[Се Лянь]
Никаких извинений, прошу. Ты же знаешь, что можешь позвонить мне в любой момент, да?
[Ши Цинсюань] Конечно. Спасибо тебе! Мне пора бежать![Се Лянь]
Удачи, Цинсюань.
На душе всё ещё было неспокойно, но Се Лянь не стал звонить тренеру, чтобы не заставлять его нервничать лишний раз. Он надеялся, что Цинсюань не врал и действительно смог справиться со своей тревогой. Всё-таки этап Гран-при — это значимое для фигуриста соревнование. И упускать такую возможность проявить себя, утонув в собственных переживаниях, было бы очень обидно. Се Лянь искренне желал, чтобы всё прошло хорошо. За время ожидания начала трансляции чайничек с улуном успел опустеть, и Се Ляню пришлось заваривать его по новой. Японский этап Гран-при проводился в Токио, на Национальном стадионе Ёёги. Се Лянь не был там ни разу, но Цинсюань рассказывал, что этот стадион — целый спортивный комплекс, где был и каток, и бассейн, и обычный спортивный зал для соревнований по волейболу и баскетболу. Се Лянь тогда подумал о том, как славно было бы увидеть в Пекине стадион, внутри которого можно не только кататься на коньках, но и плавать в бассейне. Хотя вполне возможно, что за годы его отсутствия в столице Китая отстроили не один такой спортивный комплекс. Трансляция должна была стартовать с минуты на минуту, но в самый неподходящий момент ноутбук Се Ляня отключился. Парень успел панически оглядеть устройство, предположив, что оно попросту сломалось. Но затем Се Лянь с облегчением понял, что попросту забыл воткнуть зарядное устройство в розетку, ноутбук сел, и теперь нуждался в нескольких минутах покоя для нового включения. В этом не было ничего страшного: Ши Цинсюань выступал ближе к концу, поэтому из-за технических неполадок Се Лянь упустил лишь оглашение списка спортсменов и выступление первого фигуриста. Наконец, ноутбук включился, и Се Лянь начал смотреть трансляцию соревнований. Участники его удивили — большую часть из них Се Лянь не знал. Видимо, эти спортсмены вышли на мировой уровень уже после того, как Се Лянь пал на самое дно. К тому же, здесь были фигуристы из самых разных стран. Дело в том, что участие в этапе Гран-при определялось не по национальному признаку, а по положению спортсмена в мировом рейтинге, поэтому лёд с Цинсюанем делили не только корейцы или японцы — Се Лянь успел увидеть выступление спортсменов из США, России и Италии. Се Лянь удивлённо осознал, что в фигурном катании почти ничего не поменялось. Почему-то в его голове застряло убеждение в том, что за эти долгие четыре года все фигуристы мира успели выйти на какой-то запредельный уровень, но на деле всё оказалось совсем не так. Се Лянь сознательно игнорировал любые новости о фигурном катании, как и записи соревнований, чтобы не расшатывать своё и без того нестабильное ментальное состояние. Он абстрагированно жил и катался в своё удовольствие, чтобы в будущем, если повезёт, вернуться в профессиональный спорт. И, кажется, Се Ляню действительно повезло, ведь возможность вернуться на мировой уровень появилась у него только благодаря поддержке Ши Уду. Прошло больше полутора часов с начала трансляции, прежде чем Се Лянь наконец увидел на экране Ши Цинсюаня. Он выглядел спокойным, но собранным, будто пару часов назад не он терял возможность контролировать дыхание из-за тревоги. Фигурист стоял возле бортика и получал последние наставления от тренера. Вечно серьёзный Ши Уду взял брата за плечо, притянул ближе к себе и прошептал несколько слов. Их содержание невозможно было ни прочитать по губам, ни расслышать через микрофоны видеокамер, но через секунду Цинсюань ослепительно улыбнулся, поднял голову и с идеально выпрямленной спиной выехал прямо в центр ледовой площадки. Се Лянь видел его произвольную программу уже не раз: в последние недели Ши Уду и Пэй Мин сконцентрировались именно на ней, в то время как программа Се Ляня всё ещё находилась на стадии выбора музыки. Это было рациональным решением — впереди у Се Ляня был только чемпионат