в агрессию, когда Лёня в очередной раз столкнулся с незваным гостем на своей территории. Внутри всё клокотало от чувства несправедливости по отношению к себе любимому и от непонимания ситуации. Что позволяет себе этот человек и почему вообще он находился в Лёниной комнате? Это было уже слишком! Это уже посягательство на его личное пространство! Но тут внезапно Лёню словно молнией поразило. Его нотная грамота. Он оставил её на столе! Подросток быстро приблизился к нему и под пристальным вниманием зелёных глаз принялся рыскать по столу взглядом. Его вещи оказались неаккуратно собраны и утрамбованы в одну кучу в самом углу стола, но тонкой жёлтенькой тетради среди них не было. На лице юноши отражался страх, и Виталя поняв, что подросток что-то ищет, вовремя сообразил достать из-под проекта тетрадь и протянуть её шатену. Изумление снова отобразилось на чужом молодом лице, и он, выхватив грамоту, отошёл на два шага назад, восстанавливая между ними безопасное расстояние. Виталю неожиданно резко потянуло к нему, словно юноша зацепил прямо за душу и дёрнул за собой, заставляя её покинуть пределы грудной клетки. Архитектор автоматически поднялся из-за стола и нерешительно едва шагнул навстречу. Лёня тем временем осмотрел тетрадь и убедившись, что та была в порядке поднял на незнакомца решительный взгляд. — Кто вы? — Голос был бархатный, тихий, такой красивый. Виталя нехотя расплылся в улыбке, поддаваясь его долгожданной ласке. — Что вы делаете в моей комнате? Но ему пришлось быстро взять себя в руки и стряхнуть с глаз морок тумана, осознавая суть вопроса. В голосе явно прослеживалось обвинение на его счёт и объективная агрессия вперемешку с обидой. Пожалуй, это было вполне ожидаемо, учитывая, в какой ситуации он внезапно оказался даже для самого себя, но несправедливость всё равно ощущалась до боли остро. На краю сознания темперамент хаотично вкидывал множество оправданий в пользу безоговорочной невиновности, но начать ведь стояло не с этого. Виталя сделал ещё небольшой шаг вперёд и склонился в глубоком поклоне, прижимая правую руку к груди. — Разрешите представиться — Архитектор. Точно так Виталя назвался впервые оказавшись в дверях ватиканского чиновника и счёл благоразумным сперва представиться и его будущему наследнику. Лёня не думал, что сегодня его ещё хоть что-то сможет удивить пуще прежнего, но этот день был полон сюрпризов. Этот парень архитектор? Это звучало, как совершенный абсурд. Архитекторы представляли из себя знать этого общества. Это те высокопоставленные люди, которые могли из ничем не примечательного строительного материала сотворить уникальное произведение искусства, чьим гением будут восхищаться ещё сотню лет, многие поколения после. Это были великие мастера своего дела, просвещённые деятели искусства, с по-настоящему золотыми руками и безграничным талантом. Если говорить о личности архитекторов, то они Лёне представлялись, как худые, статные, строгие мужчины средних лет, а может, и старше, в дорогой одежде, в былых париках и с совершенными манерами. Ну ладно, парики уже были мало актуальны в Италии, в особенности, в повседневной жизни, но в общих чертах образ архитектора именно таким воспроизводился в глубине подсознания. Парень же, который не в первый раз уже претендовал на Лёнину территорию, уже только этим нарушал все личные границы юноши. Выглядел он едва ли старше самого подростка, да и одет был проще некуда: в белую рубашку и брюки. В параметрах худобы всё сходилось идеально, но до архитектора парень явно не дотягивал. Тем временем Виталя обнаружив, что подросток глубоко потрясён этой новостью, неуверенно выпрямился и заглянул в чужие тёмные глаза. Молчание едва затянулось, зато Лёня отметил, что и ростом парень тоже не мог сравниться с архитектором из его воображения. Незнакомец был выше него от силы на пол головы и не внушал того уважения, которое должен был по статусу. Виталя почувствовал себя неудобно под таким удивлённым взглядом, а потому решил