***
— Тренер, вы просили задержаться? — Се Лянь снова оказался в кабинете Ши Уду, когда тренировка закончилась. Он успел сходить в душ и переодеться в обычную одежду, а на плече Се Ляня висела спортивная сумка. — Да, проходи, — Ши Уду указал рукой на стул, стоящий напротив. Се Лянь послушно сел, аккуратно повесив увесистую сумку на спинку стула. Он выжидательно посмотрел на тренера, который, обложившись бумагами, что-то в них искал. — Обычно мы так не делаем, — снова заговорил Ши Уду. — Но я запросил результат твоей допинг-пробы. В привычной ситуации отчёт отправляется сразу в Федерацию фигурного катания, и, если уж возникнут какие-то проблемы и начнется судебное разбирательство, то только тогда сам спортсмен узнает про результат пробы. Я же решил, что тебе будет спокойнее, если эту информацию ты узнаешь лично, одновременно с чиновниками из Федерации. Ши Уду наконец победно поднял руку вверх, сжав в ней конверт, который так долго искал: — Результат находится внутри, — сказал он, положив конверт на стол. — И, кстати, не то чтобы я сомневался в результате теста. Я ведь прекрасно знаю тебя и твою историю. Просто я думаю, что тебе так должно быть спокойнее. Се Лянь взглянул на конверт. В горле пересохло. Конечно, он также не сомневался в полученном результате, но жизнь слишком часто преподносила Се Ляню неприятности. И поверить в благополучный исход теперь было не так уж и просто. Но деваться было некуда: конверт лежал прямо перед Се Лянем, а точная копия этого письма уже находилась в корейской Федерации фигурного катания. Каким бы ни был результат пробы, он уже утверждён в лаборатории, и от Се Ляня не зависело больше ничего. Сейчас ему нужно лишь набраться смелости для того, чтобы взглянуть на обычный лист бумаги с напечатанным текстом. Он подумал о том, как это удивительно, что иногда такие простые вещи становятся для людей невероятно сложными. Фигурист взял в руки заветный конверт и аккуратно вскрыл его. Внутри находился простой лист с результатами анализов. Се Лянь всё ещё плохо знал корейский язык, но за четыре года успел сформировать словарный запас для бытового общения и выучил все термины из сферы фигурного катания. Он не стал вчитываться в огромную таблицу со списком лекарств и веществ, наличие которых проверялось перед соревнованиями, а сразу опустил взгляд на самую нижнюю строчку, где находилось заключение эксперта. Даже со своим уровнем знания корейского языка Се Лянь смог понять смысл заключения:Запрещённых веществ не обнаружено.
— Ну как? — спросил Ши Уду, хотя в его тоне не было ни тени сомнения в том, какие слова были написаны в заключении. — Всё в порядке, — глаза Се Ляня блестели, и казалось, он был готов вот-вот расплакаться от переполняющих его эмоций. — Эй, — тренер встал со своего кресла и, обойдя стол, подошёл к Се Ляню. Ши Уду похлопал его по спине и сказал: — Я же говорил, не о чем беспокоиться. Се Лянь шмыгнул носом, кивнув. Он всё ещё сжимал в руках бумагу с результатами пробы, не желая отпускать её ни на миг. Все сомнения исчезли, будто их снесло лавиной или мощным цунами. Больше не будет, как раньше. Он сможет кататься. Он сможет выступать. Се Лянь вдруг вспомнил, как, размышляя, сравнивал допинг со словом, написанным перманентным маркером на белой стене его памяти. И правда, стереть его было нельзя. Но теперь он понял, что это слово вполне можно было закрасить новой светлой краской.***
Официальный прокат, после которого будут отобраны основные участники Чемпионата Кореи, был назначен на начало октября. Чтобы попасть на этот отбор, Се Ляню, который не имел никакого опыта участия во взрослых соревнованиях, пришлось пройти закрытый квалификационный экзамен. Он оказался весьма простым: требовалось выполнить базовые вращения и прыжки перед судейской коллегией. Се Лянь успешно прошёл экзамен и теперь приехал на официальный прокат. Список участников проката был объёмным: участвовать в самом большом соревновании страны хотел каждый умелый фигурист. Среди участников был и Ши Цинсюань — несмотря на попадание в топ-10 фигуристов мира, он был обязан