* * *
— Я ничего не знаю, ублюдок, — подросток плюет в лицо мужику и с пустыми глазами смотрит на его перекошенное жирное лицо. — Потому что ты — малолетний придурок, — смахнув пальцем слюну неспеша проговаривает тот. — На будущее, если доживёшь, — не лезь во взрослые дела.* * *
Холодно. Это Арсений ощущает в первую очередь, придя в себя. В голове абсолютное ничего, она словно ватная. Он пытается разлепить глаза, но те поддаются кое-как. Сил нет. Мышцы деревянные, ослабли, разум не может выдать ничего конкретного. А само тело промёрзло до кончиков пальцев и дрожит, уже сколько времени пытаясь согреться. Что произошло? Мужчина распахивает глаза и морщится. В глаза светит холодное солнце, от которого в ноябре толку никакого. От яркого солнца начинает болеть в висках. А вокруг лес. Нескончаемый мрачный лес. Рядом нет никаких намёков на то, был ли тут человек хотя бы раз. Девственно пусто и чисто. Повсюду снег, и, наконец-то, Арсений понимает, какого чёрта у него продрог весь организм. Арс понимает, что валяется на снегу, который выпал толстым слоем за ночь. Спустя пару минут осознаёт, что куртки на нём нет. Той самой любимой чёрной куртки не хватает, и он лежит на блядском снегу в одной лишь розовой толстовке. Она вся промокла, что ожидаемо, грязная и с красными пятнами по всей ткани. Блеск. Попов ставит две сотки, что это кровь. И ещё тысячу сверху, что кровь его. Сколько же он так валяется, как не сдох-то ещё от холода? Арсений чуть приподнимается на локтях, но, не в силах устоять, вновь падает на пригретое место. Если он ещё не помер холодной смертью, значит, лежит тут не всю ночь, иначе шансов никаких. Скорее всего, не больше двух часов. Или даже часа. А какого чёрта он тут лежит вообще? Что вчера было? Какой сегодня день вообще? Дрожащими руками он проводит по лицу. Пальцы онемели, вместе с ним нос и синие губы. Как же учитель русского языка и литературы докатился до такой жизни? Резко пробегает мысль о телефоне, и Арсений начинает шариться в остатках своей одежды. Телефон целый, но севший лежит в кармане толстовки вместе с ключами, картой и наушниками. Не хватает лишь паспорта. Это радует, но даёт ещё большую тему для размышлений, но явно не сейчас. И кому понадобился его паспорт? Блять, придётся же менять его… Внезапно в голове возникает улыбающееся лицо… Антона. Антон Шастун, его ученик, они вчера шли по трассе за сигаретами! Измученное сознание заработало и начало подкидывать отрывки вчерашнего разговора, вперемешку с другими воспоминаниями, в которых фигурирует подросток. Но какого чёрта разум подкидывает именно воспоминания с Антоном, Арс разберётся позже. Его прошибает. Если вчера с ним был Антон, то где он сейчас? Они на пару запили, заблудились и уснули? Где мальчик? Разум вновь подкидывает восстановленное воспоминание. Антон улыбается. — Всё хорошо. Мне уже всё равно, присутствует лишь интерес. — Это хорошо. А вот интерес твой — не очень. Как бы этот интерес не привёл тебя к чему-то… — Ну, не начинайте. Всё будет хорошо, вы мне верите? Я способен осознать, куда реально лучше не влезать. — Разве? — нагло фыркает кто-то сзади и подставляет к шее подростка включённый электрошокер. Хуязве. От шока он сейчас задохнётся. В груди холодеет ещё сильнее, а по дрожащему телу пробегает тонна мурашек. Кто-то посмел трогать Антона! И, видимо, его самого. Ублюдки. Его нужно найти. Он точно где-то здесь, где-то недалеко. Мужчина кое-как встаёт, пытаясь ухватиться за воздух, но в итоге, держась за собственные колени, у него вроде