Дьявол носит белую рубашку

Рина рассыпалась на части. Она думала, что раньше было больно, нет, раньше было ещё терпимо, раньше не хотелось продать душу, лишь бы не чувствовать, не хотелось с силой выдернуть это из себя, чтобы не болело, не пульсировало, не ныло. Раньше – это была грусть, а вот сейчас – боль. В своём чистом виде, такая, какая она приходит внезапно, тогда, когда не ждёшь. Раньше Рина всегда ждала, всегда знала, что вот-вот ударит со всей силы, а сейчас… Откуда ей было знать, что утром она будет завтракать с Чимином и улыбаться, а уже через час выбегать из его кабинета с просящимися наружу слезами, одну из которых ей будет вытирать Ким–странный–тип–Тэхен. Он волновал сейчас меньше всего, к слову. Больше всего… Хотя, черт возьми, единственное, что волновало девушку сейчас, это то, что её отец убийца. Пусть и не сам, пусть и не своими руками, но своим желанием, своим действием и мотивом он убил. Но мало было просто убить, он ещё и разрушил – разрушил семью Чонгука. Он заказал убийство его родителей, он покусился на их бизнес, решил, что может забрать его себе, а для этого, представьте, всего лишь нужно убить людей… Всего лишь! Какой ужас, какой кошмар и отрицание, негодование и гнев вызывало это понимание в Рине. Сейчас было не просто грустно, или невыносимо, или печально – сейчас было больно. Просто больно принять тот факт, что отец, и так давно не будучи в её глазах белым и пушистым, настолько злобен, настолько коварен в своих помыслах. Если Чонгук дьявол, то Пак Чжун – Сатана, который его породил. Породил своего мучителя. Рина-то думала, что папа лишь пользовался беспомощностью молодого паренька, но на самом деле он сделал его таким – сначала беспомощным, но потом… Потом судьба сыграла против Пака старшего, наказав его сполна. Но девушка не злорадствовала: ощущая ноющую боль во всем теле, ей было жаль его. Жаль того, в ком уместилось столько зла, притворства, зверства и не нашлось и капли места для жалости, для простой человечности, для понимания, что, убивая других, ты убиваешь себя. По частям. По крупицам. Отдаёшь вместе с их душами на небеса все самое дорогое, а потом дивишься, почему вечерами под ребром туго ноет. Отец убийца. А мамы, которой хотелось бы все это выплакать, рядом нет – давно уже нет, вот только с тех самых пор Рина до сих пор не стала сама себе поддержкой. Близкие люди обижали и продолжают обижать её, ранить похуже всяких дьяволов, причинами появления которых сами же и являются. Отец убийца. Он стал им в одно утро, и весь последующий день был омрачён чёрной растекшейся смолой, грязной, липкой, мерзкой. Когда Рину привезли обратно в тёмный странный дом, она убежала к себе, мысленно радуясь тому, что не встретила никого из подозрительных людей, обитающих здесь. Не хотелось сейчас ни взглядов в спину, ни тихих обсуждений. Они бы только добили и так убитое состояние, что подарил ей брат. Брат, который, оказывается, действительно устроил покушение на отца, и отец, который, оказывается, ещё хуже, чем Рина думала. Девушка вспомнила, так ярко и четко, как смотрела на папу в день его юбилея. В тот самый день, когда все началось. Она думала тогда, что день этот станет началом его восхождения из грязи, но сейчас отец был полон ею и снаружи и изнутри. Рина снова плакала – в последнее время слишком зачастила с этим проявлением собственной слабости и ничего не могла с собой поделать. Под воспоминания слов Чонгука разбивался образ отца – разбивалась сама Рина. Девушка почти не выходила из комнаты целый день, вновь став пленницей четырёх стен, вот только в этот раз никакие служанки не пытались вытащить её из комнаты, не грозились, что «мистер Чон будет недоволен». Да и к вечеру Пак младшая ожидала теперь не дьявола, а родного брата. На эмоциях Рина сбежала от него, но, оставшись со страшной правдой наедине, она хотела к нему обратно. Хотела, даже несмотря на то, что брат тоже весь в грязи. Сейчас было просто необходимо разделить с кем-то боль, даже, если тот, с кем она её разделит, частично является её причиной. Сделать это удалось, когда под вечер из-за закрытой двери услышала девчонка голос брата. Вернулся. И, не