***
На часах было без двух минут девять по пекинскому времени. Должно быть, кто-то из спортсменов сейчас находился на льду или в тренажерном зале, кто-то только возвращался с ужина, а кто-то спал крепким сном, все ещё привыкая к новому часовому поясу. Се Лянь не попадал ни под одну из этих категорий. Он стоял перед дверью в номер китайских фигуристов, не отваживаясь постучать. Всё тело будто превратилось в камень, который не был способен двигаться — Се Лянь стал статуей, и лишь часто вздымающаяся грудь выдавала в нём живого человека. Он отвёл взгляд в сторону, на секунду задумавшись о том, чтобы развернуться и уйти к себе в номер. Но такое действие стало бы побегом, а Се Лянь дал себе обещание больше не убегать. Он медленно поднял руку вверх, пару раз стукнув по гладкой деревянной поверхности костяшками пальцев. Дверь незамедлительно открылась. На пороге стоял Фэн Синь, одетый в серую футболку и чёрные растянутые штаны. В качестве приветствия он кивнул Се Ляню и отошёл в сторону, приглашая пройти внутрь. Се Лянь чувствовал себя странно. Он находился в том же здании, всего на пару этажей ниже, но будто попал в далёкое, незнакомое место. Да, планировка номера была такой же, как у Се Ляня с Цинсюанем: небольшой коридор, дверь в ванную, комната с большим окном и двумя кроватями, бежевые стены. Но внутреннее ощущение приближения чего-то важного и в то же время неизбежного, заставляло Се Ляня чувствовать дрожь по всему телу. Му Цин сидел на одной из кроватей и смотрел в сторону окна, будто увидел там что-то необычайно интересное. Он закинул ногу на ногу и постукивал кончиками пальцев правой руки по коленной чашечке, делая это с такой четкостью, словно играл на фортепиано. Фэн Синь указал Се Ляню на противоположную кровать, а сам подсел к Му Цину, оставив между собой и своим соседом по комнате расстояние минимум в полметра. Се Лянь сел на предложенное место. Все трое продолжали молчать, и постепенно тишина становилась настолько неловкой, что хотелось сказать хоть что-то, хоть одно слово или фразу, которая сломает стену молчания. Вот только эта стена строилась не один год и казалась нерушимой. Каждый день подкладывал в неё по камню, пока находящиеся по разные стороны не перестали видеть друг друга совсем. Эта стена состояла из секретов, стремлений и самопожертвования. Се Лянь боялся, что она будет вечной, но… Вот он здесь. Се Лянь будто подошёл к этой стене вплотную, ближе, чем когда-либо, и теперь ясно видел, из чего она состоит. И так же ясно он понимал, что желает разрушить её раз и навсегда. — Поздравляю с медалью, Му Цин, — наконец заговорил он. Се Лянь решил начать разговор с чего-то отвлечённого, не относящегося к нему самому, чтобы повышать градус откровений постепенно. — Взаимно, — тихо ответил Му Цин. Ритм, отбиваемый его пальцами, становился всё быстрее и чётче, будто безмолвная мелодия переходила в стаккато. — Как ваши дела? — Се Лянь повторил попытку завязать разговор, ничуть не удивившись, что первая попытка провалилась. — Всё нормально, — ответил ему Фэн Синь. — Живём, катаемся, выступаем. Ничего нового, а ты- — Слушай, Се Лянь, — Му Цин вдруг перебил Фэн Синя. — Ты был тем, кто предложил нам встретиться и поговорить. Чего ты хочешь от нас? Тон Му Цина был резким, а каждое слово отчеканивалось с силой боксёрского удара. Се Лянь прекрасно помнил, что может значить подобная напускная дерзость. Му Цин сомневался. Терзался. Не имел контроля над ситуацией. Превращался в злого ежа, что выставил иголки напоказ и желал уколоть ими каждого, кто посмеет приблизиться. — Ничего, — признался Се Лянь. — Просто… поговорить? О том, как вы живёте. — Всё в порядке, как видишь, — сказал Фэн Синь. — Все эти годы тренировались и выступали, ничего из ряда вон выходящего. Чего не скажешь о тебе. — Я тоже тренировался, недавно начал выступать. — Ты пришёл, чтобы посвящать нас в эти общеизвестные факты? Или этот разговор должен