пройти через официальный прокат, следуя установленным в стране правилам. Но все, от простых любителей фигурного катания, до судей и комментаторов, знали, что Цинсюань точно пройдёт. Он участвовал в этом прокате не чтобы посоревноваться с кем-то, а чтобы продемонстрировать своё исключительное катание. И, конечно, чтобы впервые представить программу этого года. Самая большая ледовая арена Сеула была полна людей: билет на этот прокат стоил недорого, да и проводился он в выходной день. Фигуристов также собралось немало — там были и новички, которые только-только вступили на путь профессионального фигурного катания, и спортсмены с опытом, которые уже были знакомы друг с другом и не раз делили один лёд. Се Ляню не было места ни среди первых, ни среди вторых. Ему было сложно назвать себя новичком: всё-таки опыт международных соревнований нельзя забыть просто так. Но и профессионалом он себя не считал, тем более не знал никого из собравшихся спортсменов, кроме Цинсюаня. Профессионализм — это регулярные выступления, участие в соревнованиях и присутствие твоего имени в мировом рейтинге фигуристов. Се Лянь на данный момент чувствовал себя простым любителем: после всех тренировок на общественных катках и игнорирования любых новостей о фигурном катании, он не разбирался в современных спортивных трендах и не знал ровным счётом ничего про выдающихся фигуристов. С ноткой зависти Се Лянь смотрел на спортсменов, которые радушно приветствовали друг друга, жали руки и обнимали за плечи. Среди них он был чужим, не похожим на других ни по спортивному опыту, ни по гражданству и национальности. По-корейски Се Лянь говорил с акцентом, хоть и старался работать над произношением, практикуя с Ши Цинсюанем разговорную речь. Поэтому он не произнёс ни слова, пока стоял в зоне ожидания вместе с другими спортсменами, желая слиться с толпой. Все фигуристы готовились к прокату, зашнуровывали коньки и поправляли костюмы. Цинсюаня выхватили на выходе из раздевалки журналисты, и ему пришлось задержаться в коридоре, раздавая улыбки и отвечая на вопросы. Пэй Мин потерялся ещё на входе в стадион, увидев кого-то из своих давних знакомых. Он придёт к своим подопечным, когда начнется прокат: Цинсюань говорил, что Пэй Мин всегда ведёт себя так на более-менее крупных соревнованиях. Ши Уду же отправился забирать брата из цепких лап журналистов, которые очевидно были поражены очарованием Цинсюаня и собирались задать ему бесконечное количество вопросов. Так Се Лянь остался один. Впервые за долгое время он почувствовал себя абсолютно беззащитным перед людьми вокруг. С другой стороны, они не могли представлять для него опасности. Даже если фигуристы желали задеть Се Ляня, что они сделали бы? Тихо перешёптывались о нём между собой? Пнули плечом, проходя мимо? Или громко прилюдно насмехались бы над ним? В этой жизни Се Лянь успел испытать столько негатива в свою сторону, что, кажется, выработал к насмешкам иммунитет, создал вокруг себя крепкую броню, не пропускающую внутрь гнев и надменность. Поэтому он просто стоял и ждал. Время от времени Се Лянь ловил на себе взгляды, в которых читалось смутное узнавание. Но его имя и лицо так давно пропало из повестки фигурного катания, что вряд ли кто-то мог принять его за китайского спортсмена по имени Се Лянь. И он правда наслаждался этим моментом анонимности: если всё пойдёт по плану, если Се Лянь выступит на Чемпионате Кореи, то как минимум в этой стране о нём вспомнят, и тогда о тихом покое его нынешней жизни можно будет забыть. Се Лянь огляделся вокруг. Кто-то из спортсменов активно разминался, демонстрируя окружающим свою гибкость и пластичность. Кто-то всё ещё разбирался со своими коньками, перешнуровывая их по несколько раз. Коньки — самая важная вещь для фигуриста. Можно выступать без красивого костюма (что бывало даже на крупных международных соревнованиях), без эстетичной хореографии или даже без чёртовой музыки, но коньки — это как продолжение ног, как неотъемлемая часть тела, без которой не получится ничего. Поэтому любой более-менее хороший фигурист тщательно