получается ровно стоять. Чуть ли не добегает до ближайшего дерева, хватается за него, фокусирует взгляд и осматривается. Он где-то посреди леса, животных по близости не наблюдается, людей тоже. Но есть кое-что ещё, на снегу отчётливо видны следы от машины. Арс напрягает мозги, всматривается в следы и решает, что оставлены они каким-то джипом, слишком уж широкие. Обидно, что для того, чтобы опознать след от джипа, двадцатичетырёхлетнему мужику понадобилось пять минут. В голову закрадывается идея: вот откуда он в лесу появился. Вот кому спасибо сказать надо. Валялся в отключке он недолго, это однозначно, сам снег выпал тоже не так давно — вчера вечером его не было, и на деревьях он везде белый да пушистый. Скорее всего, джип именно привёз Арсения сюда. Или, может, просто мимо проезжал, но там подумали, что он уже труп. От этой мысли нервы напрягаются что есть силы, и, как ни странно, Попов холодеет ещё сильнее. Думать он больше не может и сейчас просто пробирается сквозь деревья куда-то вперёд, молясь всем известным богам, чтобы нашёл живого Антона. Сколько проходит времени за безрезультатными поисками, Арс не знает. Он просто бредёт, пытаясь параллельно оживить одеревеневшие руки. Идти становится всё тяжелее, с каждой секундой он теряет силы, у него нет не еды, ни воды, и один лишь бог знает, сколько его организм так протянет. Мужчина даже присесть не может, истерзанным разумом понимая, что тогда не встанет. Что его городской, незакалённый, слабый организм просто вновь отключится, и не факт, что ему опять повезёт, и Арсений очнётся. Температура упадёт быстро, и всё. Нет больше Арсюши. В какой-то момент Арсений выходит на озеро. То самое, где осенью они с учениками, Пашей, Вероникой и Витей отдыхали целый день. То самое, где он героически спас котёнка, рискуя своей причёской. Всего собралось на пикник около пятидесяти учеников, что создавало логичный шум. Но это была не та школьная суета с однообразными разговорами, а совсем другая, новая и действительно приятная. И ради этого Арсений готов потерпеть десять вопросов «А как в туалет ходить?» от пятиклассниц. Воспоминания бьют под дых, Попов задыхается. Больно. Тогда было тепло, уютно, Антон рядом и дружеское общение с Вероникой. Его трясёт. Его вновь трясёт от блядских воспоминаний. На глаза накатывают слёзы, но Арсений — умный мальчик, сейчас он подавляет начинавшуюся истерику и, если доживёт, в тепле где-нибудь продолжит. Естественно, в одиночку. Попов проходит ещё несколько метров и замирает. У дерева лежит Антон. Его Антон! В смысле, его ученик. Арс замирает от удивления, тут же отбрасывает воспоминания и несётся по снегу к парню. Стуча зубами, он подбегает к парню и всматривается. Первым делом дрожащими пальцами он проверяет наличие пульса. Живой! Шаст бледный до ужаса, с оттенками синего, и сложно понять — то ли от холода, то ли это гематомы. Ярко-розовые губы посинели, повсюду снежинки. На нём куртка есть, но толку-то от неё? Антон, полусидя, валяется у дерева, словно просто присел и уснул. Арс хмыкает: сам он валялся в снегу практически полностью; счастье, что подростка выкинули так. Или что там произошло вообще… — Антон, Антош… — хлопает одеревеневшими руками по мёрзлым щекам подростка. — Антош, очнись, пожалуйста. Не помогает. От обморожения чувствительность сильно падает. — Антон, Антон, Антон, пожалуйста. Ты же живой, давай, ты сможешь! — отчаянно шепчет Арсений. Он верит в парня, верит, что тот очнётся. Это же Антон Шастун, самый умный, самый классный ученик одиннадцатого