***
— Мистер Чон вернулся и желает ужинать с тобой, Рина, — такое привычное и давно не слышимое. Не слышимое никогда голосом Су. Чонгук приютил не только её отца. Он, так не похожий на благодетеля, приютил Лина и Су. Он, тот, кто должен был стать разорением, стал убежищем. И образ кровожадного дьявола вроде никуда и не делся, не оказался обложкой. Оказалось лишь то, что те, кого ты прозываешь монстрами в своей голове, не обязательно должны по этой причине творить одно лишь зло, не должны вписываться в рамки твоего видения. Чонгук действительно делает то, что хочет, а не только то, что вообразит в страшных мыслях себе Рина. Потому что сейчас на пороге, дверь приоткрыв, стоит перед ней Су, которая не лишилась работы по прихоти Чон Чонгука, взявшего к себе её с Лином. Все они теперь служили ему, как и отец. К слову, последний был причиной того ответа, какой выдала служанке девушка: — Не хочу, Су, не в настроении. И это впервые правда, а не отговорка. В любой другой раз девчонка бы с радостью спустилась к тому, кого теперь можно не бояться, пускай она все равно немного это делает, но сегодня… Казалось, что после разговора с отцом девушка морально истощена и не хочет ничего более, как разгрузиться хоть как-нибудь. Прижимая к себе убийцу-папу и получая от него некого рода благословение на возможность любить, получая, тем самым, безмолвное обещание о прекращении с дьяволом войны, Рина почувствовала, как внутри все от пережитых эмоций гудит и рвёт на куски грудную клетку, как ломаются рёбра и, прежде чем девчонка снова сможет дышать полной грудью, ей бы себя подлатать. Снять с себя пережитый стресс, как одежду, сорвать, оставаясь ногой. Иначе говоря, Рина решила, что хочет сейчас побыть одна. Быть может, у неё получится разгрузить кипевшую от мыслей голову. — Так ему и передать? — уточняет Су прежде, чем закрыть за собой дверь. — Так ему и передай, — кивает, тихо шепча Пак младшая прежде, чем удаляется в ванную. Она залезает в неё пустую и ждёт, пока наполнится вода, наблюдает за тем, как края водной глади все больше омывают тело, скрывая его в себе. Недаром говорят, что бесконечно можно смотреть на то, как льётся вода. Рина успевает опомниться и выключить её только тогда, когда ванна оказывается наполненной почти до самых краев. Аккуратно, так, чтобы не расплескать «за борт», Рина крутит кран, а затем ложится спиной, оставляя на поверхности одно лишь лицо. Вода горячая, быстро обволакивает все тело, опустошает голову. В ушах слегка гудит от температуры, а удары сердца отдают в самые пятки, но это то – чего Рина так долго ждала после эмоционально наполненных дней – спокойствия. Хоть на секунду, на мгновение, на самую малость почувствовать себя пустой. Вот сейчас вода заберёт все её тревоги и переживания, а затем Рина спустит её и смоет с себя тем самым все, что легло грузом на хрупкие девичьи плечи. Девушка закрывает глаза и, вдохнув поглубже, уходит с головой под воду, слыша сквозь усилившийся шум, как та немного вылилась за бортики ванной, но это ничего. Слишком хорошо был виден тот момент, когда стало вдруг плевать на все, кроме того, насколько высока температура воды. Горячо. Очень. Бедное сердце надрывается в полную силу, пытаясь справиться с жаром: его пульс отдаётся в каждой клеточке тела, а голова тем временем пустеет. Мысли плавятся, утекают в водосточную трубу – туда им и дорога. Очень. Очень горячо. Но Рина терпит. Не дышит и терпит, чувствуя, как уходит из легких воздух – но те уже не сломаны, готовы и даже стремятся дышать. Скорее. Скорее! И, пожалуй, буквально за секунду до того, как задохнулась бы в этом жару, Рина выныривает обратно, хватаясь ладонями за бортики, выплескивая ещё воды и жадно и рвано глотая раскрытым ртом воздух. Глаза распахнуты, перед ними слегка плывет мраморная плитка