Когда боги отвернулись

— Антон? Дошёл? Всё там нормально? Как там Арсений Сергеевич? — скороговоркой проговаривает Оксана. — Да что с ним будет-то. В порядке, — бросает Шастун. — Не то чтобы сидит и радуется жизни, но целый и здоровый. — Этого достаточно, — фыркает Оксана. — Иди к нам, — улыбается Ира. — Парни фильм нашли прикольный, может, посмотрим? — Давайте, — намёк на улыбку. — Что за фильм-то? — Детектив какой-то, — кидает Матвиенко. — Чипсы? Пиво? — Кидай всё. А чего-то покрепче «Макса Джека» нету? Откуда он у нас вообще? — Хуй знает откуда. А ты обойдёшься, — отзывается Эд. Антон корчит ему гримасу. Подростки усаживаются на кровать Выграновского, Серёжа ставит ноутбук на тумбочку, приставленную к середине кровати, и начинают смотреть фильм. Ребята шуршат чипсами, кто-то открывает банку пива. Шастуна зажимают посередине, между Матвиенко и Оксаной, и он сидит довольный, радуясь, что о нём так беспокоятся. Но фильм волнует парня мало. Все его мысли заняты сегодняшней ситуацией. Страх, животный страх от поступка Эмира прошёл только недавно, его буквально трясло несколько часов. Кашоков ведь реально мог бы придушить его. И всё. Не было бы Антоши Шастуна. Как сейчас он помнит, что испытал, когда из кабинета выбежал напуганный Арсений Сергеевич. Как учитель отшвырнул Эмира, как со всей силы ударил. Его злость, отчаяние — всё это Антон вряд ли уже когда-то забудет. Но больше всего его напугала реакция собственного организма на агрессивно настроенного Арсения. Как глупо Антон засмотрелся на то, как учитель держал за плечи Кашокова, не давая ему вырваться. Как он хриплым голосом кинул Шастуну что-то вроде: «Звони Добровольскому, живо!». Как уже после трясущийся Арсений обнимал одной рукой застывшего от шока Антона, как они пытались друг друга успокоить. Эти объятия точно не скоро утонут в бесконечном потоке воспоминаний, и Шастун не знает, хорошо это или плохо. С одной стороны — плохо. А с другой — учитель слишком секси. И… что в этом такого? Внизу живота снова теплеет, и Антон морщится. Решив, что подумает об этом позже, парень пытается сосредоточиться на окружающем мире. Но в голове по-прежнему сидит взгляд ярко-голубых глаз, из которых тоннами сочатся беспокойство и неприличная нежность. На улице уже давно стемнело, небольшой ноутбук показывает пустой ночной парк, со всех сторон Антон чувствует тепло чужих тел. Он шуршит чипсами и запивает пивом. И от всего этого нервы постепенно восстанавливаются. От спокойствия. Антон ненавидит потрясения в его жизни. Что-то новое, что-то опасное. Всё, что не входит в обычный перечень его дел на день, всё это он ненавидит. От всего этого руки трясутся, и мозг работает в два раза активнее, без воли Шастуна. Ему привычнее жить в эмоциональной блокировке и дне сурка, без ощущения опасности и сильных эмоций. И сегодняшний день совершенно не входит в его зону комфорта. Количество эмоций, которые он пережил сегодня, совсем не подходит для бесчувственного, коим Антон себя гордо считал. Через какое-то время, когда стрелка часов переваливает за полночь, в дверь стучат. Подростки фильм досмотрели, и в этот момент переговаривались, спать никто не хотел. — Эт я! Спите? — Щербаков? — поднимает брови Шастун. — Да он, — негромко отвечает ему Дима, и, уже громче: — Входи! Лёша Щербаков вваливается в спальню весь взъерошенный, лохматый и с бегающими глазами. — Что случилось? — испуганно проговаривает Оксана. — Кашоков, блять, случился. Чё с ним? Меня не пускают к нему весь день, а я его лучший друг вообще-то! Медсестра охуевшая совсем. — О как, — буркает