***
Вечером Се Лянь снова оказался в номере Хуа Чэна — ночевать у себя, глядя на пустую постель Цинсюаня, не хотелось, да и Хэ Сюань должен был остаться в больнице. В тот день Се Лянь много думал, и, пусть избавился от чувства вины за травму Ши Цинсюаня и сосредоточился на завтрашнем прокате, всё же не смог выкинуть из головы болезненные воспоминания. В какой-то момент Се Лянь подумал о том, как же жалко, что Ши Цинсюань пропустит столько соревнований, а потом вдруг вспомнил, сколько чемпионатов пропустил сам. И даже не по своей вине. Конечно, Хуа Чэн сразу заметил его подавленный взгляд и опущенные плечи, но не стал выяснять причину, ожидая, что Се Лянь расскажет сам, если пожелает. Они не пошли на ужин, заказав еду в номер. Се Лянь давился рисом — аппетита не было, но его организм точно не скажет спасибо, если после длинного тренировочного дня получит только воду. Се Лянь вновь думал — уж такое у него было хобби — и пришёл к мысли о том, что пора прекращать молчать. Молчать не именно сейчас (тем более, разговаривать во время еды некультурно), а молчать о событиях, что оставили на его душе неизгладимый след. Се Лянь пытался игнорировать их, надеясь, что со временем воспоминания развеются, как песок на ветру. Но сегодняшний день вновь показал, что неприятные моменты его жизни имели привычку всплывать в самый неподходящий момент. Се Лянь понял, что ни разу не проговаривал эту историю вслух. И Хуа Чэн казался лучшим кандидатом для этого — он точно поймёт Се Ляня и ни за что не обвинит. — Сань Лан? — Се Лянь отложил палочки для еды и откинулся на подушку. — Да? — Хуа Чэн с готовностью повернулся к нему, будто только и ждал, когда Се Лянь его позовёт. — Я хочу тебе кое-что рассказать. Се Лянь нервно поджал губы и захотел отвести взгляд в сторону, но сразу же остановил себя. Это ведь был Хуа Чэн — его Хуа Чэн — и перед ним можно было не нервничать. — Рассказать что именно? Это про Цинсюаня? — Нет-нет, — Се Лянь помотал головой. — Это про меня. Я хочу, чтобы ты был первым, кто услышит это из моих уст. Я верю, что ты примешь это. — Это… Про суд? — Да, — ответил Се Лянь. — Но началось всё намного раньше.***
Тогда ему было 16 лет, и в жизни Се Ляня было всё, о чём обычно мечтал спортсмен в этом возрасте: поддержка родителей, близкие друзья, что тренировались с ним бок о бок, участие в соревнованиях, и, конечно, мировое признание. Без преувеличения, Се Ляня любили все. Он был всего лишь юниором, спортсменом, что только готовился переходить во взрослую категорию. Но его невозможно было не любить: он катался, как настоящий принц, родившийся сразу в коньках, а его прыжки были лёгкими, словно он не прикладывал никаких усилий. Иные люди говорили, что он совсем не принц, а скорее бог, небожитель, что живёт далеко-далеко наверху, лишь изредка одаривая простых людей своим присутствием. Так или иначе, абсолютно все люди, от ярых фанатов фигурного катания до рядовых телезрителей, волей судьбы увидевших прокат Се Ляня, считали его выдающимся спортсменом. Этот юный фигурист с самого детства не просто катался, выполняя технические требования вроде обязательного использования в программе определенных элементов: Се Лянь делал настоящее искусство, вдохновляя сотни людей по всему миру на создание чего-то нового. Он мог привнести в китайский спорт целую революцию: смотрите, фигурное катание — это и правда искусство, а единичный прокат — его произведение! Се Лянь мог доказать всему миру, что спорт — это в первую очередь наслаждение и красота, а не бессмысленная борьба за баллы от судей. Се Лянь мог. Но не успел. Это случилось после Чемпионата мира по фигурному катанию среди юниоров почти пять лет назад. Се Ляню было шестнадцать лет, и он успел зарекомендовать себя как спортсмен, который достигнет небывалых высот, как только перейдёт