привести к чему-то другому? — раздражённо спросил Му Цин. — А чего ты ждёшь от меня, Му Цин? — Правды. Се Ляню не нравилось это слово. Правды в мире было очень мало, а одни и те же факты можно выворачивать по-разному в зависимости от убеждений и выгоды. Тем более, правда для каждого может быть своей. С другой стороны, Се Лянь точно знал, о какой именно правде говорит Му Цин. Он знал, что игнорировать этого слона в комнате не получится, но не думал, что Му Цин потребует ответов настолько быстро. Затянувшееся молчание Се Ляня было расценено как попытка замять тему, что не могло понравится ни Му Цину, ни Фэн Синю. — Ты можешь сказать правду в этот раз? — уточнил суть своей просьбы Му Цин. — Ответить на один простой вопрос. Ты принимал тогда допинг? — Больше нет смысла ворошить прошлое, — расплывчато ответил Се Лянь. И даже не солгал — он правда верил, что некоторым скелетам суждено остаться в шкафу, ведь так будет лучше для всех. Но, кажется, именно после этих слов Му Цин понял всё. У него всегда были сомнения по поводу того скандала, а после пары разговоров с Хуа Чэном эти сомнения начали перерастать в уверенность. Но Му Цин не привык верить кому-то на слово. Он смиренно ждал личной встречи, хотел заглянуть Се Ляню в глаза и узнать, наконец, был ли тот в самом деле виноват. Му Цин громко вздохнул несколько раз, будто пытаясь успокоиться. Но это было невозможно: он был бомбой замедленного действия, а Се Лянь своей фразой спровоцировал настоящий взрыв. — Ты — альтруистичный идиот! Признался, только чтобы никого другого не задело, так? Чтобы ни нас, ни тренерский штаб, ни родственников не утомляли допросами или ложными обвинениями? Отрёкся от нас, лишь бы не замарать нашу же репутацию и будущее в большом спорте? Ты невозможный! Я ненавижу тебя! Понял меня? Ненавижу! Ненавижу! Мы потеряли столько чертовых лет лишь из-за того, что ты вечно думаешь о других больше, чем о себе! Се Лянь опешил. — Вы тоже могли пострадать, — сказал он, не пытаясь опровергнуть слова Му Цина. — Я поступил так, как поступил. Поэтому я и сказал, что нет смысла ворошить прошлое. На самом деле, я сделал бы то же самое и сейчас, оказавшись в похожей ситуации. — Ты невозможный, — ответил Му Цин, чуть поумерив свой пыл. Ведь на самом деле он не злился на Се Ляня — просто не мог. Ненавидел он самого себя за то, как легко отказался от самого близкого друга пять лет назад. — Успокойся, — Фэн Синь положил ладонь на колено Му Цина, а затем обратился к Се Ляню. — Спасибо за правду. Его голос дрожал. Се Лянь кивнул и вновь заговорил, не в силах погасить желание поделиться чувствами с теми, кто может их понять. — Иногда мы не можем контролировать свою жизнь и то, что случается вокруг. Я сказал бы, что совсем ни о чём не жалею, но это будет ложь. Всё-таки мне правда жаль, что между нами всё сложилось именно так. Я скучал по вам всё это время. — Мне очень, очень жаль, — Фэн Синь продолжал сидеть рядом с Му Цином, но в его взгляде сквозило желание подойти к Се Ляню, прикоснуться, выразить никуда не пропавшее за все эти годы чувство восхищения и трепетной привязанности. — Мы можем вернуть всё, что было раньше? — наивно спросил Се Лянь. Его голос дрожал, совсем как у Фэн Синя, а руки немного трясло. — Нет, — отрезал Му Цин. — Мы все стали другими людьми. О возвращении назад не может быть и речи — не после всего, что ты пережил. Се Ляня будто окатили ведром холодной воды. И на что он только надеялся, придя сюда? Что с помощью пары слов сможет повернуть время вспять? Ни за что. Но, по крайней мере, он попытался. И прояснил всё, что хотел. — Но… — Му Цин замялся и неловко посмотрел вниз. — Я думаю, мы можем начать что-то новое. Му Цин поднялся с кровати и пересёк комнату несколькими широкими шагами, садясь рядом с Се Лянем. Фэн Синь проследовал за ним, присев с другой стороны, словно они вдвоём были верными подданными одной важной особы, что всегда оставались