изменяя своим принципам, Рина, оставаясь сидеть на постели, просто ждала, когда Чимин зайдёт. Перед ним лишь не нужно было притворяться или защищаться. Дверь раскрылась за её спиной – брат почти сразу, как появился дома, направился к ней. Вместе с его появлением в комнате повисла гнетущая тишина. Пак младшая ждала слов, успокоения, хоть чего-нибудь со стороны, потому что на своей собственной творилась буря и сносила всё до щепок, выдирая с корнями. Чимин понимал это: весь день он думал о сестре, думал о том, как она тут, и догадывался, что бедняжка просидела весь день в комнате, оплакивая потерю чудесного, любящего отца и получая взамен него убийцу и желание своего брата этого убийцу отправить на тот свет. Чимин понимал всё. В конце концов, когда-то и ему приходилось узнавать правду, которую он встретил, однако, не со слезами на глазах, не с шоком, не с отвращением, а с легким кивком и усмешкой, мол, чего ещё стоило ждать от Пака старшего? Но сестренка… Чимин понимал, он знал, что она так отреагирует – он этого и добивался. Добивался развенчания образа доброго папочки. Кровать прогнулась, Пак, стоя на ней на коленях, потянулся к девчонке, сидящей к нему спиной и, замерев за ней, нежно поцеловал в плечо, затем начав гладить рыжие волосы и тихо приговаривать куда-то на ухо: — Это сложно принять, — шёпот, каким подговаривают на грех. — Я тоже был шокирован, когда узнал. Наш отец... Он был таким ещё до смерти мамы, — девичьи плечи слегка дрогнули, Чимин положил на них свои ладони и продолжил шептать. — Он всегда был таким, но мы... Мы с тобой другие, сестрёнка. И мы должны быть вместе вдали от него, чтобы кроме фамилии не иметь к этой грязи никакого отношения. Серо-голубой цвет пасмурного неба за окном подходил под настроение девушки сейчас. Отведя от хмурых облаков взгляд, она развернулась к брату, сначала медленно подняв на него глаза, а затем потянувшись к парню руками и обняв его. Долго не думая, Чимин сильно прижимает к себе, и чувствует, как собственное сердце работает, как пламенный мотор. Так всё и должно быть: Рина разочаруется в отце, забудет о Чонгуке и ничего ей более не останется, как примкнуть к брату, что она делает в эту самую секунду, ища в нем свой покой. Несомненно, Пак станет её единственным местом покоя среди злого мира с его постоянными побоями, что оставляли пробои и трещины в собственном теле. Он станет единственным, он заменит ей всех, и никто и никогда не разлучит их. Никто. Никогда. Чимин гладит девушку по спине, целует хаотично в висок и в лоб, утирает с глаз высохшие слезы и продолжает то обнимать, то поглаживать. Он как-то слишком близко, слишком странно близко, но Рина, которой сейчас нужна поддержка, не замечает этого. Как и слов, которые вдруг вырываются из неё, ведь она говорит их, не думая. Вся голова настолько была занята отцом, что слова о дьяволе вылетели сами по себе. — Я ещё хотела сказать, что Чонгук... Он на самом деле хорошо обращался со мной, — не считая моментов, когда она его выводила. — Так что... Но Чимину на эти слова все равно. Он уничтожит отца в её глазах, уничтожит и Чона. — Ты больше не увидишь его, — строго. Пресекает на корню. — Он тебе никто, Рина, а я твой брат.  Девушка слегка теряется, бегая глазами. —  Я знаю, Чима, но... — Какие "но", милая? — он обхватывает её за подбородок и заставляет посмотреть на себя. — Ты, что же, влюбилась в него?  Рина не моргает. Да. Да, она влюбилась. И вот это признание звучит хотя бы мысленно, а точнее – мигает красным на всю голову вместе с гулким шумом. Вместе с сладким шепотом одного единственного слова одним единственным влекущим голосом: Лисичка… — Нет, — опускает голову. Прячет настоящий ответ в своём опущенном взгляде. — Вот и славно, — голос брата вновь меняется на добрый. — Теперь ты знаешь правду, — он подбадривает её и улыбается, но у Рины сейчас даже на подобие улыбки сил нет. Девушка лишь поднимает снова свои глаза, чтобы с легким прищуром спросить: — Я знаю всю правду, которую мне нужно знать, Чима? Брат не осекается, все также улыбается и говорит, словно самую чистую истину: — Конечно, сестрёнка. Но истина эта грязнее него самого.