следил за состоянием своих коньков, за остротой лезвия и прочностью завязанного узла шнурков. Се Лянь отстранённо смотрел свои коньки, предаваясь размышлениям, и потому не заметил, как к нему подбежали сзади. — Спаси! — Ши Цинсюань крикнул это прямо ему на ухо, и Се Лянь неприятно поморщился. — Уду хочет меня убить. Се Лянь не смог спросить, что случилось, потому что именно в этот момент Ши Уду схватил брата за воротник костюма и потащил в сторону раздевалок. Тренер обернулся в сторону Се Ляня и махнул головой, призывая его идти за ними. Теперь все взгляды собравшихся спортсменов были обращены на Се Ляня. Он вздохнул, и, подняв голову, пошёл вслед за братьями Ши. Так его научили ходить ещё в Китае. Мама всегда говорила: держи спину ровно, подбородок подними выше, иди твёрдым шагом. Конечно, Се Лянь больше не чувствовал себя таким важным и уверенным в себе, как раньше, но от привычки ходить правильно он избавиться не смог. В раздевалке также были люди, поэтому Ши Уду потащил брата в коридор, а оттуда — в переговорную комнату, которую обычно использовали для интервью и заявлений прессе. Сейчас там было пусто: все журналисты находились на трибунах, вблизи льда, чтобы найти лучший кадр для фотографий фигуристов и, возможно, улучить момент для короткого интервью с кем-нибудь из спортсменов, тренеров или комментаторов. Се Лянь вошёл в комнату следом за братьями, закрыв за собой дверь на замок. — И о чём ты думал? — Ши Уду явно злился, обращаясь к Цинсюаню. Его глаза метали молнии, а ладони были сжаты в кулаки. — Я всего лишь сказал о нём пару слов! Это же не запрещено! — эмоционально ответил на вопрос Цинсюань. Он заметно нервничал и будто не знал, куда деть свои руки, что было объяснимо, учитывая, что спортивный костюм не предусматривал глубоких карманов, где можно было носить с собой веер. Привычку Цинсюаня прикрывать лицо веером, чтобы скрыть своё волнение, Се Лянь заметил ещё давно. Как и тот факт, что без веера Цинсюань чувствовал себя некомфортно. Ещё раз прогнав в голове слова, произнесённые Ши Цинсюанем, Се Лянь начал понимать, зачем тренер позвал его. Видимо, болтливый Цинсюань сказал что-то лишнее во время разговора с журналистами. Однако Се Лянь не видел в этом повода для беспокойства: Цинсюань не стал бы раскрывать его сокровенных секретов, а пара общих слов про Се Ляня погоды не сделают. Но Ши Уду имел другое мнение на этот счёт: — Се Лянь оттягивал своё появление в публичном пространстве как мог, избегая лишних нервов. А сейчас ты своими словами и интригами создаёшь почву для слухов и сплетен. И это перед самым началом проката! — Тренер Ши, — Се Лянь постарался вложить в свой голос как можно больше умиротворения и спокойствия. — Всё в порядке. Не знаю, что там сказал Цинсюань, но для меня это совсем неважно. Я думаю только о прокате, а не о том, что обо мне говорят люди вокруг. — Они все говорили, что на этом прокате я буду лучшим! Будто люди пришли сюда, только чтобы посмотреть на меня! — вдруг воскликнул Цинсюань. Он сделал это настолько громко, что казалось, будто эти слова разнеслись по всему стадиону. Затем Цинсюань осознал свою ошибку и произнёс следующие слова потише: — Я всего лишь хотел, чтобы они обратили внимание и на Се Ляня. Потому что он заслуживает этого даже больше, чем я. Се Лянь будто онемел. Все слова для успокоения Ши Уду застряли где-то в горле. Цинсюань правда искренне заботился о нём и желал только добра. Необъяснимое тепло разлилось в груди Се Ляня, заставив его забыть и про приближающийся прокат, и про недовольства тренера. — Спасибо, — сказал Се Лянь, прочистив перед этом горло. — Но не стоило. Ши Цинсюань попытался прервать его и оспорить произнесённые слова, вновь озвучив свою точку зрения. Но Се Лянь остановил его жестом руки и продолжил: — Пусть лучше они обратят на меня внимание, увидев, как я катаюсь. А не из-за твоих слов. Такое могло прозвучать даже грубо, если бы эти слова сказал кто-то другой. Но это был Се Лянь. Человек, на которого невозможно было злиться дольше нескольких секунд. Тем более, когда Се Лянь говорил так