***
К счастью, завтрак прошёл без приключений. Се Лянь так и не увидел ни Хуа Чэна, ни Хэ Сюаня. Зато начала действовать таблетка от головы, которую он выпил перед выходом, и теперь Се Лянь чувствовал себя чуть более живым. Ши Уду сосредоточенно ел рис палочками, время от времени бросая взгляд на брата. Спустя несколько минут он всё-таки заговорил: — Цинсюань, ты плохо спал? — Ага, — пожал плечами тот. — Немного нервничаю перед завтрашним прокатом. «Врёт и не краснеет» — мысленно поразился Се Лянь, но вслух ничего не сказал. Всё-таки Ши Цинсюань хорошо умел скрывать секреты, особенно свои, даже если со стороны казался болтливым и наивным. — В этом нет смысла, — наставническим тоном произнёс Ши Уду. — Вы оба уже сделали всё, что смогли. Вы готовы выступить и составить конкуренцию другим фигуристам. Се Ляню очень хотелось, чтобы эти слова были правдой. Но даже сейчас, за день до выступления, он продолжал прогонять в голове собственные программы и пытался понять, в какой момент может ошибиться, сбиться с ритма. Ему хотелось и правда быть готовым ко всему. Ши Уду сказал, что им выделили полтора часа для тренировки на льду ближе к вечеру, но он смог договориться с другим катком, так что сначала они поедут туда, а затем переберутся на олимпийский лёд. И Се Лянь, и Ши Цинсюань приняли негласное решение потратить все силы на тренировку, чтобы в голове не осталось лишних мыслей, способных сбить их с нужного настроя. Ши Уду удивился подобному рвению, но пресекать инициативу не стал, лишь аккуратно притормаживая спортсменов, когда те начинали откровенно переусердствовать. На катке они провели свою классическую тренировку с разминкой и повтором основных элементов. Се Лянь только-только закончил прыгать четверной тулуп, когда Ши Уду заявил, что им пора уезжать — оказалось, что они тренировались уже пять часов. На олимпийском льду — том самом, где Се Лянь будет выступать уже завтра, он чувствовал себя увереннее. Обычно на такие тренировки пускали репортёров, но сегодня здесь было пусто, и Се Лянь даже не знал, было ли это инициативой организаторов, или же Ши Уду озаботился тем, чтобы его подопечных никто не беспокоил. Тем более, сегодня Се Лянь собирался пару раз прогнать и произвольную программу, а её пока что не видела ни одна живая душа, за исключением тех, кто стоял сейчас рядом с ним. Они выходили на лёд по очереди: сначала Ши Цинсюань дважды откатал короткую программу, затем — Се Лянь. А напоследок они перешли к произвольной. Закончив прокат, Се Лянь осознал, что смертельно устал. Благо, на этом их последняя тренировка перед началом индивидуальных соревнований завершилась. — Я так счастлив, что мы оставили Шакиру, — сказал Пэй Мин, когда Се Лянь вышел со льда. — Мир фигурного катания точно не ожидает такой программы. — Надеюсь, — ответил Се Лянь, переводя дух. — Мне нужно над чем-нибудь поработать? — Ты хорошо постарался, можешь отдыхать, — Ши Уду по-отечески похлопал его по плечу. — Погодите-погодите, мне есть, что сказать! — Пэй Мин вдруг сделался серьёзным, будто и впрямь собрался давать наставления. — В короткой программе я уверен: ты уже выступал с ней, и образ, который мы хотим передать, тебе знаком. Я ведь хореограф, мне важно, чтобы ты передал настроение. И в произвольной программе оно важно, как никогда раньше. Не уверен, что вспомню про эти мудрые слова послезавтра, так что говорю сейчас: попробуй насладиться этой программой, не думай много о движениях и прыжках, полюби программу! И тогда она полюбит тебя в ответ. — Это и правда очень… мудрые слова, — неуверенно произнёс Се Лянь. — Не слушай его, — встрял в разговор Ши Уду. — О движениях и прыжках надо думать. Хотя, кое в чем Пэй Мин прав — тебе и правда следует насладиться. Выступи для себя, а не для кого-либо ещё. Се Лянь слишком устал, чтобы обдумывать слова хореографа, поэтому лишь уважительно кивнул в ответ и отправился в раздевалку. Там сидел Ши Цинсюань: прислонившись головой к шкафчику, он бездумно смотрел в стену, всё ещё оставаясь в спортивной форме. Се Лянь, поколебавшись несколько