— Я думал, тебе главное, что ты наконец встретишься со мной, со своим братом, — изумленно вторит Чимин. — Не где-то мельком на заднем дворе школы, а лицом к лицу и теперь уже никто нас не разлучит.
— Даже Чон Чонгук? — спрашивает сестренка надеждой.
— Даже он, — убеждает. — Мне, главное, успеть выкрасть тебя.
Реальность оказалась куда суровее.
— Что ты такое несёшь?
Она спрашивает это после долгой паузы, в течение которой глядит на брата в исступлении, слепом нежелании показать, что она все поняла и уже очень давно. Но осознание того ужаса, происходящего в этой квартире, происходящего с её братом, между ними – походит на кошмар похуже всех тех, что случались с ней до этого самого момента. Хуже осколков по всей ладони, хуже самого дьявола.
И вот сейчас Чимин странно молчал на её возмущения, продолжая глядеть каким-то затуманенным взором. Понимал ли он вообще, что она ему говорила? Понимал ли то, что делал…
Рина вновь предприняла попытки вырваться, ерзая на кровати.
— Ты не в себе, отпусти меня, давай нормально поговорим.
У Чимина беспрестанно щелкает в голове, и этот звук ему уже порядком начинает надоедать.
— Нет, — он не позволяет ей вырваться, скрепляя запястья над головой. Рина вконец теряет понимание происходящего вместе с непрекращающимся сигналом тревоги, откликающимся в каждой частичке её тела. Чимин, тот, кто всю жизнь был безопасным местом, больше таким не является. — Мы не слышим друг друга.
Нервный смешок. Она все ещё тщательно скрывала тот факт, что ей было страшно. Что желание убежать и спрятаться в настолько темном угле, чтобы её нельзя было даже разглядеть, было велико, очень сильно сейчас, что она бы всё за это отдала. Всё бы сейчас отдала за то, чтобы не видеть своего брата угрожающе нависающим.
— Да, ведь ты не хочешь меня слышать! — скалится она. Скрывает страх, но не скрывает порицания.
Чимин в ответ смотрит долго.
«Зато я просто хочу тебя».
Не говорит.
Пак, поочередно взглянув в её глаза ещё раз, вдруг резко отпрянул, как будто его ударили плеткой по спине, как непослушное животное, не желающее слушать своего хозяина. Парень отпрыгнул от кровати, все ещё пребывая в том непонятном состоянии, в каком он примчался сегодня домой. На мгновение вернулась боль в плече, нещадно защипав, и он тут же попытался ухватиться за это чувство, чтобы избавить себя от другого, но не смог. Единственное, что Чимин чувствовал наверняка – это то, что он собирался сделать что-то очень нехорошее. И словно все ещё собирается, но, дивясь самому себе, юноша дергает дверь так, что та ударяется о стену и выходит в коридор, скрываясь за поворотом.
Его конечной остановкой становится кухня, куда он доползает совершенно обессиленный и в то же время полный сил, злой и спокойный, страстно желающий и не хотевший ничего в данный момент, но вытащить из себя всё. Наизнанку себя вывернуть, отдраить, и зашить обратно, став абсолютно пустым внутри. О, первым делом Пак бы выкинул свое сердце – оно оказалось ему ни к чему. Абсолютно не созданный для большой и светлой он пытается играть по правилам, но увы, по своим, и каждый раз промахивается, каждый раз не попадает. За что судьба наказала его так сильно? За что она отобрала маму, за что его не смог полюбить отец, за что он сам полюбил свою сестру больше и жаднее, чем требуется?
За что он такой? Что-то натворил в прошлой жизни? Кого он убил и обидел, что теперь мертв и обижен сам?
Не было правильных слов среди сказанных слов. Не было верных действий среди совершенных действий. Не было Чимина, того, что любил свою сестру. А тот лёгкий туман, который Рина оставляла в его голове, сейчас поглощал его полностью, ровно также, как Пак начал поглощать бутылку соджу, купленную хрен знает на какой случай, но так пригодившуюся именно теперь. Именно сейчас – когда он не просто разбит, а когда он, кажется, вообще не существует больше. Он не мертв, но его уже нет. Как не будет никакого Пусана и их двоих с сестрой, живущих счастливо, ты все выдумал, Чимин.
Парень пьет еще. А потом, стакан на пол опрокинув, вдруг включает свой отключенный до этого, дабы не вычислили по нему местоположение, телефон, на который так безнадежно пытался дозвониться Гён. Чимин размазано тыкает пальцами по экрану, заходя в контакты и находит там номер Тэхена.
Надо позвонить.