вкрадчиво и мягко. — Ладно, — смиренно кивнул Цинсюань. — Ты прав. Ши Уду молчал. Се Лянь решил, что тренер немного перенервничал перед прокатом, а потому и сорвался на Цинсюаня, который на самом деле совершил и не такой уж серьёзный проступок. Уду простоял несколько секунд, задумчиво смотря на Се Ляня, а потом развернулся и вышел прочь из комнаты. Спортсмены, не сговариваясь, отправились за ним. Пройдя через раздевалки, они услышали громкую классическую музыку, доносящуюся из больших колонок стадиона. — Всё уже началось! — взволнованно сказал Ши Цинсюань, потянув Се Ляня за рукав. Действительно, прокат вполне мог начаться и без них. Очерёдность выступления спортсменов была определена за несколько дней до мероприятия, и оба фигуриста уже знали, в какое время будут выступать. Се Лянь открывал последнюю пятёрку, то есть, до его проката осталось ещё как минимум два часа. Цинсюань же, как «главная звезда вечера» будет выступать самым последним, закрывая официальный прокат. Впереди их ждали два часа ожидания. Казалось, что они будут длиться вечность: смотреть на других фигуристов им быстро наскучило, яркие цвета костюмов слились в какой-то калейдоскоп, а музыка казалась однотипной. Но время пошло намного быстрее, когда Цинсюань, склонившись к Се Ляню, стал тихо шептать ему на ухо слухи об окружавших их спортсменах. Один из них сломал руку и пропустил прошлый сезон, второй переспал с фигуристкой из Японии, а третий и вовсе пытался флиртовать с Цинсюанем во время прошлогоднего чемпионата страны. Странно то, что Се Ляня раньше ни капли не интересовали сплетни о других людях: ему вполне хватало событий в собственной жизни. Но когда возникла нужда скрасить томительное ожидание, вечная болтливость Ши Цинсюаня оказалась как нельзя кстати. За два часа Се Лянь успел узнать абсолютно всё о личной жизни и успехах корейских фигуристов. И только Цинсюань подготовился перейти в своём рассказе на мировой уровень, перебрав в голове все актуальные слухи о спортсменах, с которыми встречался на этапах Гран-при, как к ним подошёл Ши Уду. — Пора, — сказал он, кивнув в сторону льда. Оказалось, очередь Се Ляня была совсем близко, и всего через пару человек он должен выйти на лёд. Ладони вдруг вспотели, и Се Лянь беспомощно посмотрел на Цинсюаня. — Ты всё сможешь, — с гордостью сказал Се Ляню его самый близкий друг, Ши Цинсюань. И почему-то в тот самый момент Се Лянь безоговорочно ему поверил. Я всё смогу. Се Лянь несколько раз проверил, насколько крепко завязаны узлы шнурков на коньках, как сидит костюм и в порядке ли причёска. Ещё находясь в Китае, он наслушался от родителей и тренера мнений о том, как неудобно будет ему кататься с длинными волосами, как тщательно за ними нужно ухаживать, чтобы они выглядели красиво. Позже Се Лянь признал — на уход за длинными волосами действительно нужно было тратить время и силы, но он так и не перестал считать, что это выглядело красиво. В обычной жизни Се Лянь ходил с высоким хвостом или собирал часть волос в аккуратный пучок, но на соревнованиях такая причёска и правда могла помешать. Поэтому ещё утром, перед отъездом на стадион, Пэй Мин нагрянул в их квартиру, вооружившись расчёской, резинками и лаком для волос. Се Лянь сперва задался вопросом: почему Ши Уду его не выгнал? Но потом понял, что это была инициатива самого тренера: — Сделай ему то, что обычно делаешь Лин Вэнь. Цинсюань тогда поперхнулся чаем. Он предупредил Се Ляня ещё давно: не приближайся к Ши Уду, если он будет вместе с Пэй Мином и Лин Вэнь. Се Лянь послушно внял его совету, а позже узнал, что «три опухоли корейского фигурного катания» (как их шёпотом называл Цинсюань) собирались в баре каждую субботу, при этом сама Лин Вэнь оказалась весьма успешной фигуристкой, которая собиралась пробиться на Олимпиаду в этом году. Задумавшись, Се Лянь не заметил, как прошло ещё несколько минут. Он увидел, что очередной фигурист заканчивает своё выступление, и в этот момент Ши Уду подтолкнул Се Ляня в спину. Это был явный намёк: готовься выходить на лёд. Музыка остановилась, и фигурист, закончивший