Кореи в январе, в то время как Цинсюань активно готовился к этапам Гран-при. Не сжатый временными рамками, Се Лянь мог уделить внимание уже готовой короткой программе и вдумчиво подбирать концепцию для произвольной. Программа Цинсюаня, представленная на этих соревнованиях, была подготовлена полностью по его задумке. В какой-то из жарких августовских вечеров, когда тренер и двое его подопечных ужинали рисом с кимчи, Ши Цинсюань озвучил свою идею. Тогда он сказал всего четыре слова: «Я хочу быть ветром», и Се Лянь не совсем понял, о чём шла речь. Но тренер, кажется, понял мысль брата сразу. Он повернулся к непонимающему Се Ляню и объяснил: — Пять лет назад я выиграл финал Гран-при с произвольной программой, в которой хотел изобразить стихию воды. Признаться, мой тренер не думал, что выйдет что-то хорошее, но всё равно согласился помочь мне подготовить выступление. И теперь Цинсюань хочет продолжить эту тематику. Я был бы даже немного тронут, если бы не так устал за весь этот чёртов день. В итоге они и правда взяли за основу произвольной программы тему ветра. На заказ Цинсюаню пошили костюм в нежно-голубой расцветке с короткими ленточками на рукавах, а Пэй Мин постарался, чтобы хореография выглядела воздушной, но в то же время резвой, каким обычно бывает ветер. Се Лянь лично видел, сколько усилий вкладывали в работу над программой спортсмен, тренер и хореограф, а потому всей душой желал, чтобы выступление прошло успешно. Оно и правда вышло таким — если не считать досадного недокрута тройного акселя, который чуть не привёл к падению. Цинсюань находился в очень хорошей форме и в плане хореографии выполнил всё идеально. Он совершил четыре поклона, а затем покинул лёд. Оператор за бортом успел вблизи заснять момент, когда Цинсюань вышел с площадки и сразу же кинулся обнимать брата, который, видимо, желал сохранять образ серьёзного тренера и не поддаваться эмоциям. Но всё-таки сдерживать чувства не так просто, когда твой родной брат успешно выступает на таком важном соревновании, как этап Гран-при. Се Лянь был искренне рад за них. Не только из-за хорошего выступления, но и за другую, более интимную и скрытую от публичности вещь. Се Лянь был рад, что у Цинсюаня есть Уду, а у Уду — Цинсюань. Это ведь привычный случай: два брата, что росли друг с другом, и во взрослой жизни были крепко связаны. Но Се Ляню очень нравилось видеть перед собой пример того, какой может быть настоящая семья, пусть и состоящая всего из двух человек. Иногда даже один человек, близкий и поддерживающий во всём, может помочь тебе свернуть горы. Для Цинсюаня таким человеком стал брат. У Се Ляня же такой поддержки не было никогда. Братья Ши уже сидели в «kiss & cry», ожидая выставления баллов судьями. Цинсюань крепко сжимал в руке мягкую игрушку, брошенную на лёд кем-то из зрителей после его выступления. Фигурист ослепительно улыбался прямо в камеру, в то время как Ши Уду шептал ему что-то на ухо. Видимо, тренер уже анализировал ошибки, допущенные спортсменом. Се Лянь решил про себя, что Цинсюань абсолютно точно пропустил все сказанные братом слова мимо ушей, находясь в эйфории. Ши Цинсюань посмотрел прямо в камеру и энергично помахал двумя руками, крикнув по-корейски «привет!». Се Лянь улыбнулся — он прекрасно знал, что это было приветствие лично для него. Ещё когда он только приехал в Корею тренироваться у Ши Уду, Цинсюань уже участвовал в чемпионатах страны и намеревался выйти на мировой уровень. Тогда корейский фигурист пообещал своему новому другу передавать привет с каждых соревнований, транслировавшихся по телевидению или интернету. Любому зрителю по эту сторону экрана казалось, что Цинсюань просто благодарит свою аудиторию, но только Се Лянь знал, что на самом деле это не совсем так. И это тайное знание немного грело сердце. Наконец, на экране появились баллы за произвольную программу. Ши Цинсюань обрадованно вскочил на ноги, всматриваясь в цифры на табло. Комментатор с корейского спортивного