Purple Days c 23 главы

Пурпур закружился вокруг него вихрем фракталов, боль приветствовала его, как старого друга. Хотя сразу стало понятно, что что-то пошло не так. В самой ткани Пурпурного была пробита огромная дыра, зияющая рана, за которой не было ничего, кроме всепоглощающей тьмы. Сильный ветер, казалось, сжег багровый цвет и охладил сломанные кости Джоффри, его разум стал вялым, когда холодные ветры, казалось, содрали кожу с самой его души. Джоффри издал бессловесный, душераздирающий крик, когда пронизывающие его ветры пронеслись сквозь него, его разум потерял концентрацию, когда само его «я» начало рассеиваться. Боль была хуже, чем любая агония, которую Пурпурный мог когда-либо причинить, ибо, какой бы жестокой она ни была, Пурпурный не стремился испарить его в холодных ветрах эфира. Он мог видеть оборванные концы его, своего старого врага, бешено хлопавшие вокруг дыры, как если бы они были всего лишь тряпками, прибитыми к открытому окну. Однако Джоффри уже давно смирился со своей смертностью. Он принял решение, он принял последствия. Он отказался жить как испуганная крыса. Он сказал «нет» мелодии отчаяния. Он решил стоять вместе. Умереть вместе. Это только уместно. Генерал должен умереть вместе со своими людьми. Он подумал с легкой улыбкой, несмотря на мучительную боль. Когда его разум медленно обратился в ничто, Джоффри позволил своему взгляду блуждать в последний раз, оценивая явную замысловатую необъятность, сложность взаимосвязанного танца, который был Пурпурным. Он подумал, что это величайшее произведение искусства, которое он когда-либо видел. Он смотрел на непостижимые узоры векторов и фракталов, тессерактов и трехмерных теней, которые даже самые лихорадочные архимейстеры не могли бы вызвать или, возможно, даже понять, когда холодный ветер заставил его глаза опуститься, а боль утихла. Сейчас почти закончилось… Однако краем глаза он заметил что-то странное… рваные остатки Пурпурного вокруг дыры, скручивающиеся, растущие и сжимающиеся одновременно. Они тянулись как бы в бесконечность на секунду только для того, чтобы вернуться чуть дальше своих исходных позиций. Когда они продвигались сквозь разрывающую полосу тьмы, Джоффри пришел к поразительному выводу. Пурпурный… он восстанавливается. Предательские щупальца Пурпурного снова змеились к нему, некоторые из них были унесены Холодным Ветром, а другие снова достигли его, и слишком знакомая боль вернулась. «Генерал должен умереть вместе со своими людьми…» — думал Джоффри, слабо борясь с их хваткой, до мозга костей, нет, до глубины души он желал, чтобы все это просто закончилось. - «Хороший день для смерти», — прошептал один из солдат рядом с ним прямо перед тем, как колонна врезалась в линию Белых Ходоков. Пурпурный и Холодный Ветер продолжали сражаться за его душу в течение секунды или вечности, прежде чем вся дыра в самой ткани Пурпурного, казалось, мгновенно затянулась, подавляя Холодный Ветер, как только он потерял первоначальный импульс, даваемый сверхъестественным. Вещь, которая изначально приводила его в действие. Джоффри каким-то образом чувствовал ответный удар боли и леденящего душу холода от исправления, толкая его к невероятным скоростям, когда агония становилась невыносимой, а все остальное побелело. Он внезапно оказался в заснеженном склепе, карикатуре на его старую комнату в Красном Замке. Лед, казалось, покрывал все доступные поверхности, и он чувствовал, как его конечности теряют сознание от мгновенного обморожения. Кажется, я попал в ад, где ходячие хранят свои души. Он подумал про себя, смутно не испугавшись перспективы. Я думал, что боль ушла, подумал он, отступив от замерзшей кровати и схватив с ночного столика смехотворно непрактичный богато украшенный кинжал. Легионер никогда не должен оставаться безоружным, подумал он, несколько забавляясь тем, что неудержимо дрожал, а его неверные шаги обжигали от боли при контакте с замерзшим полом. Если леденящая боль была своего рода наказанием в загробной жизни, то его это совершенно не впечатлило. Важнее всего было то, что он не знал, где находится… но он все еще был самим собой. Джоффри. Именно с этой освобождающей мыслью он катил по льду и снегу, крепко сжимая кинжал в левой руке. Полузабытые воспоминания всплыли на передний план его разума, пока он перемещался по все более знакомой планировке своей старой комнаты, каждый шаг был труднее предыдущего, поскольку холод, казалось, высасывал из него саму жизнь. Он немного возился с дверью, прежде чем она внезапно открылась, как будто сама по себе. Он споткнулся еще на полшага, чувствуя себя легким, как перышко, словно еще один шаг унесет его в никуда. — Хороший день, чтобы умереть… — прошептал он с полуулыбкой ослепляющему солнечному свету за открытой дверью. Он рухнул на пол, его силы ускользали, как галька под струей. Свет сказал что-то, унося его прочь, каким-то образом изгоняя холод. — Наблюдатели… звезды… их… бдение… — пробормотал он, снова опустившись на пол. Он сильно моргнул, когда свет, казалось, отступил, постепенно превращаясь в очень знакомый силуэт. — С… Са… Сандор?.. — пробормотал он в замешательстве. Конечно, он тоже здесь. Что можно было сказать тому, кто так сильно потерпел неудачу? Он боролся со смутно похожим на песню языком Семи Королевств, пробуя на вкус слова, которые давно не произносил. — Имхр… мне… жаль… — пробормотал он, надвигающаяся тьма полностью окутала его. -.PD.