рядом. Се Лянь не понимал, что происходит. Голова казалась пустой, губы пересохли, а волнение от важного разговора не покидало тело. — Мы все совершили ошибки, — сказал Му Цин, положив руку на локоть Се Ляня. — Лично я хотел бы исправить свои. Сидящий справа Фэн Синь вдруг прислонился чуть ближе и обнял Се Ляня, заключив его в кольцо из своих рук. Фэн Синь молчал, но, кажется, Се Лянь понял его и без слов. Всегда понимал. — Я сделаю это один раз и не буду повторять больше никогда, — прошептал Му Цин и уткнулся лбом в плечо Се Ляня, неуверенно обняв талию Се Ляня одной рукой. Это был первый раз за долгие годы, когда Се Лянь позволил себе от души проплакаться.***
Се Лянь проснулся на следующий день с полным ощущением того, что живёт свою обычную жизнь. Его расписание не изменилось, постель была той же, да и чуть храпящий по ночам Цинсюань помогал сохранять чувство рутины и безопасности. Се Лянь так сильно боялся вчерашнего разговора, так много думал о нём и переживал, уверенный, будто его жизнь непременно должна перевернуться с ног на голову, что ощущал искреннее удивление от того, что проснулся этим утром тем же человеком, что и вчера. Конечно, что-то определённо изменилось. Часть груза, лежащего на его сердце долгие годы, исчезла, и дышать будто стало легче. Се Лянь вдруг подумал о том, какое же это знаменательное совпадение: именно в тот год, когда он поехал на Олимпиаду, Игры проводились в Пекине. Будто судьба давала ему шансы всё исправить, поговорить и вспомнить. И прямо здесь он не только участвовал в соревнованиях, но и закрывал личные гештальты, начав с поездки к родителям и закончив вчерашней беседой. — Завтрак-завтрак, — напевал под нос Ши Цинсюань, переодеваясь в привычный спортивный костюм. — Пора вставать, Се Лянь! Вчера вечером Се Лянь успел поведать Цинсюаню о состоявшемся разговоре, но был слишком вымотан для подробного рассказа. Хотя, младший Ши о нём и не просил, пусть и был заинтересован. Ему вполне хватило информации о том, что всё прошло хорошо, и Се Лянь сделал то, что давно хотел. Переполненный эмоциями, Се Лянь долго не мог уснуть. Поэтому сейчас, когда пришло время идти на завтрак, он никак не хотел вставать с постели. Но пришлось — через пару минут в номер постучал Ши Уду, чтобы отвести своих подопечных к столовой. Конечно, Се Лянь и Ши Цинсюань могли и сами ходить на завтраки: всё-таки они уже не маленькие мальчики, да и путь до столовой был довольно коротким и простым. Но Ши Уду настаивал на сопровождении, стремясь обеспечить максимальную безопасность фигуристам. Все понимали, что основная причина такого поведения — Се Лянь и его история. Иногда в столовой к ним присоединялся Пэй Мин, чей график сна и местонахождение были настолько непредсказуемы, что никто уже не удивлялся внезапному появлению хореографа словно из ниоткуда. Вот и сейчас, они сидели вчетвером за небольшим столиком, уплетая за обе щеки вкусный завтрак. Се Лянь элегантно держал в руке чашечку зелёного чая, всматриваясь в чаинки, плавающие на дне. На фоне слышались обрывки фраз, то на китайском, то на английском, то на каких-то других, неизвестных Се Ляню языках. Но громче всех он слышал Пэй Мина. Не стесняясь в выражениях, тот ярко критиковал судейскую коллегию: — А потом я увидел расшифровку баллов! Нет, я и до этого думал, что им накидали грибов, но настолько явно… Баллов за компоненты они не пожалели. — Это твоя субъективная оценка, — перебил его Ши Уду. — Мне показалось, что всё было вполне справедливо. — Да, моя субъективная! Но разве она не имеет права на существование? Разве- Пэй Мин замолк на полуслове, и за их столом воцарилась тишина. Се Лянь лениво поднял взгляд, чтобы понять, в чём причина столь резкой перемены. От увиденного его рука чуть не выпустила чашечку с чаем. Рядом с их столом стоял Хуа Чэн. Он хитро улыбался, держа в руке стул, и даже спросил разрешения, прежде чем присоединиться к ним. Хуа Чэн