ванной комнаты, а с ресниц капают крупные капли, стекают по щекам вместо слез. В голове все еще гудит, но этот гул приятный, чистый, не оставляющий за собой грязи, а наоборот выметающий её вместе со своим постепенными затуханием. Девушка вышла оттуда примерно через полчаса, когда жар воды спал, и она стала неприятно тёплой. Долго отжимала свои локоны, замечая, что корни отросли и их снова нужно будет подкрасить. Почему-то не хотела менять имидж в этом плане: не хотела отращивать свой настоящий цвет. И пускай идея краситься в свой неродной была общей вместе с Чимином, мысли о котором теперь оставляли не самый приятный осадок, Рина решила пока не нарушать традицию. Тогда, когда Чимин предложил перекраситься ей в рыжий, а себя сделал блондином – тогда он был просто любящим братом и ничем более. Так пусть хотя бы так она сохранит для себя его облик, а заодно и больное напоминание – Чимин давно не тот, кем был раньше, и ни отец, ни Чонгук не врали на счёт него. Стоило прошмыгнуть босиком по полу и открыть дверь в спальню, как глазам предстал её хозяин. Чонгук был ещё в рабочей одежде, видимо, только что пришёл с ужина, и лишь сейчас собирался её снять. Рина слегка застопорилась на проходе, затем прикрыла за собой дверь и, опираясь о неё ладонями, пробормотала: — Прости, что не спустилась к тебе, я... Просто... — Я понимаю, малыш, — сказанное под его тихий вздох и взгляд, мгновенно проникающий внутрь, под только что склеенные рёбра. Но взгляд совсем не осуждающий. — Поможешь расстегнуть? — парень обхватывает пальцами верхнюю пуговицу белой рубашки, но лишь крутит её, выжидающе смотря. Рина медлит немного, удивляясь такой просьбе, но, словно противореча самой себе, не находит в себе прежнего сопротивления или животного страха. Кажется… Кажется она действительно полюбила того, кого должна была ненавидеть. И ненавидела. И не понимала теперь, когда и где произошёл тот момент, из-за которого она теперь шагала под пристальный взор чутких глаз прямо им навстречу, глядя в ответ. — А мне казалось, ты в этом деле хорош, когда на наши встречи являлся с двумя расстегнутыми сверху пуговицами, — язвительно, но больше шутливо. И улыбается, пока расстегивает, про себя вздрагивая каждый раз, когда касается его оголенного тела. Чонгук молча смотрит за её движениями, не отвечая на колкое замечание. Девчонка слегка теряется, когда доходит до конца и ощущает потребность в каких-нибудь словах, его или её, неважно, чтобы разрядить обстановку. Но вместо этого она тянется ладонями обратно вверх, аккуратно обхватывает ворот и тянет его в разные стороны вдоль по плечам. А в голове – ничего. Там пусто после попытки снять пережитый стресс путём купания в почти кипятке. Интересно, а сердце так сильно бьется из-за давления той воды, или давления со стороны дьявола, что, позволив снять с себя рубашку, хватает девушку за запястья и утягивает её за собой на кровать, усаживая буквой М на свои колени. В голове теперь не так пусто, как кажется, но Чонгук наконец говорит что-то, и разряд тока, пробегающий по телу девушки, исчезает. — Как поговорила с отцом? Но Рина, будто зная, что он и так все слышал через прослушку, но на самом деле конечно не зная этого, уходит от ответа. — Ты не тронешь его? — прикусив губу. Чонгук хмыкает. Лисичка все ещё сомневается? Как же все-таки жесток он был в своих методах воспитания. — Конечно нет, — теперь все время приходится убеждать её в том, что, приняв решение не убивать, он от него не отступится. Как не отступился когда-то от решения сделать Рину своей. К слову, это сильно тренирует – преданность своим решениям вопреки желаниям. Сила воли. Рина тихо вдохнула. Никогда ещё прежде, наверное, не приходилось ей чувствовать себя с Чонгуком так, как сейчас – близко. И вовсе не в физическом плане, пускай и в нем