- - «ВРЕМЯ ОБНОВЛЕНИЯ!!!» - «…которые стоят на страже…» — Их слишком много! - «Мы должны совершить прорыв! Солнечный луч-" - «ВРЕМЯ РАЗРУШЕНИЯ!!!» - «…хозяева своей судьбы…» - «Он любил свою Сивину, вот он…» - «Они прячутся под песком! Возвращайся... - «ВРЕМЯ ЗВЕЗД ВОЗРОЖДЕНИЕ!!!» -.PD.- Джоффри слабо пошевелился, пытаясь сосредоточиться на том, что слева от него. Было… тепло. Он мог слышать, как оно кудахчет, время от времени потрескивая, когда исходящий от него благословенный жар слегка колебался, иногда поднимаясь почти до уровня его щеки, а иногда уменьшаясь. Джоффри с трудом мог выразить словами, насколько комфортно он себя чувствовал. Ближе к концу запасы дров в форте были почти исчерпаны, и у него не было даже рабочей силы, чтобы послать разведчиков за новыми… Это было все, чего жаждал его дух, мир и теплый огонь. Он бы вполне устроился с этими двумя вещами на всю жизнь... Однако любопытство, как всегда, в конце концов взяло над ним верх. Почему я все еще думаю… Я должен уйти сейчас, пыль по ветру… – подумал он, очень смущенный. Понятие загробной жизни любого рода стало несколько странным для Джоффри на протяжении всей его жизни, несмотря на весьма вероятную вероятность того, что он сейчас находился в какой-то жизни. Мысль о том, чтобы испытывать вечность, быть в сознании, словно в нескончаемом пурпурном море… даже в мирном… казалась ужасающей до такой степени, что он сомневался, что его прежнее «я» было бы способно понять. То, что он видел, как ни парадоксально, только сделало это представление еще более странным. Он видел существ за пределами разумения людей. Он изучал необъятность и невероятные масштабы ночного неба… Он видел послания и произведения искусства, оставленные силами, способными мыслить за пределами времени. Он видел вещи, почти чистые концепции непостижимой сложности и силы… Он очень сомневался, что предположения и рассуждения человека могут быть применены к таким вещам так свободно, как это делали жрецы и шаманы на протяжении всей истории. Ожидать, что такие вещи будут соответствовать убеждениям и ожиданиям чего-то такого маленького… И все же, вот он. Где бы здесь ни был… Он слабо пошевелился, борясь с тысячей паутин, которые, казалось, связывали его кости. Ему удалось наклонить голову набок, борясь с грязью, заставившей его закрыть глаза. Наконец, ему удалось открыть их, но он только отшатнулся и тяжело моргнул под светом красивого очага рядом с собой. Внезапный вид веселого пламени заставил его слегка прослезиться, когда поток неописуемых эмоций впился в него. Он медленно моргнул, чувствуя, как безмолвные слезы вяло катятся по его лицу, загипнотизированные красно-оранжевым пламенем. — Принц Джоффри? вдруг сказал кто-то с другой стороны. Джоффри медленно склонил голову на другую сторону того, что, как он теперь понял, было кроватью. Очень мягкая, очень удобная, очень грубая кровать. Рядом с ним стоял Сандор, упираясь острием меча в ножны в землю, как будто этот человек стоял на предсмертном бдении. Он казался настойчивым, когда говорил с кем-то рядом с ним, прежде чем быстро приблизиться к нему. Джоффри попытался заговорить, но все, что у него получилось, — это слегка плаксивый звук, словно сломанная флейта. — Вот, выпей, — сказал Сандор, осторожно давая ему отхлебнуть воды из чашки, которую он взял с маленького столика у кровати. Джоффри пил маленькими глотками, не спеша перед следующим. Он видел слишком много измученных жаждой легионеров, которые в спешке задыхались и брызгали водой на себя. — Сандор, — наконец удалось ему прохрипеть, — ты тоже здесь… — сказал он, чувствуя себя немного более комфортно на своем родном языке после каждого слова. Сандор только приподнял бровь, как он всегда делал, когда был несколько сбит с толку. - «Не волнуйтесь, принц Джоффри, — он съёжился, когда говорил, глядя на слезы на щеках Джоффри, — бабушка сказала, что с вами все будет в порядке…» — быстро сказал он, как будто заранее утешая его, его голос успокаивал, как будто пытаясь чтобы утешить маленького ребенка… и не удалось. Однако Джоффри почти не слышал его, глядя на лицо своего старого компаньона. — Думаю, они и тебя достали… — прошептал он, прежде чем легкая улыбка коснулась его губ. — Я не знаю, где мы, старый друг… но с нами все будет в порядке… пока мы вместе… с нами все будет в порядке… — прошептал он, тяжело моргая, когда услышал далекие шаги, и в комнате стало темно. -.PD.