секунд, всё-таки подошёл к Ши Цинсюаню и сел рядом: — Ты хочешь поговорить об этом? — Мы достаточно поговорили вчера, — криво улыбнулся Ши Цинсюань. — Я всё ещё расстроен. Но моя жажда победить пересиливает моё желание сдаться и впасть в апатию. Се Лянь восхитился его стойкостью и импульсивно обнял, на что Цинсюань воскликнул: — Я же потный! — Я тоже, так что плевать. Спустя пару минут Се Лянь всё-таки вернулся к своему шкафчику, чтобы переодеться. Поверх одежды лежал телефон, и Се Лянь решил бегло проверить, нет ли важных уведомлений. Со вздохом искреннего удивления он увидел непрочитанное сообщение, отправленное несколько часов назад: [Хуа Чэн] Гэгэ, мы можем поговорить? — Чёрт, — выругался себе под нос Се Лянь. Он совсем забыл, что обещал выслушать Хуа Чэна, потому как хотел отложить этот разговор. Но, видимо, ему предстояло разобраться в случившемся раньше, чем Се Лянь планировал. Выходя из раздевалки, Се Лянь чувствовал холод подаренного Хуа Чэном кольца, всё ещё висевшего на цепочке.***
На улице шёл снег. Это не было чем-то удивительным для февраля, но всё же каким-то чудесным образом все последние дни погода оставалась ясной. Снег напоминал Се Ляню о новогодних праздниках, когда вся семья традиционно собиралась вместе. В этом году он отмечал новый год со своей семьёй — не кровной, но обретённой, и чувство безоговорочной поддержки и принятия с их стороны помогало Се Ляню двигаться вперёд, помогало не забывать, кем он является на самом деле, насколько он талантлив, старателен и искренен. Ши Цинсюань шёл с ним по олимпийской деревне рука об руку, спеша поскорее вернуться в номер и лечь в кровать. Всю дорогу он молчал, что было непривычным, ведь обычно Ши Цинсюань болтал без умолку вне зависимости от того, в каком состоянии находился. Это было верным признаком того, что Цинсюань был по-настоящему истощён: как эмоционально, так и физически. Се Лянь разминулся с ним в лифте, поехав на пару этажей наверх, чтобы зайти в номер Хуа Чэна. Он надеялся, что разговор пройдёт спокойно, но на самом деле Се Лянь не знал, чего ожидать. Он и правда запутался. Се Лянь больше не понимал, кто такой Хуа Чэн, можно ли ему доверять и прислушиваться к его словам. Но эти выводы делал его мозг, прагматичный и бездушный орган, что анализировал ситуацию объективно и отстранённо. Сердце же твердило: Хуа Чэн — хороший человек. Се Лянь успел привязаться к нему за те дни, что они провели рядом друг с другом, и, кажется, Хуа Чэн ему по-настоящему понравился. Отчасти из-за этого Се Ляню было тяжело даже думать о том, что случилось вчера. В любом случае, на эти мысли не осталось времени, ведь Се Лянь стоял прямо перед дверью в номер. Он постучал, и через несколько секунд увидел Хуа Чэна. В номере они, не сговариваясь, сели как можно дальше друг от друга — Хуа Чэн на свою кровать, а Се Лянь на кровать Хэ Сюаня, который, кстати, в номере отсутствовал. Се Лянь устало всматривался в лицо Хуа Чэна, будто пытаясь найти в нём ответы на все свои вопросы. — Привет, — непривычно тихо сказал Хуа Чэн. — Привет. Се Лянь отвёл взгляд от Хуа Чэна и оглядел номер — всего несколько ночей назад он спал здесь, когда перепутал этажи после праздника с корейскими спортсменами. Хотя прошло не так много времени, Се Ляню казалось, что всё это произошло в другой, прошлой жизни. — Наверное, тебе следует прояснить ситуацию с Хэ Сюанем, — прямо сказал Се Лянь. — Да, я... — Хуа Чэн запнулся, не зная, с чего начать. Он выглядел непривычно-нервным, неуверенным и слабым. Сердце Се Ляня сжалось, но он не позволил этому влиять на свои мысли, стараясь не забывать, зачем он пришёл сюда: — По твоей просьбе Хэ Сюань начал общение с Цинсюанем. Зачем? — Это правда. Я попросил Хэ Сюаня наладить контакт с Ши Цинсюанем. Чтобы узнать, в порядке ли ты. С тех пор, как интерес журналистов к тебе остыл, не было ни единого шанса узнать, что с тобой. Ты пропал со всех радаров, Се Лянь. — Зачем тебе нужно было знать, что со мной? — непонимающе нахмурился Се Лянь. Хуа Чэн молчал. Было видно, что разговор доставляет ему