***

Чонгуку совсем не работается. Да, у него бывали периоды, когда не хотелось – редко, к слову – но этот раз отличался от остальных. Это не банальная усталость или желание отвлечься на денёк, это… Тоска? Да, она. Она слишком хорошо знакома парню, чтобы он спутал её с чем-нибудь другим. Она пришла к нему впервые, когда ему было двадцать, пришла в чёрном, как и подобает. Чонгук тосковал: передавило грудь, болела голова. Чонгук тосковал: утопленный в мыслях, он желал, как ребёнок, вернуться в то время, когда родители были живы, когда все было хорошо, желал предотвратить случившееся, разбирал по крупицам каждое «а что, если бы…», пока синяки под глазами становились темнее. Но боль тоски притупилась со временем – нервы, как стальной канат, не позволяли более впадать в печали, особо придаваться воспоминаниям, рефлексировать. Чонгук стал сильнее и посчитал, что больше не встретится лицом к лицу с ней. Но даже тот факт, что сейчас она была не перед лицом, а за спиной, водрузившая свои кости на его плечи, не делал положение легче. Казалось бы, а что такого случилось, чтобы вообще чувствовать что-то неприятное в груди? Бизнес процветает, срывов поставок нет, клиенты на месте, и дом всегда тёплый. Да, так было раньше, но теперь этого будто бы стало недостаточно. Теперь это не всё, чего Чонгук хотел, теперь в его списке комфорта оранжевой ручкой было выведено ещё одно имя. И отсутствие рядом того, кому это имя принадлежит, заставило вновь вспомнить, какого это – скучать по кому-то, кого у тебя больше нет. Вот только Рина ведь есть где-то там, где он не может её достать, и от этого было, так скажем, неприятнее. Это заставляло огонь злости непрерывно гореть. Прошла неделя, как Пак Рина не у него. А это значит, что уже целую неделю Сокджин, вытирая пот со лба перед каждым докладом, говорит, что выяснить место жительства Ким Тэхена пока не удалось. Удалось выяснить лишь, где его рабочий офис, но Чонгук не стал заявляться туда. Он вдруг подумал, что это не будет иметь смысла – Рина ушла сама и требование вернуть её назад будет выглядеть, как жалкая попытка жалкого мальчишки отобрать игрушку у уличных хулиганов. Что скажет ему Тэхен? Что сестрица конечно же рада быть наконец рядом с братом и возвращаться не собирается. И теперь все выглядело так, будто в этот раз контроль за ситуацией не в руках Чона, и оттого парень был даже слегка растерян. Отчего же Бог создал то, что нельзя купить или, в данном случае, выкупить? Дьяволу приходится туго. Сидя сейчас в офисе под конец рабочего дня, он вспоминал… Рисовал в голове картину прошлого: эти ноги в чулках, эту чертову короткую юбку, взмах ресниц, а затем – румянец и стыд на лице после их игры. Все это было ложью? Обманом, чтобы усыпить его доверие? Чонгук не терпит такого. Не хочешь получить удар – держи человека на расстоянии, но Рину не просто хотелось держать рядом с собой, её хотелось к себе прижать. И Чонгук прижимал, думая, что лисица под его контролем, что он крепко поймал её за рыжий хвост. Но она его обхитрила. Задумала что-то, одурманить меня хочешь? Может и хочу. Хочу, чтобы ты разрешил хотя бы с Джинни встретиться. Чонгук уже посылал Сокджина к той девчонке из кафе, и наказал оставить Джинни контакты, по которым она должна будет связаться, если Рина зайдёт. Однако привозить к себе лисичку насильно, без её на то воли было тем, что Чон сказал вслух сделать, но на что его внутренний голос не откликнулся. Тяжёлый вздох. Опирается о стол руками, докладывает секретарше, что на сегодня всё и готовится валить из кабинета. Дом встречает также, как встречал всегда, но от этого больше не радостно. Чонгук любил постоянство, однако, как оказалось, оно было вовсе не в том, что Джин подвозил его, рассказывая последние новости про коллег, не в том, что у порога встречали его Дахен и Ючжин – к слову, теперь лишь Дахен – не в том, что ужин всегда был вкусным, а постель мягкой. Не в этом оказалась чертова стабильность. А в том, что на душе у него было спокойно, никто не тревожил сердце, похоронившее любовь вместе с любовью к родителям. Теперь же Чон чувствовал, как внутри сырая земля раскидана, и значило