Надо позвонить, раскаяться, сказать, что он полный идиот и что они могут забирать Рину. Или нет, надо звучать холодно и строго, словно это было его взвешенное решение, принятое разумом, а не глобальным опустошением. Да, надо позвонить и вернуть Рину обратно. Тому, с кем ей будет лучше, тому, кто может ей дать то, чего сам Пак дать не в состоянии.
Глаза, отдающие бледным блеском, расфокусированно глядят на контакт, занесенный большой палец уже готовится нажать номер…
Чимин передумывает. И выключает телефон, откинув его на другой край стола, опустошая бутылку теперь уже из горла.
Рина тем временем сидит на постели, обняв себя руками и беззвучно плачет. Но делает это всего минуты три, а затем, слёзы утерев, поднимается с кровати, еле устояв на трясущихся ногах. Внутри всё горит: от обиды, от злости, от страха, от простого осознания: брат сделал слишком много плохих вещей, чтобы его светлый образ так и дальше оставался в её голове нетронутым. Нет, прямо сейчас он до конца померк, а потом и вовсе погас, затянувшись чёрной плёнкой.
Девушка прислушалась: судя по звону бьющегося стакана и бутылки, Чимин решил заглушить боль. Рина глушить ничего не будет – Рина будет бежать. Да, она пыталась уже делать это, но после только что случившегося не остаётся ничего более, как попытаться ещё раз. Оставаться в этой квартире и с этим человеком, не желающим ни говорить, ни слушать, но только делать хуже, более не хотелось. Рина скинула с себя пижаму, в которой была до этого и быстро нарыла свои уличные вещи. У нее нет ни денег, ни телефона, а за окном поздний вечер, село солнце, люди разбрелись по домам, а магазины закрылись. Но ничего, если только ей удастся выйти тихо и незаметно, если только Чимин обнаружит пропажу не сиюминутно и даст ей хоть небольшую фору, она успеет скрыться среди домов и будет бежать, как в последний раз. Если только удастся – она пройдёт весь Сеул пешком.
Девчонка, одевшись, вдохнув-выдохнув и настроившись, прислушивается ещё раз, тихо ступая в коридор. Звук бутылки все ещё слышен – кажется, брат открыл уже вторую. В коридор с кухни льется свет, но Пак младшая, словно опасаясь даже ступать на него, в тени доходит до входной двери. Обычно Чимин запирал её изнутри на ключ, который прятал где-то у себя, однако в этот раз, вернувшись домой злым, он вполне мог забыть это сделать… Так и случилось в этот раз. Рина аккуратно провернула замок, затем ещё раз. Он щелкнул – осталось лишь открыть дверь и выбежать отсюда, куда глаза глядят.
— Далеко собралась, сестренка?
Вопрос этот прилетает пулей в затылок, и на стены брызгает кровь. Рина поворачивает голову и видит сотрясающую её до мозга костей картину: его пьяный голос, пьяный взгляд. Он упирается локтем о стену и смотрит на нее. В голове перестает мигать, в венах перестает пульсировать.
Беги!
Думать нечего – Рина срывается тут же. Распахивает дверь и выметается в подъезд, собираясь лететь по ступеням вниз. Сердце её охает и падает в пятки, когда она слышит, что он сорвался за ней диким зверем. Она слышит, что он дышит в спину, слышит, что он нагоняет, мчась с невероятной скоростью и, в конце концов, чувствует, как за шиворот хватают её тонкие ловкие пальцы смазанным движением. Попалась! На этот раз Чимин был ещё более груб и резок. Он дернул вскрикнувшую девчонку на себя, окольцевав её, прижав к себе и силком потащив обратно в квартиру. Но, подобно возросшей вмиг силе и ловкости Пака, сестра тоже не отставала от своего разъяренного братца, брыкаясь так яростно и с таким нежеланием возвращаться в темницу, что даже в неумолимых терзаниях своих ей удалось наугад зарядить парню локтем в висок, отчего тот зашипел, вмиг прокрутив Рину вокруг себя и припечатав ровно возле входа в их квартиру. Девушка больно ударилась спиной, но не подала виду, лишь сверкнув на брата взглядом, полным самой чистой неприязни, на какую она была способна.
В ответ же она получила взгляд зависимого и саморучно уничтожающего себя человека. Чимин рушился на глазах. На её глазах.
— Хватит дёргаться! — говорит он сквозь сжатые зубы. — Х-Хватит сопротивляться мне! Я твой брат!
— И смотришь на меня, как брат, да? — она вонзает этими словами ему лезвие под рёбра. Пак ломается, слышит треск своих костей.