тоже. Монстр, с которым говорить бесполезно, сейчас казался тем, кто все поймёт. Но на деле кое-что понять хотела сама Рина. — Что ты чувствовал, когда я сбежала? — вопрос этот с самого побега к брату крутился в голове, и вот она решилась его задать. — Ты разочаровался во мне, да? — и тут же девушка попыталась угадать, когда Чон не ответил в первую же секунду. — Думал, что я воспользовалась твоим доверием? Ты… — Злость, — тихо перебивает, заставляя замолчать и исступленно на себя посмотреть. — Я чувствовал злость... И да, сперва я был разочарован, — признаёт. — Собственно, как и ты, не успев очароваться, была разочарована мной с самой первой нашей встречи. Что это за прелесть? Дочурка твоя? Рина рвано улыбается, смотря прямо в глаза. — Один один? — хихикает. Чонгук улыбается тоже и, с подобающей ему манерой произносит с этой улыбкой будто бы угрозу: — Вот только не советую продолжать соревноваться, солнце. — Я и не... — Пак младшая тут же теряется. — У тебя ведь нет от меня секретов? — с какой-то родительской строгостью. Оно и понятно: в условиях, когда за тобой скорее всего будет охотиться твой брат, лучше быть честной. Но если Чонгук думает, что Рина вновь будет тайно связываться с ним, то напрасно. — Нет, — жмёт плечами. — А у тебя от меня? Ты будешь мстить Чимину? — украдкой. — Мне не пришлось этого делать, — Чонгук смотрит взглядом победителя. То есть своим привычным, что неудивительно: он не проигрывает. — Ведь ты сама сбежала от него обратно ко мне. Лучшая месть из всех, — гладит рыжие волосы на девичьей спине. — Однако, если он начнёт возникать, я покажу ему его место, где он должен сидеть, не высовывая головы. Рина слегка кивает – вполне справедливо, да. Вот только она больше, чем уверена – Чимин начнёт возникать, возможно он в эту самую секунду это делает, подстрекает того Кима доставить Чонгуку неприятности. — Он работает на Тэхена, — вспоминает странный, обволакивающий взгляд и надменный тон. — Тот показался мне важным. — Ты переживаешь, не доставят ли они мне проблем? — он лукаво кренит голову вбок: привычная картина, но Рина глядит серьезно. — Чонгук, расскажи про свой бизнес, — устраивается на нем поудобнее, совсем упуская из виду тот факт, что это её ёрзанье на его коленях заставляет Чона дёрнуть желваками, слегка стиснув зубы. Внешне он, конечно, остаётся спокойным. — Ты ведь и сама видишь, насколько разнообразна и дорога мебель в моем доме, — водит ладонью вокруг. — Да, знаю. Ещё... Ещё знаю, — точнее, Хосок ей когда-то говорил, но да это уже неважно. — Что ты торгуешь... — Оружием, — заканчивает за неё. — Всё легально, детка, — стукает аккуратно по её носику. Рина напоказ закатывает глаза. — И больше ничем? Чонгук долго смотрит на неё, а потом вдруг начинает вновь водить второй свободной ладонью по её спине. — Рыжая следовательница хочет уличить меня в чем-то? — с нотками хитрости, присоединяет вторую руку к процессу, и Рина чувствует, как оказывается в дьявольском кольце. Вновь она чувствует необходимость разрядить обстановку. — Да нет, я просто… — но пустая голова заполняется ещё больше, когда мужские ладони оказываются на её талии, слегка сжимают. Не просто заполняется – красным мигать начинает. — Ну… Ну знаешь, бдительность банальная, столько всего пережила за последние дни, сильный стресс и все такое… — поджимает губы, когда Чонгук приближает лицо и понимает – разрядить явно не получится, ведь источник напряжения, судя по его взгляду, что-то задумал. Не трудно догадаться, правда? Что именно. — Я знаю отличный способ снять стресс. Тяжело воспринимать слова, когда их подают шепотом, когда смотрят вот так, упиваясь реакцией. Немного позабылся тот факт, что Чонгук старше – для него это в порядке вещей, а вот Рина… Рина просто хлопала глазками, не в силах что-то ответить. Вроде