Серёжа. — Эмир от передоза отлёживается, как мы поняли, — спокойно говорит Антон. — Явно не в лучшем состоянии для посещения, — ехидно добавляет. — А, — выдавил Щербаков. — Поймали его всё-таки… А чё случилось? — Эмир напал на меня сегодня, — без всяких эмоций начинает рассказывать Шастун. — Он… — Что? — вопит Лёша, перебивая. — То блять. Я вышел после литры, а тут он. Прижал к стенке, и начал кричать: «О чём вы с Поповым говорили?». Душить начал, — фыркает. — Попов услышал, вышел и поймал его. Потом Добровольский с Арсением лично, блять, утащили его в медпункт. — Охуеть, — с округлившимися глазами бормочет Щербаков. — Это как он?.. Это он уже тогда под кайфом был? — Ну да. От гнева, может, принял, или как там это происходит у наркоманов. — Да как там у них только не происходит, — отмахивается. — Он давно подсел? — В начале августа, может… Но я хз. — А ты знаешь, где он брал наркотики? — Следователя включил? — шепчет Оксана. На что Шастун показывает ей язык. — В душе не ебу. — А что он принимал? — нахмурившись, спрашивает Дима. — Травку. В последнее время подсел на что-то сильнее, герыч может, я хз. — Ты что, не пытался его остановить? — возмущённо шепчет Оксана. — Я пытался! Но он хер меня послушал. Кивал-кивал, а ночью опять. Сука! — А ты почему другим-то не сказал?.. — растерянно спрашивает Выграновский. — Я думал, все знают! — проговаривает Лёша, на что подростки, как по команде, нахмуриваются. — Что? — Да всем тут похуй, блять. Если ты знал, то надо было сказать! Учителя слепые поголовно, а ученикам почти всем похуй! — процеживает Ира — Ну, сделайте из меня врага народа ещё нахуй, из-за того, что я о друге беспокоился! Ему бы такую головомойку устроили бы! — зло хрипит Щербаков и уходит, громко хлопнув дверью. Выграновский начинает истерически смеяться. — Долбаёб блять! Сам пришёл, сам обиделся, — хохочет. — Почему он к нам пришёл? — вдруг спрашивает Антон — Рефлекс, — фыркает Серёжа. — Как в седьмом классе. — А что было в седьмом? — нахмурился Дима. — Позов! Что с памятью? — наигранно ужасается Оксана. — У нас была большая компашка, а Лёша был маленький, вечно испуганный и, признаться, довольно противный. На словах о большой компашке Антон, незаметно для друзей, утопает в воспоминаниях, стараясь не делать слишком унылое лицо. Влад тоже был там, заводилой среди друзей, постоянно утягивая в свои авантюры именно Шастуна. — А… — медленно протягивает Дима. — И что? На него посмотрели как на идиота. — Постоянно бегал к нам, — с интонацией мамочки проговаривает Ира. — К тебе, к Антону в основном. Считал вас лучшими друзьями. — В любом случае, какая разница? — флегматично заявляет успокоившийся Эдик. — Нам он ничего не сделал, — его перебивает Шастун. — Пусть только попробует, — хмыкает. — Да. И пускай плачется за своим Эмиром, мне лично поебать. Этой ночью никто не спит. Одиннадцатиклассники долго разговаривают, пытаясь избегать недавних событий. Арсений курит, а Паша очень много думает. Было у Добровольского чертовски не хорошее предчувствие, и он пытался понять, откуда, и к чему оно. Мужчина не пришёл ни к какому выводу, выпил кружек шесть кофе, пролистал дела Эмира и всех его друзей по несколько раз и гуглил, что с ним могут сделать из-за не наркомана в школе. Но больше всего его интересовал тот самый, кого он прекрасно знает, человек, который давал Эмиру эту дрянь. Его надо найти. Наутро в столовой вялые друзья медленно пьют горький кофе, не трогая всю остальную еду. Ни каша, ни запеканка никому в горло не лезут. С учительского стола на них изредка посматривает такой же