— Рина… — словно секундное отрезвление. — Я хочу…
— Я знаю, чего ты хочешь, Чимин! — лезвие проникает глубже, касается сердца. Пак смаргивает помутнение, и взгляд его стает прежним.
— Да? И чего же?
Она молчит. Не может и не хочет произносить такое вслух – а может быть желает, чтобы он сам произнес свой грех, обличив его перед ними двумя. Чимин сглатывает и чувствует, что достиг своего пика, чувствует, что ничего уже не будет, как прежде, никогда и нигде. Не с ней. Ни с ним.
И добивает.
Добивает тем, что подается вперед, с ожесточением вгрызаясь в её губы, предназначенные не для него. Губы, которые он целовать не может и не должен. Но целует, ощущая, что умирает прямо сейчас, разрушает разрушенное, стреляет в мертвого. Подкрепляет это тем, что начинает своими грязными ладонями шариться по её телу, вызывая у самого себя неприязнь. Похабный. Озабоченный. Плохой.
Отвратительный.
Рина от накрывшего её с головой возмущения, что есть силы, отталкивает брата от себя.
— Ты с ума сошёл? Какого черта ты делаешь? — вытирает рукавом губы, пытаясь убрать с себя это противное и противоестественное ощущение.
Чимин… Тот Чимин, которого она любила, никогда бы не поступил с ней так. Образ брата перестал существовать.
Но Пак не был отрезвлен этим гнусным поступком – напротив, в нем зажглось что-то с новой силой. Алкоголь вконец всосался в кровь, ломка ломала и расщепляла кости. Он уже переступил эту грань. Пути назад нет. И вот Чимин снова хватает её, зажимая руки, прижимая к себе и тащит внутрь квартиры, совершенно не отдавая себе отчета того, что он уже делает и что ещё только собирается сделать.
Отвратительный. Будучи сейчас худшим воплощением себя самого, он тянет яростно сопротивляющуюся девчонку в первую попавшуюся комнату – такой стала его собственная и кидает её на диван, как вещь. Движения размазанные, голова не соображает, а глаза налиты бешенством. Однако подкошенное состояние играет с ним злую шутку, потому что, едва ли он налетает на диван сверху, Рина, ожидающая этого и подчиняясь полностью инстинкту самосохранения, ударяет его ногой в нос, заставляя парня отлететь назад и, оперевшись о стену сзади, скатиться по ней спиной, хлынувшую кровь из носа смазывая ладонью.
На этот раз она уже даже не смотрит на него, на дрожащих ногах спрыгивая на пол и несясь из комнаты прочь. На губах все ещё отвратительный привкус безумия родного брата, в голове удары сердца, которое не отплясывало так даже тогда, когда угрозой был сам Дьявол. Собственный брат оказался куда опаснее. В мыслях лишь одно – отец был прав. Но злиться на свою непослушность Рина сейчас была не в силах, направляя их все на то, чтобы бежать. Потому что даже теперь Чимин не сдавался, она, сбегая вниз по лестнице, видела боковым зрением, что он все равно сорвался за ней. Вновь. Настырный до невозможности, одержимый до безумства, понявший, что он натворил только сейчас, парень бежал за ней теперь, как за уходящим поездом, на который ему все равно не успеть. Он стоял на станции десятки лет и все равно пропустил свой единственный шанс.
Тем не менее, юноше чудом удалось нагнать девушку уже на улице. Нагнать, развернуть на себя, увидеть взгляд, видеть который он никогда не должен был и обнять за лицо, на котором отпечаталась боль. На собственном кровь, стекает уже по шее.
И вот он понимает,
что он сделал.
— Прости… — и вот он, жалость вызвать пытаясь, извиняется, понимая, как в действительности он сейчас жалок и отвратителен ей. — Прости меня, Рина! Клянусь, это не повторится, давай вернёмся в квартиру, а? А завтра же уедем отсюда, — абсурд собственных слов.
Рина не отвечает, лишь, ладони его со своих щек убрав, делает отрешенные шаги назад и смотрит парню за спину.
— Чимин.
Пак резко выпрямляется и оборачивается, встречаясь глазами с Тэхеном, вновь подкравшимся сзади неожиданно. В голову тут же прилетает догадка: Чимин понимает, что тот нашёл его тогда, когда был включён телефон. Чимин в мгновение ока метнулся к девушке, схватив её за запястье, которое та тут же попыталась вырвать.
Это конец Чимин, разве ты не понимаешь?
Об этом говорили действия Рины, глаза Тэхена и мысли самого Чимина.
— Не подходи, Тэхен, — строго, как будто он был в силах твердить кому-то, что делать.
Ким лишь поднял ладони вверх. Он был сейчас не похож на привычного себя, что не могло не смущать.