прокат, четырежды поклонился трибунам. Такой была негласная традиция фигурного катания, некий акт вежливости: каждый спортсмен благодарил публику четырьмя поклонами во все стороны света. Се Лянь снял чехлы с лезвий коньков и вышел на лёд. Он не успел отъехать от бортика, как к нему обратился Ши Уду: — Се Лянь. Я знаю, о чём ты думаешь. Приземлить тот сальхов в конце, выполнить все элементы идеально, показать всё, на что ты способен. Но отборочные на чемпионат Кореи — не то место, где нужно биться головой о лёд. Откатай так, как ты обычно делал дома. Наслаждайся. Се Ляня бросило в дрожь. Ещё никогда Ши Уду не говорил ему столь точно подобранные слова. Тренер ободрительно похлопал его по плечу и уверенно оглядел с ног до головы. Затем диктор громко назвал его имя, и Се Лянь выехал прямо в центр площадки. Он закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов в попытке сосредоточиться. Заиграла музыка. Мелодия, которую Се Лянь слышал сотни раз за эти два месяца, заставила его чувствовать себя спокойно и привычно. Казалось, он находится совсем не на официальном прокате, где на него смотрят тысячи заинтересованных глаз. Се Лянь будто снова катался на пустой ледовой арене, где тренировался вместе с Цинсюанем. Стоило ему представить, что он и правда сейчас один, что этот прокат вовсе ничего не значит, как все тревоги сошли на нет. Первый прыжок — четверной тулуп — был выполнен успешно. Зрители начали восторженно аплодировать. Се Лянь же заметно ободрился: упасть на самом первом прыжке было бы полным провалом. На удивление, в голове было пусто, а все волнения действительно испарились, будто их и не было. Осталась только музыка в голове и лёд под лезвиями коньков. Это было всё, в чём нуждался Се Лянь. Он выполнил дорожку шагов и аккуратно перешёл в либелу. Се Лянь не знал, как выглядел со стороны, но чувствовал он себя потрясающе. На лице возникла счастливая улыбка — кажется, Пэй Мин отругает его за то, что Се Лянь вышел из образа. В этой программе были только привычные элементы: знакомые прыжки, базовые вращения, которые использовались всеми фигуристами. Конечно, у Се Ляня были тузы в рукаве. Он практиковал редкие элементы, которые ему не позволяли делать в Китае, но собирался приберечь их до выступления на чемпионате. Заключительный прыжок давался ему с трудом, и Се Лянь недокручивал его в тридцати процентах случаев (такую статистику вывел Пэй Мин, когда в очередной раз пришёл к ним на лёд). К сожалению, статистика сработала против него, и Се Лянь действительно недокрутил четверной сальхов. К счастью, он не упал, а лишь оступился, быстро вернувшись в вертикальное положение. Музыка остановилась. Се Лянь одиноко стоял в центре ледовой площадки, расставив руки в стороны. Он поднял голову вверх, даже не пытаясь скрыть слёзы, скопившиеся в уголках глаз. На Се Ляня посыпался шквал оваций и восторженных криков с трибун. Наконец-то он снова смог почувствовать, будто стоит на вершине всего мира.***
— Видели, как я прыгнул тот аксель? — Ши Цинсюань не переставая обмахивался веером, пока они ехали в машине домой. — Да! Ты был хорош, — Се Лянь не хотел его расстраивать, а потому немного лукавил, когда говорил эти слова. Дело в том, что во время выступления Цинсюаня Се Лянь продолжал испытывать оглушающую эйфорию, находясь в прострации. Он искренне пытался следить за прокатом друга, но сердце стучало так часто, а кровь по венам бежала так быстро, что Се Лянь так и не смог должным образом сконцентрироваться. Кажется, к нему тогда подошёл репортёр, желая взять интервью, но Се Лянь не смог разобрать его слов, тем более, что сказаны они были по-корейски. Ши Уду в тот момент стоял возле льда и смотрел на выступающего брата, поэтому Се Ляню оставалось лишь надеяться, что репортёр уйдёт от него сам. В тот самый момент перед Се Лянем возникла мужская фигура. Это оказался Пэй Мин, который всегда появлялся будто из ниоткуда. Он отогнал назойливого репортёра, а затем сел рядом с Се Лянем, говоря что-то про его прокат. Сейчас, сидя в машине Ши Уду, Се Лянь наконец смог привести свои мысли в