дискомфорт, видимо, потому что Хуа Чэн не привык быть искренним, когда речь шла о его прошлом и слабых местах. — Потому что ты поменял мою жизнь… — выпалил Хуа Чэн. — Потому что я всегда хотел быть только на твоей стороне. — Я не понимаю, Хуа Чэн. Я не помню, — Се Лянь недоверчиво скрестил руки на груди. — Мы не виделись до Олимпиады. — Виделись, — смиренно выдохнул Хуа Чэн. — Просто я был совсем не похож на нынешнего себя. — И насколько давно это случилось? — 2013 год. Юниорские соревнования в Шанхае. Се Лянь отчаянно пытался отыскать нужный момент в ворохе воспоминаний, но за всю жизнь он успел побывать во многих городах и странах и познакомиться со множеством людей. Поэтому одна недолгая встреча была безвозвратно погребена в его памяти под другими воспоминаниями. Се Лянь беспомощно посмотрел на Хуа Чэна, который отреагировал быстро: — Всё в порядке, — осторожно произнёс Хуа Чэн и посмотрел ему в глаза. — Будет даже проще, если ты выслушаешь эту историю с моей стороны.***
В тот день Хуа Чэну исполнилось одиннадцать лет. В детском доме праздников по случаю дня рождения не устраивали, из близких у Хуа Чэна никого не осталось, а ни с кем из других сирот он так и не успел подружиться. Поэтому тот день обещал быть похожим на любой другой, с пресной едой из столовой и скучными уроками у вредных старух. Но Хуа Чэн имел другое мнение на этот счёт. Он планировал сбежать. Мысли о побеге преследовали его ещё давно, с самого попадания в детский дом два года назад. Хуа Чэн был искренне уверен, что даже самая ужасная жизнь на улице среди бездомных будет лучше, чем строгие правила детского дома. Хуа Чэн с детства любил свободу и не терпел никаких ограничений. Но бежать было некуда, ведь этот враждебный мир не ждал маленького Хуа Чэна нигде. А сам мальчик пока не знал, чем будет заниматься, когда обретёт свободу. Пристроится к какой-нибудь семье? Займётся бродяжничеством и воровством? Или уедет далеко-далеко, оставив позади воспоминания о годах, полных боли? Он был совсем один в этом злом и страшном мире, у него даже не было своих собственных вещей, не считая кольца, которое он снял с пальца матери после её смерти. Кольцо было слишком большим, поэтому Хуа Чэн носил его на цепочке вокруг шеи: оно оставалось приятным напоминанием о том, что когда-то давно у Хуа Чэна была семья, был человек, который его любил. Теперь у него не было никого, и Хуа Чэн никак не мог понять, зачем же ему жить? Но вскоре цель жизни нашла его сама. Через несколько недель после попадания в приют Хуа Чэн решил проверить, насколько хорошо охраняется кухня поздним вечером. Отбой ещё не наступил, но ужин прошёл три часа назад, поэтому все работники столовой должны были разойтись по домам. Хуа Чэн выглянул в коридор и воровато огляделся, но вокруг не было никого. Каждый шаг мальчика был медленным и выверенным — он успел запомнить, где именно лежали предательски скрипучие половицы. Путь был неблизким: столовая находилась в другом крыле приюта, и Хуа Чэн должен был преодолеть не только коридор со спальнями, но и большой зал, а также учебные классы. В зале его ждал сюрприз. По периметру этой комнаты находились старые просиженные диваны, полученные приютом безвозмездно, а в центре стоял телевизор. Хуа Чэн слышал, что его подарил детскому дому несколько лет назад кто-то из местных политиков. Хуа Чэн редко бывал в этом зале, предпочитая проводить время в своей комнате наедине с книгами, поэтому не знал, что часть ребят собиралась по вечерам в комнате и тайком смотрела фильмы и новости. Так было и сейчас — сироты окружили телевизор, придвинув несколько диванов поближе. Кто-то сел прямо на пол, кто-то стоял неподалёку. Но все они были объединены тем, что неотрывно смотрели на экран. Хуа Чэн всё ещё подглядывал за ними из коридора, а потому не мог разглядеть, что же такое показывали сегодня по телевизору. Но зато он ясно видел, как восторженно дети всматриваются в яркий экран, как тихо обмениваются словами, явно обсуждая увиденное. Хуа Чэн вполне мог пройти мимо, проскользнуть, воспользовавшись