и прекрасно понимает, чего он хочет, а вроде и… — Хочешь, покажу? — непринуждённо, словно, дурак такой, дьявол самый настоящий, не видит, что она в статую каменную превратилась, которая только и может, что чувствовать его ладони на своём теле. Но, кажется, отмолчаться ей не позволят. Его прикосновения отдают огнём – самым настоящим, палят кожу нещадно, или это Рина снова горит, будто вновь опустилась в горячую ванну? Ощущения схожи и все же такие разные как ни крути. Молчание затянулось, но девчонка все ещё не могла и рта раскрыть, зато понимала, как мечутся её глаза то на него, то на чёрные волосы, то, не успевая фокусироваться, на стену, потолок. Чонгук же смотрит четко на лисицу. Смотрит тяжелым, обволакивающим взглядом, от которого только жарче становится. Он, что, считает, что одних его ладоней недостаточно, чтобы распалить, испепелить, развеять её по ветру? Рина вдруг поймала себя на мысли, что никогда не думала о… Ну, об этом. Всё это казалось таким далеким, с каким-то идеальным парнем в идеальной жизни после идеальной свадьбы. Чонгук же видит эти глаза, полные смятения и мысленно готовит себя к тому, что, возможно, придётся ещё потерпеть. Как там это он называл? Сила воли? — Я не давлю, если не хочешь… — и вот он уже готовит своё наказание в виде продолжающегося воздержания. Сложно было играть на контрастах: раньше на него сами лезли, но ничего не поделаешь. — Стой, — и вдруг Рина цепляется за его руку, что он убрал с её талии, как за спасательный круг. Так отчаянно, глаза опустив. Она потерялась в своих ощущениях, потерялась сейчас в человеке, на коленях которого сидела. И блеск в темно-карих, с каждой секундой все более чернеющих глазах желал помочь найтись. Желал показать путь, на который девушка ещё не ступала. И решила ступить. Безмолвно. Не имея ни сил, ни желания произносить что-либо ещё, потому что дьявол все и так понял – это видно по тому, как изменился его взгляд, вспыхнувший вновь. В его глазах столько огня, что казалось, если бы во всем Сеуле не осталось света, Чонгук бы мог осветить целый город одним своим взглядом. И один этот взгляд сейчас целиком и полностью был направлен на неё, Рину, слегка сжавшуюся в его цепких руках, но не пытающуюся ускользнуть, убежать, раствориться. Не хотелось. И если когда-то девушка ещё пыталась ухватиться внутри себя хоть за что-то, что вернуло бы её веру в собственную непоколебимость перед обольстительными пытками демонами, то теперь – теперь она отдавалась им полностью. Отдавалась с первой секундой, как он примкнул к её губам, на которые опустил испытывающий взгляд за мгновение до этого. Широкие ладони ползут вверх по спине, одна из них зарывается в рыжие волосы на макушке, слегка сжимает их локоны меж пальцев. Чонгук вдавливает её в себя так, словно, если отпустит, лисица снова умчится куда-то. Вдавливает и целует, мешая страсть с нежностью, мешая нетерпение с железной выдержкой, мешая всё – мешая их друг с другом. Чонгук аккуратно укладывает её на кровать, нависая сверху, переставая уделять внимание одним лишь губам, парень переключается на щёки, скулы, шею, которую он местами покусывает, словно дразнящийся вампир. У Рины все мешается в голове, перед глазами плывёт, а сердце стекает в кувшин с нирваной. Светлую кожу предплечий нещадно щиплет от волны покалываний. Губы дьявола снова накрывают её: горячие, нежные, мягкие, занимающие сейчас всё его внимание сейчас. Хотя, надо признать, медленно, но верно то расползалось на остальные части лежащего под ним тела. На всю чёртову лисичку. Взъерошенная и манящая в своей пижаме, которую она натягивала на себя каждый раз после ванной, и которую Чонгук сейчас собирался снять. В своей голове дьявол, конечно, проделывал это сотни раз, но реальность, от которой пьянеешь в момент, не сравнится с яркими