класса. Всё он сможет. Сердце Попова разрывается от мысли, что может случиться что-то более страшное. Он хватает парня за плечи, аккуратно трясёт. Безвольное тело повисает у него на руках, но сердце бьётся чуть чаще. Внезапно глаза парня распахиваются, он безэмоционально смотрит на застывшего Арсения и вновь их закрывает. — Эй! Эй, Шаст! Не уходи, прошу тебя. Очнись! Дыхание его становится слабее, и Арс быстро проверяет наличие пульса на сонной артерии, и, в отчаянии, мужчина вдыхает воздух и прижимается к синим губам Антона. Искусственное дыхание, ничего такого. Не хватало ещё, чтобы мальчик отключился навсегда. Он вспоминает: нужно положить человека на спину — восстановление проходимости дыхательный путей и тому подобное. Спасибо урокам обж, неужели эти зубрёшки пригодились? От Шаста воняет сигаретами и грязью, во рту у него привкус крови, и всё холодное. Двигать онемевшими пальцами такую же одеревеневшую нижнюю челюстью, дабы вдохнуть воздух, оказалось тяжелее, чем уставший мозг Арсения подумал изначально. Сделав несколько вдохов, мужчина отстраняется, взволнованно смотря на подростка. И то ли от неожиданного «поцелуя», то ли от быстрого и большого потока воздуха, но Антон резко распахивает глаза и ошеломлённо глядит на Арсения, скрючившегося в позе креветки, пока держал парня. Практически автоматически Шаст тянется в ответ к губам учителя, быстро прижимается, и это, кажется, отрезвляет его ещё сильнее. Арс медленно охуевает. Это что? — Арс-сений Сергеевич? — тихо спрашивает Шастун и приобнимает себя за плечи, отстраняясь от учителя. — Мы где? Что случилось? — говорить ему трудно, чертовски трудно. Каждое слово доставляет дикий дискомфорт горлу и отдаётся болью в лохматой голове. Он после подумает. Обо всём и о реакции Антона в первую очередь. — Да, я, — шепчет Попов. — Мы в лесу. Что произошло — я сам слабо понимаю. Последнее, что помню, как тебя вырубает какой-то мужик. — Боже… Мне холодно, Арсений, мне очень холодно, — со слезами в голосе проговаривает и осматривается. — И страшно. Антон как ребёнок, но учитель умиляться будет позже. Надо выходить из леса, пока они не замёрзли полностью. — Я знаю, малыш, мне тоже. Можешь встать? Нам надо идти, — Арс кое-как встаёт и подаёт ослабевшую руку парню. Тот хватается за неё всеми силами, пытаясь встать, но с первого раза не получается. Сжать губы у Шаста тоже не выходит, поэтому тот просто хватается за руку вновь, напрягает всё, что может напрячь, и поднимается. Ноги его держат слабо — дрожащие, худые и замерзшие, поэтому руку учителя Антон не отпускает и делает первый шаг. — Умничка! — искренне хвалит его Арсений, когда подросток делает несколько шагов. — С-спасибо, — зубы Антона отбивают лезгинку. До Попова доходит, что Шастуну явно хуже. Парня, скорее всего, выкинули раньше, а в такую погоду и несколько минут могут сыграть роковую шутку. Да и организм подростка слабее, всё же возраст Арса тут имеет значение. Оба их тела прокурены, нервы напряжены до предела, а сил становится всё меньше. Кто знает, сколько им надо идти. Сколько они смогут пройти? — Антон, как ты чувствуешь себя? Что болит? — Плечо левое, или пр-редплечье, что это блять, — проводит рукой от ключиц до локтя. — Это плечо, — чуть улыбается Арсений, дрожащей рукой приобнимая парня. — Предплечье ниж-же. Что ещё болит? — Ну, так в целом у м-меня ощущение, что по мне проехались. Я не знаю, что у меня болит. Всё, — хнычет, придерживаясь за учителя. — Хорошо. Всё хорошо. Мы выберемся отсюда. — Угу, — буркает. И они