ситуацией. Ему даже не пришлось ничего придумывать для того, чтобы отвлечь детей в зале — они выполнили всю работу за него! Но на один короткий миг Хуа Чэн задумался: раз они так восторженны и взбудоражены, что должно происходить на экране? Какая картина смогла так увлечь несчастных сирот? Это была мыльная опера? Или интересная история про апокалипсис, где улицы заполнили зомби, а главный герой всеми силами пытается спастись? А может, они смотрели фантастический фильм о высокотехнологичном будущем? Хуа Чэн так давно не чувствовал ничего, кроме разъедающей сердце боли, что его детский разум отчаянно захотел прикоснуться к чему-то радостному и приятному. Это стало причиной, по которой он сделал шаг вперёд из темноты коридора и медленно подошёл к телевизору. Он находился за спинами ребят и шёл достаточно тихо, чтобы его появление осталось незамеченным. Зато Хуа Чэн наконец смог увидеть, что происходило на экране телевизора. На удивление, это был не фильм и не новостная программа. По телевидению транслировали фигурное катание. Хуа Чэн смог услышать, как комментатор сказал пару слов о происходящем: оказалось, сегодня проходил большой гала-концерт, в котором должны выступить все звёзды китайского фигурного катания. Хуа Чэн даже предположить не мог, что дети из приюта будут так заинтересованы в этом виде спорта, но затем он понял всё. Потому что на экране появился он. — Смотрите, это же Се Лянь! — крикнул один из мальчиков, позабыв о необходимости сохранять тишину. Хуа Чэн увидел совсем юного фигуриста. Он был ещё ребёнком, возрастом как сам Хуа Чэн или чуть старше. Се Лянь был одет в белый костюм с широкими рукавами, а весь его образ представлял собой воздушность и грацию. Маленький фигурист выглядел собранно и серьёзно, будто совсем не страшился выступать на такую большую публику. Он пару раз проехался из одного конца площадки в другой, совершив несколько простых элементов фигурного катания. А затем Се Лянь прыгнул. Дети по эту сторону экрана дружно ахнули — такой прыжок мог стать примером даже для взрослых спортсменов. Се Лянь элегантно приземлился, продолжив своё выступление. Сироты в зале переговаривались между собой: они говорили, что Се Лянь точно станет знаменитым фигуристом, когда дорастёт до возраста участия в юниорских соревнованиях. Хуа Чэн молчал. Он остолбенело смотрел на экран телевизора, где Се Лянь совершал четыре прощальных поклона. Хуа Чэн приложил руку к своей груди, поверх холодного кольца, как раз в то место, где находилось сердце — оно стучало так часто, что казалось, будто Хуа Чэн только что совершил многокилометровый забег, а не посмотрел прокат ребёнка-фигуриста. Хуа Чэн словно наконец вынырнул из ледяной воды, которая тянула его на дно всю недолгую жизнь. Он впервые увидел что-то настолько прекрасное, что заставило его испытать целую бурю эмоций. Он впервые захотел жить. Это было очень глупо: так сильно впечатлиться из-за одного мальчика-спортсмена. Но Хуа Чэн всё ещё был ребёнком с тягой к прекрасному, поэтому этот момент остался в его памяти на всю жизнь. Хуа Чэн тогда подумал о том, как это здорово — рассекать холодный лёд лезвиями коньков, набирать нечеловеческую скорость и прыгать высоко-высоко, застывая в воздухе на мгновение. Ему тоже хотелось кататься, чтобы чувствовать эту неведомую прежде свободу. Но в приюте такой возможности не было. Так Хуа Чэн нашёл причину сбежать. В тот день совпали две даты: день рождения Хуа Чэна и юниорский чемпионат Китая по фигурному катанию. По счастливому стечению обстоятельств, в этом году чемпионат проводился в Шанхае, где и жил Хуа Чэн. Он прекрасно знал, что Се Лянь приедет на чемпионат — в этом году фигуристу исполнилось тринадцать лет, что давало ему право участвовать в юниорских соревнованиях. У Хуа Чэна не было денег на билет, но он всё равно надеялся проскользнуть на стадион, ведь это был его единственный шанс увидеть Се Ляня вживую. Поездка до места проведения соревнований заняла бы несколько часов, и его отсутствие обязательно раскрылось бы. По возвращении его ждало бы