ответить и на второй вопрос юноши. — Я… — Лёня аж вздрогнул от неожиданности. — …не знал, что это ваша комната. — Взгляд собеседника стал более осознанным, а потому Виталя продолжил. — Мне сказали, что я могу здесь поработать над проектом. — Он отступил обратно к столу и дождался, когда подросток приблизится к нему. Лёня неуверенно заглянул в крупный чертёж, только сейчас в действительности различая, что на нём было изображено. Он увидел фасад здания, центральная часть которого была стёрта и на её месте только появлялись первые наметившиеся нечёткие линии. Так выходит этот парень и впрямь был архитектором. При всей его молодости и различиях, незнакомец представлял из себя очень уважаемого человека, на чей счёт Лёня, очевидно, поспешил с выводами. Но даже при таком субъективном мышлении, Лёня твёрдо понимал, что должного опыта у зодчего просто не могло быть в силу возраста. Его отец что, окончательно спятил? Пока подросток недоумённо пялился в проект и пытался осознать реальность происходящего, Виталя испытывал необходимость вернуться к работе. — Если вы не против, конечно? — Он не знал, что ещё должен сказать или сделать, а потому решил предоставить право решать свою судьбу незрелому юноше. Лёня поднял на него взгляд и сглотнул ком в горле. — Конечно, вы можете остаться здесь. Просто это было немного неожиданно. — Подросток смутился, опуская глаза, что зодчего очень умилило. — Спасибо. Это не займёт много времени. — Сколько потребуется. Лёня заметно смягчился за этот разговор, и атмосфера в комнате ощутимо потеплела. Он прошёл к кровати и, расположившись у изголовья, решил продолжить читать книгу. Виталя тем временем вернулся к работе над чертежом и постарался абстрагироваться от неожиданного знакомства. Лёня старался не издавать не звука, чтобы не мешать архитектору. На какое-то время у него это и впрямь получилось, пока от неудобной позы не затекли ноги и не заныла поясница, с чтением пришлось повременить. Сосредоточиться над книгой не получалось совершенно, смысл текста то и дело ускользал, а голова думала совсем не о главном герое, из-за чего многие предложения приходилось перечитывать по несколько раз. Хотелось посмотреть, как он работает, что делает, задать интересующие вопросы, но это было недозволительной наглостью. Переодеть уличную одежду на домашнюю возможности тоже не было, и при одной мысли об этом щёки немедля начинали полыхать, а сердце биться неистово, совсем как в момент их первой встречи. Сменить насущное положение на более удобное он тоже не мог. В присутствии посторонних в кроватке не поваляешься, статус не позволял. Мать вообще убила бы его, увидь в постели в уличной одежде, даже на покрывале. Взгляд к нему так и льнул. Лёня сам не заметил, как увлёкся разглядыванием парня, а книга снова оказалась не удел. Поток мыслей в голове доходил до абсурда, и его совсем ничего не сдерживало. Время пролетело довольно быстро и незаметно, очнулся подросток тогда, когда в дверь тихонько постучали. — Войдите, — отозвался Лёня и в комнату заглянул их дворецкий. — Ужин готов, сеньор, — он также обратился и к архитектору, которого хозяин ждал внизу. — Спасибо. Сейчас спущусь, — Лёня ответил по привычке и поздно спохватился, а дворецкий уже тихо удалился. — Вы идёте ужинать? — Юноша нерешительно обратился к архитектору, боясь помешать его работе. В гробовой тишине комнаты собственный голос показался не позволительно громким, а неловкость, которая всё ещё неуловимо присутствовала между ними, не позволяла сбросить напряжение. Архитектор только тяжело вздохнул и зарылся в волосы руками. — Думаю, я лучше останусь. Мне нужно ещё время, а я не хочу на долго вас стеснять. Простите. Лёня, который к этому моменту поравнялся с ним, ожидая решения зодчего, услышав эти слова, окинул парня удивлённым взглядом. Архитектор выглядел очень уставшим и подросток, решив больше не настаивать, оставил его одного в комнате. По дороге вниз Лёня думал о том, что не правильно оставлять человека, которому