помятый Арсений Сергеевич, который, пытаясь не уснуть, громко и активно разговаривает с рядом сидящей Вероникой Аркадьевной. Директора на завтраке нет. Эд трёт и без того красные глаза. — Пошлите обратно спать, — стонет и утыкается в сложенные руки. Ему не успевают ответить, в столовую заходит Павел Алексеевич, который отвлекает на себя всё внимание школьников. Вид его довольно печальный: помятый серый костюм, неправильно застёгнутая рубашка и пустой взгляд. Мужчина заламывает руки и смотрит в пол. Остановись посередине, он просит тишины и начинает: — Сегодня ночью умер Эмир Кашоков, — неприкрытая дрожь. — Отравился. Уроки отменены. Сегодня приедет полиция, одиннадцатый класс, — посмотрел на столы опешивших подростков, — готовьтесь. В столовой воцаряется гробовая тишина. И учителя, и ученики словно замирают, круглыми глазами уставившись на директора. Падает несколько ложек, разбиваются кружки с горячими напитками, и кто-то из младшеклассниц начинает жалостливо всхлипывать. У Антона сердце в пятки падает. В груди он ощущает невероятную тяжесть, а все разумные мысли улетучиваются, без прав на возвращение. Что происходит? Какого чёрта Эмир умирает вот так? Вернув себе возможность дышать, безэмоциональным взглядом он осматривает помещение. Эд смотрит в окно, не моргая, Оксана утыкается в сложенные руки и плечи её подрагивают от эмоций, Ира, сидящая рядом, обнимает её за плечо и притягивает к себе. Серёжа смотрит в пол, изредка хрустя пальцами, Дима смотрит также вниз, потирая виски и тяжело дыша. Арсений Сергеевич замирает с чашкой кофе в руках и сейчас потерянно осматривается по сторонам. Подросток и учитель встречаются взглядами — у одного в зелёных глазах нельзя прочесть ничего, а у второго — явный страх, и вид у учителя такой, словно тот ребёнок, потерявший маму в супермаркете — до истерики ему также близко, как и Фроловой. Как и половине школы. У Вероники Аркадьевны глаза на мокром месте, она вцепляется в Арсения и прерывисто дышит. Классный руководитель одиннадцатого класса — Эльвира Викторовна — уткнулась в сложенные руки и подрагивала. Свой класс она безумно любит, всех без исключения, Эмира она знала очень хорошо и в последнее время пыталась всеми силами помочь мальчику. Виктор Петрович, тяжело дыша, пытается успокоить Эльвиру, он шепчет ей какой-то успокаивающий бред на ухо. Мужчина прекрасно понимает, что в её возрасте такие потрясения опасны для жизни, с сердцем математика может случиться что угодно. Лёша Щербаков пулей вылетает из столовой, после слов директора. Глаза его наполнены слезами, сам он весь дрожит и не обращает ни на кого внимания. За ним выбегает его друг — Илья Макаров, который явно побоялся оставить Лёшу в одиночестве. Антон не чувствует уже ничего. Новость о смерти подкосила всю школу и совсем скоро, он знает, подкосит и его. Когда нервная система того захочет. Парень уже машинально подавляет лихорадочный страх и сейчас мечтает о пачке выкуренных сигарет и ебануться головой об стену. Заслужил ли Эмир смерти? Шастун не может ответить, что да. Всё же, раньше они были хорошими друзьями. Кашоков был классным парнем и совершенно точно не заслужил ничего подобного. «Был», — добивает в собственных мыслях, больше он не сможет говорить про Кашокова в настоящем времени, только блядский «был». Он не заслужил смерти. Никто не заслуживает смерти в семнадцать лет. Противный голос в голове Шастуна ехидно добавляет, что Кашоков сам выбрал путь наркотиков, неужели он не осознавал, что будет? Чем он отравился? Героином? Почему Добровольский не сказал тогда, что это