на взрослый уровень. Все вокруг тогда твердили: невозможно так прыгать и кататься! Он точно не от мира сего. Се Лянь ожидаемо получил золотую медаль того чемпионата, и ни у единого человека не возникло возражений по этому поводу. Судейство было очевидно честным: в тот год у Се Ляня не было конкурентов. Но даже такая победа стала для него знаковой, ведь это была первая золотая медаль мирового чемпионата для Се Ляня. Конечно, это было по-своему приятно: получить признание на мировом уровне, купаться в лучах восхищения и раздавать всем вокруг нежные улыбки, сохраняя образ «китайского принца», как его успела прозвать пресса. Впереди — триумфальное возвращение домой, восторг в родительских глазах, цветение лотосов в озере возле дома и продолжение тренировок. Позади — годы труда, который остался скрыт за дверями спортивных комплексов и ледовых арен, литры пота, пролитые на пол тренажерного зала, десятки костюмов для выступлений и даже солёные слёзы, бегущие вниз по щекам после очередного приступа неудовлетворения своими стараниями. Что бы ни ждало его впереди и что бы ни осталось позади, Се Лянь знал одно: сейчас он — чемпион, что стоит на вершине мира и греется в его приятных лучах. Будущее казалось ему сложным, но вполне преодолимым, стоило лишь достаточно постараться. Ведь он всё ещё китайский принц, любимец публики и надежда страны. Казалось, он преодолеет любое испытание судьбы. А потом в анализах Се Ляня обнаружили допинг.***
Кажется, тренер Цзюнь что-то говорил ему тогда, но Се Лянь даже спустя столько лет не мог откопать в ворохе воспоминаний те слова. Он услышал лишь самое важное: в анализах? Допинг. Пересдать их? Можно, и они обязательно попробуют. Что делать? Ждать. Это всего лишь недоразумение, которое должно скоро разрешиться. Ничего не разрешилось. Се Лянь пересдал анализы, в которых нашли следы тех же веществ, что и в прошлых. Когда оказалось, что всё случившееся — не чья-то медицинская ошибка, а спортсмен и правда взял золотую медаль мирового чемпионата, выступая с целым букетом сомнительных химических соединений в крови, всполошилось всё спортивное сообщество. Дело в том, что это были лишь юниорские соревнования. Ясное дело, во взрослых, более серьёзных чемпионатах, к анализам подходили очень ответственно: спортсмены сдавали их регулярно, и такой досадной ошибки случиться не могло. К юниорам отношение было проще, это ведь совсем дети, а сбор анализов на допинг — прямое вмешательство в их личную жизнь, для которого требовалось письменное согласие опекуна или родителя. Но закон есть закон, поэтому каждый участник юниорских чемпионатов мирового уровня сдавал определённые пробы, что скорее считалось формальностью, чем реальным предотвращением использования допинга. Тем более, какой допинг может быть использован на фигуристе? Ему ведь важно артистично прыгать да плавно кататься, это не пловец на длинные дистанции или легкоатлет. Каждый спортсмен пользовался восстанавливающими добавками, даже фигурист. Но эти добавки были абсолютно легальны и применялись скорее для укрепления здоровья и иммунитета, чем для достижения каких-то спортивных показателей. По крайней мере, такое мнение бытовало в спортивном сообществе. В пробах Се Ляня нашли целый букет веществ, которые влияли на улучшение выносливости, удаление лишней жидкости из организма и стимуляцию психической деятельности. Почти сразу вся информация о допинге Се Ляня оказалась в руках у прессы, которая значительно помогла в распространении этого скандала. Вскоре стартовало судебное разбирательство. Се Лянь находился в прострации, испытывая давление со всех сторон и желая оградиться от недружелюбного мира, который всего несколько недель назад принимал его с распростертыми объятиями. Никто тогда не мог точно сказать, на ком именно лежит вина за