это то, что из могилы выбралась наружу причина хотеть нечто большее, она же причина тосковать, когда это нечто большее ускользает сквозь дрожащие пальцы. После ужина Чонгук вдруг попросил Дахен принести те вещи, с какими Рина приехала к нему почти два месяца назад впервые. Принесли небольшую сумочку – в ней парень нашёл телефон, ушёл к себе, где включил и зарядил его. Ему надоела гребаная тоска: хотелось сделать хотя бы что-нибудь. И Чонгук сделал, найдя в контактах имя "Чима" и набрав этот номер. Он знал, что шанс не велик, вот только… Трубку сняли. Даже много гудков не успело пройти. — Отследить звонок ты не сможешь, даже не надейся, — сходу. Чимин, очевидно, понял, кто звонит. Но ведь все равно ответил на звонок, верно? Так почему-бы не поболтать, ведь бездействие убивало, а из разговора с братом лисички можно даже вынести кое-что полезное. — Угрожать Ючжин, признаю, ты хорош, — Чонгук откинулся назад на стуле, расставив ноги. Лицо его расплылось в ухмылке. Он никогда не разговаривал с Чимином, но они знали друг друга заочно, теперь же появился повод поговорить. Однако Пак так не считал: — Если это все, то нам не о чем разговаривать, — слышится строгое с того конца трубки. — Почему же не о чем? — но дьявол не был бы дьяволом, если бы не знал, за какие нитки дёргать. — Как там моя рыжая красавица?  И оказался прав. Чимин выдержал паузу прежде, чем ответить. Чон клянётся – взгляд у паренька точно изменился, жаль, не видно. — Она не твоя, — зато слышно по вмиг ставшим стальным голосу. — Никогда ею не была, — он говорит это даже с какой-то жестокостью, причина которой остаётся Чонгуку не совсем понятной, но он продолжает начатую игру. — Неужели? — дергает бровями. — Лисичка не рассказала тебе, как краснела, лежа подо мной? — Не ври. Она сказала, что вы не спали.  Чон почти смеётся. — Не трахались, — поправляет. — А спать вместе очень даже спали, — и вот оно – что-то щемит в груди при одних лишь воспоминаниях. Стоит лишь взгляд на кровать кинуть и вспомнить, как он лежал на ней. А она лежала рядом. Как он хватал её за ногу, подтягивая под себя и целуя. А она позволяла целовать. Не просто издеваешься. Сводишь меня с ума. Лиса. Хочу тебя приручить. — Конечно, ты же заставлял её, — Чимин ещё больше злится и Чонгуку это нравится. — Забудь про неё, Чонгук. А еще лучше: выдай мне моего отца, хочу раскрошить ему лицо, — вдруг добавляет, пытаясь перевести тему. — Поверь, я тоже хочу, — однако Чонгук ему этого сделать не позволяет. — Вот только делать этого не буду, ведь моя красавица очень любит своего отца. Теперь понятно – все Паки пыхтят, когда злятся. Этот подмеченный факт позабавил. — Скоро перестанет. Я ей про него все рассказал, в том числе про то, что именно он грохнул твоих предков. Или ты позабыл? Улыбка пропала с лица Чонгука, желваки задвигались, взгляд наполнился чернотой.  Мелкий засранец. — А про то, что ты наркоман и твой босс толкает траву таким же, как и ты, рассказал?  А, Пак Чимин? Сестричка в курсе, что ты поднюхиваешь товар Кима? — Нет, — сталь пропала, но не насмешка. — Ты же этого не сделал, я подавно не сделаю.  — Она все равно узнает. Навряд ли будет в восторге, — жмёт плечами Чон. Теперь все стало ясно. Умный Пак Чимин выставил перед сестрицей их отца, как самого злого монстра, но забыл упомянуть, что в списке монстров он идёт следующим. Бедная Рина так боготворила брата, совсем не зная, что он принимает. Совсем не зная, чем он торгует. Вместе с тем Чонгук ощутил, что не стоило скрывать от рыжей красавицы столько интересной информации. Едва ли она бы поверила, но рассказать стоило, хотя, спасло бы это бедняжку от побега? Чимин бы выкрутился, убедив глупышку, что Чон-дьявол-Чонгук соврал в своих корыстных целях, а она бы поверила. Ведь он её брат. Но по степени дурости в голове паренёк недалеко ушёл от папаши. — Она моя сестра, — по слогам. — Моя, слышишь? Забудь про неё, я сказал. И звони на этот номер только, если захочешь бросить Пака старшего к моим ногам. Послышались гудки. Чонгук вздохнул, откладывая телефон и вновь уставляясь взглядом на постель. Туда, где остался запах лисички, исчезающий с каждым днём.