передоз? Побоялся? А если действительно отравился чем-то другим? Он же в медпункте был. Может, от горя хлебнул чего-то и переборщил? Блять. — Я понимаю, как всем сейчас тяжело, — глухим голосом проговаривает Павел Алексеевич. — Эмир был своим парнем. Умный, интересный. Но все видели, что происходило в последнее время, — замолкает. — Чёрт, я не знаю, к чему я веду. Мне ещё всему миру доказывать, что школа у нас нормальная. Не несите ерунды, когда следователь будет вас спрашивать, — резко заканчивает, разворачивается и уходит. За ним выбегает Арсений, догнав директора у выхода. Мужчины вместе направляются в жилое крыло, к комнатам учителей. За ним медленно встают остальные педагоги. Все испуганные, ничего не понимающие и растерянные. После побега учителей ученики оживают. Кто-то громко плачет, половина уносится из помещения, матерясь и бурча что-то под нос. Повара выбегают из кухни с горячим чаем, с какими-то булками, они разбегаются в разные стороны, кудахча над детьми и пытаясь их успокоить, если уж их учителя об этом не подумали. Эмира знает вся школа. Раньше, он, по словам Антона, «играл в альтруиста», помогая всем подряд. Заплетал косички маленьким девочкам, помогал с уроками, играл с мальчиками в разнообразные игры на телефоне. Одновременно бывал на всех концах школы. При поддержке отличников активно участвовал в олимпиадах, имел кучу грамот. Учителя, как и ученики, его обожали. И лишь немногие знали, что скрывалось за этой активностью и нездоровым желанием угодить всем. Непрекращающаяся боль, которую любезно преподнесли ему мамочка с папочкой. Всю жизнь Кашоков ощущал себя бесполезным. «Не нужнее меня только мусор, и то не факт», — говорил он, когда по ночам хлестал дешёвое пиво. Знают об этом только Щербаков, Макаров, Влад Давыдов, который, по совместительству, бывший Антона, и всё. Немного знает о нём сам Шастун, и Димка Позов. Антон с друзьями направляются в их любимое пристанище — комнату парней. По дороге никто не говорит ни слова, только Оксана изредка всхлипывает и прижимается к Кузнецовой. В комнате всё так же молча они берут по сигарете и закуривают прямо в комнате. Благо, датчик дыма давно вышел из строя. — Это больно, — хрипит Серёжа, выпуская дым. — Я даже и н-не подумал бы никогда. — Блять, он не заслужил смерти! — выкрикивает Эд. — Не заслужил… — Иди сюда, — тоном мамы и заботой в глазах Антон притягивает дрожащего друга к себе в объятия. Выграновский ложится к нему на колени и дрожащими пальцами прикуривает, пока Шастун перебирает его волосы и прижимает к себе. — Как так получилось вообще? — растерянно бормочет Дима. — А вот это мы выясним. Мы всё блять из следователя вытрясем, — твёрдым тоном отзывается Ира, которая всё так же крепко обнимает Оксану. — Эмира это не вернё-ёт, — простонала Фролова. — Тихо-тихо, — пытается успокоить Кузнецова, поглаживая по спине. — Эмир всегда будет у тебя здесь, — она легко поцеловала её волосы, намекая на воспоминания, — и здесь, — незаметный поцелуй около левой груди. — Сердце чуть ниже, — шепчет Оксана Ире, смотря той прямо в глаза. — Извини, — говорит та в ответ и едва ощутимо целует девушку в губы. Фролова улыбается и покрепче прижимается к подруге. — Эх, романтика, — слабо улыбается Антон. Парень понимает, что сейчас не то чтобы самое время, но немного завидует подругам. Притяжение между этими двумя заметно всем. Девушки явно чувствуют что-то глубокое по отношению друг к другу. И Шастун правда порадуется за них, когда они обе окончательно это примут и начнут встречаться. Они будут счастливы друг с другом, ещё счастливее, чем