телеканала, чью трансляцию смотрел Се Лянь, пояснил радость фигуриста: — Ши Цинсюань только что набрал 178,43 баллов за произвольную программу, что не только выводит его на первое место среди всех, кто успел выступить сегодня, но и бьёт его личный рекорд! Поздравляем братьев Ши! Се Лянь видел искрящиеся счастьем глаза Цинсюаня и скромную улыбку на лице его брата. Эта яркая радость близких ему людей вызвала в сердце Се Ляня прилив согревающего тепла. Ши Уду похлопал брата по спине и гордо посмотрел в объектив камеры. После озвучивания оценок Цинсюаня камера в последний раз успела захватить его улыбающееся лицо, прежде чем диктор объявил следующего выступающего: — Му Цин, 20 лет, Китайская Народная Республика. Се Лянь поперхнулся чаем. Из-за технических неполадок в начале трансляции он пропустил оглашение списка выступающих, поэтому не знал, что сегодня в Токио приехал не только Цинсюань, но и Му Цин, его давний друг. Фигурист стоял возле борта, получая рекомендации от тренера. Конечно, подумал Се Лянь. Он остался тренироваться с ним. Они все остались. Было тяжело осознавать, что жизнь людей вокруг продолжала идти своим чередом без каких-либо изменений, в то время как Се Лянь буквально учился жить по-новой, будто снова стал младенцем, неадаптированным к миру. Цзюнь У по-отечески потрепал Му Цина по голове, и тот выехал в центр льда. Се Лянь уже не слышал музыки, как и не видел выступления спортсмена. Он с головой окунулся в болезненные воспоминания, так сильно контрастирующие с текущей реальностью. Се Лянь помнил всё. Как начинал кататься, ещё даже не умея нормально прыгать. Как на одной из тренировок впервые увидел Фэн Синя и Му Цина. Как научил их правильно шнуровать коньки, завязывая их ещё неумелыми детскими пальцами. Как на протяжении нескольких месяцев уговаривал Цзюнь У взять их в свою группу, которая считалась самой сильной на том катке. И как они впервые поехали с ним на детские соревнования. Если Се Ляня называли принцем, то Фэн Синя и Му Цина — его верной свитой. Но сам фигурист никогда так не считал. Для него они всегда были равными по силе и стремлениям, а на социальное положение Се Лянь никогда не обращал внимания — на льду все одинаковы. Он правда дорожил своими друзьями: профессиональным спортсменам не так уж и просто поддерживать с кем-то общение, когда даже на сон время выделить удаётся с трудом. Но Фэн Синь и Му Цин были рядом много лет, пока, наконец, их пути не разошлись. Се Лянь вновь попытался обратить внимание на выступление Му Цина. Это было так непривычно: видеть на одном экране Цинсюаня, с которым он жил в одной квартире, а затем Му Цина, знакомого ему с детства. Возникло ощущение, что его прошлое и настоящее вдруг встретились в одном месте, будто эти некогда параллельные линии, нарушив законы геометрии, смогли пересечься в одной точке. Се Лянь задумался: общались ли Му Цин и Ши Цинсюань? Вдруг они перебрасывались парой фраз перед прокатом, при этом ни один из них понятия не имел, как глубоко другой связан с Се Лянем. Всё-таки иногда жизнь была очень странной и непредсказуемой. С этими мыслями Се Лянь захлопнул ноутбук, не дожидаясь окончания выступления Му Цина, и лёг на диван. Пожалуй, ему стоит пойти на каток.***
Братья Ши вернулись в Сеул на следующий день рано утром, встретив Се Ляня на кухне за завтраком. — Я пытался сварить рис, — посетовал Се Лянь, держа в руках тарелку с остывшим блюдом. — Но всё пригорело. — Давай я всё сделаю! — Ши Цинсюань достал из ящика рисоварку и, подключив её к розетке, задумчиво потыкал в панель управления. — Ты случайно поставил на неправильный режим! Но всё поправимо, сейчас я приготовлю лучший рис, который ты когда-либо ел! Цинсюань казался необычайно энергичным для человека, который полночи провёл в аэропорту и самолёте, но, видимо, эйфория от соревнований всё ещё не отпустила его. Се Лянь понял, что вчера так и не посмотрел, какое место занял Цинсюань, а потому решил узнать у него лично, надеясь, что это