- Место, куда приземлился Джоффри, казалось очень странным. Дикие видения тварей, песчаных бурь и огромных темных океанов часто смешивались с тихим комфортом маленькой теплой комнаты, которую он мог поклясться, что никогда раньше не видел, и ее посетителей. Иногда он задавался вопросом, был ли он все еще на этой замерзшей поляне, переживая заново части своей жизни в последний раз, прежде чем он был твердо схвачен Белыми Ходоками. Тени его прошлых жизней часто посещали его. Сандор почти всегда присутствовал в комнате, его знакомое присутствие успокаивало нервы Джоффри, когда бесконечные фракталы или ухмыляющиеся лица культистов и белых ходоков становились слишком напряженными. Грандмейстер Пицель был еще одним постоянным посетителем его тихого чистилища, хотя старик выглядел немного иначе, чем Джоффри помнил о нем. Его глаза казались более беглыми, как-то более проницательными. Он даже видел Тириона между тенями и светом, но это было лишь мимолетно. Как ни странно, больше всего на него подействовала тень его матери. Она вошла в комнату сразу после того, как в нее вернулся Джоффри, еще мгновение назад отчаянно сражавшийся с призраками и рычащий Шрайков. - "…Мама?" — глухо спросил он, когда она села на стул рядом с кроватью. - «Я здесь, милый», — сказала она, гладя его по волосам с нежной улыбкой, скрывающей бесконечное беспокойство. Горло Джоффри сжалось почти мгновенно, его грудь дико пульсировала, а его глаза то и дело наполнялись слезами. — …Мама, — прошептал он, каким-то образом найдя в себе силы поднять грудь с кровати и обнять ее изо всех сил, беззвучно плача. Несмотря на всю злобу, старые планы и интриги, которые она придумывала из-за того, что чувствовала тысячу лет назад, его мать всегда любила его. Ее тепло, ее успокаивающий шепот, ее руки, крепко обнявшие его дрожащее тело, каким-то образом переносили его в более простые и нежные времена. От нее пахло теплым, беззаботным утром. О временах, когда солнечный свет казался почти золотым, каким-то образом ярче. Несмотря на все ее грехи, мать всегда любила его… И он купался в этой любви, в этом тепле, в котором он так отчаянно нуждался, о котором почти забыл. Даже если она была всего лишь тенью или галлюцинацией, Джоффри лелеял ее всем своим существом в те минуты безвременного покоя. По мере того, как дикие видения и бессвязные воспоминания исчезали, а его силы возвращались, он проводил все больше и больше времени в комнате, медленно приближаясь к невозможному заключению. — …Я… я жив… — пробормотал он, невероятно сбитый с толку. Сандор, стоявший на страже в комнате, казался еще более растерянным. Он оцепенел, когда грандмейстер Пицель проверил его в последний раз, прежде чем объявить, что он в добром здравии, и он, и его мать в сотый раз спросили, знает ли он что-нибудь о том, что произошло. Старый мейстер исследовал его как никогда прежде, часто сверяясь с книгами и свитками и бормоча что-то себе под нос. Это было почти как увидеть другого человека. Джоффри не мог избавиться от неловкого ощущения, охватившего его тело с того момента, как он достаточно пришел в себя, чтобы вспомнить себя. Он чувствовал себя слабым, зверски слабым. Небольшие упражнения, которые он выполнял в комнате чисто рефлекторно, сделали его истощенным и обессиленным, а его тело казалось неуклюжим и маленьким. Страннее всего было привыкать снова видеть двумя глазами. Он часто натыкался на предметы, и иногда у него были проблемы с пониманием глубины объектов на виду. Но физические последствия его возвращения были ничто по сравнению с тем, что он чувствовал на самом деле. Когда его впервые выпустили из комнаты, Джоффри вышел почти в оцепенении, моргая при каждом человеке и предмете. Он знал, он чувствовал, эмоционально, инстинктивно, интеллектуально… Джоффри знал, что его предыдущая жизнь станет для него последней. Он боролся с мыслью о надвигающейся бездне, о масштабах значения небытия, небытия… и смирился с этим. Он нашел в этом смысл. Но все это было убрано. Он каким-то образом вырвался из цепких ледяных рук Белых Ходоков, чтобы снова жить, когда все его друзья и братья умерли, оставлены, превратились в призраков… или их воспоминания и само их существование было стерто и заменено Пурпурном. Каждый раз, когда он переводил дух, он издевался над их жертвой. С каждым ударом сердца он запятнал их веру, их храбрость и отвагу. А теперь все начнется еще раз. Мертвая, отсыревшая тишина вечных метелей. Тихое воскрешение мертвых. Мелодия отчаяния. Падение человека. Долгая ночь. И даже смерть не избавит его от ужасающего зрелища… только жуткие объятия Белых Ходоков, во всяком случае, спасут. Эта концепция была достаточно мощной, чтобы свести с ума людей куда более крепких, чем он, или, по крайней мере, он так думал. Тем не менее, несмотря на то, что Джоффри нравилась мысль о возвращении в эту блаженно-неосознанную кататонию давно минувших лет, он знал, что это не принесет реальной пользы… упрямство и инерционная рутина, если не больше. Странность его часов бодрствования подчеркивалась его окружением. Красный замок казался одновременно и новым, и старым местом. Его захлестнуло постоянное чувство дежавю, когда он пересекал коридоры и комнаты, кухни и сторожевые вышки. Планировка дома его детства осталась неизменной, но в сознании Джоффри это место было смутным, сверхъестественным ощущением нереальности. Когда в Красный Замок вернулась рутина повседневной жизни, когда группы мейстеров и охранников постепенно перестали осматривать его комнату, а сплетни слуг постепенно перешли от странного происшествия к последней ссоре между Робертом и его матерью, Джоффри внезапно обнаружил, что насильно вставлен в свою прежнюю жизнь. Это было похоже на какую-то извращенную игру со сценарием, который был одновременно странным и непонятным… и к тому же полузабытым. -.PD.