***
В это время Се Лянь находился в небольшом спортивном зале, где разминались фигуристы перед прокатом. Он должен выступать шестым, а потому имел небольшой запас времени и остался в глубине стадиона, пока не выходя на открытое пространство, хорошо просматриваемое с трибун. Се Лянь расположился напротив зеркала, быстро прыгая через скакалку. Он уже успел размяться и сделал растяжку, а теперь просто пытался скоротать время перед прокатом и избавиться от тревожных мыслей. В зеркале Се Лянь увидел открывшуюся дверь и неосознанно посмотрел на вошедшего в комнату человека. Им оказался Хуа Чэн в сопровождении своего тренера Хэ Сюаня. Все взгляды находящихся в зале людей оказались направлены на Хуа Чэна, который, не обратив на это никакого внимания, подошёл к зеркалу и начал разминаться. Се Лянь смог поймать в зеркале едва заметную улыбку Хуа Чэна, направленную в его сторону. Спустя несколько минут Хуа Чэн придвинулся чуть ближе к Се Ляню и заговорил с ним: — Нервничаешь? — Совсем немного, — ответил он, наклонившись влево. К этому времени Се Лянь уже постелил резиновый коврик и сел на него, занимаясь растяжкой. — А ты? Хуа Чэн по-доброму усмехнулся и расстелил на полу такой же коврик, как у Се Ляня: — За своё выступление я не переживаю, — сказал Хуа Чэн через некоторое время. — Но испытываю небольшую нервозность перед прокатом гэгэ. — С чего бы? — сказал Се Лянь чуть громче, чем следовало, из-за чего все в зале затихли. Се Лянь увидел, как Ши Уду нахмуренно посмотрел на него со своего стула у входа, и, чтобы успокоить тренера, фигурист улыбнулся и пару раз кивнул головой, словно говоря — всё хорошо, причин для беспокойства нет. Хуа Чэн подождал, пока тихие разговоры и возня тренирующихся спортсменов возобновятся, а затем шепотом ответил на вопрос Се Ляня: — Я никогда не видел выступление гэгэ вживую. Очень нервничаю. — Не шути так надо мной, Сань Лан, — Се Лянь тоже начал говорить тише, из-за чего ему пришлось наклониться к уху Хуа Чэна. — Никаких шуток, гэгэ! — Хуа Чэн выразительно посмотрел на Се Ляня. — Я правда с удовольствием посмотрю на твой прокат. Может, научусь чему-то! Се Лянь скромно улыбнулся в ответ на реплику Хуа Чэна: — Да ладно тебе, Сань Лан. Это скорее я должен у тебя учиться. — Гэгэ себя недооценивает, — Хуа Чэн нахмурился. — Любой фигурист в мире должен смотреть на твоё выступление с восторгом в глазах и записной книжкой под рукой, чтобы в случае чего выписать для себя какие-нибудь полезные вещи или примеры. — Се Лянь! — Ши Уду бесшумно подошёл к нему из-за спины и кивнул головой в сторону выхода. — Нам пора. Наболтаешься позже. Се Лянь послушно вскочил на ноги и, свернув ковёр, поплёлся за тренером, махнув рукой Хуа Чэну на прощание. Се Лянь не думал, что время выступления наступит так скоро. Где-то там, на специальной трибуне для представителей делегаций, сидел Ши Цинсюань, который впервые будет наблюдать за прокатом Се Ляня, находясь в позиции рядового зрителя, а не полноправного участника соревнований. Ши Уду провёл его через лабиринт коридоров, и Се Лянь наконец увидел заполненные до отказа трибуны стадиона. На уши давила громкая музыка, а в воздухе повисла волнительная атмосфера спортивных соревнований. Се Лянь смог разглядеть даже судейскую коллегию, которая расположилась на противоположном конце площадки, внимательно наблюдая за выступающим спортсменом. В верхней части арены, над трибунами, находились голубые баннеры с олимпийскими кольцами белого цвета на них. Се Лянь с интересом оглядел стадион, находясь в предвкушении. Ему нравилось кататься, где