порознь. Он по-доброму завидует тому, что любовь эта взаимна и чертовски глубока. Лжи, лицемерия, постоянной критики в их отношениях не будет. — Похоже, приняли, наконец, — шепчет ему Эд, который уже немного успокоился и сейчас медленно покуривает, смотря на друзей. Антон улыбается и кивает в ответ, ещё раз посмотрев на девушек. В комнату стучит и заходит Павел Алексеевич. Он смотрит на подростков, смотрит на сигареты в их руках и печальные лица. — Приехал следователь. Идите в тридцатый кабинет, ваши одноклассники собираются. И, не курите, пожалуйста, в комнате. Вам же дышать этим потом, — грустно вздыхает и выходит. — Пиздец, — бормочет Оксана. — Ну, пошлите, что ли, — разминая плечи, говорит Ира. Когда друзья подходят к кабинету математики, около двери уже собирается весь класс, вместе с Эльвирой Викторовной и Добровольским, который придерживает её за плечи, в знак поддержки. — Итак, — громко произносит директор. — Заходим по одному. Я буду сидеть там с каждым, так что не волнуйтесь, пожалуйста. Ожидая своей очереди, не шумите и не нападайте на каждого, кто вышел, с расспросами. Тихо и мирно подпирайте стеночку, пожалуйста. Но его наставления и не нужны были. Одиннадцатиклассники всё ещё в шоке, да и не глупы они, чтобы мешать расследованию. Тем более, расследованию о смерти их товарища. — Так, Эльвира Викторовна, давайте вы первая, идём, — заботливо проговаривает Павел Алексеевич, и они заходят в комнату. — Боитесь? — шепчет Оксана. — Я вот что-то да. — Тут нечего бояться, следователь просто спросит тебя об Эмире, хорошо? Ты готова о нём рассказывать? — произносит ей в ответ Кузнецова. — Да, наверное… — Мне тоже что-то стрёмно, — делится Серёжа. — Не знаю, — вздыхает. — Всё будет в порядке! Ира права, нас просто спросят о… нём, — запинается Антон. — Да это-то понятно, — судорожно выдыхает Позов. — Просто оно само, Шаст. Неужели ты не боишься? Шастун поджимает губы и мотает головой. Совсем скоро выходит плачущая Эльвира Викторовна. Женщина невероятно быстро, для её пятидесяти пяти лет, проходит мимо учеников, даже не взглянув на них. Одноклассники смотрят друг на друга. — Ну? Кто самый смелый? Вперёд, — вызывающе говорит Димка Журавлёв. — Я пойду, — глухо отзывается Антон. Осмотревшись, он понимает, что меньше всех боится. Надо показать друзьям, что это не страшно. В кабинете за первой партой второго ряда сидит следователь, мужчина с яркой внешностью и заботливыми глазами. За партой классного руководителя находится Павел Алексеевич, который смотрит на Антона с каким-то… восхищением? — Привет, — улыбается мужчина. — Сергей Вячеславович Лазарев, старший лейтенант. Как тебя зовут? — Шастун Антон Андреевич. Павел Алексеевич протягивает дело Антона Шастуна, чтобы полицейский удостоверился во всём, в чём хочет. Тот пролистывает его, откладывает и поднимает глаза на подростка. — Отлично, привет, Антон. Я уважаю твою смелость, ты первым зашёл. Скажи, давно тут обучаешься? — Э-э, четвертый год. Как школа открылась. — Нравится тебе тут? — Да. Кормят неплохо, учителя адекватные. — А класс твой какой? Хорошие ребята? — Да, все классные. Со всеми поддерживаю хорошие отношения, друзья есть. — А с погибшим Эмиром Кашоковым? Антон запинается. — Нормальные. Раньше дружили близко, со временем отдалились немного. Но не враждовали и всё такое. Ничего не было. — Так, а скажи, пожалуйста, каким был Эмир Кашоков? — Ну… Раньше он был весёлым таким, заводилой, легким на подъём. Помогал всем в школе, со всеми общался. — Раньше, это когда? — Ну, до этого учебного года. До августа, может быть. В