***
Рина не спала. Даже не пыталась уснуть: во-первых, из-за учащенного сердцебиения и тяжелой головы ей бы навряд ли и удалось, а, во-вторых, если бы чудом и удалось, то девчонка прекрасно знает, что бы ей приснилось. Личный знакомый кошмар. А так как желания ползать во сне по осколкам, чувствовать, как с коленей и ладоней течёт кровь, пока с щек стекают слезы не было никакого желания, Рина сидела в гостиной на первом этаже. Обняв себя руками и согнув ноги по-турецки, она расположилась на диване, на столе перед которым стоял её давно остывший успокаивающий чай. Су любезно сделала ей и себе заодно такой, вот только Рина, пускай и мягко поблагодарила женщину, а к чашке не притронулась. Глоток она сделать не в силах, боится, что все обратно полезет. Да и беспокойный разум сейчас не хотел ничего, кроме как наконец избавиться от мыслей и просто стать пустым. Как вакуум. Как вырытая посреди поля яма. Как дно давно засохшего колодца. Рина все бы отдала за то, чтобы стать сейчас кем угодно, лишь бы не чувствовать, не разрываться и не ждать. Ждать было так томительно, а особенно тогда, когда ты, черт возьми, ждёшь, вернётся ли отец живым или нет. Он вернулся. В одиннадцать часов вечера послышался звук открытия ворот, и Рина немедленно подняла свой до этого стеклянный, а теперь с надеждой выжидающий взгляд к двери. Она услышала голос отца ещё издалека, но по-настоящему выдохнула только тогда, когда дверь растворилась, когда Су кинулась к мужчине взять его пиджак и повесить на вешалку, приветствуя господина, и когда сама девчонка соскочила с места, словно ужаленная, и кинулась вихрем к отцу. Она влетела в него, вцепившись, как цепляются в последнюю надежду, и уткнулась носом ему в плечо. В первую секунду удивлённый, уже через мгновение Чжун прижал дочь к себе, поглаживая по спине и смотрел взором перед собой. С одной стороны, в том взоре было облегчение, он жив и здоров и третья доля ему милостиво прощена, с другой... Только он в этом доме знает, какой ценой. Не выйдет ли она по итогу дороже, чем чертова третья доля? — Как вы договорились? — Пак младшая отпрянула и, все еще держа отца за плечи, спросила громко и глядя прямо в глаза, пытаясь заранее прочитать там ответ. — Договорились, а это главное, — и он отвел свой взгляд, боясь, что дочь действительно это сделает. Он не может объяснить все сейчас, да и как вообще сказать Рине такое? Но она просит: с отчаянием, всплеснув руками, топнув ногой: — Нет, расскажи мне! Пак вздыхает и с любовью глядит на свою дочку: на лице уверенность, в глазах искры, которые могут сотворить огонь в любой момент, а рыжие локоны будут его пламенем. Она действительно уже не тот ребёнок, каким была, или же в её характере всегда была эта стойкость? Возможно, а возможно она была приобретена... Ввиду трагических причин. Чжун расскажет ей. Всенепременно, просто... — Чуть позже, хорошо? Рина кривит губы, но в конце концов выдыхает, пожимая плечами, мол, как скажешь. Наверное, отец сейчас не в силах говорить, быть может, этот придурок угрожал ему? Ну да, на что еще он способен! Так что Пака старшего можно даже понять: один на один с этим дьяволом, да ещё и вернулся живым и нетронутым, вот так удача, это точно. А может, Чон снизошел до милости? Всё может быть, когда не знаешь правды. Чжун целует дочь в лоб напоследок, а затем стремительно удаляется прочь, вверх по лестнице, тяжёлыми шагами по паркету к себе в кабинет, запираясь там. Нужно выпить и срочно: мужчина без труда находит недопитую бутылку виски в шкафу и наполняет одну третью стакана. Горький яд плещется в том, и Чжун понимает, что ему снова нечем закусить. Что, из закусок