бы он ни находился: на общественном катке в Сеуле, ледовой арене возле дома или на соревнованиях. Главное — чувствовать лёд под лезвиями коньков и прохладный воздух в лёгких. Но иметь возможность кататься на самом крупном спортивном мероприятии в мире было невероятной роскошью. Се Лянь знал, что на Олимпиаде не только он получит удовольствие от выступления: тысячи зрителей на арене и сотни тысяч у экранов телевизоров будут наблюдать за ним. Се Лянь верил, что в момент выступления для людей вокруг становилось неважным, что он за человек, какое гражданство имеет, что за прошлое скрывает и на каком языке говорит. За пределами льда его могли называть как угодно: спортсмен, сын, китаец, позор семьи, гений, кореец, брат, атлет, друг, гэгэ. Но в тот самый миг, когда коньки соприкоснутся с поверхностью льда, он превратится в простого фигуриста Се Ляня, который жаждет показать миру, какие искусные вещи он умеет творить, имея при себе лишь три минуты времени, “Вальс цветов” Чайковского и пару коньков с заточенными лезвиями. — Пойдём поближе к борту, — Ши Уду кивнул в сторону льда, когда пятый по очереди фигурист начал выступать. Се Лянь выпрямил спину и пошёл за тренером в зону, где спортсмены ожидали своей очереди. Он был полностью сосредоточен на предстоящем прокате и старался избавить свою голову от всех ненужных мыслей: всё-таки это командные соревнования, и Се Лянь нёс ответственность за результат целой страны. Тем более, мужчины-одиночники выступали первыми, и итоги их проката могли повлиять на настроение других членов команды. Се Лянь обернулся и посмотрел на трибуны: ещё на завтраке он успел узнать у Цинсюаня, где тот будет сидеть, и теперь практически без труда нашёл своего друга среди других спортсменов. Ши Цинсюань поймал его взгляд и помахал рукой в ответ, а затем прокричал: — Вперёд, Се Лянь! Он улыбнулся в ответ и сложил сердечко пальцами одной руки, скрестив указательный и большой пальцы, как обычно делали этот жест в Корее. Се Лянь отвернулся от трибун и обратил своё внимание на лёд. Совсем скоро он выйдет туда, и всего на несколько минут захватит внимание зрителей, но каждую из пережитых на льду секунд Се Лянь будет вспоминать ещё очень долго. В тот самый момент, когда выступающий фигурист заканчивал представление своей короткой программы, Се Лянь закрыл глаза и положил руку на грудь. Сквозь тонкую ткань костюма он почувствовал очертания кольца, подаренного Хуа Чэном. Се Лянь надел эту цепочку ещё тогда, да так и не снимал больше. Почему-то сувенир от Сань Лана приятно грел сердце и дарил ощущение безопасности, совсем как в тот момент, когда Хуа Чэн подошёл к Се Ляню из-за спины и помог открыть злосчастную дверь в номер. Се Лянь опустил руку, наклонился вниз и снял чехлы с лезвий коньков. Встретившись взглядом с фигуристом, покидавшим площадку, Се Лянь расправил плечи и уверенно сделал шаг вперёд. — На лёд приглашается Се Лянь, 21 год, Республика Корея. Пора.***
— Неплохо вышло, да? — Се Лянь успел переодеться в спортивный костюм и теперь сидел на трибуне. — Неплохо?! — воскликнул Ши Цинсюань, хлопнув себя ладонями по коленям. — Се Лянь, ты шутишь? — Ну, я ни разу не упал, так что думаю, вышло вполне неплохо, — Се Лянь неловко почесал затылок, отведя взгляд в сторону. — Ты отлично выступил! — Ши Цинсюань схватил его за плечо. — Они не ошиблись, выбрав тебя. — Я просто рад, что никого не подвёл, — сказал Се Лянь тихо, чтобы никто, кроме Цинсюаня, не услышал его слова. Се Лянь получил высокий балл за прокат, и на данный момент находился на первом месте среди всех