жестокое наказание, но Хуа Чэн не собирался ехать назад. Он наивно верил, что после того, как увидит Се Ляня, его жизнь обязательно поменяется к лучшему. Во всяком случае, он точно не вернётся в приют. Мальчик собрал свои немногочисленные вещи (на самом деле принадлежавшие приюту) в рюкзак, а затем пошёл к медсестре, пожаловавшись на плохое самочувствие. Она не глядя отправила его в спальню, велев соблюдать постельный режим. Хуа Чэн решил, что это даст ему несколько часов форы, прежде чем учителя начнут искать пропавшего ребёнка. Когда это случится, он будет уже далеко, на ледовой арене, смотря выступление любимого фигуриста. Он вылез из комнаты через окно, и, пригнувшись, добежал до забора. Хуа Чэн не раз пытался покинуть территорию приюта, а потому прекрасно знал, где находилась дыра, позволявшая выбраться наружу. Оказавшись за забором, он пробежал через небольшой участок парка и вышел на городскую улицу. Мальчик жадно вдыхал приятный запах свободы, хоть и отбежал от территории приюта всего на несколько сотен метров. Несмотря на то, что денег на покупку билета для посещения чемпионата ему и правда не хватало, Хуа Чэн имел немного сбережений, оставшихся после смерти матери: именно с этих денег он оплатил автобус, который должен довезти его до центра города. Людей на остановке было много, но ни один из них не смотрел на Хуа Чэна. Такой была человеческая природа: игнорировать неприятные вещи. А Хуа Чэн считал, что никогда не был хорош собой, тем более сейчас, когда часть его лица скрывали бинты, небрежно намотанные медсестрой, чтобы скрыть следы после очередной драки. В центре Шанхая Хуа Чэну пришлось сделать пересадку, а общий путь до стадиона занял около трёх часов. Но мальчик ни капли не устал из-за долгой дороги, напротив, с каждым метром, приближающим его к Се Ляню, Хуа Чэн чувствовал себя всё лучше и лучше. Когда он прибыл на место, то с удивлением отметил, что возле ледовой арены уже успела образоваться очередь. Кажется, Хуа Чэн приехал как раз вовремя. Он стал в конец очереди с важным видом, будто занимая её для своей семьи. Мало кто мог подумать, что мальчик приехал сюда совсем один. Где-то вдалеке открылись входные двери в стадион — Хуа Чэн понял это, когда очередь стала медленно сдвигаться вперёд. Он собирался проскочить мимо охраны на входе. Если же его поймают, мальчик просто скажет, что потерял своих родителей. Хуа Чэн придумал этот простой план очень давно и был уверен, что он сработает. Ему казалось, что на входе будет стоять всего пара человек, проверяющих билеты: Хуа Чэн никогда не был на таких крупных мероприятиях, поэтому не мог знать, что купленные билеты прикладываются к турникету, через который невозможно перепрыгнуть. Когда мальчик зашёл во входные двери, он понял, что его первоначальный план стал невозможным, поэтому отошёл немного в сторону и громко расплакался, зовя несуществующих родителей. Вот-вот к нему подойдёт добрый дядя охранник и, ласково погладив по макушке, заведёт в стадион. Посадит в комнату для персонала, нальёт горячий чай и пообещает найти родителей. А там Хуа Чэн найдёт способ сбежать. И — вот удача — к нему и правда направился охранник! Хуа Чэн приободрился и прогнал в голове заученный текст про поиск родителей. Но вместо того, чтобы успокоить мальчика, охранник схватил его за воротник и поволок к выходу, напоследок крикнув: — Оборванец! Не устраивай тут концерт. Ты похож на бездомного, каких родителей ты потерял, врун? Всё внутри Хуа Чэна похолодело. Он не ожидал, что будет так легко раскрыт. Но больше всего мальчика волновали не грубые слова охранника (хотя, вообще-то, можно было и помягче), а ставшая абсолютно ясной невозможность увидеть Се Ляня. Хуа Чэн так и остался сидеть возле входа, смотря на уменьшающуюся очередь. Вдруг ему всё-таки повезёт и среди этих людей окажется кто-то с лишним билетом? Но, конечно же, эти надежды оказались тщетными. Площадь перед ледовой ареной опустела, а с неба начал капать дождь. Охранник неодобрительно смотрел на одинокого мальчика через стеклянные входные двери, и