снова только отчаяние? Оно лишь добавит горечи, не уберёт её, не подсластит его не сладкую жизнь. Нет. Мужчина тяжело падает на кожаный диван, вытягивая ноги и закидывая голову на спинку. Потолок под его взглядом идёт трещинами, крошится, а потрескавшаяся краска падает прямо на глаза, они краснеют, лопаются капилляры, выступают слезы. Чжун опускать взор не хочет, не смеет. Потому что знает, едва ли это произойдёт – зрачки метнутся туда, куда стоит только взгляду упасть, как мир снова рушиться начинает. Как в тот самый день. Конечно дождливый, конечно холодный и невероятно долгий, почти бесконечный. В тот самый день, когда Пак Йерин не стало. Всё это, и, говоря слово "всё", Чжун действительно имеет ввиду все, что происходит, началось именно с того дня, очернившего судьбу семьи Пак навсегда. Чжуну казалось... Ему казалось, что все благополучие держалось на его любимой Йерин. Тогда и Чимин был послушнее, и Рина не была столь вспыльчива, и солнце светило ярче. Точнее, казаться так ему начало уже после того, как он схоронил собственную жену. Всё пошло под откос с того дня – всё. Ведь кем мог бы он быть? Успешным бизнесменом, веру в успех которому неизменно давала она. И сына умела уговорить неизменно она, и, пока Чжун был в работе, всю любовь дочери давала неизменно она. Всё это было бы и сейчас. Оно и есть – но лишь в мечтах. В реальности он лежал на этом гребаном диване и боялся опустить взгляд. Но опустил, тут же вперившись им в портрет жены, что висел на заметном месте на стене. Она смотрела на него оттуда: всё такая же красивая, с этими аристократичными чертами лица, но добротой в глазах. К сожалению, доброта в глазах самого Чжуна давно растворилась под гнетом обстоятельств и возвращаться не собирается. Не место ей в той жизни, какую он живёт, не место. Пак привстает, тянется к бутылке, вновь заполняет стакан. Она много раз твердила, что пить плохо. Он ни разу не ослушался вплоть до похорон. Теперь же часто грешил. — Прости меня, Йерин, — голос звучит тоскливо, пока он смотрит на яд, что вольет в себя. — Сына я выставил из дома, а дочь продал за долг, — выпивает залпом.***
Дни шли. Отец так и не рассказывал, на что они с дьяволом договорились, а Рина не торопила. Незваный гость больше не давал о себе знать, да и других проблем, кажется, не возникало. По крайней мере, Рина, которая теперь очень внимательно старалась следить за поведением Пака старшего, не замечала за ним никаких странностей. Хотя, не сказать, что лицо того часто менялось, дабы по его выражению можно было что-то прочитать, да и отец часто пропадал на работе. Чаще и дольше, чем обычно. Но всегда возвращался живым и здоровым, без серости на лице, лишь с усталостью в опущенном взгляде, что Рина списывала на то, что тот опять перетрудился. Но пусть лучше его заботит работа, чем рогатые коллеги, тыкающие дулом в лоб и требующие тройную долю за долг. Да уж, стоило лишь вспомнить того Чонгука, как злость колола спину иголками, иногда вкалывая их слишком больно. Ну, это, если в красках вспоминать тот злосчастный вечер, конечно, что Рина старалась делать реже, а лучше – не делать вообще, пускай его образ так и лез надоедливо в голову. Или, если сказать точнее, не вылезал оттуда совсем. Девушка старалась отвлечься и жить дальше. Представился хороший случай забыться и просто повеселиться: Рина встретилась с одноклассниками из школы. С бывшими уже, конечно: отметили свой выпуск небольшим коллективом. Пак младшая училась в элитной школе, как и подобает детям такого статуса, и, с хорошими оценками, как у нее, проход в любой университет Сеула на дизайнера – именно им девчонка хотела в