выступивших сегодня фигуристов, что играло важную роль для командных соревнований, ведь по итогам коротких программ только пять сильнейших сборных из десяти получат право участвовать в произвольной. То есть, при неудачном стечении обстоятельств, Ши Цинсюань мог и вовсе не выступить в командниках через два дня. Пока Се Лянь переодевался и проходил на трибуну, успела подойти очередь Хуа Чэна, который уже стоял недалеко от выхода на лёд. Фигурист лениво разминался: поднял руки вверх и медленно наклонялся из стороны в сторону. — Позер, — фыркнул Ши Цинсюань, а затем повернулся к Се Ляню и воскликнул. — Эй! Чего ты так на него пялишься? — Не пялюсь, — Се Лянь скрестил руки на груди в защитном жесте и с вызовом взглянул на Цинсюаня. — Пялишься, — вынес вердикт он. — У тебя ужасный вкус, Се Лянь. Не успел он ответить, как заиграла музыка. Се Лянь сразу же перевёл фокус своего внимания на Хуа Чэна. Он впервые вживую смотрел на катание лучшего фигуриста в мире. И, конечно, это звание было дано Хуа Чэну не просто так. Он хорошо двигался и мастерски владел своим телом, но также чувствовал музыку и поражал своим артистизмом весь зрительный зал. Если для Се Ляня фигурное катание было в первую очередь искусством, то Хуа Чэн воспринимал его скорее как развлекательное шоу. Он играл на публику и наслаждался этим, купался во внимании к себе и жаждал приковать взгляды всех людей вокруг. Вне льда Хуа Чэн был совсем другим — как и Се Лянь. Таким был их вид спорта, обязывающий создавать конкретный образ для выступления и не терпящий отклонений от него. Се Лянь осознал, что ему нравился как Хуа Чэн на льду — раскованный, яркий и живой, так и Хуа Чэн в обычной жизни — заботливый, мягкий и надёжный. Но каким бы человеком ни был Хуа Чэн, оставалось неоспоримым одно: он — гениальный фигурист. Се Лянь, однако, не чувствовал зависти к его способностям или статусу (ведь когда-то лучшим считался он), совсем наоборот — он испытывал жгучий интерес к личности Хуа Чэна и, можно даже сказать, гордость за то, что делит лёд с таким человеком. Хуа Чэн поклонился. Се Лянь с шумом выдохнул. Стадион накрыла волна аплодисментов, и Се Лянь с готовностью присоединился к овациям. Всего на один миг ему показалось, что при последнем поклоне Хуа Чэн смотрел прямо на него. — Нам пора идти, — Ши Цинсюань взял остолбеневшего Се Ляня за руку и повёл вниз, где их уже ждал Ши Уду.***
Вечером они пошли на Национальный стадион, чтобы принять участие в церемонии открытия Олимпийских Игр. Именно пошли — ведь этот стадион находился в шаговой доступности от Олимпийской деревни, где жили спортсмены. Традиционно церемония открытия Игр представляла собой целое шоу, в котором страна-организатор старалась использовать все возможные средства для создания яркого мероприятия, отображающего богатство местной культуры. После небольшого вступления с танцами и песнями, через стадион должны были пройти делегации стран-участниц Игр, среди которых обязательно был спортсмен, который нёс флаг. Атлеты приветствовали собравшихся зрителей и раздавали яркие улыбки. Се Лянь стоял в широком коридоре где-то в глубине Национального стадиона, ожидая очереди корейской делегации. Флаг несла шорт-трекистка, а Ши Цинсюань и Се Лянь находились в середине группы. Все спортсмены были одеты в одинаковые куртки и штаны — официальная форма каждой страны менялась к каждым соревнованиям, и на эту Олимпиаду атлеты из Кореи приехали в костюмах черно-белой расцветки. Шаг за шагом спортсмены двигались вперёд, пока наконец не увидели яркий свет. Лучи прожекторов освещали группы