нужны силы для работы, голодным, и подростку определённо стоило что-то придумать. На входе в столовую, как обычно, крутилась Джульяна, и прежде чем присоединиться к ужину с семьёй, Лёня шепнул ей на ушко свою маленькую просьбу и в характерном жесте приложил указательный палец к губам. Женщина всё поняла правильно и довольно кивнула. В столовой отец незамедлительно спросил о причинах отсутствия с ним архитектора и Лёня честно ответил, что зодчий предпочёл застолью работу, на что глава семьи только закатил глаза и забыл об этом инциденте. Ужин прошёл в стандартном режиме, и всё время Лёня только и ждал, когда он наконец закончится. От сладкого десерта юноше пришлось отказаться, чтобы освободиться быстрее остальных, и, поблагодарив за еду, он первым вылетел из-за стола. В коридоре Лёню уже ждала Джульяна с полным подносом еды, и, выразив признательность женщине, подросток забрал его и направился в свою комнату. Виталя от неожиданности даже не мог найти, что сказать. Инициатива юноши была необыкновенно приятной и такой внезапной от мальчика, который до недавнего времени даже не считал нужным разговаривать с ним. Лёня же не видел в этом ничего особенного и отчасти таким образом хотел отблагодарить архитектора за молчание в тот самый день. — Только это должен быть секрет, — сразу же предупредил подросток, смущённо глядя в благодарные зелёные глаза. — Родители никогда не разрешают нам есть в комнате, — он сидел на краю кровати и наблюдал за парнем, который незамедлительно кивнул. Второй секрет на двоих. Время стремительно шло вперёд. Виталю никто не выгонял, хотя он и откровенно засиделся уже в гостях, но юноша не казался стеснённым и недоволен его присутствием явно не был. В комнате уже начинало потихоньку темнеть, поэтому они вместе зажгли канделябры, что наполнило пространство блаженным полумраком. После ужина Лёню довольно сильно начало клонить в сон. Усталость навалилась совершенно неожиданно и игнорировать её в какой-то момент стало невозможно. Виталя уже заканчивал работу и собирался идти отчитываться перед заказчиком, когда обнаружил, что мальчик уснул, прямо в одежде, поперёк кровати, почти на самом краю. Архитектор так и сел обратно на стул, когда это увидел. Какой же он был красивый. Свет от свечей танцевал игривыми тенями на его бледной коже, а скулы ощутимо выделялись, заостряя тем самым лицо. Растрёпанная чёлка упала на глаза и скрыла с одной стороны длинные ресницы едва заметно дрожащие от тёплого света. Мальчик уснул на боку, заваливаясь на живот и поджав к груди ладони. Казалось, протяни руку и дотронешься до нежной щеки, до острого подбородка, проведёшь пальцами по пухлым губам, но это было невозможно. Это было не твоё и поставит крест на всех твоих надеждах. Юноша был одет совсем не так, каким Виталя увидел его при первой встрече: тёмные бриджи, белые гольфы и светлая рубашка с сиреневыми манжетками и такого же цвета жилетом поверх, но и сейчас подросток выглядел очень гармонично и элегантно. Тот самый знаменательный миг знакомства запомнился Витале именно максимально простым одеянием, которое тем не менее дополняло подростка и украшало изысканнее драгоценностей. Длинные ноги ничего не скрывало, фигура была тонкая и изящная, руки обнажённые, шея вызывающе открытая — это всё позволяло увидеть истинную красоту, юноши. Не таящуюся под бесконечным множеством бесформенной одежды, а демонстрирующую настоящие достоинства человеческого тела. Те самые прелести, наследуемые ребёнком от родителей и передающиеся из поколения в поколения. Природа уже создала нас особенными и несравненно прекрасными, каждого по своему персональному эскизу, и недооценивать её труд означало не уважать себя. Почему наше общество считает эталоном красоты излишества и неправдоподобие? Почему навязывает эти примитивные взгляды простым людям? Благородные дамы утягивают талии в узкие корсеты, парятся в многослойных юбках и мучают свои волосы изощрёнными причёсками и всё это ради того, чтобы