будущем стать – ей был обеспечен. Был. Вот только отец наконец честно сказал, что не потянет сейчас тот вуз, в какой она хочет. Рина, губу прикусив, не расстроилась, сказала, что этот год поживет для себя, поработает где-нибудь там, быть может, и планы изменятся. Так прошла неделя после громкого юбилея отца и прошла спокойно. Состояние и настроение Рины улучшилось, пока Хосок не напомнил об этом дурацком уговоре. Надо же, а Пак младшая уже понадеялась, что Хо забудет, но глупо было вообще о таком думать. Хосок, который подкатывает к ней, сколько она вообще себя помнит, да ещё и забыл про обещанные свидания? Да никогда. Пришлось сходить с ним. Вот только обошлись банальным: кино, потом прогулка – на том настояла Рина, не позволив ни взять себя за руку, ни хотя бы приобнять, что очевидно расстроило юношу, с которым они разговаривали ни о чем и обо всем одновременно. На самом деле, когда Хосок был серьёзным, что случалось крайне редко, он был очень даже сносным. То есть, была в нем небольшая черта, которая нравилась Рине и, будь парень таким по большей части, они могли бы даже стать хорошими друзьями. Могли бы, не смотри парень на Рину, как на объект вожделения. Тем не менее – одно из трех свиданий прошло. Хосок под конец, засунув руки в карманы, удрученно буркнул, что в следующий раз сам будет выбирать место. "Точно, свидание же не одно" – пронеслось тогда у Рины в голове. Девушка вернулась домой. На улице неприятно моросил мелкий дождь, а в темном небе над головой завывал ветер. Ну и где же тёплая весна? Поежившись, девчонка вышла из машины – её довез до дома личный охранник Лин. Мужчина часто, пускай и не всегда, сопровождал дочку своего босса. Порой Рина его не замечала, а порой постоянное присутствие рядом кого-то ещё раздражало, хотя, признаться, девушка даже пожалела, что в шутку не взяла Лина с собой к Хосоку на свидание – первый бы разбавил обстановку, пока второй не лез бы со своими объятиями или еще чем похуже. У дверей привычно ждала Су с привычной доброй улыбкой. Когда-то Рине казалось, что служанка её натягивает, пока мысленно ненавидит, но это не так. Честно, после смерти мамы Су была очень хорошей подушкой для слез, а в последствии всегда оказывающейся рядом поддержкой. Рина ценит её вечную заботу. Она не только в словах, но и в бегло брошенном взгляде, опущенной в знак приветствия голове. Су кланяется девушке и сейчас, беря в руки её кофту. — Ты вовремя, милая, ужин готов, — улыбается, убирая вещь в шкаф в прихожей. — Точнее, был готов ещё пятнадцать минут назад, но не успел остыть, — она кивает в сторону кухни, но девчонка поднимает свою ладонь, качая головой. — Спасибо, Су, но... — хмыкает. — Я до упада наелась попкорна и мороженого. Хоть что-то приятное от прогулки с Хо. Су понимающе кивнула и тут же добавила. — Господин Пак просил зайти тебя в его кабинет, как только ты вернёшься. Сердце болезненно ёкнуло. Отец редко делал так – ну, то есть вызывал к себе в кабинет, и обычно это случалось по каким-то важным, неотложным или серьезным делам, когда Пак старший хотел поговорить с дочерью с глазу на глаз. Рина поджала губы, кивнув женщине и направилась к лестнице, подумав, что пришло время отцу всё рассказать. Про сделку с Чонгуком. Он ведь так и не сказал ничего, а другой причины, по которой мужчина мог бы вызвать дочь к себе, Рина не находила. Так что девчонка поднималась на второй этаж, чувствуя, как внутри всё тихонечко сжимается в преддверии. Но бояться нечего, верно? Будь это что-то серьёзное, отец сказал бы сразу, а раз он решил отложить разговор на целую неделю, значит, это не было таким уж неотложным и важным. К тому