спортсменов, которые двигались через стадион под громкую музыку. Ши Цинсюань нёс в руках телефон и умудрился записать несколько сторис, а Се Лянь лишь неуклюже помахивал рукой в камеры. Национальный стадион был так огромен, что никто из спортсменов, идущих по залитому светом центру площадки, не мог разглядеть зрителей в темноте трибун. После прохода всех делегаций через стадион, открытие Олимпиады продолжилось: кажется, на нём выступили какие-то официальные лица, а затем всё вновь вернулось к песням и танцам, но Се Лянь всё это уже не увидел. Он дико устал после соревнований, а потому решил как можно скорее вернуться в олимпийскую деревню.***
— Чего ты такой кислый весь день, а? — Му Цин пнул Фэн Синя в плечо, когда они вернулись в номер. — Я не кислый, — твёрдо проговорил Фэн Синь, пройдя по коридору в комнату. Он плюхнулся на кровать, даже не сменив красный спортивный костюм, в котором всего час назад шёл по Национальному стадиону в составе делегации атлетов из КНР. Му Цин фыркнул и зашёл в ванную, громко хлопнув дверью. Он подошёл к раковине и, включив холодную воду, набрал её в ладони и плеснул на лицо. Парень посмотрел на себя в зеркало: его лицо выглядело уставшим, а в глазах плескалось раздражение. Му Цин не мог понять, почему он злился. И на кого именно. Возможно, проблема была в стрессе из-за начала Олимпиады — Му Цин впервые участвовал в ней, тем более его взяли в командные соревнования. Ожидания тренерского штаба, постоянная конкуренция с Фэн Синем, болезнь матери — все эти факторы влияли на состояние Му Цина. Но самым важным был, конечно, Се Лянь. Он вернулся спустя четыре блядских года, представлял другую страну и говорил на другом языке, как ни в чём не бывало прокатал короткую программу этим утром без единой осечки, и лишь скромно улыбался, когда кто-то его хвалил. Му Цин был взбешён. Его раздражал сам факт того, что жизнь пошла в совершенно другое русло. Раньше он и правда надеялся, что их трио сможет просуществовать целую вечность, думал, что когда они перестанут кататься, то станут тренерами или найдут другое место в мире, но всё равно останутся вместе. Никто не знал, что их дружба на троих разрушится легко, как карточный домик, случайно задетый чьим-то локтём. Му Цин бывал вспыльчив, но совсем не глуп. Он понимал, что даже самый хрупкий карточный домик способен выстоять достаточно долго, если, конечно, на него не повлияет кто-то со стороны. Та ситуация оставалась откровенно мутной и непонятной, и сейчас, с высоты прожитых лет и опыта в большом спорте, Му Цин понимал, что четыре с половиной года назад всё было не так однозначно, как казалось ему тогда. С другой стороны, допустить такую мысль означало признать собственную роковую ошибку, возможно, самую серьёзную за всю жизнь. Из двух самых близких друзей Се Ляня первым его покинул именно Му Цин, уверенный, что совершает вполне рациональный побег с тонущего корабля. Никто тогда не думал, что Се Лянь мог быть невиновен. И Му Цин поверил в это так легко, будто это не он знал Се Ляня уже много лет, пережив с ним все знаковые события жизни, взлёты и падения. Что бы ни происходило с ними, Се Лянь всегда оставался человеком чести, примером стойкости и амбициозности. Но также он был альтруистичен, склонен к жертвенности и ради других людей мог совершать совсем не те поступки, что хотел, говорить слова, в которые на самом деле не верил. В голове возник образ Се Ляня за высокой трибуной, когда он говорил признательную речь в суде. Это видео разлетелось по всему интернету, и Му Цин был очень рад, что не видел его