мечтами. Хотя и в них девчонка вела себя также: слегка нервничая в тот момент, когда ловкие пальцы обхватили ткань её тонкой и такой ненужной сейчас одежды. В голову ударило неприятное воспоминание: Чонгук уже проделывал это с ней, но в тот злосчастный раз он, кажется, не был так нежен и осторожен. Зол? Да. Настойчив? Несомненно. Рина ненавидела его тогда? Бесспорно. Сейчас все эти вопросы покрывались слоем возникнувших чувств к нему. Пора признаться – у Рины всегда были чувства к Чонгуку. С самой первой секунды их самой первой встречи. Чувство непонимания, страха, негодования, злости, отвращения, ненависти, снова страха, затем вдруг – понимания, некого расположения, пока в конце концов весь этот шторм, после которого никто не должен был остаться в живых, не привёл к тому, что происходило сейчас. Освободив от одежды лисичку, дьявол принялся за себя. Он видел все: глаза, что она отводила в сторону, а затем возвращала обратно из-за дикого девичьего любопытства, наливающийся красным румянец, сжатые в полоску зацелованные им губы, часто вздымающуюся грудь, тонкие пальчики, слегка подрагивающие. Он видел все – он видел Рину: теперь он видел её любой, и не было сейчас слаще понимания этой внезапно пришедшей к нему мысли. Хотя нет… Было – Чон наконец сделает то, что и обещал, сделает её своей. Бросив брюки и боксеры в сторону, он вновь склонился к нервно выжидающей его рыжей красавице. — Тебе может быть больно, малыш, — он сдавленно хрипит. Рина не моргает и испуганно вцепляется в широкую мужскую спину, судорожно прижимаясь к ней грудью. Чувствует – слишком отчётливо чувствует, каким поверхностным и частым было его дыхание, не смотря на видимое спокойствие в момент, когда Чонгук оперся ладонями по обе стороны от её нежно расцелованных плеч. Девчонка, слишком сосредоточенная на моменте предстоящей боли, и не заметила даже, что бесстрашный дьявол волновался сейчас больше неё самой. Дьявол этот двигался медленно, подчиняясь ощущениям Рины, подчиняясь – как свирепый зверь подчиняется укротителю, которого он мог бы с лёгкостью проглотить, уничтожить, растерзать. Не хотелось… Единственное, что хотелось сейчас: принести своей девочке как можно меньше боли, не поддавшись демонам в и так демонической голове, не спустить их с ржавых цепей, не дать накинуться на неё. Чонгук проталкивается ещё – Рина ещё больше сжимается. Парень сверкает горящими карими глазами, опускает голову, целует в щеку, тихо шепчет, почти немыслимо молит немного расслабиться и пытается сделать это сам. Но иначе не мог – поймав самую редкую лисицу цвета огня приходилось быть теперь снисходительным. Беречь. Рина раскрывает зажмуренные до этого глаза, и две чёрные бездны тут же ловят её взгляд, завлекая в свой омут. Омут, в котором она тонет вместе с дьяволом – своим личным мучителем и освободителем. Чонгук толкается еще, и девушка, не сдержавшись, стонет, и обрывочный стон её возбуждает еще сильнее. Подернутые поволокой глаза ловят открытые губы, вновь убеждаясь в том, насколько сильно они притягивают к себе их взгляд. Дьявол все еще в ней, пульсирует. Растворяется. Но уже чувствует её и себя самого – чувствует их, как одно целое. Рина же чувствует тоже – как все тело пульсирует. Жар доходит до сердца, заполняет его, то кипит, продолжая биться в этой лаве. Девчонка понимает: тогда, в горячей воде было вовсе не жарко, даже прохладно по сравнению с тем, какого ей сейчас, но этот жар, разливающийся по телу, такой чертовски приятный, заставляющий забыть по-настоящему и поверить в то, что Чонгук был прав – он знает отличный способ. Теперь Рина знает тоже. Постепенно дьявол набирает темп, выходя почти полностью и затем толкаясь вновь. И сквозь пелену её сомкнутых губ, пытающихся подавлять стоны, которых лисичка, видимо, ещё стеснялась, сквозь