- - Неужели наша еда была такой… извращенной и неудобной? — думал Джоффри, машинально съедая еду на тарелке, быстро и эффективно пережевывая все остатки еды. — Рад видеть, что к тебе вернулся аппетит, мальчик, — сказал Роберт, ерзая на своем большом стуле, словно пытаясь найти более удобное положение. Как именно я разговаривал с ним..? — спрашивал себя Джоффри в небольшой панике, когда он на мгновение проверил и обнаружил, что понятия не имеет. Ваша милость? Нет... Отец? Он оставил вилку рядом с серебряной тарелкой и посмотрел ему в глаза. В конце концов, он был сюзереном семи королевств, и должно было быть хоть немного уважения. — Да, отец, — сказал он, кивнув ему. Вот, коротко, но достаточно хорошо. Подумал он, ища, с чем бы выпить. Однако Роберт смотрел на него очень странно. Может, все-таки это была Ваша Светлость… Джоффри мысленно пожал плечами и потянулся, чтобы взять правой рукой кувшин с апельсиновой водой. Вместо того, чтобы схватить его, он неуклюже шлепнул его о бок, проливая воду на свою и Мирцеллу часть стола, когда капли прыгали по воздуху благодаря удару. — Ах, блин! — выругался он, вставая, пытаясь увернуться от пролитой жидкости, пока она не попала на его одежду. Его проклятая рука была слишком короткой, и двигать пальцами правой руки было все равно, что двигать связку кирпичей. Он кивнул ближайшему слуге, который бросился к столу с куском ткани, сделал шаг в сторону и, взяв его из ее странно сжатых рук с небольшим «спасибо», повернулся обратно к столу. Он почистил некоторые части стола, которые были ближе всего к нему, прежде чем заметил окаменевшую фигуру Мирцеллы рядом с ним, почти полностью неподвижную, хотя большая часть ее платья была пропитана водой. - «О блин… прости, Мирцелла», — извинился он, встав на колени рядом с ней и вытер несколько капель, которые попали на ее лицо. Джоффри сразу же понял, что Мирцелла напугана. Ее руки, казалось, почти дрожали, когда он набрал немного воды куском ткани, а трое других слуг убирали беспорядок на столе. По какой-то причине она была очень напугана, но старалась держаться храбро. Это напомнило ему о горстке осиротевших девочек, оставшихся в Форте Рассвета, о храбрых маленьких созданиях, которым некуда идти, напуганных почти до потери сознания, но полных решимости помочь защитить свой дом, даже если это будет означать только шитье ткани или кипячение воды для кухонь. Они растратили то, что осталось от их жизней, с какой-то целостной, душераздирающей самоотверженностью, более чистой, чем даже у самых ветеранов-солдат, жертва, которая не останется без последствий. К моменту последней атаки, после месяцев суровой зимы и голода до костей, все они погибли. Легионеры пытались пожертвовать им все свои пайки только для того, чтобы скудная еда попадала к раненому, бессвязному солдату или рассеянному, осажденному ночному сторожу. Он вспомнил ту, которая обычно подавала ему еду, когда он обедал с остальными братьями, Джун, крошечную девочку чуть старше десяти лет, с кривыми зубами и благоговейной улыбкой, которая украшала ее спокойное лицо всякий раз, когда она подавала ему еду, как будто дать овсянку Серебряному Льву было величайшим удовольствием, о котором такая хорошая девочка, как она, могла мечтать в своей жизни… - «Эй. Джоффри? Джоффри? кто-то снова позвал. Джоффри слегка покачал головой, сморгнув зуд в глазах, когда понял, что все еще стоит на коленях рядом с Мирцеллой, его рука все еще касается ее дрожащего тела. Его мать смотрела на него с растерянным неодобрением, когда Мирцелла изо всех сил наклонилась на краешке стула, готовая расплакаться. ..