***
В Атриуме их встретил сотрудник отдела магического правопорядка. – Добрый день! Меня зовут Корбрей Сомсет, – улыбнулся он. – Я буду вашим наставником на период стажировки. Гермиона, рад знакомству с вами, – он пожал ей руку. Драко он удостоил лишь кивком и фразой, – Драко. Знаком с вашим отцом. – Сомневаюсь, – еле слышно буркнул Драко, когда Сомсет отвернулся. – Прошу за мной, – Сомсет повёл их к лифтам. Несмотря на весь лоск, тёмные волосы, зачёсанные назад, и тонкие топорщащиеся усики, было в нём что-то не очень приятное. Отчего-то он напоминал Перси в период безумного обожания Фаджа. – Как вы знаете, отдел магического правопорядка один из старейших в Министерстве и один из самых важных, – Сомсет с гордым видом поднял палец вверх, – ведь именно мы регулируем юридическую сторону жизни магического сообщества, а также выполняем контроль, – подчеркнул он, – над выполнением существующих правовых норм. В нашем отделе работали такие выдающиеся волшебники… Сомсет старался быть дружелюбным, но постоянно проскальзывающий пафос портил всё впечатление. – Сюда, пожалуйста, – вел он их по извилистым коридорам. – Я очень занятой человек, сегодня встреча с представителями отдела международного магического сотрудничества. Обнаружилось несколько любопытных юридических казусов… Гмм, я отвлёкся. Итак, работать у нас очень почётно, и, конечно, нужно иметь соответствующее образование. Но в этот трудный, несомненно, для всего магического общества период, – Сомсет снова перешел на патетику, – мы с радостью приняли предложение о стажировке учеников Хогвартса. Ведь вы – будущее нашего сообщества, – с этими словами он открыл дверь одного из кабинетов. – Проходите, вот ваше первое задание, – сказал Сомсет, пропуская Гермиону и Драко вперед. – Архив. Перед ними возвышались горы из коробок, а кое-где и просто из папок, свитков и врассыпную лежавших пергаментов. – Старый архив немного пострадал при налёте Пожирателей, – объяснил Сомсет. – Большую часть документов удалось спасти и переместить сюда. Но рассортировать и привести в порядок при прошлом правлении было затруднительно. Да и сейчас, сотрудников мало, и все завалены текущей работой. Где-то там, в глубине, картотечные шкафы, – он махнул рукой, указывая примерное направление. – Вам нужно разобрать дела по годам, фамилиям фигурантов и заполнить индексные карточки. – Да, работы много, и она не самая приятная, – не смущаясь, продолжил Сомсет, – но нужно начинать с основ. Важное начинается с малого! Мне уже нужно бежать на встречу, и не забудьте перед уходом отметиться у секретаря. Когда дверь за ним закрылась, ошарашенные Гермиона с Драко переглянулись. – Здесь и за век не управиться, – сказал Драко. – Не так я представлял себе работу в Министерстве, – он осторожно подошел к ближайшему возвышению чуть подгоревших коробок. – По-моему, выбора у нас всё равно нет, – пожала плечами Гермиона. – С чего начнём? – Понятия не имею, – откликнулся Драко, разглядывая завалы, – как бы нас здесь не завалило, всё это выглядит совсем неустойчиво. – Может, начнем расчищать проход к шкафам? – предложила Гермиона. – Давай попробуем, – с сомнением всё же согласился Драко.***
– … и тогда коробки лопнули, вызвав целую лавину из пергаментов! – делилась впечатлениями с друзьями Гермиона за ужином в Большом Зале. – Если бы Драко так быстро не сориентировался, нас просто похоронило бы в ней! – Драко, – тут же озверел Рон, – он теперь Драко. Давно ли ты стала звать его по имени? – Мы четыре часа вместе разгребали документы, – хмурясь, ответила Гермиона, – и он не отлынивал, а честно работал. Кроме фамилии у него есть имя, что в этом такого? – Сегодня Драко, а завтра что? – продолжил наседать покрасневший от злости Рон. – Обниматься с ним будешь? – Рональд, прекрати вести себя, как идиот, – зашипев, одёрнула его Гермиона, – и прекрати орать, люди смотрят. Действительно, многие ученики за их столом наблюдали эту некрасивую сцену. Рон стал уже пунцовым от нахлынувшей в придачу к гневу неловкости. – Что смотрите?! Займитесь своими делами! – прикрикнул на них парень. – Хватит, – вспылила Гермиона. – Я не намерена терпеть эту истерику, – сказала она, вскакивая с места. – Подожди, Гермиона! Гарри, да отпусти ты! – неслось ей вслед.***