августе я был сильно занят своими проблемами и надвигающимся одиннадцатым классом, так что мало обращал внимания на всё вокруг. — А потом что случилось? — Он стал странно себя вести. Ну, начал ржать постоянно, даже жутко, походка была странной, ещё что-то было необычное, но я не помню что, извините. Уже к концу сентября стал походить на тень. На учёбу забил окончательно, с друзьями со своими общался мало, даже в столовой и за партой предпочитал сидеть один. — Ясно. А кто у него друзья? — Самые близкие — Лёша Щербаков, Илья Макаров. Тоже, — кивает на дверь, — там ждут. Раньше близко дружил со мной и моими друзьями, но со временем они отдалились слегка от нас. — Почему? — Не знаю. Ну, точнее, — запинается. — Однажды была ссора у нас крупная, может, из-за неё. Да и повзрослели все, проще по кучкам собираться. — Что за ссора? — Да там не важно. Один из нашей компании некрасиво бросил второ, — запинается, — вторую, и мы все поссорились. Сергей добро усмехается. — Хорошо, — сделал какие-то пометки в блокноте. — Так… Эмир погиб от передоза. Ты знал, что он употреблял? — Да. Слишком очевидно. — Ясно. Как думаешь, он сам мог пойти на очевидное самоубийство? — Наверное. Ну, он мог закинуться, случайно переборщить. Или пытался добиться большего эффекта. Он не самый умный парень, если честно. И вот… результат. — Ты знаешь что-нибудь о том, где он мог брать наркотики? Антон качает головой. — Где угодно. — Понятно. У следствия есть версия, что он не сам принял вещества. Ты знаешь кого-то, кто бы мог это сделать? У Эмира были враги? — Что? Не сам? Чёрт. Нет, я не знаю про врагов. Завистники могли быть, но кто на такое пойдёт из зависти? — Поверь, люди могут и не на такое пойти из самых глупых побуждений, — усмехается полицейский. — Что за завистники? — Ну, конкретно кто — я не знаю, но они точно были. Кашоков был известным в нашей школе, все его любили. — Получается, что не все. — Ну да, — тяжело выдыхает Шастун. — Антон, вчерашний случай, — влез директор. — Что случилось вчера? — интересуется Лазарев. — Ну, я выходил из кабинета Арсения Сергеевича, а этот ненормальный прижал меня к стенке. Спрашивал, что мы обсуждали, почему он слышал своё имя и всё такое. Был в шаге от того, чтобы придушить меня. Попов услышал и спас меня. Так Эмир в медпункт-то и попал. — А Арсений Сергеевич, это?.. — Учитель русского языка и литературы. — Хороший человек? — На что вы намекаете? — нахмурился Шастун. — Классный. И как человек, и как учитель. — Хорошо. Понятно. Как он спас тебя? — Ну… Он оттащил его, случайно ударил. Меня защищал. Если бы не он, я бы тут не сидел, — усмешка. — На Кашокова было страшно смотреть — глаза красные, весь взлохмаченный какой-то, воняет, тяжело дышит. — О, ясно. А о чём вы разговаривали с учителем? Я так понимаю, это было на перемене, и вы были вдвоём? — Как вы это поняли? Ну да. Сначала спрашивал о том, куда хочу поступать, и почему я единственный из класса, кто не определился с экзаменами. А потом мы действительно разговаривали об Эмире, я поделился своими опасениями и всё такое. — А учитель что говорил? — Он был в шоке. Испугался за него сильно. Не переносит зависимых. — Ты знаешь почему? — Нет. Сказал — личное. — Понятно. — Сергей Вячеславович, что принял Эмир? — резко спрашивает Антон. Полицейский выдыхает. — Точно пока не могу сказать. Тело ещё не привезли к эксперту. Но, скорее всего, передоз чем-то типа опиатов. И на лице следы спирта, запах характерный. Убойная смесь, — качает головой. — Спирт? — округляет глаза парень. — Где он его достал? — В медицинском кабинете, — фыркает