Верно. Она боится меня, понял он, откинувшись на спинку стула и пробормотав - извини. — Все в порядке, — пискнула она, снова медленно возвращаясь к центру, когда Джоффри покачал головой, все еще оправляясь от резкого и очень яркого воспоминания. Роберт все еще наблюдал за ним, медленно поедая кусок оленины, когда Серсея снова спросила, все ли с ним в порядке. — Я в порядке, мама, — сказал он, больше чем что-либо еще раздосадованный отсутствием контроля над своим телом. — Джоффри, — внезапно сказал Роберт, оставив оленину в покое и слегка наклонившись вперед. — Что случилось в твоей комнате? — спросил он, почти умоляя, выглядя таким же потерянным, как Джоффри. Горло Джоффри резко сжалось, как будто он был физически не в состоянии сказать это. Он сглотнул, глядя на потрясенные фигуры Мирцеллы и Томмена, на встревоженную Серсею и сбитого с толку Роберта. «Я воскрес из мертвых», — подумал он. Я был свидетелем конца мира и всего, что жило в нем. Я увидел проблеск древнего механизма непостижимого масштаба, жуткий затвор, которому суждено поглотить все… Он манит, манит, и его время пришло… оно приходит, и мы, вероятно, ничего не можем сделать, чтобы остановить его. Он посмотрел на брата и сестру. Что им все это даст? Оставить их в ужасе и предчувствии, пока Белые Ходоки, наконец, не придут за ними? Станет ли Роберт хотя бы слушать его вместо того, чтобы оставить его навсегда под снотворным под нежным милосердием дедушки Пицеля? Будет ли это иметь значение? Или он просто повторит то, что произошло в Форте Рассвета? Он слегка покачал головой, оглядываясь на Роберта. - «Я не знаю, отец, я просто заснул прошлой ночью и проснулся замерзшим», — повторил он неубедительное оправдание. Роберт ничего не сказал, возвращаясь к своей дичи. Его не обманули, как и Джоффри. Хотя что он мог с этим поделать? Мучить собственного «сына»? Гвардейцы и мейстеры прочесали его комнату, как бандиты в поисках золота, и не нашли ничего, кроме его костяной таблички, которую Великий мейстер усердно схватил как пробный ключ к разгадке всей загадки. Джоффри не беспокоило, что если Пицель выяснит что-то из костяной таблички, он заберет все плохое, что думал о старике. В Красном замке и вокруг него были проведены тщательные обыски и допросы… за все хорошее, что они принесли. Что или кого они вообще искали? Какие-то морщящие нос волхвы? Отколовшаяся секта алхимиков? Убийца с глыбой льда на плече? Он сомневался, что даже охранники знали. Алхимики… немало из них было доставлено в замок, чтобы осмотреть его комнату, но безрезультатно. Даже приглушенная ярость его матери (которую он мог слышать из своей постели) постепенно утихала по мере того, как шли дни, и все вернулось на круги своя. Он извинился и встал из-за молчаливого стола, сытый по горло тем, что на него смотрят, как на какого-то урода. -.PD.- - «Что, седьмое пекло, там происходит!» взревел Джоффри, сдерживая свою лошадь. - «ходоки, сэр! Они появились из ниоткуда!» — крикнул Трилуча, неся на плече раненого офицера. — Караван пытаются разделить надвое, генерал… — пробормотал раненый Солнце. Джоффри выругался, развернув коня одним движением колен. - «Сабу! Пусть кавалерия образует клин!» закричал он, глядя на огромную массу тварей, пытающихся расколоть его строй. Они были еще в нескольких неделях от Форта Рассвета, и окружение и уничтожение его тыловых частей, вероятно, означало бы их гибель задолго до того, как они смогли бы добраться туда. Сабу прибыл с эклектичной смесью гарнизонных кавалеристов, конных рейнджеров и тяжелых верблюдов, которые служили ударной кавалерией строя, подав сигнал остановиться, когда к ним присоединился Джоффри. Большинство отставших по эту сторону от атаки умертвия уже расчистили путь. - «Сейчас мы должны соединиться с арьергардом, следуйте за мной и не прекращайте убивать, пока не увидите живых! За рассвет!!!» — взревел он, пришпорив коня вперед, его люди ревели вместе с ним, даже когда стрелы вонзались в доспехи и плоть, а духи с визгом устремлялись к небесам. Джоффри взревел, бросаясь на нежить, их шаркающие фигуры становились все ближе и ближе по мере того, как запах гниения усиливался, а бесконечная серая масса окружала его и его лошадь, разрывая, разрывая и кусая, пока Джоффри выкрикивал приказы своим людям, приказы, которые не могли... Его не слышно, как бы сильно он ни кричал. Он выпрыгнул из своего спального мешка со сдавленным криком, перекатился на ноги, оправившись от воды, и выскочил из палатки с мечом в руке. Он уже собирался кричать, требуя отчета, когда заметил, что трясущийся красный плащ на самом деле не был легионером. - «Ах… продолжай, солдат…» — неловко сказал он, перестав хватать мужчину за плечо и отступив на шаг. На королевском тракте все еще была ночь, и кроме его факела единственным источником света для взбудораженных гвардейцев было множество звезд. — Все в порядке, милорд, здесь все тихо, — сказал красный плащ, неопределенно пытаясь успокоить его, глядя на обнаженный боевой меч в руке Джоффри. — Да… да, конечно, — сказал Джоффри, покачал головой и встревоженный пошел дальше. Немного утешения он находил в траве под ногами и в теплом ветре летней ночи — двух регулярных ощущениях, которые облегчали ему привычные размеренные шаги в деле успокоения бешено колотящегося сердца. Только сон… Только воспоминание… Он остановился возле дерева в углу большого спящего лагеря, глядя на звезды. Он глубоко вздохнул, опираясь на дерево и размышляя. Тот, кто стоит на страже… Он просто остался там, чувствуя всеобъемлющее одиночество, когда звезды мерцали в ночном небе, а его сердце колотилось в груди с нарастающим стуком. — Ты