случившееся. Одни говорили, что виноваты родители, другие — что всё дело в тренере, а третьи почему-то были уверены в вине самого Се Ляня. Вот только родители давали интервью, где уверенно заявляли, что ни в чём не виноваты, тренер заручился поддержкой видных спортивных деятелей, а Се Лянь… Се Лянь молчал. Он не считал нужным защищаться — он ведь ничего не делал! Но время шло, а молчание Се Ляня было расценено обществом по-своему. Через какое-то время все единодушно решили, что вина лежит на самом спортсмене, и любой обыватель не преминул возможностью от души отругать Се Ляня, как только видел репортаж о нём на экране своего телевизора. Дело в том, что репутация тренерского штаба Се Ляня была безупречной: ни одной промашки за многие годы работы. А вечно добродушное лицо Цзюнь У и извиняющаяся улыбка лишь подливали масла в огонь. Се Лянь верил, что всё будет хорошо, и весь этот продолжительный кошмар рано или поздно закончится. Ведь это чья-то ошибка, так? Се Лянь выступал чистым, он знал и свято верил в это. Через пару дней у Се Ляня забрали золотую медаль Чемпионата. Доказательства были неопровержимыми: ряд анализов демонстрировал наличие допинга, что было грубым нарушением общепринятых спортивных правил и законов. Оставалось неясным, как допинг попал в организм спортсмена, но этот вопрос должен был решить суд. Тогда Се Лянь сидел в своей комнате целыми сутками, не желая ни с кем разговаривать. Стадии принятия длились до чудовищного медленно, но в конечном итоге Се Лянь смог признать, что и правда выступал нечистым. Его желанная золотая медаль оказалась незаслуженной. К нему в комнату хотели прийти многие, от репортёров, круглосуточно дежурящих под домом, до родителей и друзей, но Се Лянь лишь изредка общался с тренером, чтобы узнать хоть какие-то новости о ходе судебного процесса. К Се Ляню пытались прийти Фэн Синь и Му Цин, но он не желал их видеть. Затем Фэн Синь стал приходить один, и лишь раз Се Лянь согласился с ним поговорить. Чтобы отпустить старого друга навсегда. — Тренер Цзюнь сказал, что продолжение общения с тобой может навредить репутации и поставить крест на моей карьере, но мне плевать на это, слышишь? — горячо заговорил Фэн Синь, как только зашёл в комнату Се Ляня. — Не волнует меня эта чёртова карьера, я не придурок Му Цин, и не собираюсь оставлять тебя, Се Лянь! Даже если ты почему-то принимал те вещества, я… — Достаточно, — голос Се Ляня охрип от длительного молчания. Он услышал самое важное: Фэн Синь не испытывал ни тени сомнения в том, что Се Лянь мог осознанно принять допинг. К тому же, кое в чём он был прав: — Тренер всё верно сказал, — произнёс Се Лянь. — Твоя репутация важнее. Не нужно марать себя. — Что ты такое говоришь? — Фэн Синь так разволновался, что его уши покраснели, а в глазах появился лихорадочный блеск. — Как я могу бросить тебя, если всё, что я имею сейчас, было получено только благодаря тебе? Если бы ты тогда не попросил тренера посмотреть на нас с Му Цином, где мы были бы сейчас? На отшибе мира фигурного катания, Се Лянь. За эти годы я достаточно насмотрелся и накатался. Если мне придётся оставить спорт ради тебя — я это сделаю. Се Лянь почувствовал, как его сердце кольнуло лёгкой болью. Слова, сказанные Фэн Синем, были искренними и важными, но Се Лянь за эти недели слишком огрубел и закрылся в себе, чтобы суметь принять их. Вместо этого он прогнал Фэн Синя, разорвав их связь навсегда.***