В последующие дни Рон пытался помириться с Гермионой, но делал это своеобразно. От извинений, которые не помогали, переходил к обвинениям, чем ещё больше накалял обстановку. Гермиона не понимала, почему называть человека по имени и нормально с ним общаться – преступление. А извинения в стиле – «мы что, будем из-за каких то сраных слизеринцев ругаться»? – её не устраивали. Ссора достигла пика к вечеру воскресенья. Гермиона решила прогуляться, за ней увязался Рон. Когда все привычные аргументы были приведены и оспорены, он грубо схватил её и прижал к дереву. – А теперь поговорим серьёзно, – сказал он уже выведенный из себя. – В чём дело? – Рон, отпусти, мне больно, – пыталась вырваться Гермиона. – Нет, – прорычал он. – Тебе нравится Малфой? Может, ты хочешь встречаться с этим слащавеньким Пожирателем? – Ты сошел с ума? Пусти же, – запястья уже горели огнём. – Честно работает, помогает, – передразнил её Рон, – их поганая семейка сохранила своё состояние. Он более завидный жених для такой выдающейся волшебницы, как ты? Отвечай! От этих несправедливых и обидных слов, от того, как больно он ей выкрутил руки, слёзы сами навернулись на глаза. Гермионе ничего не оставалось, кроме как изо всех сил пнуть его по ноге. Скривившись от резкой боли, он ослабил хватку, чем она тут же воспользовалась, убегая. Слёзы застилали глаза, она бежала, не разбирая дороги. Как он мог? И когда успел превратиться в подозрительного ревнивца? Ноги сами несли её, она сообразила, где находится, только на половине пути к старой гостиной Гриффиндора. Идти туда не хотелось, но и возвращаться назад Гермиона решительно не собиралась. Во-первых, там мог быть Рон, а во-вторых, она представила, как сейчас выглядит с заплаканным лицом, и у друзей сразу возникнут вопросы. А что на них ответишь? После недолгих раздумий она свернула к Астрономической башне. По дороге поняла, почему башни были закрыты для учеников. Прорехи в стенах, а кое-где и огромные дыры, обвалившиеся ступени. Всё было припорошено каменной пылью. Гермиона уже хотела повернуть назад, когда увидела довольно чёткие следы, которые вели дальше наверх. Ругая про себя безответственных учеников, пошла по следам. Она как староста была обязана проверить или, не дай Мерлин, предотвратить несчастный случай. Гермиона добралась до верхней ступеньки, удивляясь, как здесь ещё всё не обрушилось. Упавшие колонны, бугрившиеся, как зубы дракона, вывороченные плиты пола. А у разрушенных перил, на самом краю, фигура в школьной мантии, ветер трепал короткие, чёрные волосы. Гермиона сразу же узнала Панси, подавила вскрик, ведь девушка опять могла быть не в себе. Осторожно и очень тихо подкралась ближе и рванула за мантию Панси на себя. От неожиданности Панси наугад двинула локтем, попадая прямо в солнечное сплетение. Гермиона от боли резко согнулась, врезаясь подбородком в плечо Панси, и вся эта шаткая конструкция, запутавшись в ногах, рухнула на пол. – Грейнджер, грифон тебя задери, совсем рехнулась от своих книжек! – негодуя, ругалась Панси, обнаружив причину своего падения. – Эй, ты как там? Гермиона хватала ртом воздух, силясь вздохнуть, от удара снова хлынули слёзы. – Нормально, – прохрипела она, наконец вздохнув и закашлявшись. – Ну что ты за человек, – продолжила Панси, поднимаясь и пытаясь помочь встать Гермионе, – захотелось пообниматься, могла бы и попросить. – Я думала, что ты прыгать собралась, – сказала Гермиона, пытаясь восстановить дыхание и утирая слёзы. – Что? Я ещё в своём уме, – она повела её к ближайшей поваленной колонне, усаживая. – Очень больно? Держи, – Панси протянула Гермионе фляжку. – А теперь пей, – как маленькой объяснила она. Гермиона отхлебнула, тут же снова закашлявшись. – Что это? – морщась, отдала фляжку обратно. – Ваш однокурсник, ирландец пироман, оценил бы, – посмеиваясь, ответила Панси, делая глоток. – Кофе с огневиски. Правда, огневиски многовато. – Я не хочу говорить очевидных вещей, но это запрещено, – сказала Гермиона, указывая на фляжку. – Где ты это достала? – Тебе же не понравилось, – ответила Панси, – а сдавать свои каналы я не собираюсь. – Я не в этом смысле спрашиваю, а чтобы наши парни не узнали. – Проблемы с алкоголем? – поинтересовалась Панси, приподнимая бровь. Но увидев каменное, недовольное выражение лица Гермионы, всё же произнесла, – Это Блейз, так что расслабься. Не думаю, что они обратятся к нему. А как он это проворачивает, я не знаю, да и признаться, знать не хочу. – Как ты вообще здесь оказалась? – задала вопрос Гермиона, забирая фляжку. После всего случившегося ей было необходимо успокоиться. – Хотелось уединения и тишины, – ответила Панси, никак не комментируя то, что Гермиона приложилась к фляжке. – В спальне девчонки трещат без умолку, гостиную оккупировали гриффиндорцы, по мне, так в загоне с гиппогрифом было бы спокойнее. Равенкловцы, видимо, признали библиотеку своим вторым домом. А во дворе… Гермиона слушала вполуха, наслаждаясь тёплой, совсем не осенней погодой и свежим ветром. Заходящее