выглядишь так, будто можешь упасть в обморок, племянник, — лениво прокомментировал Тирион с другой стороны дерева, завязывая ремень и застегивая бриджи. - "Дядя!" — выдохнул Джоффри, отпрыгнув назад, его меч рефлекторно вонзился в защиту. — Не знаю, что тебе сказал мой брат, но меч не сделает тебя более устойчивым к холоду, племянник, — сказал бес, глядя на Джоффри, на котором не было одежды, кроме бриджей. — Дядя… — пробормотал Джоффри. Он видел его всего несколько раз в этой жизни, и половину из них он был слишком бессвязным, чтобы вести осмысленный разговор. Он разрывался между тем, чтобы обнять этого ублюдка или расплакаться… пока не вспомнил, когда… кем он был в этот момент времени. Один. Внезапно он немного смутился, когда его дядя с тревогой посмотрел на обнаженную сталь. — Я… мы на самом деле не разговариваем… много… — сказал он неуверенно, оставив боевой меч рядом с деревом и сел. Он не знал, что дядя Тирион думает о его… старом «я», рыскающем по лагерю, словно кошка в клетке, с обнаженной сталью, но, вероятно, ничего хорошего в этом не было. Неловкость на его лице боролась с любопытством в течение нескольких секунд, прежде чем любопытство победило, и он осторожно сел рядом, наблюдая за звездами вместе с ним. — Задумался, племянник? — спросил он с легким оттенком недоверия, которое старый Джоффри, вероятно, пропустил бы. Джоффри глубоко вздохнул, откинувшись на ствол дерева, его взгляд немного расфокусировался, прежде чем он издал короткий самоуничижительный хохот. — Ты понятия не имеешь, дядя, — сказал он. Любопытство стало явно очевидным, когда он наклонился ближе: - «Скажите, пожалуйста, имеет ли это новое настроение какое-либо отношение к событиям, из-за которых на прошлой неделе половина слуг Красной крепости едва не упала в обморок от сплетен?» спросил он. Джоффри двигал челюстью из стороны в сторону, словно откусывая особенно большой кусок от одной из порций оленины Роберта. — Ага… — выдавил он. Он жил с этим бременем так долго, что не думал, что действительно способен говорить об этом вслух. Тирион какое-то время молчал, возможно, пересматривая несколько установленных фактов, прежде чем слегка кивнуть самому себе, оглядываясь на него. — Если тебе когда-нибудь понадобится, чтобы кто-то просто выслушал тебя… — неуверенно сказал он. Джоффри улыбнулся, оглядываясь на него. — Спасибо, Тирион, — сказал он с нежной грустной улыбкой, которая, казалось, еще больше смутила Полумужа. Он заснул там, прислонившись к стволу, ветерок летней ночи лишь теплой, нежной лаской касался его кожи. -.PD.- Езда в полудоспехах, вооруженная булавой и мечом, вызвала удивление у многих караванщиков. Джоффри было все равно, он чувствовал себя почти концептуально голым каждый раз, когда даже думал о том, чтобы выехать без доспехов и чего-то тяжелого, чтобы проломить черепа. Он молча тренировался в одиночестве в предрассветные часы с одноручной булавой и боевым мечом, пытаясь снова привыкнуть к своей правой руке. Его кружение, сдержанное рычание и случайные проклятия, к сожалению, привлекли небольшую толпу к ежедневному (или должно быть ночному?) происшествию. Несмотря на то, что он пытался изменить ее расположение относительно своей палатки, ему всегда удавалось привлечь несколько красных плащей и штурмовиков. Одно уступило другому… - «Держите эту охрану начеку! Нет! Вставай, проклятье! Он закричал, нырнув под турнирный меч и подойдя вплотную к охраннику Штормземельца, досягаемость длинного меча была бесполезна, когда он ударил его по шлему своим молотом: - «Вон!» — закричал он, когда охранник отшатнулся, тряся головой от удара. Он быстро сел с дюжиной других мужчин, у которых были такие же синяки, сыпь и небольшие порезы. Это была их вина, на самом деле. Праздные солдаты вызывали у него решительно странные чувства, как будто солнце вдруг взошло с запада... Это было просто неестественно, и видеть их там просто наблюдающими на вполне пригодной для использования полянке... — Ты просто недостаточно агрессивен! Вы не можете полагаться на то, что ваш противник совершит ошибку из-за истощения! Вы должны быстро вбить его и перейти к следующему», — сказал он, повернувшись и продемонстрировав деревянный макет, сделанный из метел и ведер, с которым он спарринговал, прежде чем начал привлекать неловкую аудиторию. Он сделал ложный маневр и дважды увернулся от воображаемых атак макета (атаки, которые, по мнению Джоффри, всегда сопровождались душераздирающими криками умертвий), прежде чем приблизиться, парируя удар сзади, и ударил молотом по голове макета. Деревянное ведро разлетелось на осколки, когда оно упало назад, увлекая за собой все это, когда Джоффри перепрыгнул через него и удвоил удары молотком, превратив всю верхнюю часть в осколки, когда он жестоко ударил его полдюжины раз с рычанием. Он отшатнулся назад, тяжело дыша, когда его тело приятно горело, его легкие боролись с необычным напряжением. Он взглянул на небо, желая, чтобы его грудь расширилась, чтобы