Лазарев. — Где лежал вчера и всю ночь. — А, точно… — Скажи, Антон, а как ты чувствуешь себя после всей этой ситуации? — Никак. Потом станет плохо, а сейчас пусто, — глухо произносит Шастун. — Понятно, — выдыхает мужчина. — А когда ты последний раз видел Кашокова? — Вчера, часа в два. Когда всё это вчера случилось, и всё. — Супер. Антон, вопросов больше нет, ты свободен. Молодец, — улыбается. — Угу. Спасибо. До свиданья, — хрипит в ответ парень и быстро уходит. Лазарев ему понравился. Ну, насколько может понравиться человек из полиции, который пришёл расследовать смерть одноклассника. Он по-доброму улыбался, глядя на Антона и слушая его ответы. И взгляд его не был похож на взгляд обычных полицейских, невероятно уставших от всего этого дерьма. По-своему взволнованный, добродушный. Ему хочется довериться. — Ну как? — вопросительно изгибает бровь Эд. — Что спрашивал? — хмурится Позов. — Нормально всё? — интересуется Журавлёв. — Да нормально, — кидает ему в ответ Антон. — Ничего там страшного нет! Просто милые вопросики. Не ссыте. Идите кто-нибудь, — громко говорит и идёт к друзьям. — Что он спрашивал? — вновь интересуется Дима. — Ну, как мне в этой школе, моё отношение к Эмиру, были ли у него враги, про вчера спрашивал. Ещё что-то, — пожимает плечами. — Прикольный мужик, добрый. — Ясно. Ну, тогда я пойду, — скороговоркой произносит Эд и мигом скрывается за деревянной дверью. — Я сейчас вернусь, — выпаливает Шастун. — Не ссыте, нормально там всё, — быстро произносит и убегает. Он надеется, что друзья решат, что он унёсся в туалет. Что ж. Антон решает сходить к Арсению Сергеевичу, который сейчас находится непонятно где, и не факт, что один. Эту идею Шастун закидывает в копилку самых ебанутых идей, но попробовать стоит. Ему просто хочется поговорить с Поповым. Это желание скулит в груди, напоминая о себе всё утро. Просто нужно. Парень мигом пробегает фойе школы, пролетает лестницу и кучу коридоров и направляется к жилому этажу учителей. Комната Арсения Сергеевича находится в конце коридора, вот туда-то и идёт Шастун. Подходит к двери и прислушивается, из комнаты не доносится абсолютно никаких звуков. Отсюда следует две вещи: либо Попов спит, потому что в тишине один он сидеть не умеет, либо сейчас не в своей комнате и может быть где угодно. Антон стучит в дверь. В комнате кто-то громко матерится и открывает ему. Парень видит учителя в его любимом бежевом костюме, да вот только костюм изрядно помялся и выглядит непрезентабельно. — Антон? — морщится. — Что случилось? От мужчины пахнет перегаром и за версту несёт отчаянием. Голубые глаза потухли ещё сильнее, а меж бровями залегли морщины. — Арсений Сергеевич, вы как? — с явным беспокойством спрашивает Шастун. — Никак, — тускло отвечает ему учитель. — Что случилось? — уже твёрже спрашивает мужчина, выделяя каждое слово. — Да ничего особенного, я просто… Не знаю, — выдыхает. — Захотел поговорить с вами, вы неважно выглядите. — Спасибо, я знаю, — слабая усмешка. — Ну, проходи, коль не шутишь. — Я тут был совсем недавно, но что-то поменялось, — замечает парень. — Наверно, — пожимает печами. — Бардак, — фыркает. Антон неловко улыбается в ответ. — Как ты вообще? Со всей этой, кхм, ситуацией? — садится на кровать и спрашивает Арсений. И тут Шастун замечает Люка, довольного и мурчащего. Сидит рядом с учителем и тычется носом ему в руку. — Да, — отмахивается. — Ничего не чувствую. — Почему? Тебе его не жалко? — Да нет, почему. Жалко. Только вот, вряд ли бы Эмир обрадовался этой жалости. Он же гордая цаца, — замолкает. — Был. — Может