Хуа Чэн решил уйти. Он обошёл большое здание по кругу, присев на порог возле неприметной двери, явно не предназначенной для входа зрителей. Ему было обидно. Не только из-за того, что он не увидел Се Ляня, но и потому, что Хуа Чэн лишился возможности вживую посмотреть на фигурное катание. Понять, как движется фигурист, прочувствовать, что он при этом испытывает. Хуа Чэн много думал о том, что и сам хотел кататься, и, может, на этих соревнованиях он смог бы найти способ осуществить свою мечту. Но он даже не попал в здание. План, придуманный месяцы назад, оказался снесён лавиной жизненных обстоятельств. Дождь усилился, и Хуа Чэн начал мёрзнуть. Он обнял себя за плечи в попытке согреться, но это не помогало. Мальчик не знал, сколько часов просидел так, но когда он решил уйти, то понял, что наступила ночь. Но не успел он встать, как дверь открылась, и из здания вышел человек. Хуа Чэн даже не взглянул в его сторону, но решил посидеть тут ещё немного, чтобы хоть на несколько минут почувствовать, будто он находится не в одиночестве. Хуа Чэн поднял голову, чтобы посмотреть на вышедшего человека, и с ужасом осознал, что это был Се Лянь. Он держал возле уха телефон и устало с кем-то разговаривал, но Хуа Чэн даже не пытался вслушиваться. Перед ним был самый прекрасный человек в мире, чей облик вживую казался даже более волшебным, чем передавал экран телевизора. В другой руке Се Лянь держал явно дорогой зонт, который защищал его от холодных капель дождя. Договорив, фигурист положил телефон в карман и, наконец, увидел Хуа Чэна. Мальчик даже не хотел представлять, как выглядит сейчас — весь мокрый, с бинтами на лице и потрёпанной приютской одеждой, он скорее всего представлял очень жалкое зрелище. Особенно для такого великолепного человека, как Се Лянь. Хуа Чэн боялся даже слово сказать, завороженно смотря на фигуриста, который — господи боже — сделал шаг к мальчику и сел на порог прямо возле него. Хуа Чэн замер. Плечом он чувствовал тепло чужого тела, которое на контрасте с температурой воздуха казалось непозволительно горячим. Се Лянь улыбнулся и спросил со своей самой обворожительной улыбкой: — Что ты здесь делаешь? Хуа Чэн не почувствовал в его словах ни обвинения, ни жалости. Будто они находились на детской площадке, а Се Лянь просто подошёл к одинокому ребёнку и решил завести разговор. Мальчик неловко потеребил ткань штанов, которая из-за дождя неприятно липла к телу, и ответил на вопрос: — Сижу. Се Лянь рассмеялся, и этот звук напомнил Хуа Чэну трель птиц в весеннем лесу. — И зачем же ты здесь сидишь? — спросил фигурист. Ему пришлось наклонить голову чуть вниз, чтобы говорить с Хуа Чэном на равных. Разница в их возрасте составляла всего два года, но из-за тяжелого детства Хуа Чэн недоедал и поэтому явно не выглядел на свои годы. — Потому что я не попал внутрь. — О, — Се Лянь удивлённо вскинул брови. — Ты приехал, чтобы увидеть соревнования? Я там выступал! Конечно, ты там выступал, подумал Хуа Чэн. Я же приехал сюда ради тебя. — У меня не было денег на билет. — Как жаль, что мы не познакомились раньше! — посетовал Се Лянь. — Я бы обязательно завёл тебя внутрь. Хуа Чэн чуть ли не задыхался от количества слов, сказанных ему Се Лянем. Совсем рядом сидел его кумир, его личное божество, и буднично беседовал с ним, словно они были давними знакомыми. Хуа Чэну казалось, что он ещё спит и вот-вот проснётся в своей комнате в приюте, глядя на потрескавшийся потолок. — Я тоже хочу кататься, — эти слова вырвались у Хуа Чэна сами по себе и он не знал, как отреагирует на них Се Лянь. Да и какое ему дело до желаний какого-то незнакомого мальчика? — Я думаю, что у тебя получится. — Нет. — Нет? Почему? — со свойственной ему в те годы наивностью спросил Се Лянь. — Я хочу кататься, но я не понимаю, зачем! — неожиданно для себя самого крикнул Хуа Чэн. — У меня нет ни опыта, ни тренера, ни коньков. Все вокруг заочно на голову выше меня только потому, что родились в хороших семьях! В чём тогда смысл стараться? — Если не знаешь, ради чего кататься, то катайся ради меня, — как