***

Чимин, как и обычно, направлялся к её комнате, чтобы пожелать спокойной ночи. Вчерашний разговор с Чонгуком оставил неприятный осадок, что превращался в ржавчину где-то на стенках рёбер. Парню не нравилось, что дьявол смел выражаться о его сестре так, словно она действительно принадлежала ему. Словно все ещё принадлежит. Бесили и эти редкие, но все же попытки Рины сказать, что Чонгук не такой уж плохой, что можно понять отца, который отправил её к нему, будто то время, какое она жила у демона, не было невыносимым! Чушь полнейшая. Но эта чушь заставляла Пака только больше стараться приобщить сестру к себе. Да если бы мог, Чимин бы привязал её, но морально он именно это и пытался сделать. Он хотел, чтобы теперь Рина доверяла лишь ему одному, чтобы никакой отец, а уж тем более Чон не имели значения, чтобы их слова не имели веса. Парень остановился перед самой комнатой, дверь в которую сегодня была приоткрыта. Ведомый любопытством, Чимин, не заходя, лишь только заглянул, хватаясь рукой за косяк, и тут же замер. Обычно он всегда стучал, он сделает это и сегодня, но чуть позже, после того, как Рина переоденется – что она, собственно, делала в данный момент, а он наблюдал. Подглядывал, как подросток подглядывает за понравившейся девчонкой в раздевалке в школе. Чёрные в тени глаза следили за каждым движением. Девушка сидела на постели к нему спиной, а мокрые, видимо, после душа рыжие волосы, слегка завивались, падая на неё сверху, почти закрывая полностью и все же давая понять, что на той нет одежды. Оголенные лопатки, плечи, тонкая талия – Чимин скрипнул зубами, припав виском к дверному проему. Уже через пару секунд девчонка ловко накинула на себя майку, привставая с кровати и разворачиваясь, чтобы убрать вещи, которые переодевала. В тот же момент Пак, боясь быть обнаруженным, спрятался за дверь. Как можно быть такой невыносимо красивой, манящей, влекущей? Лучше задай себе другой вопрос, Чимин: как можно было влюбиться в родную сестру? Дождавшись, пока девушка наверняка управиться с вещами, после паузы Чимин как ни в чем не бывало постучал, будто только пришёл и, услышав «заходи, Чима», раскрыл дверь с привычной улыбкой. Рина сидела подле тумбы, ища там очередную книгу, которую будет читать на ночь, и поднялась на ноги только тогда, когда брат оказался совсем рядом, за спиной. Взгляд его, смотрящий ей в глаза, лишь на секунду посмел дёрнуться к её ключицам, вид на который открывала майка. Ну, Чимин, будешь отвечать на вопрос? Парень слегка мотает головой. — Завтра с тобой съездим куда-нибудь, — подмигивает он. — Куда ты хочешь? — В парк аттракционов, — Рина смеётся. — Я помню, мы были там, когда тебе самому было восемнадцать. Хочу на колесо обозрения. Пак кивает. Последний раз они были там пять лет назад ещё родным полным составом семьи – довольно счастливые и яркие воспоминания. Стало даже приятно, что сестра захотела именно туда, именно с ним. Все-таки он – её семья. Только он отныне. — Как скажешь, милая, — склоняется и, придерживая за макушку, целует в лоб. Хотя хочет в губы.  — Доброй ночи, — смотрит на неё ещё раз, прежде, чем развернуться и уйти. — Доброй, — вторит ему её сладкий голос. Когда парень оказывается за закрытой дверью, он шумно выдыхает, прислоняясь к ней затылком и смотрит в потолок. Внизу сквозь купол нарастающего внутри желания слышатся голоса людей – как хорошо, что они приходят тогда, когда сестричка уже ложится в кровать. Чимину бы спуститься к ним, проверить, все ли доставили сегодня, не было ли невыплат или неприятных ситуаций, но, если честно, на всё это так наплевать сейчас. Обычно Чимин ждал