же, тогда он был на эмоциях, точнее сказать – без эмоций совсем, опустошенный поплелся к себе. Девчонка понимала, что лучше его не тревожить, дать время успокоиться, время прийти в себя и собраться с мыслями. Кажется, Пак старший собрал все мысли в кучу и готов был выдать их сейчас дочери. Однако, когда Рина постучала и, тихо открыв дверь, зашла внутрь, она тут же поняла: нет никакой собранной кучи мыслей. Они до сих пор разбросаны, как мусор, носимый ветром по кабинету. Чжун сидел за столом: в пепельнице тлела сигара, а окно было открыто, чтобы, видимо, выветрить запах, который его дочь так не любила. Выглядел мужчина грузно: на лбу выступали полосы морщин, а взгляд был задумчив и серьёзен. Бояться нечего, верно? Рина прошла внутрь, и только тогда Пак старший, отмерев, обратил на девушку свой взор, рукой приглашая её сесть на стул напротив с другой стороны стола. Она сделала это, но тишина ещё долго господствовала в комнате, прежде, чем мужчина, кашлянув, констатировал. — Мне сказали, ты виделась с Хосоком сегодня. — Да, — незамедлительно ответила. Рина попыталась уловить интонацию отца, поняв по ней всё заранее, вот только сделать этого пока не удавалось. Голос Пака старшего был бесцветным. — Я видел, как вы танцевали на моем юбилее... — плохие воспоминания. Не о танце, нет. О юбилее. Чжун нахмурился, но продолжил. — Он тебе нравится? — взглянул на дочь. Та усмехнулась, расплетая рыжий хвост и копошась ладонями в копнах волос. — Нет, пап. Я знаю, что он сын твоего друга, но... Нет, — Чжун молчал, и это заставило девчонку насторожиться. — Господи, пап, я надеюсь, ты не подумал выдать меня за него? Никаких браков по расчёту, слышишь? Я думаю, тебе хватило Чимина... Она поняла, что сболтнула лишнего. Упоминание сына омрачило лицо Чжуна ещё больше, и Рина замолкла, отводя взгляд. — Хорошо, что у вас ничего нет, — эта реплика заставила вернуть его обратно. — Я знаю, что это хорошо, — она даже засмеялась. — Просто... К чему весь этот разговор? Я думала, ты расскажешь наконец, как тебе удалось договориться с Чонгуком. С этим придурком. Помнишь его? Ещё бы, Хосок кое-что рассказал. Ты просто не можешь не помнить его, отец. — Об этом я и хочу поговорить, — Рина замерла, собираясь вслушиваться в каждое слово. — Он простил мне третью долю с одним условием. — Каким? И тишина. И Чжун снова молчит. У Рины тут же все внутренние пузыри терпения лопаться начинают – она ненавидит вот такие молчанки посреди разговора. Хватит собираться с силами. — Я знаю, что поступил ужасно, согласившись на это. Пора уже. — Он хочет познакомиться с тобой поближе. Рассказать правду. Теперь уже Рина молчит, хлопая глазами и пытается понять: она перестаралась со вслушиванием в слова или отец действительно произнёс то, что произнёс? А Чжун, видя, как вскинулись брови дочери, тут же начал оправдываться. Один демон хорошо научил его это делать. — Прости меня, дочка, — ладони на лицо, в голосе отчаяние. — Прости, я не должен был соглашаться на это... "Ты просто жалок, Пак Чжун. Ты был жалок семь лет назад, ты жалок сейчас". Как бы мужчина его ненавидел, дьявол прав. Какой ещё идиот станет отдавать свою дочь в лапы чудовищу за прощение долга? Стоило сдохнуть в его чертовом кабинете, стоило позволить ему воткнуть себе в руку, нет, лучше в сердце, этот нож. Тогда бы страдания кончились, он бы встретился с Йерин и... Бросил Рину? Разве мог он не вернуться живым домой в тот вечер? Он должен был вернуться, а условие для этого было лишь одно. И, пока отец почти жалостливо всхлипывал, разбитый тяжёлым признанием, Рина наконец пришла в себя. Будто загипнотизированная, она смотрела на то, как