идут, придерживаясь друг за друга и стараясь не проваливаться в мягкий снег. «Поцелуй» они не обсуждали, и Арс обязательно подумает позже, почему ему понравилось. К тому же, Арсению кажется невероятным везением тот факт, что они не встретили ни одного зверя. Но сколько они уже идут, и сколько Арс шёл, ища Антона, он не знает. Очень сложно ориентироваться во времени, пребывая в диком стрессе и не таком диком, но ощутимом обморожении. Параллельно надо перебарывать желание упасть в снег и уснуть, закрыв глаза навсегда. Слабая психика мужчины уже дошла до нытья (или из него и не выходила?) и сейчас пытается успокоить Арса такими вот методами. Ничего у неё не выйдет. Помимо психики у Арсения есть мозги и подросток рядом. И Попов всё еще является его учителем, и всё ещё несёт ответственность за него, пускай они и за пределами школы. Он ни за что не бросит Антона. — Меня били, — внезапно проговаривает Шаст. — Я помню какого-то бугая, который пинал меня, и урода в маске, он что-то спрашивал. Р-резко в памяти всплыло. — О боже, — шокировано шепчет атеист Арсений и сильнее прижимает к себе парня. — Это так ужасно, я не знаю, что и сказать. Но меня тоже, я очень-очень слабо помню, но помню д-дурацкие вопросы, мол, «что я знаю» и всё такое. Это так тупо. Что я мог знать из того, что понадобилось им? У меня даже догадок нет. — Да, меня тоже спрашивали. В голове что-то вертится насчёт этого, какие-то догадки, но сейчас я думать не могу. Мой разум прост-то не способен на это, — он говорит медленно, прожёвывая и обдумывая смысл каждого слова, сомневаясь в своём здравомыслии. И его сомнения абсолютно логичны, Арсений замечает за собой то же самое. — Долго нам ещё идти? — через несколько минут наивно спрашивает Антон. — Антош, я не знаю. Кто знает, где нас выкинули, и куда мы вообще идём. Если честно, я даже не уверен, что это тот лес, что был справа от тр-рассы рядом со школой. Но очень надеюсь на это. — М, — протягивает парень. — Классно. — Всё будет хорошо, — заверяет Арс. Он в это верит, он верит, что сможет их вывести. Ну, или, на крайний случай, есть судьба, удача в жизни. Им должно повезти, обязательно. И мужчине надо уверить в этом Шаста. — Да. Я буду бороться за свою жизнь, я ценю её. Я верю вам, — абсолютно искренне говорит ему подросток. — Умница! — в груди Арсения разливается тепло, как ни парадоксально, после таких слов от Антона. Тепло со смесью гордости, ибо не часто встретишь подростка, который себя и свою жизнь ценит. И мужчина верит ему, безоговорочно верит. С этим парнем что-то странное. Не верил он раньше каждому знакомому. Не разливалось тепло в груди не от алкоголя очень давно. И это очень-очень плохо. Все нахальные мысли о привязанности и, не дай бог, любви Арс отгоняет прочь. Антону шестнадцать, и он его ученик, никакого права испытывать к нему чувства у учителя нет. Через какое-то время, пару случайных падений в снег и несколько перекинутых фраз о ситуации Арсений слышит машину. Слышит, как проезжает машина, и его глаза округляются. — Антон, — восторженно шепчет, — слышишь? Шаст прислушивается и поднимает уголки синих губ. — Да, да я слышу. Это же трасса. Вперёд! — выпрямил спину и потянул за собой учителя. Надежда выйти на людей такая огромная, это машина дала невероятную мотивацию идти вперёд, и мысли о «всё будет хорошо» стали ещё чуточку реальнее. Если они выйдут на дорогу, они спасены. Пробираясь сквозь деревья и снег, стуча зубами и не почти не чувствуя конечностей, Арсений улыбается. У них почти получилось! Надо