сел справа от Се Ляня, и, оперевшись локтем о стол, принялся сетовать на жизнь. — Представляешь, у них закончились маньтоу! А они здесь такие вкусные и нежные… Не знаю, как я теперь проживу этот день. Он смотрел только на Се Ляня, будто за столом они сидели вдвоём. — Можешь взять мою, — сказал Се Лянь в шутку. Свою паровую булочку он уже надкусил, поэтому никогда не стал бы предлагать ее Хуа Чэну всерьёз. Но Хуа Чэн невозмутимо наклонился к предложенной маньтоу и медленно надкусил, смотря Се Ляню в глаза. Ши Цинсюань громко закашлялся. Хуа Чэн пережевал булочку и откинулся назад, с удовлетворением хлопая себя по животу: — Вот теперь мой день точно будет хорошим. Се Лянь так и остался сидеть с надкушенной маньтоу в руке. Благо, через пару минут все продолжили повседневные разговоры. Хуа Чэн молча завтракал — всё-таки делегация Кореи говорила между собой на корейском, и Хуа Чэн при всём желании не мог вступить в диалог. Вместо этого он налил себе чай и вновь обратился к Се Ляню: — Как поживает гэгэ? — Мне плохо спалось, — словно в подтверждение этому Се Лянь зевнул. — Надеюсь прийти в себя к дневной тренировке. — О, — Хуа Чэн заговорщически наклонился поближе и прошептал. — Я знаю, что помогает проснуться. — И что же? — Се Лянь так же ответил шепотом, будто они говорили о тайнах и секретах. — Бассейн! — заключил Хуа Чэн. — На территории деревни есть отличный бассейн, ты бывал там? Се Лянь покачал головой, а про себя подумал: нужно ли ему всё это? Хуа Чэн явно приглашал его поплавать вместе, и в этом не было ничего криминального, но… После вчерашнего разговора он продолжал чувствовать себя разобранным на части, и не знал, поможет ли ему плавание с Хуа Чэном. С другой стороны, хоть Хуа Чэн и оставался тёмной лошадкой, он относился к Се Ляню по-доброму и разговоры с ним только успокаивали фигуриста. Поэтому Се Лянь повернулся к Ши Уду и спросил, может ли он отлучиться в бассейн. — Я дам тебе два часа после завтрака, если ты и правда будешь плавать. — Буду! Спасибо, тренер Ши. Хуа Чэн улыбнулся и продолжил пить чай.***
Стоя в раздевалке бассейна, Се Лянь начал всерьёз сомневаться в том, что это была хорошая идея. Хуа Чэн уже ждал его в воде, а Се Лянь никак не хотел выходить. Проблема была в… неловкости. Да, он уже снимал футболку перед Хуа Чэном, но, во-первых, тогда он был жутко пьян, а во-вторых, как раз из-за этого и не хотел повторять подобное. Он прекрасно помнил, как Хуа Чэн отвёл взгляд, будто Се Ляня там и не было вовсе. Испытывал ли он отвращение? Неприязнь? Жалость? Наверно, сейчас это было неважно. Ведь Хуа Чэн сам позвал его в бассейн, так что должен быть готов вновь увидеть тело Се Ляня. Проходя мимо зеркала, Се Лянь заметил, что после вчерашнего падения на правом колене всё-таки остался синяк, который теперь был лиловым и бросался в глаза. Се Лянь накинул на плечи полотенце и вышел из раздевалки. С каждым шагом он чувствовал, как воздух становился более холодным, а кожа покрывалась мурашками. Наконец, он увидел бассейн. Яркие лучи утреннего солнца отражались от водной глади, игриво поблёскивая и приглашая подойти ближе. Оказалось, что людей в бассейне не было, кроме Хуа Чэна, который уверенно плыл баттерфляем, направляясь к тому концу бассейна, где стоял Се Лянь. Тишина вокруг нарушалась только плеском воды. Се Лянь бросил полотенце на лавочку возле стены и подошёл к боковой лестнице, чтобы спуститься в воду. Благо, её температура не была очень холодной, однако бодрила достаточно, чтобы Се Лянь почувствовал себя чуть менее сонным и потерянным, чем раньше. Се Лянь подплыл к центральной дорожке, где его уже ждал Хуа Чэн. Наверно, ему следовало завести разговор с более отвлечённых тем, чтобы разрядить обстановку, но вместо этого он спросил: — Извини, если этот вопрос прозвучит нетактично, но… Ты даже плаваешь в повязке? К счастью, Хуа Чэн не обиделся. Он указал рукой куда-то вперёд, призывая Се Ляня