— Чимин, я один. И я здесь, чтобы помочь тебе.
Ложь льется в уши, Чимин морщится и только крепче сжимает запястье сестры, которое та пытается выдернуть, смотря на Тэхена жалобным взглядом. Она была готова просить о помощи уже даже его, лишь бы больше не видеть тот взгляд, каким брат на нее смотрит. Лишь бы больше не чувствовать его ставших вмиг мерзкими прикосновений.
— Решил поиграть в благодетеля? — шипит змеей парень. — Думаешь, что я поверю тебе?
Тэхен продолжает сохранять спокойствие. Пускай он и не похож на привычного себя, пускай и нет в его манерах сейчас присущего ему величия, голос его звучит спокойно и убедительно.
— Не думаю, что у тебя есть выбор.
Нет выбора, и Чимин это прекрасно понимает. Возможно, он был ещё час назад, но не теперь, когда его спалили, не теперь, когда он сделал с Риной всё то, что сделал, не теперь, когда понимает, что сестренка скорее бы кинулась за спину Ким Тэхена, лишь бы скрыться от него. Ужасно.
Они садятся в его машину, припаркованную рядом с домом. Ни Гёна, ни Сокджина с Лином ни внутри, нигде не оказывается, но Чимину все равно не верится, что мужчина приехал сюда вот так, один. Это не по его королевской манере – рисковать собой ради одного безумца. А может быть… Может быть Чонгук действительно умеет убеждать, и в таком случае хорошо, что Дьявол сам не заявился сюда – казалось, что в него Чимин бы точно выстрелил, несмотря на то, что это отдалило бы от него сестру навсегда. Он и так уже отдален, и так уже перестал быть ей самым близким человеком, разве он не понимает этого? Понимает. Рина сидит на сиденье рядом, почти вжавшись в дверь и смотрит за стекло, отвернулась так, что даже профиль её не виден. Чимин кусает губы и слизывает с них запекшуюся кровь. Пак младшая вдарила ему будь здоров, вложив в этот удар всю свою злобу и страх. Чимина почти трясет от осознания всего того, что происходит сейчас. Парень переводит свой взор на сидящего на месте водителя и размеренного крутящего руль Тэхена. Он слишком спокоен в отличии от своих пассажиров. Но выбора правда не было: Рина не была бы с ним ни при каком раскладе теперь, а потому судьба её была решена. Чимин догадывался: теперь всё решится для него.
Под покровом уже наступившей ночи они подъехали к особняку Тэхена. Ворота раскрылись, их встретили двое мужчин: охрана, Чимин помнил их лица. Они досмотрели Пака, забрав у него пистолет и нож и сопровождая его вместе с Тэхеном и Риной до самого входа. Чимин был напряжен: во дворе стояла подозрительная тишина, Рина по прежнему не глядела на него, семенив где-то спереди, а Тэхен выглядел невозмутимо, не позволяя что-либо прочитать на своем лице. Они подошли ко входу: Ким, прикидываясь джентельменом, раскрыл перед Риной дверь, та, оставаясь тихой, как мышь, прошла внутрь. Чимин собирался сделать это сразу вслед за ней, как взгляд его упал в сторону – парень на секунду застыл. На углу дома была припаркована матовая Ауди. Колесница Дьявола – известное дело, значит, он тоже здесь. Пак незамедлительно попытался пройти внутри дома, как дверь была захлопнута прямо перед его носом. Тэхен развернулся к Чимину и тот час же его лицо стало привычным, выразив до боли знакомую эмоцию величия. И насмешки. На этот раз ещё и насмешки.
— Чонгук хочет покрасить твоё лицо в бардовый, — его глаза вдруг упали на шею Пака, туда, где застыли капли стекающей из носа крови. — Смотрю, его девочка уже начала делать это за него.
«Его девочка».
Несмотря на состояние и понимание положения своих дел, это резануло слух.
— Какого хера, Тэхен? — в глазах Чимина читалось непонимание.
Тэхен расправляет плечи и принимает серьезный вид. Чимин знает, что бы Ким сейчас не сказал – ему это не понравится.
— Ты верно мне служил, я признаю это, — жмёт плечами, пока в парне напротив растет негодование. — А потому даю тебе шанс исчезнуть и никогда, слышишь, никогда больше не пытаться заполучить сестру силой.
— С каких пор ты заделался праведником? — отчаянная нота слышна в голосе. — Тебя ведь интересуют только деньги, Тэхен.
— Ты прав. Я делаю это из-за угрозы этих денег лишиться, ну и немного из-за человеческой солидарности, все-таки я хочу попасть в рай! — подмигивает. — Ребята, вывести его.