будет звучать достаточно вежливо: — Я смотрел на тебя вчера, но затем сразу ушёл на каток, поэтому не знаю, какое место ты в итоге занял. — О! — Цинсюань оторвался от рисоварки и подбежал к чемодану, который всё ещё стоял у входа, — Я же кое-что привёз! К счастью, Ши Уду в это время вышел на балкон, чтобы поговорить с кем-то по телефону, поэтому никто не мог помешать Цинсюаню прыгать по квартире, по-детски переживая свою эйфорию. — Вот, — Ши Цинсюань с гордым видом достал из чемодана серебряную медаль. — Медаль этапа Гран-при, как ты и просил! — Серебро? Но ты же так хорошо откатал! — Се Лянь очень хотел звучать тактично, но в его душе и правда зрело возмущение. — Да, хорошо! Я даже обогнал этого Му Цина, который наступал мне на пятки весь прошлый сезон. Но о первом месте я и не грезил, его занял лучший фигурист в мире, так что мне даже не обидно. Ши Уду вышел с балкона, закончив разговор, и первым делом услышал как раз эту фразу. Он молча подошёл к брату и легонько ударил его по затылку: — Любой может стать лучшим, и это не значит, что ты должен уменьшать свои амбиции из-за какого-то фигуриста, который пока набирает больше баллов, чем ты. — Мой брат такой мудрый! — Цинсюань сияющими глазами посмотрел на Ши Уду. — А ещё такой добрый! Я же смогу поспать пару часов перед тренировкой? — Думаю, только сон сможет утихомирить твою бешеную энергию, — со вздохом ответил Ши Уду. — Ура! Ужасно хочу спать, сейчас глаза закроются, — сказал фигурист, подавив зевок. Се Лянь наконец понял, в чём было дело: Цинсюань устал физически. Он был вымотан и быстрым темпом дня во время соревнований, и трёхчасовым перелётом из Токио в Сеул. Но его мозг был всё ещё заряжен каким-то внеземным уровнем энергии, оставшейся с соревнований. Цинсюань хотел делать хоть что-то: готовить завтрак, рассказывать о выступлении, снова кататься, в конце концов. Но его тело было совсем не готово к любой деятельности, кроме сна. Поэтому, получив разрешение от тренера, Ши Цинсюань направился прямиком в спальню, где упал на кровать и моментально уснул. Ши Уду тихо проследовал за братом, накрыл его пледом и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Он вернулся на кухню, где всё ещё сидел Се Лянь, и начал варить себе кофе. — Как всё прошло? — поинтересовался Се Лянь, зная, что от тренера получит самый лаконичный и содержательный ответ. — Нормально, — кивнул Ши Уду, следя за закипающим кофе в турке. — Но могло быть и лучше. Другого ответа от тренера Се Лянь ожидать не мог.***
Несколько часов спустя они всё-таки добрались до льда. Был полдень: время очень позднее для профессиональных фигуристов, многие из которых начинали тренировки ещё до наступления рассвета. — Надеюсь, все эти дни ты отрабатывал прыжки, — серьёзно произнёс Ши Уду, когда они наконец прибыли на каток. — Да, тренер Ши, — честно ответил фигурист. — Но у меня проблемы с каскадом четверной лутц — тройной риттбергер. — Проблемы с одним из самых сложных каскадов в фигурном катании? Не может быть! — иронично воскликнул Ши Уду. — Я помню, что ты не хочешь упрощать программу. Тогда единственным выходом остаётся раз за разом прыгать этот каскад, пока ты не избавишься от проблем с ним. К сожалению, Ши Уду был прав. В фигурном катании нельзя было обойтись без рутинного повторения элементов для их безупречного выполнения. К тому же, иногда из-за волнения или большого количества зрителей на соревнованиях спортсмен ошибался не только в сложных прыжках, но даже в тех элементах, что с лёгкостью давались ему на тренировках. Поэтому обычно фигурист ехал на чемпионаты с тем набором элементов, что давались ему наиболее хорошо, и лишь самые рисковые спортсмены добавляли в программу нестабильные прыжки. Но иногда эта игра стоила свеч: как правило, сложные элементы оценивались более высокой суммой баллов. Чуть позже на лёд пришёл Пэй Мин. Он летал в Токио вместе с братьями Ши, но попрощался с ними в аэропорту по прилёте домой, и, видимо, мирно спал всё это