Мать с отцом сидели напротив Се Ляня, отделенные от него лишь небольшим стеклянным столиком. Создавалось ощущение, будто он снова оказался на допросе, вот только вместо полицейских — его родители. Мать сжимала в руках носовой платок, которым изредка вытирала слёзы, а отец всматривался в Се Ляня своим фирменным жёстким взглядом. Се Лянь устал. Ему казалось, что все произошедшее за последние месяцы — лишь затянувшийся ночной кошмар, что вот-вот он проснётся в своей постели, и всё будет, как прежде. Но иногда случаются вещи, которые переворачивают жизнь с ног на голову без возможности когда-либо восстановить былое. Наконец, отец начинал говорить, прерывая эту ужасную молчаливую пытку: — Тебе нужно признаться. Се Лянь опешил. Признаться в чём? Он никогда не держал в руках запрещённые препараты, и уж точно не принимал их и не привозил с собой на Чемпионат мира. — Признаться? — переспросил юноша. — Да, — кивнул отец. — ВАДА инициировала разбирательство, и, потому как ты несовершеннолетний, проверке подвергнется всё твоё окружение: тренерский штаб, другие спортсмены, и мы, твои родители. Неужели тебе нас не жаль, сын? Намного проще будет признаться, твой тренер сказал, что раз ты несовершеннолетний, то при чистосердечном признании наказание в виде дисквалификации не продлится больше нескольких месяцев. А затем ты вернёшься в спорт. Всё просто. — Просто?! — воскликнул Се Лянь. Его родители были поражены: ещё ни разу сын не повышал на них тон. — Да ничего не просто! Неужели даже вы мне не верите? Я никогда в жизни не стал бы осознанно принимать допинг, а теперь вы хотите, чтобы я признался в том, чего не совершал? Его речь остановила пощёчина матери: — Если ты и натворил что-то плохое, то будь мужчиной и найди в себе силы признаться в содеянном. Се Лянь чувствовал, как слёзы накатывают на глаза. Расплакаться на глазах у родителей было бы позором, поэтому юноша развернулся и молча ушел к себе в комнату, закрыв дверь на замок. Хотелось кричать. Выбросить коньки в мусорный бак, раскромсать костюм с чемпионата и сжечь все фотографии, связанные с фигурным катанием. Но ещё сильнее хотелось умереть — жизнь, где ты враг всем вокруг, казалась Се Ляню невыносимой. Он мог стерпеть ироничные статьи в газетах, уничижительные обращения от других фигуристов или прилюдное освистывание на улицах. Но когда даже самые близкие перестали ему верить, Се Лянь начал терять самого себя. И сомневаться. Мог ли он действительно употребить допинг? Воображение сразу же подкинуло картинки того, как Се Лянь посреди ночи идёт в маленькую аптеку, чтобы купить стероиды и диуретики, а потом внимательно следит за временем приёма этих лекарств. Такого не могло случиться. Но почему-то Се Лянь начинал в это верить.***
Се Лянь слишком долго молчал, рассчитывая, что ситуация разрешится сама собой, поэтому, когда он решил начать что-то делать, было уже слишком поздно. Отец считал его позором семьи, мать, хоть и не ругалась на него, но и не верила в слова Се Ляня, от друзей он отказался сам, а тренер Цзюнь… Он смотрел на своего маленького ученика с жалостью, мягко поглаживал по голове и заверял, что лучший выход — это признаться. Только спустя много лет Се Лянь понял, что родители не могли отвернуться от него просто так — он же их сын, в конце концов. Но существовала вероятность, что кто-то сторонний долгое время дёргал всю их семью за ниточки, и, возможно, дискредитация Се Ляня началась задолго до истории с допингом. Но в тот момент Се Лянь мог думать только об одном: — Почему? Почему мне никто не верит? Почему я один? — он шептал эти слова себе под нос, закрывшись в комнате и спрятавшись под одеяло, будто оно могло защитить его от внешнего мира. На самом деле, больше всего Се Ляня выбила из колеи не дисквалификация, не преследующее всюду осуждение, и даже не разбирательство с допингом. Его полностью уничтожил один простой факт: оказалось, все прошлые достижения, включая ту самую золотую медаль юниорского чемпионата мира, были заработаны не его трудом, а препаратами, которые непонятным образом попадали в его организм. Если убрать допинг, что останется от великолепного фигуриста-юниора Се Ляня? Лишь пародия на прошлое величие. На самом деле он был никем — пустышкой без способностей и таланта.***