немного поплавать, и одновременно с этим заговорил: — Я могу плавать и без неё, но, боюсь, гэгэ не понравится увиденное. Се Лянь не стал возражать, хоть немного и хотелось. Хуа Чэн продолжил: — Очень давно, когда я только начал заниматься фигурным катанием, я много времени проводил на льду в одиночестве. Меня взял к себе тренер одной из школ, у меня… даже были коньки. Но тренер не мог всё время уделять только мне, а я хотел кататься беспрерывно. Поэтому мне нравилась зима: по ночам я сбегал к реке и катался до самого утра. Хуа Чэна захлестнули воспоминания — Се Лянь смог заметить это по изменившемуся тону голоса и мечтательному взгляду. — Но однажды я совершил ошибку. Оступился, неудачно упал, неправильно сгруппировался — всё-таки был ещё совсем новичком. Вывихнул ногу. А зубец конька впился прямо в глаз. Из-за того, что я был один, мне не смогли помочь вовремя, до больницы добрался только через два часа. Так я потерял глаз. — Но всё равно продолжил кататься? — Естественно. Только больше никогда не ступал на лёд в одиночку. Они продолжали плыть, а плеск воды отражался от высоких стен. Се Лянь некоторое время молчал, обдумывая услышанное, а затем уточнил: — Тренер стал проводить с тобой время? — Напротив. После травмы он поставил на мне крест, сказал, что не будет тренировать инвалида. Я стоял на коленях перед дверью его кабинета, умоляя принять к себе, обещая, что буду стараться ещё больше. И в итоге он дал мне шанс. Через несколько месяцев я поучаствовал в своем первом юниорском Чемпионате, занял второе место, получил хорошие призовые. Затем ещё и ещё. А когда вышел на стабильный доход, нанял Хэ Сюаня, чтобы присматривал за мной. — Ты не похож на человека, который сделает так. Как будто не любишь полагаться на других, так? — Ты прав. Не люблю, когда мной командуют или указывают, что делать. Но печальный опыт научил меня, что некоторые вещи в одиночку совершить нельзя. Се Лянь тоже когда-то заново учился доверять другим. И знал, что процесс этот непрост и тернист: зачем впутывать в свою жизнь других людей, если всё можно сделать самому? Но это была ошибка, возникшая из-за юношеского максимализма и головокружительных успехов. Се Лянь слишком поздно понял, что не может решить все проблемы самостоятельно. Бодрый голос Хуа Чэна вырвал его из раздумий: — Наперегонки до другого конца бассейна? Се Лянь кивнул. Они оттолкнулись от борта одновременно. Се Лянь старался плыть как можно быстрее, и уже мог ощущать, как мышцы рук начинает тянуть. Это было приятное чувство, особенно для спортсмена. Се Лянь погрузился под воду, думая, что так поплывёт быстрее. Он активно двигал ногами, желая приплыть первым, победить в их маленькой игре. И, вот, наконец он коснулся руками борта. Се Лянь вынырнул, жадно хватая ртом воздух. Он проморгался и оглянулся по сторонам, но Хуа Чэна нигде не было видно. Тогда он взглянул вниз и с ужасом понял, что совсем рядом с ним, под водой, виднелся силуэт. Это был Хуа Чэн. Нырнув вниз, Се Лянь схватил его за руки и вытянул на поверхность воды. Глаз Хуа Чэна, не скрытый повязкой, был закрыт, а его кожа казалась ещё более бледной, чем обычно. Пару секунд назад у Се Ляня было радостное, весёлое настроение, а теперь на его руках находился лучший фигурист мира. В отключке. Неужели Хуа Чэн наглотался воды? Как такое вообще случилось? Се Лянь запаниковал и решил сделать первое, что пришло ему в голову. Он наклонился вниз и прижался своими губами к губам Хуа Чэна, желая сделать искусственное дыхание. Губы Хуа Чэна были неестественно-холодными, и Се Ляня так напугал этот факт, что он даже забыл выдохнуть воздух в его рот. Он даже не смог сделать человеку нормальное искусственное дыхание, по-глупому растерявшись. Вот, насколько Се Лянь был неудачлив. Он вновь наклонился ближе к лицу Хуа Чэна, решив, что со второй попытки у него точно получится сделать всё, как надо. Но именно в этот момент Хуа Чэн открыл глаз.