Те двое, что сопровождали их до дома Кима немедленно исполняют приказ, подхватывая Пака под локти и уводя, нет унося прочь с территории. Чимин брыкался и вился как рыба, попавшая на сушу. Его сломанные кости впились ему в кожу, его надломленное сердце кровоточило, а в ушах стреляло. Он знал, что это конец для него и Рины, но даже и предположить не мог, что он будет такой. Что Чимин, автором пьесы став, так скоро свалится с этого трона, ударившись о бетон под ногами, размозжив себя в кровь. Его волокут сейчас прочь, как бездомную шавку, как ненужного, непригодного.
Его выбрасывают. Снова.
Мужчины и правда швырнули его на асфальт, заставив пробороздить по нему ладонями и оставить сдернутую кожу с кровяными подтеками. Пак некоторое время так и сидел на коленях, опирался руками, смотря на свои костяшки. Их хотелось разодрать о лица тех придурков, но парень знал, что в таком случае раздерут его. Милостивый Ким Тэхен отпустил его, хотя внутри наверняка его жаждал Дьявол, дабы расправиться, совершить свой самосуд, выплеснуть ярость за то, что посмел отобрать «его девочку».
Чимину захотелось плакать. Второй раз в жизни. Первый раз это было тогда, когда мама покинула их – тогда он еле сдержался, чтобы не казаться слабаком перед сестрой. Сейчас же сдерживаться было не перед кем. И вот Чимин, не отряхивая грязных во всех смыслах рук, поднялся с асфальта, обернулся, чтобы пронзить ненавистный особняк красными щипавшими глазами, но вдруг обнаружил у ворот Лина. Мужчина вышел к нему, чтобы… Что? Делать наставления? Жалеть? Осуждать? Лить в стиле «а я тебе говорил». Пака тут же охватила злость, прокатившаяся по спине диким разрядом тока.
— Чимин, тебе действительно лучше уйти теперь, — Лин добил своими словами.
— Ах, ты урод! — Чимин в беспамятстве бросился на него, но сбоку появился Сокджин, мгновенно направивший пистолет на съехавшего с катушек паренька. Чимин застыл на месте, вновь переведя свой звериный взгляд на Лина.
— Убежать ты смог, но теперь мы знали улицу, где ты держал её, — он вдруг решил нужным пояснить. Какого хрена? Пак не хочет слушать ничего из этого. — Момент, когда бы мы засекли тебя и нашли Рину оставался лишь вопросом времени.
— Но ты сглупил ещё больше и включил телефон, умница, — подал свой голос и Джин, получив за это не совсем одобряющий его слова взор Лина.
Чимин чувствовал, как сходит с ума по-настоящему. Не как в дешевых фильмах это делают для остроты сюжета, а по-настоящему.
Он. Не. В. Себе.
— Уроды! Ненавижу вас всех! Ненавижу!
Он бился. Бился в конвульсиях: в крови, в слезах, в поту.
Лин сделал два быстрых шага и подхватил увядающего на глазах парня на руки, сочувственно взглянув, как отец смотрит на умирающего сына. Настоящий же отец не пожелал выйти: даже теперь.
— Чимин, — гладит его по блондинистой макушке, а тот все брыкается. — Всё, что я могу предложить тебе теперь: это довести тебя до больницы, ты болен, тебе нужна помощь.
Чимин вдруг замер на секунду, а затем вцепился в его плечи, пачкая костюм мужчины кровью с ладоней, глядя яростно и животно.
— Знаешь, когда мне нужна была помощь? — прошипел. — Когда отец изматывал меня ссорами, но ты ни разу не помог мне тогда, — он, что есть силы, оттолкнул Лина от себя, тем самым отказываясь от любой помощи.
— Я не смел. Чжун – мой босс.
— Теперь твой босс – Чонгук. И он наверняка приказал вам убить меня, — Чимина накрывает. Он подбегает к Джину, пистолет которого упирается теперь ему в грудь. Глядит прямо и бесстрашно. В глазах: настоящее безумие, но там же и отчаяние. Мольба. — Стреляй! Ну же!
— Чимин… — голос Лина уже начинает надоедать.
— Иди к черту, понятно? — Пак грозит ему пальцем. — Я сам справлюсь.
И он, так и не дождавшись заветного выстрела, которого на секунду действительно возжелал, вдруг сорвался прочь.
— Мы оба знаем, что это неправда. Чимин! Прошу, не совершай больше ошибок, — слышит в спину и плюет на каждое чертово слово. — Второй раз от Чонгука тебя даже Тэхен не спасёт.