подбадривать себя, всё будет хорошо! Через пару минут мужчина присматривается и видит… трассу! Они смогли! — Антон, — восторженно поворачивается к нему и шепчет, — трасса. Мы дошли. Мы смогли, солнышко, смогли! Шаст не обращает внимание на случайно кинутое обращение от учителя, лишь улыбается в ответ и пытается ускорить шаг, что сделать он не может, из-за снега. Сама дорога находится выше, чем лес, и приходится забираться по небольшому склону. Из-за отсутствия варежек это делать чуть сложнее, но пальцы и так онемевшие, может ли снег сделать им ещё хуже? Цепляясь пальцами за выпирающие камни и сам асфальт, у счастливых Арса и Антона получилось выйти на трассу. Это такое облегчение, Попову даже показалось, что теплее чуть стало, хотя, конечно, это не так. — Куда нам? — растерянно осматриваясь, спрашивает Шастун. — Я не знаю. Пошли… направо? Тут, мне кажется, угадать и нельзя. Нам бы просто людей найти. — Да. Я не знаю, как у вас, но я ещё чуть-чуть и рискую отключиться. — Держись, пожалуйста. Мы найдём людей. Да и я себя так же ощущаю. По дороге ходить гораздо проще, нежели вытаптывать дорогу по снегу в лесу. Идут они так же, придерживая друг друга за плечи, постукивая зубами и с надеждой в лучшее. До надежды пришлось идти недолго. Сколько, Арсений не знает и боится предполагать, ибо не уверен в своей разумности на данный момент. Огромная вероятность, что пять минут покажутся часом, и наоборот. Через какое-то время ученик с учителем выходят на небольшой продуктовый магазин. Арс узнаёт его. Это тот самый магазин, где они были недавно с Антоном, покупали сигареты. Сам он вроде купил что-то ещё, но, конечно, ничего этого с собой у него не было. Уже на подходе к магазину глаза сами собой начали закрываться, но ещё не время. Остатками силы воли приходится держать их открытыми и параллельно поддерживать Шастуна, чей организм также грозится отключиться. — Ещ-щё чуть-чуть… — шепчет подросток. — Это магазин, я помню его. Я… помню. — Антош, ещё чуть-чуть, ты прав. Ты сможешь, давай держись, я не унесу тебя, пожалуйста! — вновь сжимает плечо Антона и тянет за собой. И Арс не понимает, откуда из организма он берёт силы. Видимо, остались ещё. Не дойдя буквально метр до входной двери, Шаст начинается заваливаться на учителя, резко закрывая глаза и ослабевая. Были бы силы материться — Арсений бы обматерил всю эту ситуацию, но сил нет, но есть совесть, и надо дотащить его до магазина. Блять, он тоже устал, ему тоже плохо, но почему его-то организм не отключается? Почему этот несчастный метр измученному Попову приходится нести ученика? Этот момент будет ему сниться. Шаст выглядит совсем плохо. Кожа становится чуть ли не мраморного цвета, дыхание редкое, и дрожать он давно перестал. Обморожение перешло в новую стадию. Арс доходит до блядской двери, открывает её с третьей попытки, поправляет Антона, висевшего сбоку, и вваливается в магазин. За кассой подрывается мужчина, чьё лицо Арсений смутно припоминает. — Что случилось? Вы кто? — настороженно, с невероятной тупостью в голове и очевидной осторожностью спрашивает продавец. На последнем издыхании Арс произносит номер Паши, который, слава богу, он знает наизусть, и отключается.* * *