Пак старший крошится на мелкие кусочки, как фарфор, по которому ударили молотком. Рина знает, в чьих руках был этот молоток. — Я... Я понимаю, — слегка растерянно. Или не слегка. — Если бы ты не согласился, он бы убил тебя, да? — спрашивать такое страшно, а она спрашивает. — Я не знаю, — признается Чжун, хлопая ладонями по столу и вдруг отчаяние в его голосе сменяется злостью. — Ты была права, когда назвала его безумцем. Этот щенок слишком зарвался! Хочется раскрошить его наглую ухмылку. Стереть её с его лица. Когда-то Пак старший был способен на это, когда-то... Рина сощурилась: — Ты расскажешь мне, откуда знаешь его? Точнее, отец, подтвердишь ли ты слова, сказанные Хосоком, или соврешь? Чжун выдохнул, скребя холодными пальцами по столу и прикрыл веки. Откуда он знает Чонгука? Лучше бы не знал. Пак будет всю жизнь винить себя за эту ошибку, совершенную много лет назад. — Семь лет назад я сотрудничал с ним: он тогда был ещё юнцом, — вздыхает. Лицо того Чонгука навсегда застыло в голове, и даже ухмылка нового его не перекрывает. — Наше сотрудничество закончилось плохо, и долгие годы мы только скалились друг на друга... Потом... Потом я забыл про него, навалилось слишком много проблем: смерть твоей мамы, потом предательство моего сына, — Рина потупила глаза вниз. — Больше полугода назад пути сошлись снова, но в этот раз он в разы сильнее и беспощаднее, — пауза. Очевидно очень нужная, чтобы продолжить. — Я долго скрывал от тебя, Рина, что у нас финансовые проблемы и большие, ты даже в универ в этом году не поступишь. И вот злость в голосе преобразуется во что-то. Новый демон-Чонгук действительно опасен, вот только он был таким не всегда. И то, что скрывается за его дьявольской маской, недоступно более никому, но доступно памяти Чжуна. Он помнит того Чонгука. Он помнит его слабые места. — Я потерял жену, сына, себя, но тебя потерять не позволю, — твёрдое решение. — Я знаю этого Чон Чонгука вдоль и поперёк. Сейчас он изменился, но я знаю его принципы. Его родители были хорошими людьми и, пускай он и взрастил в себе мразь, а что-то от них в нем осталось. Рина тихо хмыкнула, про себя подумав, не был ли отец помощником и прямым пособником в том, чтобы Чонгук "взрастил в себе мразь". — Вот как мы поступим, — он не дал ей обдумать этот момент, перетянув внимание на себя своим резким предложением. — Ты встретишься с ним, когда настроишься морально, и будешь вести себя максимально вежливо, потому что этот придурок не терпит неуважения к себе, — зло усмехается. — Он будет проявлять явный интерес, захочет встретиться ещё, но ты веди себя холодно. Не перечь, но и не иди на поводу у него. Покажи свою явную незаинтересованность в нем. Рина сводит брови к переносице. — И он отстанет от нас? — с недоверием. — Должен, — жмет плечами. — Я надеюсь на это. Просто, если я не обеспечу вам встречу... — Я все поняла, отец, — она перебила его этими решительным словами. — Я встречусь с ним и сделаю все, как ты сказал. Раз уж на одиночной дырявой лодке против чёрного корабля из Ада оказались они вдвоём, Рина бросать весло не будет. Она ведь кричала о том, что взрослая, возможно, пришла пора доказать это отцу, пускай и лишь одно напоминание Чонгука навевает что-то неприятное, что крутится вихрем внутри и остаётся осадком на внутренней стороне лёгких. Дышать трудно. И она собирается встретиться с тем, кто перекрывает ей этот кислород? Замечательно. Паршиво замечательно. Чжун, не ожидающий такого настроя дочери, подскочил с места и, подлетев к девчонке, прижал её к себе, поцеловав в макушку. Они и правда вдвоём в этой лодке, вот только весло самого Пака давно идёт ко дну.