размашистые движения, ладонь, обхватывающую то ягодицу, глубже на себя насаживая, то талию, то её руку, сквозь быстрые мимолетные поцелуи, тихий скрип дорогой кровати, сквозь чувство и страсть, которая стекала по Чонгуку уже неделями, дьявол понял – не было жадности. С тех пор, как Рина стала жить в его доме, с тех самых пор, как она перестала быть просто трофеем и усладой для глаз, Чонгук ни с кем не спал. А при регулярном удовлетворении этой потребности прежде было порой тяжело держать себя, когда понимал: только руки протяни и вот она. Но он бы не получил тогда того, что получает сейчас. И вроде бы не творит с ней немыслимое, предаваясь всем своим грязным фантазиям, а просто смотрит за тем, как девчонка качает бёдрами ему в такт. Она. Именно она. Теперь уже точно ставшая его в момент, когда позволила себя коснуться. Вдохнуть, попробовать, почувствовать. Когда позволила себя любить.***
Чонгук не был баловнем судьбы, и не хотел, чтобы мир принадлежал ему. Но он принадлежал. Не сразу, конечно. Сначала приходилось смотреть за тем, как он перекатывается в руках отца, как тот, будучи предельно острожным, тем не менее вертит им, как хочет. Чонгук не был очень-то целеустремленным, или хитрым, или злым, дабы хоть эта злость двигала его вперёд. Он был сыном своих родителей, и порой даже задумывался о том, что ему не стать хорошим преемником, что не оправдать ему высоких ожиданий, что «Чон младший» вообще-то не так хорош, как его отец. Особенно часто Чон думал об этом по мере того, как понимал, что взрослеет. Он хотел, действительно хотел быть достойным, но опасался, что не справится. Отец выглядел непобедимым, мотивированным, крепко стоящим на ногах. Чонгук помнит… Буквально за пару часов до своей смерти они говорили с папой. Обеспокоенный сын высказывал свои мысли по поводу того, что не сможет стать таким, как отец. Чон старший тогда сказал, что сыну и не придётся быть таким – он будет намного лучше. Спустя года Чонгук спрашивал себя: стал ли он лучше? Плечи расправились, из мальчишки он превратился в мужчину, в глазах появилась дьявольская уверенность, методы его были более суровыми, чем отцовские, и рукоприкладства Чон не боялся. Лучше, чем отец? Нет. Не лучше. И не хуже. Чонгук довольно быстро отказался от изнывающего сравнения и твёрдо решил, что он будет таким, какой он есть. Таким, каким его сделала жизнь. Нет смысла быть идеальным в глазах покойного отца, а мир пускай вертится сам по себе. Нет смысла им управлять, если в любой момент, коли не понравится, ты можешь его уничтожить. И никто не помешает тебе этого сделать, ты – своей единственный двигатель, и никаких исключений. Чонгук справился со всем дерьмом один, а значит, лишь он один будет решать, что с ним будет. Лишь он один. — Один? — порыв ветра в лицо, и её приятный, обволакивающий слух голос, льющийся рядом. — Или всегда водишь кого-то? Чонгук стирает свои мысли. Эта рыжая красавица, что сейчас идёт рядом с ним по набережной – лишь только доказательство того, что он добивается того, чего хочет. Надо только признать, что интерес к ней намного ярче, но это, видимо, из-за того, что она дочь человека, которого Чон в своих снах и мечтах потрошил. Эдакая искра, какой не было с остальными красавицами. А потому дьявол коротко смеётся и правдиво отвечает: — Таких, как ты, ещё не водил. Хотя, на эту набережную он не водил вообще никого из своих бывших пассий. В этом месте он гулял с родителями в детстве, и оно казалось чем-то личным и недоступным ни для кого, кроме него. Но Пак Рину почему-то захотелось привести именно сюда и никуда более. — И не будешь. Её попытки оставаться холодной вперемешку с дерзостями забавляли. Она боится, но делает вид, что не боится. Да, по юности Чонгук тоже грешил таким. Казалось, что они просто прогуливаются без дела, но