Тепло. Первое, что ощущает Арсений, приходя в сознание, — тепло. Открыть глаза кажется тяжелой проблемой, они слиплись друг с другом, словно их склеили. Голова ощущается липкой ватой, а желудок охуел от пустоты в нём. Во всём теле ощущается расслабленность, и вместе с этим натуральная слабость. Пошевелить ногой или рукой кажется невозможным. И всё же, открыть глаза получается. Спустя пару минут, но получается, ибо Арсу невыносимо интересно, где он, и что с ним. После обморожения-то. Искусственный холодный свет бьёт по глазам, и, присмотревшись, мужчина видит широкую лампу, и в нос ударяет тот самый больничный запах. Посмотрев чуть вниз, он видит белое одеяло, в которое его укутали, а сбоку видны чьи-то ноги. Что? С трудом повернув голову на бок, Арс видит Пашу — друг, сидя на неудобном для его роста стуле, сложив руки на груди, спит, чуть сопя. Это выглядит невероятно мило и трогательно. Сколько он так сидит уже? Старческая его спина скажет ли «спасибо»? — Па-аш, — негромко зовёт его Арсений. Голос у него хриплый, и говорить тяжело, но это скоро пройдёт. Не больно говорить — уже хорошо. Друг резко подрывается на своём стульчике, трёт глаза и улыбка сама собой расползается на его лице, когда он видит, что Попов очнулся. Добровольский встаёт и топает обнимать больного. — Арсю-юха! — радостно бормочет Паша, сжимая Арса в объятиях. — Как же ты меня напугал, сволочь! Я делаю там дела свои важные, и мне звонит блять мужик какой-то. Я приезжаю, а там вы с Антоном валяетесь, продавец бегает, не зная, чем помочь! Оба синие, бледные, у-у-у-у, сука! Я чуть сам обоих не придушил! — Тише, тише, Паш, прости, — улыбается Арсений, пытаясь не задохнуться в крепких объятиях. — Всё же хорошо. — Да! — восклицает. — А теперь рассказывай, что случилось, — мужчина перестаёт сжимать слабое тело Арса в объятиях, чуть отстраняется и садится на край кровати. — Сначала ты мне скажи, друг ты мой сердечный. Где мы сейчас, и где Антон? А и ещё, врачей не надо вызывать? Я же типа очнулся. — Блять точно, — хлопает себя по лбу Паша и выбегает в коридор. Через минуту он возвращается с солидным на вид мужчиной с забавными усиками. — С пробуждением, Арсений. Так, показатели ваши в норме. Как чувствуете себя? — Неплохо. Мне тепло, ничего не болит. Слабость только есть небольшая. А что со мной? — Слабость скоро пройдёт. Вы потеряли сознание и недавно очнулись, это нормально. У вас обморожение второй степени, это не страшно. Но вы были на грани. На восстановление кожного покрова понадобится около двух недель, — безэмоционально произносит врач. — Гематомы на вашем теле сойдут примерно за тот же срок. А, точно. Арсения же били… Чудо, что ничего не сломано. — Хорошо. А Антон? мальчик, с которым я был, что с ним? — тревожно спрашивает Арс. С самого пробуждения Попова волновало именно это: где и в каком состоянии находился Антон. Его Антон, его ученик. Подросток, с которым они прошли хуй-знает-сколько километров по зимнему лесу без должной одежды, экипировки, еды и воды. Арс помнит, как тот отрубился за метр до входной двери в тепло. Помнит его мертвецкий вид и слабое поверхностное дыхание. — Шастун? Жив, спит в соседней палате. У него обморожение третьей степени, вывих левого плеча и многочисленные гематомы по всему телу. И, надо признать, мы с вами успели. Ещё буквально пару минут, и ему пришлось бы ампутировать ноги. Некроз развился, но не до конца. Арсений округляет глаза. Могло быть хуже, это да, но могло бы быть лучше, если бы вчера или позавчера он включил учителя и мозги, и отправил бы ученика в кровать, а не идти за сигаретами с ним. Еблан ты, Арсений. И самый отвратный в мире учитель. Ещё раз, бегло осмотрев приборы и пациента, врач ушёл. — Так, теперь точно рассказывай, как так получилось, — Паша присаживается на кровать и внимательно смотрит на друга. — Ну… Бить будешь? — Куда