вечеров, чтобы потом отчитаться Тэхену и в очередной раз получить его довольный кивок, но сегодня – не просто плевать, сегодня всего этого делать не хочется. Сегодня хочется чего-то другого. И, вздохнув ещё раз, Пак лишь бросает короткий взгляд на лестницу, ведующую на первый этаж, а затем направляется в другую сторону коридора – к ванной. И в ней желание усиливается втройне, потому что Чимин улавливает запах геля для душа, которым пахнет сестра. Она ведь была в ванной незадолго до того, как он застал её переодевающейся. Закрыв за собой дверь, парень с силой вдыхает в себя сладостный запах и желая, чтобы он застыл в легких, сглатывает. Шум воды до полной выкрученного крана. Чимин сдергивает с себя футболку одной рукой, затем стягивает шорты и боксеры. Через мгновение блондинистые волосы свисают вниз, с них ручьём льётся вода, как с самого Пака ручьём стекает вниз самообладание. Ладонями он опирается о душевую кабину, успевшую запотеть от жара воды, голова опущена вниз, он тяжело дышит, словно задыхается, а перед глазами пелена. И сквозь эту пелену он видит один единственный образ, слышит один единственный голос, чувствует один единственный запах. Всё сейчас было связано с Риной. До этого самого момента Чимин не знал, что всё настолько плохо. То есть, он и раньше понимал своё физическое влечение, но пару минут назад стоя в её комнате, он ощутил его в полной мере, как ведром холодной воды на голову. Рина была совсем рядом, не нужно даже протягивать руку, и в то же время протягивать её было нельзя. Его единственный изъян. Грязный секрет. Завтра с тобой съездим куда-нибудь. Куда ты хочешь? В парк аттракционов. Она смеётся, а внутри парня что-то взрывается. Он улавливает тот короткий момент, когда сестричка прикрывает глаза от смеха, и опускает взгляд на её шею. Следов дьявола там не видно уже давно. Снова непорочна. Снова невинна. Снова нетронута – Пак даже не сомневается в том, что Чонгук не тронул её, иначе бы эта информация была первым, что он бы услышал из их телефонного разговора. Рина все ещё его девочка. Его, понятно? Как скажешь, милая… Он ведь действительно хотел поцеловать её в тот момент, он слишком хорошо ощутил этот порыв. Как и то, что сейчас рука его потянулась вниз, обхватывая вставший член и проводя по нему вперёд-назад, затем ещё. Голая спина, виднеющаяся из под рыжих мокрых волос. И ещё. Открытые ключицы, тонкая спальная майка – она совсем не стесняется своего брата. И ещё. Глаза, смотрящие на него снизу вверх, губы, на которые опускается непослушный взгляд. И ещё. Она пахнет эти чертовым гелем, запах которого стоит сейчас в носу, в лёгких, как будто до самых пят доходит, окутывая полностью. И ещё. И ещё. И ещё. — Чима… Томно. Протяжно. Медленно. Так, как называет его только она. Так, как смеет называть его только она. Она, стоящая сейчас перед ним на коленях: все те же мокрые волосы, голая спина, взгляд снизу, ждёт, когда он разрешит ей. И Чимин разрешает, проталкиваясь в её раскрытый для него ротик. Парень пропускает член ей за щеку, выпускает полностью, вновь повторяет, медленно насаживая девчонку, не слишком принуждая, не слишком позволяя прекратить. Под её тонкими пальчиками пульсируют вены. Она делает это неумело, но оттого только более желанно. Глаза парня давно закрыты – так картинка становится ярче, насыщеннее, реальнее. Теперь он проталкивает член до упора, чувствуя стенки горла, довольно мычит. Его ладонь уже на её затылке, запуталась в рыжих мокрых прядях, сжимает их слишком сильно, отчего сестренке немного больно, но она не подаёт виду и уж тем более не прекращает заглатывать полностью. Чимин