Чон целенаправленно вёл их двоих к его любимому заведению, в которое тоже ранее ходил с родителями, позже и до сих пор – один. Это первый раз за долгие годы, когда он войдёт туда не один, и, если честно, компания рыжей трусишки казалась такой правильной. Словно никто в целом мире, кроме неё одной не мог сюда зайти вместе с ним. — Добрый вечер, мистер Чон. Рады видеть вас здесь вновь, — пищат в один голос девушка и юноша, которые давно пронюхали, какие большие чаевые оставляет им вошедший, которому варят самый вкусный кофе. Официант подлетел к ним почти сразу же, как сели за стол, вежливо спрашивая, что гости будут заказывать. Чонгук покосился на свою спутницу, но, ожидая заранее её реакции в виде безразличного «ничего», сделал заказ сам. Не знал вкусы Рины, но предположил, что такая принцесса не откажется от чего-то сладкого, а себе на контрасте взял американо. — Он же горький, — бурчит лисичка, вскидывая брови. Дьявол – раз уж им прозвали, нужно соответствовать – бегло ухмыльнулся и резко придвинулся ближе, бестактно обнимая вмиг окаменевшую бедняжку за плечо. — Если что, закушу тобой, — ему нравилось то представление, какое он здесь устраивал. Ему нравилась её реакция. Ему нравилось, что официанты несмело косятся на них, боясь быть пойманными. Ему нравилась она. — Мне кажется, ты очень сладкая, — шепотом где-то над ухом, слегка касаясь губами рыжих волос. Это всё развлечение, не больше, и она – не больше, чем трофей за красивую игру и флирт, чтобы насладиться смущенным взором и красными щеками. С Риной хотелось играть не только лишь потому, что Чонгук ловил кайф оттого, кто она и чью фамилию носит, а ещё и потому, что правил игры рыжая красавица не знает. Но хорошенько поиграть в этот раз не удалось. Спустя жалкие полчаса Чону позвонили – в трубке обеспокоенным голосом звучал Джин, верный помощник и друг. — У нас сорванная поставка, а та, что дошла сегодня – вскрытый и не подлежащий более продаже товар. Лицо Чонгука меняется, и лисичка рядом замечает это. — Я уже пробил по камерам, — тем временем продолжает Сокджин. — Это люди Кима, вот только едва ли приказ отдавал он сам, если ты понимаешь, о чем я. Неприятно щёлкает внутри, но, убирая телефон, Чонгук уже не подаёт виду, снова с улыбкой глядя на очарование для его глаз. Твой братик полнейший урод, малышка. Пытается таким образом тебя защитить, недовольство своё показать, глупенький. — Прости, красавица, мне придётся увезти тебя сейчас домой, как бы не хотелось посидеть с тобой еще. Ему действительно хотелось продолжить игру, так сильно его заинтересовавшую, но дело не требует отлагательств. И парень поднимается с места, следом же заставляя и Рину подскочить. Корка её безразличного взгляда, за которым демоны страха пляшут, вконец спадает и показывает своё беспокойство. — Что-то случилось? — Пак младшая смотрит обеспокоено. Да, красавица. Если не брать в расчёт тот факт, что мерзавец Чимин пытается кусать щенячьими зубами железо, то действительно случилось вот что: ты чертовски меня заинтересовала. — Что-то. Чертовски.***
Начищенные чёрные мужские туфли стучат своим каблуком по ступеням лестницы, пока длинные пальцы застегивают до конца рубашку цвета дна самой глубокой бездны самого далекого и холодного океана. Тэхен любил выглядеть красиво и любил то, что выглядело красиво, пускай и жил он, признаться, среди полнейшего уродства. И речь тут вовсе не о том, что вокруг него находились безвольные жадные до собственной жизни и денег люди, но и об этом тоже. Речь на самом деле о том, что… А впрочем, неважно. Взгляд мужчины, спустившегося с лестницы, моментально падает на того, кого так яростно избивал Чимин. Бедолага выглядит помято и заплывшими глазами глядит в ответ на босса, тут же кивая и склоняя голову в знак приветствия. Ким не знает, откуда в