один раз выйти в свет. К чему все эти страдания в уже весьма состоятельном обществе? Разве красота не в простоте? Не в естественности, которая у каждого своя такая разная и неповторимая, но определённо гармоничная и притягательная для кого-то больше всего на свете. Зачем нам мир, в котором все мы будем жить по стереотипам и мыслить шаблонами? Вот так же и обстояли дела в архитектуре. Барокко — стиль, характеризующийся своей чрезмерностью, громоздкостью форм и противоестественностью, никогда не позволял увидеть истинную красоту постройки. Бросая в глаза пыль из орнаментов, золота и изобилия деталей, он лишал возможности насладиться формами, симметрией и той гармонией, которая всегда существовала в каждом архитектурном стиле. Этот мир нуждался в чём-то принципиально новом, в том, что позволит, как в красоте человека, узреть обывателю в архитектуре её истинное совершенство. Виталя, словно в беспамятстве, резко развернулся обратно к столу и принялся размашисто стирать с листа свой бесценный труд нескольких последних часов. На сей раз, прежде чем приступить к изображению фасада, он взял линейку и, вымеряя каждый сантиметр, расчертил весь лист ровными, как тетрадь в клетку, симметричными линиями. По спине бежали мурашки, но пальцы двигались уверенно и точно. Не было ни сомнения, ни жалости к своей драгоценной работе, а только наитие, которое он обязан пропустить через сердце и преобразовать в произведение искусства. Мир вокруг перестал существовать, пелена усталости, что застилала всё это время глаза, спала, оставляя после себя только горячую пульсацию по венам. Свечи догорали и он, быстро заменяя их на новые, продолжал работу. За окном давно уже стемнело, в доме наверняка все крепко спали, но парень не следил за временем. Тёмные линии ложились одна на другую так вымеренно и правильно, что было совершенно понятно: в этот раз они являются чем-то большим, чем банальная постройка. Треугольный фронтон крыши шатен решил оставить тем же, что и был на предыдущем проекте, но теперь на нём не было места фрескам, в центральной части он разместил лишь округлое окно в небо. Вместо колонн он уверенно разместил четыре пелястры, а главной достопримечательностью на фасаде предпочёл сделать крупные ниши со статуями, представляющими четыре важнейших достоинства доминиканцев: Благоразумие, Справедливость, Стойкость и Умеренность. Впервые в своём проекте зодчий реализовал все предпочтения и склонности, которые были у него в архитектуре, и теперь их наличие здесь имело сакральный смысл и незримую связь. Он изменил в работе всё, что учился создавать в академии искусств годами, но именно это был единственно верный проект фасада.

***

На горизонте едва пробивались первые лучи рассветного солнца. Новое утро спешили поприветствовать ранние птички своими лучшими музыкальными произведениями, и в тишине спящей по утру улицы их трели разносились далеко и отчётливо. В фамильном особняке сонная прислуга неспешно накрывала на стол, готовясь к полезному завтраку. По главной лестнице в холл спускался глава семьи, ещё заспанный, но морально готовый к новому трудовому дню. С кухни тянуло чем-то вкусным, а в холле его встретил, как всегда одетый с иголочки дворецкий. — Доброе утро, сеньор, — служащий вежливо поклонился своему хозяину. — Доброе утро, Энрико, — мужчина прикрыл рот рукой широко зевая. — Как там наш архитектор? Ушёл наконец? — Да, сеньор, — дворецкий утвердительно кивнул. — Но он оставил кое-что для вас. Служащий ухватил проект, который стоял позади него у стены и, развернув его, продемонстрировал содержимое чиновнику. То, что увидел заказчик повергло, его в шок. Мужчина потерял дар речи, просыпаясь уже окончательно и пытаясь осмыслить реальность происходящего. Он потрясённо взирал на изображение и только хлопал глазами, не веря тому, что они видели. — Ч-что… это? — чиновник не узнал свой собственный голос. — Ещё молодой человек просил вам кое-что передать, — спокойно продекларировал дворецкий, игнорируя