принести больше благословенно теплого воздуха, когда легионеры тонули в собственной крови, а летучие существа хватали бродячих солдат, которым не повезло остаться вне строя, зловещее жужжание приближающегойся Песчаной бури затопило его чувства, когда он снова вдохнул, теплый воздух был самым приятным ощущением, которое он когда-либо испытывал… - "-Мой принц?" — сказал кто-то позади него. Джоффри развернулся, поместив меч ему на шею, прежде чем поднять молот, готовый к ножницеобразному удару дубиной и обезглавливанию, едва остановившись, когда понял, что его целью на самом деле был человек. — Никогда, не подкрадывайся ко мне так сзади, никогда, понял? — спросил он у Красного Плаща с дикими глазами, в его голосе не было ни намека на угрозу. Это было всего лишь сердечное предупреждение, Джоффри не мог поверить, что на самом деле не убьет следующего человека, который сделает это. Даже сейчас в его голове раздался голос, кричащий, чтобы дважды опустить молот и убедиться, что голова отделена от тела. Он опустил боевой молот и меч, голос или, возможно, инстинкт, быстро терявший силу, когда он исчезал. — Д-д-да, мой принц, — сказал он, медленно возвращаясь. — Было что-то?.. — спросил Джоффри. - «Н- я имею в виду, ты казался… рассеянным, только ненадолго, мой принц», — сказал он, когда несколько зрителей с нейтральными лицами слегка кивнули. - «Ах… Я немного втянулся в это, не так ли?» — риторически спросил он, повернувшись, чтобы поднять макет. Куча деревяшек выглядела так, будто не выдержит собственного веса… — О, хорошо, всегда подтверждайте свое убийство, верно? — сказал он тоном, которым обычно шутил со своими солдатами, но вместо того, чтобы рассмеяться, все его слушатели серьезно закивали. Если из-за скупого уважения или боязни королевского возмездия… он не был уверен. - «Рассвет уже близко… нам лучше прибраться», — сказал он, начав собирать будущие дрова. Остальные солдаты казались немного ошеломленными, но после того, как Джоффри закончил заполнять первую колесную тележку, они вскоре начали спотыкаться, чтобы помочь. Вскоре все оружие, доспехи и мишени были спрятаны, и он воспользовался небольшим хаосом, чтобы ускользнуть с поляны. Солнце уже выглядывало из-за сонного лагеря, когда Джоффри прошел мимо ночного дозора, хмыкая в знак признательности, когда Красные Плащи слегка поклонились. Каким-то образом ему удалось убедить Сандора поспать, пока он тренировался. Он все равно был в лагере… большую часть времени. Это было даже не так уж сложно, Сандор просто слегка кивнул после того, как несколько секунд внимательно его разглядывал… это было немного странно. На самом деле весь караван, казалось, большую часть времени держал его на расстоянии вытянутой руки, настолько, что Джоффри провел довольно много времени, задаваясь вопросом, что же он делает не так. Возможно, это были доспехи, с сожалением подумал он, ослабляя ремни нагрудника, позволяя ему лязгать о землю у ленивых вод Зеленого рукава. Он не думал, что его прежнее «я» протащило все это от Королевской Гавани до Винтерфелла… делал я? Возможно, дело было только в легкой коже… или, возможно, в ужасно непрактичном наряде. Он действительно не мог вспомнить. Хотя я был окончательно вооружен… меч, у него даже было название… что-то нелепое, вроде Материнского Плача или Золотого Когтя… Или это был меч из валирийской стали, сделанный изо льда? Это сводило с ума, как если бы ты был посреди огромного спектакля Бравоса, где все знали его роль, кроме него самого. Он отбросил эти мысли в сторону, когда взобрался на большую скалу, глядя на медленно текущие воды Зеленого рукава, прежде чем спрыгнуть с уступа, пытаясь нырнуть в одну из более глубоких частей реки. Он рухнул на нее, вода смыла грязь и пот, заставив его почувствовать себя обновленным. Он энергично плыл против течения, гребя вверх и вниз по течению, когда он вырывался из воды. Он вышел, тяжело дыша, восточное солнце ослепило его, когда он отряхнулся, просто наслаждаясь утренним солнцем, пока вода вытекала из его мелкой одежды. Тепло и покой... как мало мы ценим то, что берем каждый день... думал он с закрытыми глазами, упиваясь солнечным светом. — Ты не он, да? почти прошептал голос в его сторону. Он чуть не подпрыгнул, но сумел сдержаться от быстрого поворота головы. Там, между парой кустов, стояла Мирцелла, как-то без сопровождения Септы. - «Мирцелла..? Что ты имеешь в виду?" — спросил он, снова начав ставить свою простую, хотя и годную половинку плиты. - «Ты двигаешься по-другому, ты говоришь по-другому… ты думаешь по-другому», — нерешительно добавила она. Вы нас по-разному мучаете, она забыла добавить... угрюмо подумал он, сидя на небольшой полянке и думая о том, как он собирается с этим справиться. — Мудрость детей, хм… — пробормотал он, покачав головой. — Вы безликий человек? — спросила Мирцелла, подойдя ближе, и на ее лице отразилась уверенность, поскольку Джоффри не стал отрицать ее заявления. Это многое говорит о моем прежнем «я», что ей