Плевать! Плевать. Плевать. Чимин бежит прочь, гонимый холодным ветром в спину и израненным телом, желающим покоя, но понимающим, что не скоро его получит. Он снова стал второстепенным героем… Нет, на этот раз… На этот раз он стал злодеем.
***
Тишина, обрамлявшая комнату и спокойный свет ночника, падающий на половину задумчивого лица. Рина сидела на краю постели, поджав ноги к себе и водила пальцем по мягкому одеялу, кончиком пальца чувствуя, как даже там, в тонких венах, пульсирует кровь. Она слышала, что приглушенный из-за стен шум воды перестал долетать до уха, а это значило, что совсем скоро сюда вернётся
он.
С того момента, как Рина попала в его объятия, прошли почти сутки. Она помнит, как вчера, поздним вечером, зашла в пугающий до дрожи особняк Тэхена без единого страха в груди, потому что знала – там её будет ждать он. И он ждал. Его глаза, темно-карие, отливающие чем-то светлым при ярком освещении гостиной, метнулись на нее, едва ли она прошла внутрь. Он сидел в кресле, важно, не изменяя себе, одетый в белую рубашку, лоб его был нахмурен, на глаза слегка свисала челка, а в руке был пистолет. Рина знала, в кого он собирался выстрелить и, несмотря на весь тот ужас, который заставил пережить её Чимин, она облегченно выдохнула, когда поняла, что Тэхен не позволил Паку младшему пройти внутрь, оставшись с ним снаружи. Рина не хотела, чтобы они пересекались сейчас – ещё одного кошмара она бы не перенесла. Да и не хотелось, если честно, чувствовать сейчас хоть что-то кроме спокойствия и тепла его тела, к которому она кинулась, прижавшись. Чонгук. Дьявол. Её личный Дьявол.
В коридоре послышались шаги, дверь раскрылась: боковое зрение уловило движение, но Рина не повернула головы в его сторону, не позволяя себе до конца вынырнуть из бесконечной рефлексии произошедшего, что окутала её, стоило оказаться в безопасном месте. Сколько она была в заточении у Пака? Неделю? Меньше? Больше? Всё походило на один большой, казавшийся бесконечным, но в конце концов закончившийся так трагично, день. За день раздумий Пак младшая поняла лишь одно: Чимин не был эгоистом, он был одержим. Наркотиками. Идеей начать новую жизнь, не содрав с себя старую. И ещё он был одержим ей – своей сестрой. От этого до сих пор мурашки пробивали тело, неприятно покалывая. Его голос, его взгляд, прикосновения и поцелуй: всё казалось таким мерзким и неправильным. Но оно таким и было. И вот, бесконечный день кончился. Рина оказалась там, где и выбрала оказаться, а Чимин… Черт теперь знает, где он и что с ним. Да и не успелось подумать пока об этом – все-таки демон обладал необычной способностью занимать все её мысли, едва ли появлялся рядом.
Чонгук, ещё раз взъерошив черные волосы полотенцем, откинул то на кресло, тихо проследовал к краю кровати, на которой сидела его принцесса и присел напротив, опираясь коленями на ковер. Широкие, ещё слегка влажные ладони аккуратно легли на её колени, поглаживая их большими пальцами. Рина молча ловила глазами эти движения. Затем парень аккуратно склонился, целуя те места, что только что гладил пальцами. Рина, почти не дыша и принимая нежность, которую Чон дарил, зарылась пальцами в чёрные пряди, отдающие ароматом после душа. Что-то было в этом моменте, что только они вдвоем прочувствовали, что только им двоим и предназначалось. Чон привстал, потянувшись вперед и накрывая её губы своими, мягко, осторожно, словно извиняясь за всю ту боль и страх, что ей пришлось пережить. Хотя, по сути, так и было. Чонгук винил себя тысячи раз: за то, что не уследил, не удостоверился, не нашел в первый же день. Жизнь заставила расставлять приоритеты: хотелось самому обыскать весь город, вывернув его наизнанку, но работа крупным бизнесменом твердо держала в узде и в то же время работать, словно ничего не произошло, с холодным умом и расчетливостью, как любил, он не мог.
Тем не менее, сейчас, целуя свою красавицу, слегка наседая сверху, к Чонгуку вернулся его холодный рассудок, и тот подсказывал, что оставить всё так, как это случилось, он не сможет. Не позволит себе. Но об этом потом – сейчас есть его малышка и он, остальное, будь оно хоть сколько-нибудь важно, меркло перед её потребностью вновь ощутить безопасность. Чонгук желал больше всего на свете стать для нее этим словом, пускай и когда-то был его полной противоположностью.