только эти слова сорвались с губ Се Ляня, он понял, насколько глупо они звучали. — Ну, то есть, тебе не обязательно кататься профессионально, так? Катание может стать простым хобби. Я не воспринимаю его как свою работу или обязанность, это просто вещь, которая приносит удовольствие. Телефон Се Ляня зазвонил. Фигурист посмотрел на экран и взволнованно поднялся: — Кажется, мой тренер меня потерял. Извини. Хуа Чэн промолчал. В его голове всё ещё крутились слова «катайся ради меня». Мальчик вдруг подумал, что сказанная фраза останется в его сердце на много лет. И был прав. Се Лянь замешкался перед дверью, и, прежде чем открыть её и попасть внутрь стадиона, протянул Хуа Чэну зонт: — Возьми. Дождь ещё нескоро закончится. Хуа Чэн без сомнений взял его в руки, думая, стоит ли ему прощаться с Се Лянем, когда тот снова заговорил: — И, слушай… Этот зонт — ручная работа, стоит дорого. Если тебе нужны коньки, продай его и купи их себе. Считай, что это подарок от меня. Удачи! С этими словами он скрылся в темноте коридоров, а Хуа Чэн остался сидеть под дождём совершенно один, крепко сжимая в руках подарок Се Ляня. Казалось бы, вокруг не поменялось ничего: погода всё ещё прохладная, а дождь льёт, как из ведра. Но внутри Хуа Чэна появилось что-то, прежде неведомое и неизвестное, хотя не менее яркое и приятное. В его сердце зародилась надежда.***
Проснувшись утром в ночлежке для бездомных, которую Хуа Чэн чудом нашёл минувшим вечером, он первым делом отправился на блошиный рынок неподалёку. Он бережно держал в своих маленьких детских ладошках свёрток с зонтиком, озлобленно смотря на каждого, кто хоть ненадолго задерживал взгляд на предмете в его руках. Хуа Чэн выпрямил спину и старался выглядеть максимально угрожающе, но продавцы вокруг смотрели на него лишь с жалостью. К счастью, через несколько минут он смог увидеть нужный товар. Коньки продавала женщина средних лет с небольшими морщинами вокруг глаз. Рядом с коньками лежали и другие вещи: столовые приборы, одежда, книги. Женщина выслушала Хуа Чэна и с мягкой улыбкой протянула ему поношенные коньки, сказав, что не возьмёт за них ни юаня. Женщина не приняла даже предложенный Хуа Чэном зонт. — Спасибо вам, — Хуа Чэн упал на колени и низко поклонился, приложившись лбом к холодной земле. — Я обещаю, что отблагодарю вас! Я заплачу, когда у меня появятся деньги, клянусь. Подскажите, как вас зовут? Я обязательно найду вас! — Ты хороший мальчик. Напоминаешь моего сына, — женщина ласково погладила его по голове. — Не думаю, что ты вспомнишь обо мне в будущем. — Назовите имя, — Хуа Чэн не сдавался. Это было дело принципа, и свою новую жизнь вне детского дома он решил начать, следуя принципам морали и справедливости. — Я живу в районе Баошань. А зовут меня Мадам Хэ.***
Хуа Чэн заканчивал свой рассказ, и с каждым словом его плечи словно опускались всё ниже, а взгляд становился печальнее. — Мать Хэ Сюаня помогла мне, поэтому через несколько лет я нашёл её сына и, в знак благодарности, сделал своим помощником, а потом и тренером. Ему пришлось учить много теории, но процент с моих гонораров стоил того. Тем более, когда я нашёл Хэ Сюаня, его мать была уже мертва. Хуа Чэн бросил взгляд на вещи Хэ Сюаня, вспоминая, сколько всего они пережили вместе, хоть и не сразу нашли общий язык. — Конечно, Хэ Сюань не был моим первым тренером, ведь я нанял его, уже когда участвовал в соревнованиях. Моего первого тренера звали Инь Юй, он работал в одной из спортивных школ и согласился взять меня в ученики только после того, как увидел, на что я способен. Я и стоять на коньках тогда толком не умел, да и был слишком взрослым для начала обучения, но кое в чём мне повезло, — Хуа Чэн с грустной улыбкой посмотрел на Се Ляня. — Дело в генетике. Оказалось, что моё тело идеально подходит для фигурного катания — крепкий голеностоп, здоровая спина, координация. Конечно, тренер не мог тратить на меня много времени, поэтому некоторые вещи я осваивал сам. Се Лянь выжидающе смотрел на Хуа Чэна, ненароком вспомнив собственное детство: он столько лет