комфортнее с Безликим самозванцем, чем со мной… - "Почему вы так думаете?" — спросил он с любопытством. -- Так говорил один из слуг, прежде чем мать его отослала, -- сказала она, остановившись в двух шагах от него, видимо, совершенно убежденная, что он какой-то другой. Далеко, как на улицах, а не в черных камерах, надеюсь… Он усмехнулся и откинулся назад, решив еще немного насладиться солнцем и поиметь все остальное. Что мне делать, напугать ее еще больше? - «Это по крайней мере третий раз, когда меня принимают за одного…» — сказал он с веселой улыбкой. - "…Кто еще?" — спросила она с любопытством в голосе. Она подошла к нему еще на шаг и, казалось, немного подумала, прежде чем сесть поближе к нему. — Дядя Тирион, например. Он никогда не говорил мне, но это было видно по тому, как он очистил Королевскую библиотеку от книг о Доме Черного и Белого… вот где Безликий поезд, — добавил он, увидев растерянный взгляд Мирцеллы. - «Другим был Бенерро, он был достойным главой Р'глорианской церкви в Волантисе… он был так уверен, что я не настоящий, что сунул голову в горящую жаровню… вот это было зрелище…» - сказал он со смешком. - "Что?!" — воскликнула Мирцелла. - "Это так! Слепое поклонение может сделать это с вами, — сказал он с новым смешком. Да, отстойные каламбуры, возвращение в дух Ланнистеров! Мирцелла немного рассмеялась, прежде чем до нее дошел смысл. — Но… ты никогда… — она замолчала в замешательстве. - «Я не тот Джоффри, которого вы знали Мирцелла. Я все еще Джоффри, но… это… прошло много времени… — сказал он, и слова внезапно вырвались у него изо рта, когда он несколько раз моргнул. Что я делаю?! Держи себя в руках, солдат! Но он не мог, он вдруг обнаружил, что не может закрыть рот. - «Я видел многое, Мирцелла… я видел великих военачальников, командующих десятками тысяч людей на побегушках, колдунов, обладающих способностями, недоступными для простых людей, я видел чудеса природы, настолько прекрасные, чтобы созерцать их, что их можно свести к слезы и деяния настолько древние, что перехватывают дыхание… магия, искусство, изобретения и все творения нашей расы и не только… Я видел жестокость и доброту человека во всем его великолепии, во всем его позоре… Я… Я видел вещи, Мирцелла... вещи, которые ни один смертный никогда не должен видеть... мерзости льда и снега и сверхъестественной магии, направленной на уничтожение всего, что захватывает дух, творения древних знаний того времени, которые даже недоступны нашему пониманию, творения форм и концепций, которые кажутся более реальнее, чем ты или я… — сказал он, почти задыхаясь, когда слова продолжали литься из его рта. — То, что я видел, Мирцелла… — прошептал он почти самому себе, его глаза затуманились, когда он заново пережил тысячу и одно воспоминание. - «Тот Джоффри, которого ты знала, умер давным-давно, Мирцелла…» — продолжил он, медленно моргая, пока поток воспоминаний постепенно прекращался. Он посмотрел на нее почти против своей воли. Она казалась ошеломленной тем, что он сказал, несмотря на то, что ей едва исполнилось десять. Она выглядела немного растерянной, возможно, потрясенной его внезапным откровением, и с минуту ломала голову над этим. То, что она сказала, потрясло Джоффри до глубины души. — Я… я рада, что он мертв, — наконец произнесла она тихим голосом. — …Я тоже, Мирцелла… я тоже, — сказал он, глупо качая головой. Он встал, пристегнув последний доспех, слегка поклонившись сестре, прежде чем быстро вернуться в лагерь, не в силах выносить тишину. Вещи уже двигались, и он мог видеть, как септа Мирцеллы с растерянным видом переворачивает ящики и оглядывает фургоны со смутно озадаченным выражением лица. Он думал, что понимает бедную женщину, Мирцелла всегда вела себя лучше всех. По-видимому, и самая проницательная… или, возможно, ее юный возраст позволяет ей достигать таких мест, куда взрослые просто не могут… Интересно, как она восприняла мое внезапное признание… и интересно, почему я вдруг свалил на проклятую десятилетнюю девчонку… Он мог чувствовать себя чуть-чуть легче после своего хаотичного, краткого изложения своей жизни после того, как впервые увидел пурпур, чуть-чуть спокойнее с самим собой, несмотря на случайные предчувствия, чуть более холодные ветры, которые дули по короевскому тракту от севера… А теперь снова на Королевской дороге… в Винтерфелл, а потом обратно в Королевскую Гавань… И что потом..? Смерть, Лед, Отчаяние. Джоффри снова покачал головой, позволяя солнечному свету растворить эти мысли, пока он медленно возвращался в свою палатку. Там он мог видеть Сандора, примерно через две секунды после того, как он сам начал его искать, и пару слуг, загружающих его вещи в фургон. Он кивнул Клигану, когда тот прибыл, взял один из сундуков и погрузил его в Фургон. Когда он повернулся за другим, он столкнулся с недоверчивыми взглядами обоих слуг. - «Да ладно! Я же не инвалид! — чуть ли не закричал он… хотя, казалось, слуги от этого занервничали еще больше. отлично! ворчал он.