порядок. Прошло уже несколько часов с момента его выступления, но они смогли уехать из стадиона только сейчас. После окончания мероприятия Се Лянь около получаса провёл в раздевалке, методично переодеваясь и укладывая свои вещи. Затем к нему подошёл Цинсюань, объяснив, что Ши Уду отправился давать интервью (видимо, не сумев сбежать от журналистов). Потом к их тренеру подошли члены Федерации фигурного катания, но о чём они говорили, так и осталось загадкой. Поэтому когда они приехали домой, на улице уже воцарилась тёмная ночь. Се Лянь подавил зевок: он слишком устал за этот долгий день. Машина припарковалась возле многоэтажного здания, и Се Лянь поспешил выйти из неё. На удивление, Пэй Мин пошёл к зданию вместе с ними. Вчетвером они втиснулись в лифт и приехали на нужный этаж. Се Лянь держал в руках ключи от квартиры (дубликат появился у него сразу, как только он приехал сюда жить), но дверь оказалась не заперта. Внутри горел свет, и Се Лянь удивлённо огляделся: они ведь выключали его утром? Именно в этот момент из кухни вышла Лин Вэнь, держа в руке бокал красного вина: — Я начала без вас. Какого чёрта так долго? — Моя дорогая! — Пэй Мин быстро разулся и поспешил обнять девушку. — У нас взяли миллион интервью! Лин Вэнь кивком головы поздоровалась с присутствующими и позвала их с собой на кухню. Наученный горьким опытом, Ши Цинсюань поспешил ретироваться в свою спальню, но Лин Вэнь остановила его жестом руки. Она подошла ближе и потрепала Цинсюаня по голове: — Ты хорошо откатал. Умница. Затем она перевела взгляд на Се Ляня, неожиданно тепло улыбнувшись ему: — Приятно наконец увидеть тебя на официальном выступлении. — Спасибо! Я могу пойти? — Се Лянь не хотел звучать грубо, но он чувствовал себя слишком уставшим и сонным для праздных разговоров с малознакомой фигуристкой. — Конечно, — спокойно ответила Лин Вэнь. — Но сначала мы поедим торт. На кухне и правда стоял большой торт, очевидно либо приготовленный на заказ, либо испечённый самой Лин Вэнь. Позже оказалось, что она покинула стадион сразу после выступления Ши Цинсюаня и отправилась забирать торт, а затем ждала их в квартире. Пэй Мин рассмеялся в ответ на предположение Се Ляня о том, что Лин Вэнь испекла торт сама — оказалось, её кулинарные навыки были мягко говоря далеки от совершенства, и это было неудивительно, учитывая, что с самого детства она большую часть времени проводила на катке. Ши Уду сам взял в руки нож и разрезал торт на несколько частей. Се Лянь и Ши Цинсюань съели по куску, что было непозволительной роскошью для профессиональных спортсменов. Но в такой день тренер разрешил им эту вольность. Цинсюань всё ещё не оставлял попыток сбежать в комнату, потому что Пэй Мин уже разлил вино по бокалам, а на вечно холодном лице Ши Уду начал проступать пьяный румянец. В итоге Се Лянь и Ши Цинсюань смогли покинуть кухню и молча отправились по спальням: в этот момент каждому из них хотелось побыть в одиночестве, чтобы наконец отдохнуть от этого насыщенного событиями дня.***
Се Лянь лежал, глядя в белый потолок, едва различимый в темноте комнаты. После душа его волосы были влажными, но зато он наконец смог привести свои мысли в порядок. Или в подобие порядка. Где-то на кухне всё ещё были слышны громкие разговоры тренера, хореографа и фигуристки. Они то кричали, то смеялись, то резко стихали, будто перешёптываясь о каких-то сокровенных тайнах. Цинсюаня не было слышно, и Се Лянь решил, что он уже ушёл спать. Вот только сам Се Лянь никак не мог уснуть, несмотря на давящую усталость. Его тело вымоталось, но мозг никак не хотел уходить в состояние сна. Вместо этого сознание продолжало подкидывать всё новые поводы для размышлений. Се Лянь задумался: говорили ли о нём в новостях? Может, его появление обсуждают в местных соцсетях? Или вести о его прокате дошли до самого Китая? Но найти ответы на все эти вопросы он не мог. Телевизора в его комнате не было, а телефон использовался только для звонков и переписок. У Се Ляня не было аккаунта ни в одной социальной сети. Только иконка одного из корейских мессенджеров красовалась