жил, окружённый теплом и заботой, тренировался на лучших катках с малых лет, и многого смог достичь лишь благодаря этому. В то время как Хуа Чэну пришлось зубами выгрызать себе шанс на нормальную жизнь. — Я помню, как был счастлив, когда наступила зима, — голос Хуа Чэна дрогнул. — Тогда я наконец смог кататься на льду реки, не ограниченный временем. Я сбегал туда по ночам, тренировался до самого утра, пытаясь догнать сверстников по уровню. Там же я потерял глаз. Хуа Чэн закончил монолог о прошлом, больше не пытаясь даже взглянуть на Се Ляня. Он смиренно опустил взгляд в пол, перейдя к другой теме разговора: — Мне правда жаль, что с Ши Цинсюанем всё случилось именно так. Может, я поступил не очень верно, когда просил Хэ Сюаня наладить с ним контакт, но я никогда не стал бы намеренно разбивать чьё-то сердце. И я не знаю, почему Хэ Сюаню вдруг не хватило простой дружбы. Он не стал бы столько времени тратить на него, если бы ничего не чувствовал. Но, думаю, ему просто нужно время, чтобы разобраться во всём. — Ему «просто нужно время», а Цинсюань в это время думает, что его отверг единственный человек, которому он захотел по-настоящему открыться и довериться, — на автомате ответил Се Лянь. — Опять же, мне жаль. Если вам с Ши Цинсюанем понадобится какая-либо помощь, вы можете обращаться ко мне. Се Лянь в это время думал об услышанном. Его сердце разрывалось на части от осознания того, что всё это время в Китае оставался человек, верный ему, готовый поддержать его, несмотря ни на что. Ещё сильнее сердце трепетало от того, как сильно он повлиял на жизнь Хуа Чэна, сам того не осознавая. Конечно, большую часть этого пути Хуа Чэн прошёл сам, но Се Лянь чувствовал лёгкую гордость за то, что маленький мальчик-сирота смог стать успешным мужчиной, на которого теперь равнялся весь мир фигурного катания. И, конечно, кольцо — то самое, что висело на цепочке и стучало о грудь при каждом шаге, было не просто безделушкой. Это была единственная вещь, оставшаяся у Хуа Чэна от матери, единственное напоминание о том, что когда-то он был любим. Получалось, что Се Лянь успел оказать на жизнь Хуа Чэна непосредственное влияние, и теперь у него оставался лишь один вопрос: — Когда я ночевал здесь и спросил о даме твоего сердца, ты ответил, что в твоей жизни есть особенный человек. Кто-то сильный и смелый. Это… — Это ты. Всегда был только ты. Хуа Чэн оставался сидеть на кровати, но в его сжатых кулаках и напряжённом взгляде чувствовалось желание сдвинуться с места, подойти поближе. Се Лянь не понимал, что его останавливает. Хуа Чэн отчаянно вздохнул и зажмурился, произнеся: — Обычно я не эмоционален, и мало что заставляет меня чувствовать. Моё сердце бьётся быстрее лишь в двух случаях: когда я на льду, и когда ты рядом. Учитывая, что именно ты открыл мне путь в фигурное катание, ты навсегда останешься для меня особенным человеком. Невероятно сильным и смелым. И я восхищаюсь тобой до сих пор. После этих слов в комнате стало совсем тихо. Хуа Чэн боялся открыть глаз, опасаясь увидеть во взгляде Се Ляня отвращение. По его мнению, такая болезненная привязанность, фанатичная любовь даже спустя столько лет — вещь, являющаяся скорее слабостью, чем достоинством или поводом для гордости. Тем более, вряд ли Се Ляню нужен такой человек: скрывающий много тайн и являющийся причиной разбитого сердца его лучшего друга. В сердце Се Ляня же сомнений не было — он бесшумно встал с кровати, в несколько шагов подойдя к Хуа Чэну. Тот казался непривычно-маленьким, со сгорбленной спиной и головой, опущенной вниз. Но только что Се Ляню доверили не только историю о прошлом — ему позволили увидеть настоящую слабость, разбитое состояние и печаль. И он понимал, насколько это серьёзный акт доверия. Се Лянь решил развеять тревоги своего Сань Лана, мягко обхватив его подбородок. Тот медленно поднял голову наверх и открыл глаз, в уголке которого успело скопиться несколько слезинок. Се Лянь наклонился чуть ниже и смело накрыл чужие губы своими, выражая через поцелуй всю свою признательность, доверие и любовь.