достаточно давно. На тех кадрах Се Лянь был абсолютно разбит и уничтожен, и неудивительно, что все решили, будто он испытывал нежелание рассказывать всему миру о своих грехах. Теперь Му Цин догадывался, что на самом деле проблема была совсем не в этом. — Эй, ты долго там ещё? — Фэн Синь постучал в дверь ванной, прервав размышления Му Цина. Он закрыл кран, из которого, оказывается, всё это время текла вода, и вытер замёрзшие руки о полотенце. — Я всего лишь хотел как можно больше времени провести без твоей компании, — Му Цин не смог не съязвить: это была защитная реакция, выработанная за долгие годы. Он распахнул дверь, едва не ударив стоявшего близко Фэн Синя, и проскочил в комнату, где сел на постель. Му Цин устало выдохнул и зажмурился — вещи, о которых он думал в ванной, не хотели покидать голову, преследуя, как наваждение. Он услышал, как Фэн Синь вернулся в спальню и встал прямо напротив него. — Чего тебе? — Му Цин поднял голову вверх, встретившись с угрюмым лицом Фэн Синя. — Нервничаешь перед командником, да? — А? — Му Цин непонимающе прищурился. — Да не особо… — То есть всё это время ты парился даже не из-за командных соревнований? Фэн Синь продолжил давить на него словами, стоя всё так же близко. Му Цин устал смотреть на него снизу вверх, а потому вскочил на ноги и резко спросил: — Чего ты докопался до меня с этими командниками? — Потому что туда попал ты, а не я, — Фэн Синь повысил голос, но Му Цин даже не обратил на это внимания. — Значит, я это заслужил, — ответил он, понимая, какая реакция последует за этими словами. Фэн Синь хрустнул костяшками пальцев и грубо схватил его за подбородок. Му Цин не попытался вывернуться, но продолжил смотреть на него так же пристально. — Убери от меня свои руки, — процедил он, схватившись за запястье Фэн Синя. Они стояли, не двигаясь, будто держа друг друга в стальных тисках. Их физическая сила была примерно одинаковой, поэтому в драке ни один из них не становился победителем. Они оба всегда проигрывали, оставаясь с синяками под рёбрами, ранами на душе и чувством неправильности происходящего. — Я сказал тебе отцепиться, — прорычал Му Цин, попытавшись ударить Фэн Синя в грудь. Попытка была успешной: Фэн Синь действительно почувствовал удар, но из-за этого потерял равновесие и повалился вперед, придавив Му Цина к постели. Фэн Синь схватил его за запястья и придавил их к кровати, процедив: — Почему они считают, что ты лучше, чем я? — Никто из нас не лучше, придурок! — крикнул Му Цин. — Мы, блять, равны, как братья-близнецы из одной пробирки, и моё попадание в командники — это простая удача. Зато знаешь, кто лучше нас обоих, вместе взятых? Се Лянь. Лучше бы ты думал о нём. Фэн Синь в ответ на это промолчал и через несколько секунд отпустил руки Му Цина, который тут же поднёс их к своему лицу и принялся рассматривать: — Если на мне останется хоть один синяк, — проговорил он, злобно взглянув на Фэн Синя. — Я тебя уничтожу. И слезь с меня наконец, ты слишком тяжелый! Фэн Синь завалился вбок и упал на кровать рядом с Му Цином, тяжело дыша. Два парня, разгоряченные после случившегося, молча смотрели в потолок, не желая пересекаться взглядами друг с другом, пока Фэн Синь наконец не нарушил тишину: — Му Цин? — Чего тебе? — он провёл ладонью по лбу, убрав волосы, налипшие на вспотевшую кожу. — Потрахаемся? Му Цин закрыл глаза и громко вздохнул. Завтра будет сложный день. Но сегодня, вообще-то, он тоже был непростым. Му Цин считал секс лучшим способом снять любой стресс, поэтому он повернулся к Фэн Синю и с вызовом ответил: — Потрахаемся.