в меню телефона, и то только потому, что на установке приложения настоял Цинсюань. Конечно, он мог зайти в браузер и найти новостные ресурсы, почитать комментарии, вот только стоило ли вообще заниматься этим? В своё время Се Лянь сполна хлебнул опыта о том, каким может быть общественное мнение. Он натерпелся и оскорбительных комментариев, и негативных статей. Больше не хотелось знать, что о нём думают люди. А вот мнение родителей, конечно, его продолжало интересовать, только вряд ли они видели прокат: трансляции не было, и Се Лянь не знал, останутся ли хоть какие-то записи. Почему-то по окончании дня, который должен был развеять все сомнения, Се Лянь наоборот погряз в пучине бесконечных мыслей ещё сильнее. Он начал слышать частый стук по окну. Пошёл дождь. Наверное, стоило закрыть форточку, чтобы коварные капли не попали внутрь комнаты, но Се Ляню нравилось слышать звук дождя, размеренный и отчасти мелодичный. Оставалось лишь надеяться, что под такие звуки он уснёт быстрее. Прошло всего несколько минут, когда в дверь постучали. Внутрь заглянул Ши Цинсюань и тихо спросил: — Спишь? — Нет, — ответил Се Лянь, приподнявшись на локтях. — Проходи. Се Лянь сел, прислонившись спиной к стене, и приглашающе похлопал ладонью по пустому месту рядом. Одеяло сползло с плеч, и влажный воздух лизнул его руки отрезвляющей прохладой. Цинсюань закрыл окно и пожаловался: — Как ты можешь жить в таком холодильнике? — Прохлада бодрит тело и дух. Рекомендую, — с ноткой иронии ответил Се Лянь, расположив одеяло на кровати так, чтобы оно могло укрыть плечи обоих парней. Ши Цинсюань послушно снял тапочки и залез с ногами на кровать, укрывшись предложенным куском одеяла. — Они продолжают пить, ты в курсе? — спросил Цинсюань. — Да. Не ожидал, что они настолько… без тормозов. — Это ещё мягко сказано! Пэй Мин полчаса назад стучался ко мне в комнату и приглашал продемонстрировать новую хореографию для Лин Вэнь. А брат в это время смеялся за его спиной! Мой брат, вечно серьезный и хмурый… Иногда мне кажется, что он чувствует себя свободным только рядом с ними. — Почему? — с интересом спросил Се Лянь. За столько лет он и правда не смог понять, каким человеком на самом деле является Ши Уду. — Ну, с тех пор, как умерли наши родители, он стал моим опекуном, и слишком рано познал чувство ответственности. Поэтому наедине со мной он с тех пор не вёл себя как мой друг… Скорее как отец, понимаешь? Се Лянь кивнул. Ши Уду действительно выглядел как гиперответственный человек, особенно когда дело касалось его брата. Цинсюань продолжил: — А рядом с ними ему намного спокойнее. Ведь он не должен их защищать или заботиться о них, как обо мне. Я всё это понимаю, ему тоже нужны друзья. Вот только я очень хотел бы вернуться в детство, когда мы с ним были самыми близкими друг для друга. — У меня никогда не было родного брата, — ответил Се Лянь. — Поэтому я не совсем понимаю, что ты чувствуешь. Хотя у меня есть кузен, мы никогда не были близки. Он приходил на все мои прокаты, можно даже сказать, был фанатом. Но его гиперболизированные восторженные чувства довольно быстро сменились на противоположные, когда… Ну, это всё случилось. Цинсюань положил голову на плечо Се Ляня, выражая молчаливую поддержку. Сидя в тишине комнаты, они могли слышать отголоски продолжающегося веселья на кухне. За окном продолжался дождь. Ши Цинсюань прижался чуть ближе к Се Ляню в попытке согреться. — У меня не было друзей до тебя, — сказал Цинсюань, сжав руку Се Ляня. — Спасибо, что ты рядом. — Тогда я могу сказать спасибо за то, что вы с братом приняли меня. — Это другое! — Цинсюань резко поднял голову с плеча друга и оскорблённо посмотрел ему в глаза. — Это то же самое, — с мягкой улыбкой ответил Се Лянь. — Без вас я бы, наверно, бросил профессиональный спорт. — Значит, мы сделали одолжение всему миру, — Ши Цинсюань с важным видом поднял указательный палец вверх. — Раз позволили людям вновь увидеть, как хорошо ты катаешься. Щёки Се Ляня покраснели. Он давно привык к похвале, которая звучала из уст каждого знакомого человека, когда Се Лянь