сглатывает и охает, когда её ладонь скользит по его прессу, после чего Рина на секунду выпускает член изо рта и облизывает его по всей длине. — Чима, я хочу… Парень не даёт ей договорить и, схватив обеими руками за затылок, вновь занимает её рот. Быстрее. Жёстче. Интенсивнее. Её колени разъезжаются, она не поспевает за его темпом, но все равно терпит. Чимин делает это уже почти остервенело, жестоко, не заботясь о том, чтобы ей было не больно, потому что знает – сестренка всё сделает, что он захочет. Всё. Только ему. Только для него. Парень кончает, и в тот самый момент, как он делает это, он возвращается в реальность, в которой его дрожащая рука обхватила пульсирующий член, пока вторая все также опирается о стенку душа, а сам Пак дышит ещё глубже, чаще, тяжелее, и с тяжёлым осознанием в голову ударяет молот: он впервые сделал это, представляя её и только лишь её одну. Ты в полной жопе, Пак Чимин, тебе так не кажется? — Кажется… — произносит он тяжело, смотря в одну точку перед собой, после чего отлипает и встаёт под душ. Как будто вода могла смысл его грязный порок, вымыть с мылом из головы его мысли, вырезать из него вместе с сердцем чувства к собственной сестре. На деле вода лишь стекала по телу, что все ещё ощущало приятную негу вместе с отвращением к самому себе. Чимин любил Рину и ненавидел за это себя. Через минут десять дверь из ванной открывается и оттуда выползает опустошенный парень. Дверь в комнату сестры закрыта, свет не горит – малышка легла спать. На первом этаже уже не слышны голоса людей, так что Пак решает спуститься. Голова и так раскалывается, не хочется выслушивать что-то про работу на ночь. Парень, как только спускается, сразу замечает на кухне тусклый свет и Тэхена, возящегося там. Отлично, раз босс здесь, значит его рабы уже все ему лично доложили и можно не париться. Чимин собирается пройти мимо, как вдруг голос, задавший откровенный вопрос, не позволяет этого сделать. — Ты спишь с собственной сестрой?  Пак останавливается, медленно поворачивает голову в сторону мужчины, что тоже повернулся в его сторону, хотя до этого стоял спиной. И глаза его, карие, смотрят не с вопросом, смотрят с интересом. Он замечает там, как виднеется в полной темноте чиркающая зажигалка. А по полу разлит тем временем бензин. Чимин не теряется. И поджигать это огнево не собирается. — Чего? — хмурится, выдавая что-то наподобие нелепой усмешки. — Нет, конечно. С чего ты взял? Зажигалка продолжает чиркать. — Я вижу, как ты смотришь на нее, — Тэ жмёт плечами и тянется к вскипевшему чайнику. — Удивлен, что она не видит. Чимин молчит. Молчит некоторое время, потому что осознаёт – Тэ всё давно понял, заметил, выяснил. Неужели это так видно? Так видны совсем не братские взгляды на сестру? Тогда и Чимин удивлён, что Рина не видит, но оно только к лучшему, впредь нужно тщательнее себя контролировать рядом с ней. — Тэхен... — Значит, не спишь, — мужчина наливает себе чай. — Но хочешь, я прав? — взгляд исподлобья. Паку не нравится этот внезапный допрос, но больше не нравится, что кто-то может подслушать. Чимину не хочется лишних взглядов, разговоров за спиной, которые могут дойти до сестренки. — Какое это имеет дело к нашему бизнесу? — пасует. — К моему, — а Ким снова его поправляет. Он любит так делать. — Никакое. Скажу тебе лишь: если и правда хочешь держать сестру при себе, не переходи эту грань. Чимин фыркает, ничего не отвечает и уходит к себе. А настроение, что и до этого было не очень хорошим, вконец портится. Тэхен может указывать ему, что делать, когда дело касается бизнеса, но не когда речь идёт о сестре. Ещё чего! Он сам решит.