чужую реакцию. — Да? И что же? — заказчик недовольно сжал зубы наблюдая, как служащий молча переворачивает проект обратной стороной, а закончив, Пао по новой обомлел от содержимого. — Что?!! На сей раз мужчина не сдерживал эмоции, а от возмущения давление явно подскочило и глаза налились кровью. «Окончательный проект фасада». Лёня открыл глазки, когда за окном уже светало. В комнате он был один, и это совсем немного вызвало разочарование, приправленное одиночеством. Показалось, что разбудил его какой-то шум, но вокруг было угнетающе тихо и отчего-то совсем не так уютно, как вчера вечером. Похоже он сам не заметил, как уснул, и это совсем немного смутило воспитанного подростка, хотя ничего предрассудительного в этом не было ведь время было уже позднее. Юноша приподнялся на постели и тёплое покрывало соскользнуло с его плеча. Подросток встал на ноги и, потирая сонные глаза, приблизился к рабочему столу. То, что он увидел, заставило его внезапно проснуться и забыть обо всех прежних мыслях. Это был он, Лёня. Точнее его чёрно-белый портрет, на простом альбомном листе. Мальчик на рисунке мирно спал, поджав к груди руки, которые едва вместились в изображение. На его лице были хорошо различимы неровные блики от зажёных свечей, скулы заметно выделялись, а растрепавшаяся ото сна чёлка тонкими прядями спадала на сомкнутые веки. Изображение было очень хрупким, аккуратным и невероятно красивым, казалось, что мальчик на нём вот-вот сделает полноценный вдох и откроет глаза, взирая недовольно в ответ на потревожившего его невежу. Лёня потрясённо осел на край кровати, не в состоянии оторваться от своего собственного изображения в руках. Неужели он действительно был так красив? Отец снова что-то орал на первом этаже, но подростку не было до него никакого дела. Всё, что он мог, это только смотреть на свои приоткрытые губы, угловатые плечи и привлекательные черты лица, которые застыли на портрете, словно само время остановило свой ход под рукой мастера. И только вполне реальное сердцебиение оглушительно пульсировало в груди, срываясь на сумасшедший ритм. — Где он?! Куда его увезли?! В академию?! — Пао метался из стороны в сторону, негодуя от чужой наглости и одновременно смелости. Ставить своего заказчика перед фактом, тем более такого влиятельного человека в Италии, не каждый взрослый осмелится, а тут какой-то недоученный архитектор. С ума сойти. — Никуда, сеньор, — дворецкий спокойно наблюдал за хозяином, пока сворачивал многострадальный проект. — В смысле? — Пао резко остановился и уставился на служащего, как на восьмое чудо света. — Молодой человек ушёл пешком, — спокойно пояснил ситуацию дворецкий и протянул проект заказчику, но тот остолбенел от недоумения и не двигался. «Что?!!» Небесную синь медленно окутывало яркое рассветное солнце. Оно лениво выбиралось из-за горизонта, то краснея, точно пламя необузданного пожара, то желтея, словно поле молодых одуванчиков. Ветер ласково перебирал листву не проснувшихся ещё деревьев и сгонял росу с шёлковой глади пригнувшейся за ночь травы. Зелень в ответ пела трелями многочисленных кузнечиков, аккомпанирующих звонким серенадам птиц, и было в этом столько красоты и природной романтики, что невозможно не восхититься. Молодой парень неспешно шёл по тропинке, минуя одну роскошную виллу за другой. Ветер вплетал пальцы в его волосы и трепал его отросшую чёлку, а солнце слепило глаза, поднимаясь из-за горизонта. До учёбы ещё было пару часов времени, а потому он совсем никуда не торопился. В сон, конечно, тянуло невозможно, но всё это было незначительной мелочью по сравнению с теми гармонией и покоем, что окутывали наконец его душу. На улице было немного прохладно, солнце ещё не успело прогреть землю и согнать ночной морок, но внутри пульсировало невероятное тепло и удовлетворение проделанной работой. Парень в очередной раз улыбнулся собственным мыслям и поднял взгляд к небу. В тот день началась новая эпоха в истории архитектуры. Эпоха классицизма.