быть, — слабо пожимает плечами. — Мне вот грустно. Ну, сам видишь. Ученик же. Мой. Я тут только два месяца работаю, а уже такая муть. — Да, есть такое… — Мы вчера с Добровольским были у него. Вечером приходили, — внезапно говорит мужчина. — И как? — Никак. Извиняюсь, но он натурально хамил нам и ржал. Сказал, что того, кто ему давал наркотики, мы с ним знаем, представляешь? «Вы все этого человека прекрасно знаете, вот удар-то вам будет», — кривится учитель. — Подонок. Извини. — А с каких пор дилеры раскрывают свою личность простому подростку? — хмурится парень. — Откуда он его знает? — Да я без понятия, — рассеяно выдыхает. — Видимо, начали. Но ведь кто-то её привозит откуда-то или ещё что-то. Господи, голова кругом. — Да… Арсений Сергеевич, не забивайте себе голову этим, пожалуйста. Этих мразей найдут. — Этих? Ты думаешь, их несколько? — ужасается Арсений. Котёнок забирается к нему на колени. — Да, наверняка. Это ж та-акой бизнес. — Господи, — хватается за голову. — Пиздец. А кто найдёт? Полицейские-то тут уже? — Ну да. Меня, вот, опросили уже и отпустили. — И как? — Следователь прикольный. Внушает какое-то доверие, что ли… Не противный и уставший от жизни мужик шестидесяти лет. — Ну, хотя бы так. — Он вами заинтересовался, — добавляет Шастун. — С чего бы? — хмурится. — Из-за вчерашнего, полагаю. Да и сто процентов, потому что вы самый молодой и новый учитель. — Блять, — судорожно выдыхает на грани со стоном. — Это не я, — добавляет. — Ну конечно не вы! На вас никто и не думает, просто с вами, я думаю, он тоже захочет побеседовать. — Ясно, — поджимает губы. — Не волнуйтесь! — резко проговаривает Антон. — Он же вас ни в чём не подозревает. Пусть только попробует! Не переживайте так сильно. — Хах, спасибо, Антош, — искренне улыбается. И вдруг убирает кота со своих коленей, встаёт с кровати, подходит к подростку и обнимает его, притягивая за плечи. Обнимает, и Шастун кожей чувствует всю боль мужчины. Тот так заебался за эти два дня, это видно невооружённым глазом. Арсений прижимается как ребёнок — обнимает за плечи и тычется носом куда-то в шею. Опешивший Антон обнимает его в ответ и выдыхает в макушку учителю. Шастун сжимает руками его пиджак и улыбается, смотря сверху вниз на Арсения. Он не жалеет мужчину, нет. Антон всей душой ненавидит это чувство. Ему бесконечно грустно, что он справляется со всем этим, похоже, один. Как минимум, ни Добровольского, ни Вероники Аркадьевны рядом с ним нет. И похуй, что директор сейчас с его одноклассниками сидит, а химичка наверняка со своими детьми. А Антон есть. Прямо здесь и сейчас. Всеми силами пытается утешить печального Арсения Сергеевича. И у него такое чувство, что эти объятия самые интимные в его жизни. Такие моменты важнее секса и страстных поцелуев, с кем бы они ни были. Попов ему доверяет, если показал себя таким, если обнял и позволил слушать его нервное дыхание. А раньше ты считал, что похуй на всех, кроме друзей, не так ли? Ничего страшного. — Всё будет хорошо. Вы справитесь со всем этим. Арсений судорожно выдыхает и отстраняется. — Извини. Такого больше не повторится, я же взрослый мужик. Учитель, — глаза бегают. Он не знает, что сказать. — Не извиняйтесь, всё в порядке. Я пойду? — Иди… Когда Антон подходит к двери, он чувствует на себе тяжёлый взгляд учителя. Когда аккуратно её открывает и так же тихо закрывает — тоже чувствует. Когда он идёт по коридору, он вспоминает, с каким беспокойством обнимал отчаявшегося педагога, и как тот, без особых на то причин, доверительно прижимался к нему. Понимал ведь, что Шастун не оттолкнёт.