Суд состоялся второго июля две тысячи семнадцатого года. В тот день сотни репортёров собрались возле здания Спортивного арбитражного суда, чтобы узнать судьбу Се Ляня, юного гения-фигуриста, чья репутация была безвозвратно испорчена. В тот день случилось то, чего не ждали ни спортсмены, ни тренеры, ни китайская общественность, ни любители спорта по всему миру. Се Лянь вышел к трибуне суда для своей речи, которая начиналась с простых слов: — Я хотел бы признаться в совершенном преступлении. На нём был идеально выглаженный пиджак, белая рубашка, но в сердце поселилась пустота, а глаза выражали лишь усталость. Речь длилась около получаса, и за это время Се Лянь успел в подробностях описать представителям суда всё, что якобы делал своими руками. Говорить такое было мерзко, но Се Лянь просто хотел, чтобы всё закончилось. Без такого признания дело может закрыться ещё совсем нескоро, а с ним его ждали всего несколько месяцев без льда, за которые он точно успеет прийти в себя и вернуть былую форму. Вернуть честным путём и тренироваться на износ, чтобы превзойти самого себя. Тогда суд постановил: несмотря на чистосердечное признание, ввиду всех обстоятельств дела, включающих неоднократное применение допинга и хранение препаратов прямо в спортивной сумке, которую фигурист привёз с собой на соревнования, справедливым будет назначить наказание в виде четырёх лет дисквалификации.***
Через две недели Се Лянь получил письмо на электронную почту: в нём начинающий тренер из Кореи выразил желание пригласить к себе этого фигуриста с ужасной репутацией и несмываемым позором. Несмотря на ограничения, наложенные дисквалификацией, и мировое порицание, где-то посреди этой необъятной планеты нашёлся человек, готовый взять его под своё крыло. Се Лянь ответил на то письмо, а через месяц уехал из Китая, оставив прошлое позади. Он так и не узнал, что уже осенью того года в Пекине объявился гениальный фигурист по имени Хуа Чэн, который переехал в столицу, чтобы вновь получить возможность поговорить с Се Лянем. Хуа Чэн никогда не верил, что Се Лянь был виноват в том скандале. Се Лянь никогда не думал, что кто-то мог остаться на его стороне. Кто-то преданный, честный и любящий. Кто-то, готовый принять его со всеми недостатками, переживаниями и болью. Это чувство было похоже на конец ледового шоу — все прожекторы вдруг гаснут, и фигурист остаётся один, в кромешной тьме, не зная, где искать выход. Хуа Чэн был готов стоять с ним в этой темноте, держать за руку и направлять к свету. Но одной готовности было недостаточно. Во время суда Хуа Чэн находился в Шанхае, всё ещё был малоизвестным спортсменом-юниором, который только начал свой путь в фигурном катании. Поэтому, смотря на страдания Се Ляня, Хуа Чэн страдал не меньше.***
Пока Се Лянь рассказывал эту длинную историю, Хуа Чэн успел сесть ближе и взять его за руку. — Как я и говорил ранее, — сказал он, когда Се Лянь договорил. — Я всегда был на твоей стороне. И останусь на ней, несмотря ни на что. — Меня до конца жизни будут считать виноватым, ты осознаёшь это? — Мы обязательно всё исправим, — Хуа Чэн поцеловал его ладонь. — Когда придёт время. Се Лянь чувствовал неведомое прежде облегчение. Это был даже не камень — целый валун упал с его плеч, и теперь Се Лянь мог гордо расправить их, как птица, готовящаяся взлететь. — Я понял кое-что, — тихо сказал Хуа Чэн. — Должно быть, тебе тяжело доверять людям после всего, что случилось. Поэтому я вдвойне благодарен за твоё доверие. Я не отказываюсь от своих слов: я готов остаться рядом с тобой, одаривать тебя заботой и вниманием, помогать и поддерживать, защищать твою спину от всех угроз. Но только если ты позволишь мне. — Позволю, — ответил Се Лянь и смело поцеловал его.