время. Хореограф выглядел бодро, а в руке держал стаканчик с кофе. Он перекинулся парой слов с Ши Уду и сел на деревянную лавку возле борта, наблюдая за тренирующимися спортсменами. Тренер дал фигуристам задание и подсел к Пэй Мину: — Снова пьёшь это дерьмо? — Не дерьмо, а имбирный латте, — возмущенно ответил хореограф. — Вообще-то этот напиток очень бодрит. Во время этого диалога они не смотрели друг на друга: всё внимание было приковано к фигуристам на льду. Цинсюань перешёл к отработке акселя, прыжка, с которого он чуть не упал вчера на соревнованиях, а Се Лянь работал над сложными каскадами. — Что скажешь? Мы здесь уже часа четыре, не меньше. — Цинсюаню надо поработать над плавностью движений, он стал слишком энергичным, — заключил Пэй Мин. — Я знаю, — Ши Уду нахмурил густые брови. — И сам не понимаю, что с ним творится. Дерьмовый я брат. — Не дерьмовее, чем мой кофе, — Пэй Мин широко улыбнулся и сделал ещё один глоток остывшего напитка. — А он прекрасен. — Что скажешь про Се Ляня? — поспешил перевести тему Ши Уду. — Мне кажется, что он чем-то озабочен. Впрочем, это объяснимо, не так ли? Они просидели на лавке ещё двадцать минут, прежде чем тренер объявил о перерыве. Фигуристы поздоровались с хореографом и отправились в раздевалку, чтобы передохнуть и выпить воды. Через какое-то время Пэй Мин встал с насиженного места и направился за ними. — Ты куда? — крикнул ему вслед Ши Уду. — Поболтать, — загадочно ухмыльнулся Пэй Мин. Он постучал в дверь раздевалки и окликнул Се Ляня. Тот вышел практически сразу, направившись за Пэй Мином высоко на трибуны, чтобы поговорить в уединении. Се Лянь прекрасно знал, о чём пойдёт речь. — Какую песню ты в итоге выбрал для произвольной программы? — Пэй Мин не хотел беспокоить Се Ляня по пустякам, но этот вопрос висел в воздухе уже несколько недель, и пора было принимать решение. — Классическая, я отправил её название вам в мессенджере сегодня утром. Оказалось, за время их отсутствия в Сеуле, Се Лянь успел выбрать песню для новой программы, что несказанно обрадовало Пэй Мина: теперь они хотя бы будут знать, с чем работать. — Классическая? — Пэй Мин притворно схватился за сердце. — А как же Шакира? Се Лянь действительно думал взять одну из её песен, чтобы максимально изменить представление других о себе. Он был уверен, что никто в Китае не ожидает увидеть Се Ляня, выступающего под такую экстравагантную и, можно даже сказать, экзотическую для мужчин-фигуристов музыку. А если подобрать подходящий костюм, то такой прокат точно произведёт фурор. Се Лянь больше не маленький мальчик. Он тоже хотел быть ярким и выходить за рамки обыденного, расширять видимые грани нормальности в фигурном катании. Но было бы кощунством представлять такие изменения на чемпионате страны, а не сразу на мировом уровне, поэтому Се Лянь твёрдо пообещал: — Шакиру мы оставим на Олимпийские игры. Пэй Мин довольно хмыкнул — Се Лянь ещё ни разу так уверенно не заявлял, что попадёт на Олимпиаду. Конечно, время расставит всё по своим местам, но уже сейчас Пэй Мин мог сказать, что не видел такого стремления к победам ещё ни у одного фигуриста (а его двоюродный племянник, на секундочку, не раз ездил на чемпионат мира по танцам на льду). Се Лянь вернулся в раздевалку, чтобы забрать бутылку с водой, но неожиданно наткнулся на смеющегося Цинсюаня. На удивление, в комнате не было больше никого, кто мог бы рассмешить фигуриста, а он сам что-то старательно печатал в телефоне. — Увидел шутку? — спросил Се Лянь, подойдя чуть ближе. — Чего? — наконец, младший Ши обратил внимание на Се Ляня. — А, да! Мне просто прислали смешной тикток, я покажу тебе его позже. Пошли на лёд! Ши Цинсюань резво встал, закинул телефон в спортивную сумку и поспешил на лёд. Не было никаких причин сомневаться в словах Цинсюаня, но почему-то Се Ляню казалось, будто его друг что-то скрывает. Не могло же у вечно болтливого Цинсюаня быть секретов от близких, правда?***
Через несколько часов где-то в центре Пекина.