нем толика человечности, но не противится ей и в этот раз, и кивком зовет побитого следовать за собой. Тот молча слушается. Вдвоём они выходят из дома, во дворе которого уже ждёт Тэхена машина и личный водитель, которому Тэ одним взглядом говорит пока не садиться в салон, а сам неожиданно раскрывает дверь перед избитым, волочившимся за ним. Тот вскидывает рассеченные брови и, изумленный заботе босса, садится внутрь, внутренне надеясь, что сейчас его не повезут на утиль, что не выкинут где-то по дороге, как пришедшего в негодность. Но водитель в машину не садится, и они оказываются в салоне вдвоём. Это одна из личных тачек Кима. И пахнет в ней мужским одеколоном и богатством, запах которого сочится из каждой щели. Потерпевший ещё больше съёживается, боясь, что сейчас Тэ скажет, что уже нашёл ему замену. Хотя, о таком Ким обычно даже не сообщает лично: к тебе просто подходит один из его приближённых, и ты понимаешь все по взгляду. Однако Тэ не спешит расстроить беднягу, и откинувшись на спинку сиденья и мельком взглянув на мужчину, вдруг произносит. — Тебе пришлось стать жертвой, Донг, — ладони, покоящиеся на его коленях, поднимаются и опускаются обратно, в то время, как глаза, перестав рассматривать многочисленные раны на чужом лице, медленно меняют фокус в сторону. — Зато Чимин был проучен. Донг сглатывает. В груди рождается надежда, что от него не избавятся, и мужчина решает за неё зацепиться, начав изливать душу. — Сначала я не понимал, почему я не должен следить за девчонкой… — голос дрожит. Глаза, перед которыми картина занесённого кулака Пака, мечутся из стороны в сторону. — Ведь было очевидно, что она воспользуется тем, что я не пошёл с ней в кафе и сбежит! — он прикусывает сам себе язык, опасаясь, что тон его был непозволительным, но на лице Тэхена прежняя умиротворённость и ни намёка на злость. — Нет, — он поджимает губы. — Нет, это не было очевидно. Братец не рассказывал своей сестре толком ничего, думаю, она выведала сама, — хмыкает в такт каким-то своим мыслям. — Все-таки, у Паков в крови быть хитрыми, скажи, а? Донг кусает разбитую губу, забыв, что её нельзя кусать и морщится от боли. — Босс, но Вы ведь… Вы ведь предполагали, что девка вернётся к Чону. Почему? Ведь она сестра… — Донг, — Тэ вдруг перебивает его, вновь поворачивая голову. — Скажи, мы хоть раз когда-то заставляли кого-то покупать у нас наркоту? М? — вздёргивает брови в ожидании ответа. — Нет, босс, — тот тушуется. — Мы продаём её тому, кто хочет быть отравленным, — поясняет. — Тому, кто делает этот выбор, понимаешь, о чем я? Донг, для которого мыслительный процесс стал теперь делом трудным, отвечает честно: — Не совсем, босс. Тэхен закатывает глаза. — Мне было интересно, что она выберет, если будет шанс сбежать от брата, который все меньше думает головой и все больше – членом. — Ну… Она выбрала сбежать. — Да ладно? — Ким строит гримасу удивления и следом же спрашивает. — Слушай, тебя Чимин что-ли в голову ударил сильно? — И это тоже, — пожимает плечами Донг, в смятении улыбаясь. Тэхен хмыкает и ловит боковым зрением движение, переводя свой взгляд в сторону. Видит, как из дома выходит Чимин с Гёном. Чимин снова что-то нашептывает Гёну на ухо, пока тот кивает, принимая информацию. Ким щурится. Надо признать – последние дни всю свою работу Пак свешивает на Гёна, а сам пропадает где-то. Порой подолгу. Не к добру это, и надо бы узнать, что к чему, но сейчас у Тэ своих дел полно. Да и навряд ли Пак придумывает план по тому, как укусить руку, которая его кормит, а все остальное Тэхена сейчас не волнует. Что до его сестрицы, то теперь он до неё не доберётся – не должен. Ким уже предупредил своих людей, что никакого содействия в деле по похищению того, что теперь принадлежит дьяволу, быть не должно. А где ещё сыскать Паку помощь?