Парень опустил девушку на постель, размыкая чувственный поцелуй и ложась рядом, тут же ощущая, как Рина пристраивается, опираясь о его плечо.
— Не повезло тебе с семейкой, — Чонгук обнимает её за плечо, констатируя очевидный факт.
Горе-отец, брат извращенец. Что может быть хуже?
Разве что потеря семьи вообще…
— Не нашли его? — тихо спрашивает она ему почти в ухо.
Чонгуку хотелось знать: она интересуется потому, что ждёт правосудия над братом или потому, что все ещё каким-то чудом беспокоится за него? Напирать он, естественно, не стал.
— Испарился, — черные глаза смотрят в потолок. Он знает, что найдет его все равно. А, может, даже искать не придется. — Зря, конечно, Тэхен отпустил его в тот вечер, зря.
Вздох.
— Думаешь, он придёт за мной снова? — и Рина неосознанно жмется ближе к парню, да и тот прижимает её к себе крепче.
— Больше я так не проебусь. Засажу его, если заявится.
Рина кусает губы, на которых тает последний нежный поцелуй. Больно это слушать. Брат, некогда самый родной человек, и все так обернулось.
— Когда Чимин ушел, точнее, когда отец выгнал его, он обещал, что заберёт меня потом. Теперь я понимаю: если бы он забрал, то убил бы отца, и увез бы меня
куда-нибудь… Ужасно думать об этом.
— Всё позади, малыш. — Чон вновь поднимается над ней, опираясь локтем и разглаживает рыжие локоны. Они так чертовски правильно смотрятся на контрасте с его постелью. — Я рядом, и, если только пожелаешь, то больше не услышишь о брате никогда. Даже, если он заявится, мои люди уберут его, тюрьма, психбольница, куда угодно, — обещает.
Рина думает с секунду, глядя в глаза демона, затем заключает:
— Видеть его и правда не хочется. Но, несмотря на все, что он сделал, мне так жаль его, — вздыхает, отводит взгляд. — Он тяжело болен.
— Тогда психбольница, — дьявольский смешок, скрывающий за собой истинные намерения. — Там его хотя бы бить не будут.
Рина вдруг замирает, над головой расщепляется белый потолок, уступая место колющим воспоминаниям того, как брат ожесточенно, не щадя, дергал её за руку, как она ударилась о стол, искры, его взгляд, животный донельзя и не сулящий ничего хорошего. Она помнит боль и отчаяние, страх и беспомощность. В поединке с Чимином победителя быть не могло: они проигрывали оба, но брат – разбиваясь и падая, не только в глазах сестры, но и в своих собственных.
Хватит сопротивляться мне! Я твой брат!
Девушка вздрогнула, сморгнула, в зрачках её пропал блеклый свет, отражающий некогда родное лицо, и теперь она взглянула совсем в другое лицо. Чон выжидающе смотрел на нее в ответ, кладя ладонь сбоку от её головы.
— Я боюсь его, Чонгук. Я все думала, что я теперь чувствую к Чимину: злость ли, ненависть, презрение? — поджимает губы. — Теперь я поняла – я боюсь его.
Как боятся огня лесные звери, как вода палящего солнца, как растение засухи. И так это было странно с одной стороны, и так естественно с другой. Да, когда-то Чимин был любящим и заботливым братом, однако это ведь не значило, что он будет таким и далее. Что будет таким всю жизнь?
— Он не тронет тебя более, — звучит уверенный голос, в котором слышится соприкосновение металла о металл. — Я обещаю, — Чонгук гладит её щеку большим пальцем. — Ты мне веришь?
В молчании, боящемся, но не сомневавшимся, Рина кивает, после чего парень вновь склоняется к ней, желая закрепить свое обещание.
***
Настенные часы показывают одиннадцать утра. Документы на столе, открытая программа на экране компьютера, список нужных номеров мебельных владельцев лежит рядом – Чонгук в своей привычной среде, пущенный сюда насильно, но вкренившийся в нее теперь уже прочно, парень порой выполняет действия на автомате согласованно со всеми своими мыслями, которые он успел подумать, пока ехал сюда. Пару минут назад зашел Сокджин – как Чон и предполагал – и, доложив ему обо всех рабочих моментах, упомянул также и Чжуна, которого Чонгук пристроил работать на себя и который пока что справлялся с данной ему должностью. Чон почти перестал чувствовать ненависть к нему, она медленно угасала в нем, и это, как ни странно, не пугало его, пускай ранее он этой злобой подпитывался, она давала ему силу, но силу злую, предназначенную лишь для плохих поступков. Отныне парень решил, что пора сделать своим вдохновением успехи по работе, пусть они и только они, давая ему власть, дают вместе с тем право этой властью распоряжаться – иногда в том самом негативном ключе, если придется.