ещё-то, — хмыкает. — Я пошёл за сигаретами, по дороге за мной увязался Антон, он, как оказалось, тоже пошёл за блоками. Ну, мы и пошли вместе, — медленно, аккуратно разворачивая воспоминания, проговаривает Арс. — Идём обратно, я ему говорю, чтобы не лез, куда не надо, чтобы был осторожным. Он сказал, что способен осознавать, куда лучше не влезать, и тут сзади кто-то вырубает его шокером… Откуда такая точность? — А! Тот, кто был с шокером, он проговорил что-то… Типа «разве?». Нагло так. — О господи, — ошарашенно шепчет Добровольский. — Пиздец. Теперь-то ты понял, что курить вредно? — Вредно, Паш, потакать нуждам подростков. А курить нормально. — И это тоже, безусловно. Он же несовершеннолетний, ну какие ему сигареты. Хотя бы ради приличия. Я обязательно займусь этим. — Займись, да. Блять, мне так страшно… Мне до сих пор страшно, мы же по этому лесу шли, как зомби какие-то. Замёрзшие, безэмоциональные. В какие-то моменты я напрочь терял свою надежду на спасение. Очень сильно хотелось лечь и уснуть нахуй… — Но сейчас всё хорошо, — аккуратно говорит Паша. — А воспоминания, они будут. К сожалению. Если надо, может, психолога найдём. Да хотя бы наш, школьный. И мы все будем рядом. Вся школа. Сигареты я буду ездить тебе покупать, хорошо? Хотя конечно, я буду рад, если бросишь. — После такого бросить мои сигаретки? Не. Но спасибо. За всё это. Правда спасибо, — искренне произносит Арсений. Он тронут. Арс знал, что друг так скажет. Что будет рядом. Но его речь всё равно трогательна и мила. — А какое сегодня число? — вдруг спрашивает. Сколько он так валяется? — Четвёртое, уже прошла половина каникул, — фыркает Добровольский. — Вчера я приехал около пяти вечера, пока приехала скорая, пока доехали, осмотрели. Ты, кстати приходил в сознание, но отвечал односложно и тупо. Потом ты задрых. — А-а-а, — протягивает. — Классно. Не помню ничего из этого. Паша тяжело вздыхает. — А как думаешь, кому понадобилось так поступать со мной и Антоном? — живо интересуется Арсений. Он хочет болтать-болтать-болтать. Скучно. И чертовски интересно всё. — Я, пока ты спал, думал об этом, и единственное, что мне пришло в голову, это Эмир и его наркоторговля. Ну, про твою жизнь я мало что знаю, может, ты и насолил кому-то. Я не знаю, Арс, — растерянно произносит мужчина. — Точно, — осознаёт Попов. — Мы ведь когда шли, за пару минут буквально «до» мы говорили об этом. Я просил его, чтобы он не лез. Ну, я говорил пару минут назад. То есть получается, этот кто-то шёл за нами? Я вдруг осознал. Еба-атюшки… — тараторит Арсений, хватаясь за голову. — Угу. Походу, так, — согласно кивает. — А за что? За что тебя хотели убить эти, — молчит, — даже не знаю кто. Как их назвать-то? Ублюдки. — Без понятия. Я в это вообще не лез. Мне, конечно, интересно. Но как-то похуй. А сейчас эти ублюдки задели меня за живое. Причём, буквально. То ли убить хотели, то ли просто припугнуть. — Е-е-е, — безрадостно тянет Паша. — Заебись. — Антон рассказывал, что они с друзьями говорили на эти темы. Мол, кому понадобилось убивать Эмира, про надпись эту на теле его и всё такое. Может, ребята нарыли что-то? Вряд ли он мне всё рассказал. — А что они могли нарыть? — Не знаю. Но эти шестеро — сильные. Могли что-то. — Это пиздец, — жалобно произносит Добровольский. — Куда они лезут? Я же отвечаю за них… — с отчаянием хватается за голову. — Я поговорю с ним, — обещает Арс. — По-человечески. Не стоит на них орать, они же только больше захотят узнать. — Да. Да, ты прав, Арсюх. Как всегда прав, — выдыхает Паша.