— Качество дерьмовое, — пожаловался Хуа Чэн, недовольно смотря в экран ноутбука. — Неужели не было получше? — Ты нормальный? — речь Хэ Сюаня было сложно разобрать, потому как он поедал одну за другой конфеты из большой стеклянной чаши. Но за столько лет Хуа Чэн научился понимать каждое слово, сказанное им во время приёма пищи. Потому что Хэ Сюань имел бездонный желудок и ел постоянно. — Я же еле уговорил его прислать эти записи! Это даже не соревнование, а отборочный прокат, его записи нет в свободном доступе, так что ничего лучше ты не найдёшь, — тут Хэ Сюань поднял голову и оскорблённо посмотрел прямо в глаза собеседника. — И вообще, где моё «спасибо»? — Твоё спасибо — это деньги, которые я плачу тебе уже несколько лет. Наконец ты стал хоть немного полезным, — Хуа Чэн нагло забрал у Хэ Сюаня чашу с конфетами, выбирая себе одну. — Эй! Верни, — Хэ Сюань в один миг разозлился и толкнул Хуа Чэна в плечо. Он притянул чашу к себе, прижимая её близко к телу, будто опасаясь, что сладости снова отберут. Хуа Чэн развернул обёртку и закинул себе в рот шоколадную конфету. Затем он вновь включил запись проката и начал проматывать её, ища выступление конкретного человека. — Он выступал ближе к концу, — подсказал Хэ Сюань, вновь наполнив рот сладостями. Хуа Чэн проигнорировал эти слова. Он продолжил перематывать видео, вглядываясь в фигуру каждого фигуриста. Хотя такая внимательность была ни к чему: как только диктор озвучил имя Се Ляня, вся арена вмиг озадаченно затихла. Се Лянь? Они думали: был ли это тот самый Се Лянь, который стал чемпионом мира среди юниоров, а потом попал в ужасный скандал? Раньше он был по-настоящему знаменит, поэтому неудивительно, что даже через четыре года фанаты фигурного катания будут о нём помнить. Раздались неловкие хлопки: кто-то решил поприветствовать спортсмена, и постепенно трибуны наполнились аплодисментами, пусть и не такими громкими, как раньше. Наконец, Хуа Чэн увидел Се Ляня. Фигурист в Пекине смотрел на фигуриста в Сеуле, следя за каждым движением и жестом. Качество картинки и правда подводило, ведь Хуа Чэн хотел рассмотреть всё, от деталей его костюма до улыбки на лице, искрящихся воодушевлением глаз и волос, завязанных в аккуратный пучок. Но запись позволяла увидеть только общие черты, и, конечно, акцентировала внимание на том, как катается спортсмен. А там было на что посмотреть. Се Лянь катался шедеврально: взгляд цепляла и его безупречная техника, и грация. Он идеально выполнил почти все прыжки, кроме четверного сальхова, с которого чуть не упал. Хуа Чэн всматривался в фигуриста так внимательно и удивлённо, будто впервые увидел, как кто-то катается на коньках по льду. После того, как выступление Се Ляня закончилось, Хуа Чэн поставил видео на паузу, сделал глубокий вдох и просидел молча несколько минут. Хэ Сюань скучающе смотрел на него, ожидая, что тот наконец покинет его комнату. Но вместо этого Хуа Чэн повернулся к нему и уверенно произнёс: — Я поменяю свою произвольную программу. Затем он вскочил с кровати и принялся ходить из одного угла комнаты в другой. Хуа Чэн сложил руки за спиной и активно изображал мыслительную деятельность, выстраивая в голове планы на текущий спортивный сезон. — Как же ты меня заебал, — простонал Хэ Сюань, уткнувшись лицом в подушку. — Мы же только всё утвердили! Не хочу возиться с этим снова. — Возиться с чем? — Хуа Чэн вопросительно поднял бровь. — Хореографию придумываю я, техническую часть тоже. — Бла-бла, — Хэ Сюань не хотел его слушать, но затем он поднялся и, догадавшись о чём-то, поражённо уставился на фигуриста. — Я умоляю, — сказал он. — Пожалуйста! Только не та дурацкая идея! — Именно та дурацкая идея, — Хуа Чэн победно улыбнулся и хлопнул в ладоши, а затем подошёл к сидящему Хэ Сюаню и посмотрел в его глаза, чтобы произнести следующие слова более эффектно. — Это же песня про зонт! Очень знаковая! Я посвящу это выступление ему. — Я тебя ненавижу. Их взаимоотношения были странными. Наедине Хуа Чэн и Хэ Сюань без стеснения посылали друг друга куда подальше, но на людях притворялись дружным сплочённым тандемом тренера и спортсмена. Конечно, их история была куда более запутанной, чем казалось со стороны. — Это мы обсудим позже. Я хотел напомнить тебе кое о чём, — Хуа Чэн наклонился ближе, будто собирался рассказать какой-то секрет. — Ты же помнишь, что должен делать на Олимпиаде? И не забудь узнать насчёт того журналиста. Хэ Сюань без сомнений кивнул: об этом они говорили уже не раз, и даже успели составить примерный план действий. — Да, вот только… Ты уверен, что он и правда попадёт туда? Хуа Чэн посмотрел на него, как на полного придурка, и ответил: — Он — единственный, кто по-настоящему достоин выступить на этих Олимпийских играх.