жил в Китае. Но значимость таких подбадривающих слов возросла в разы, когда вместо них Се Лянь стал получать бесчисленное количество унижений и оскорблений. Особенно грела сердце искренняя похвала, а братья Ши никогда не были склонны ко лжи или лести, поэтому каждое приятное слово от них сразу же становилось новым кирпичиком в фундаменте строящейся заново личности Се Ляня. Через несколько минут Се Лянь снова заговорил: — Я могу задать вопрос? — Конечно, — хрипло ответил Цинсюань. Кажется, он уже начал засыпать. — Зачем ты пришёл ко мне? Ты выглядел так, будто хотел сказать что-то конкретное, и вряд ли это была беседа о семейных отношениях. — Ахах! Ты прав, — Цинсюань рассеянно махнул рукой куда-то в сторону, будто намереваясь раскрыть веер, которого на самом деле в ладони не было. — Я думал о всяком… После проката. — Расскажи мне, — Се Лянь заинтересованно повернулся к другу. Спать всё ещё не хотелось, и он надеялся скоротать время за разговором. Цинсюань задумчиво смотрел на свои ладони и собирался с мыслями. Через пару минут он всё-таки заговорил: — Я понимаю, что глупо было бы приходить с такими жалобами на жизнь к тебе. Уж кто, а ты-то точно понимаешь, что значит полностью лишиться сил. Но меня так часто преследует чувство, будто я всего этого не заслуживаю… Будто всё даётся мне слишком легко. Захотел стать чемпионом страны — стал уже дважды, захотел поехать на Гран-при — поехал. А вдруг всё это время мне просто несказанно везло? Вдруг в какой-то момент все поймут, какой я на самом деле? Что я вовсе ничего не умею. Дождь за окном усилился, превратившись в ливень. Тяжёлые капли воды стучали по оконному стеклу, заглушая разговор двух фигуристов, как будто создавая завесу тайны над их словами. Се Лянь удивлённо уставился на Цинсюаня. В темноте он мог разглядеть лишь силуэт, но даже так смог увидеть, как мелко подрагивают плечи друга. Се Лянь не знал, что душевные муки Цинсюаня имеют такой характер. И кто вообще в здравом уме будет жаловаться на свой успех? Но в мире фигурного катания не всё было так просто. Абсолютно каждый знал, что любая победа здесь вырывается зубами, а битва идёт даже за долю балла. Лишь бы обогнать соперника. Лишь бы стать первым. И, конечно, Цинсюань имел некоторое преимущество перед другими фигуристами. Как он и говорил, после смерти родителей опеку над ним взял брат, который при этом оставался профессиональным фигуристом. И если Цинсюань до этого проводил на катке всего несколько часов в день, то теперь ледовая арена буквально стала его вторым домом. Порой он катался так много, что казалось, будто скоро он разучится ходить пешком, а коньки не будет снимать даже для сна. С такими условиями тренировок и при врождённом таланте он просто не мог остаться на дне мира фигурного катания. Ему было предначертано стать выдающимся фигуристом, и во многом на становление Цинсюаня повлиял именно его брат. Со стороны могло показаться, что ему и правда повезло. Но Се Лянь знал, сколько времени Ши Цинсюань уделяет катанию, как много сил вкладывает в работу, а потому считал все его успехи абсолютно заслуженными. — Ты же успел понять, что твои мысли не совсем верны? — Се Лянь наконец почувствовал, что подобрал нужные слова для ответа, — Это ведь фигурное катание. Тут «просто повезти» не может. Ты много и упорно работал, поэтому и заслуживаешь всего, что с тобой происходит. Кстати, когда у тебя этап Гран-при? — Через месяц, — с зевком ответил Цинсюань. — Мы полетим в Токио. Привезти тебе сувенир? — Лучше привези домой медаль этапа Гран-при. — Какой дорогой сувенир… Может, выберешь декоративные палочки для еды? Или манеки-нэко? Или… С этими словами Ши Цинсюань уронил голову на подушку Се Ляня и уснул. Хозяин комнаты с улыбкой посмотрел на уставшего друга и мягко толкнул его в бок, чтобы сдвинуть к стене. Кровать была достаточно большой, чтобы уместить двух парней спортивного телосложения, да и спали они вдвоём уже не раз. Дождь за окном затих. Изнурённый, Се Лянь укрылся одеялом и улёгся на подушку, закрыв глаза. До самого утра он так и не увидел ни единого сна.