— Что на счет младшего Пака, — и вот стоило лишь одному Паку перестать вызывать в Чоне желание глумиться и убивать, как появляется второй и делает это не хуже первого. — Ким и Гён про него ничего не знают – не заявлялся, говорят. Я даже с тем Чон Хосоком связывался – тоже клялся, что после того случая его не видел.
Чон поджимает губы, отводит взгляд от экрана в сторону и откидывается на спинке сиденья, принимая невозмутимое положение. Сокджину кажется, что они одного сейчас мнения:
— Верно, всё, Чонгук, змея сама уползла под камень.
Но парень продолжает молчать, а это значит, что он думает, стуча пальцами. Нет в нем согласия с Джином ни в глазах, изучающих новый итальянский шкаф, ни кивком головы.
— Мы с ним кое в чем похожи, — и вот он подумал, заключая свою мысль в предложение. — Если у нас на чем-то сошелся мир, то мы не остановимся. Так уж вышло, что и мой и его мир столкнулись, сойдясь на лисичке.
Джин его тут же опережает.
— Она сама тебя выбрала. Дважды. Даже такой настойчивый, как он, уже должен был понять.
Понять? Понять что? Чонгук, например, прекрасно знал, с какой целью Пак Чжун подстроил убийство его родителей – но он никогда не поймёт, зачем. Потому что это просто не в своде его правил и ценностей – убивать чужую семью, чтобы занять их место. Чимин, эта гадкая, зависимая от наркоты свинья, знает, что Рина не хочет быть с ним, знает, что она любит Чонгука, но понимает ли? Понимает ли это по-настоящему и сердцем и головой? Едва ли.
— Тэхен рассказал мне: Чимин нехило принимал, работая на него. Когда выкрал Рину, то резко бросил, однако все мы знаем последствие… — замялся. — Такого решения.
Чонгук не понимает, потому что вечная скорбь по родителям не даст ему понять. Чимин не понимает, потому что зависим. Дважды одновременно.
— Рина окружена охраной, — продолжает тем временем Сокджин. — Лин, Ен и Хэвон уже почти её лучшие друзья. Сейчас она выходит из дома лишь по надобности, я лично проверяю её сохранность каждые…
— Я знаю, Джин. Я знаю, — голос звучит задумчиво. Чонгук продолжает внутреннее рассуждение. Джин продолжает напирать.
— Чонгук, ты сделал максимум, Пак не доберется до нее, — уверенность в голосе, которая разбивается о сухую пугающую правду.
— Он придет не за ней.
И следующее за этим молчание, однако продлившееся недолго.
— Прикажешь приставить к тебе…
— Нет, — он его перебивает, поднимается со стула, разминая шею и подходит к окну. Чудесный вид, о котором он мечтал и ради которого пахал. Чудесный помощник по работе, доставшийся от отца, подчиненные, охрана, оружие – Чон окружен тройным слоем брони, одну из которых составляет он сам.
— Почему? — а Джин, похоже, все ещё не понимает.
— Потому что иначе я не избавлюсь от этой занозы, — Чон поворачивается обратно к товарищу. — А он не остановится, Джин. Нет. Я знаю это лучше, чем кто-либо.
Тот быстро смекает, о чем Чонгук толкует.
— Но ты ведь не стал убивать Чжуна. Ты смог отказаться от этого желания.
— Мне было, ради кого, — разводит руками. И та, ради кого он отказался, могла, к слову, стать также и той, кто предотвратил бы то, что теперь предстоит сделать Чонгуку. — Рина могла быть единственной, кого бы он послушал, и он не послушал её.
И что теперь? Теперь Чимин прячется среди этого огромного города, вынюхивая, выискивая, как крыса, момента, когда можно впиться своими острыми зубками, но этого момента не найдет, если только Чонгук ему не позволит.
— Ты знаешь, на что способен наркоман во время ломки? Думаешь, его главный наркотик опиум? Нет. Моя лисичка.
— И что ты сделаешь с ним? — риторический вопрос.
— Облегчу ему жизнь, — риторический ответ.
Раньше камнем преткновения был Чжун, однако всё это уже давно переросло во что-то личное. Личное противостояние на праве обладания любовью рыжей красавицы. Чонгук не намерен строить из себя хорошего, эту любовь он пытался требовать, но он это хотя бы мог делать. Чимин же явно превысил полномочия и, пускай Рина не рассказывала, Чон все понял сам. Понял,
что Чимин пытался сделать с ней. Таким уродам, как он, место действительно в психбольнице, или тюрьме.
Или в могиле.