солнце придало красок всегда такому бледному лицу Панси: глаза её весело поблескивали, улыбка была озорной и искренней. Она словно ожила, сбросила с себя невидимые оковы, позволила себе расслабиться. «Жаль, если это только действие алкоголя» – подумала Гермиона. Такая Панси – свободная и открытая – ей нравилась и даже казалась очень привлекательной. – А тебя как сюда занесло? – спросила Панси, заканчивая свой рассказ. – Рон, – нехотя произнесла Гермиона, – стоило мне в разговоре назвать Малфоя по имени, он как с цепи сорвался. А сегодня обвинил меня в том, что я хочу его бросить и уйти к Драко, – она зябко поежилась. Ветер крепчал и из освежающего превратился в пронизывающий. – Замерзла? – спросила Панси, вставая. Гермиона кивнула, а Панси сняла мантию и увеличила её заклинанием, теперь они вдвоём под ней легко помещались. – Тепло, – сказала Гермиона, устраиваясь удобнее. – Что за чары? – Специальные, слизеринские-согревающие, – заговорщически подмигнула ей Панси. – Насчёт Рона. Ты меня, конечно, извини, но он никогда не славился особым умом и наблюдательностью. Не заметить, что Драко всюду ходит с Асторией, может только слепой. – Да он в принципе видит только то, что соответствует его представлениям о мире, – хмуро отозвалась Гермиона. Помолчав, она решилась задать вопрос, который не давал ей покоя. – Расскажешь о девушке, в которую была влюблена? – Зачем? – подозрительно прищурившись, спросила Панси. – Интересно, какая она? Кто смог растопить сердце ледяной королевы Слизерина? – с улыбкой ответила Гермиона. – Ледяная королева, – задрав нос, протянула Панси, – звучит неплохо. Это вы меня так называли? – Боюсь, мы использовали менее приятные выражения, – Панси, услышав это, тут же надулась. – Ну, хочешь, буду тебя так называть? – закатила глаза Гермиона, сдерживаясь, чтобы не засмеяться. – Согласна, только не при всех, – также еле сдерживаясь, ответила Панси. – Представляю себе это зрелище, – всё же засмеялась Гермиона. – Рон решит, что я под Империусом, а Гарри кинется тебя обезоруживать. – Тяжела жизнь спасительницы магического мира, – веселясь, согласилась Панси. – Так ты расскажешь? – Это грустная история, – сказала Панси, берясь за фляжку. – Началось всё на четвертом курсе, когда Турнир трёх волшебников перевернул всё с ног на голову. Снейп бушевал как никогда раньше, даже нам, слизеринцам, доставалось. Эти невыносимо огромные работы заставили меня часто наведываться в библиотеку, чтобы написать хоть что-то, по его меркам, приличное. В один из вечеров я чуть не подралась из-за книги с четверокурсницей с ХалфПаффа. Её звали Амелия. Задира ещё та, ни в какую не хотела уступать. Пришлось заниматься вместе. Постепенно приходить в библиотеку я стала не только для подготовки к занятиям. С первого взгляда в ней не было ничего особенного. Лишь узнав её лучше, я разглядела отличное чувство юмора – ты бы видела, какие меткие карикатуры она рисовала! А такого заразительного смеха я больше ни у кого не слышала. Чтобы не вызывать подозрений встречались тайно, благо все были поглощены происходящим на Турнире. Прогуливали занятия, укрывались в пустующих классах. Я узнала, что она маглорожденная, но мне было всё равно. То, как она ко мне относилась… – это было сказано с такой тоской в голосе, что Гермиона, желая поддержать, взяла Панси за руку, чуть сжав. Панси, казалось, даже не заметила этого жеста, продолжила. – Когда наступили пасхальные каникулы, я очень не хотела уезжать домой. Боялась, будто предчувствуя беду, что эта сказка закончится. Расставаясь, мы обещали писать друг другу каждый день. Не знаю, на чём и где я прокололась. Через три дня она перестала отвечать, я места себе не находила. А отец вызвал меня для разговора. Он был в ярости, кричал, что узнал о моей противоестественной и порочащей всю семью связи. Только представь: человека, которого ты любишь, при тебе называют мерзким отребьем, недостойным даже существования. Я пыталась защитить, объяснить, но отец с такой ненавистью посмотрел на меня, будто пощечину отвесил, и я поняла – ещё слово и непростительное сорвётся с его палочки, – Панси замолчала, глубоко выдыхая, провела рукой по лицу, словно убирая всю грязь того разговора. – В Хогвартс она не вернулась. Я ожидала худшего, зная связи отца и его окружение. Применив все уловки и весь свой дипломатический талант, через третьи руки, выяснила, что вся семья эмигрировала. Не знаю как – запугали, пригрозили убить или просто подкупили. Но хотя бы остались живы. После этого я выбирала только чистокровных партнёров, – с грустной улыбкой закончила свой рассказ Панси. – Мне жаль, – сочувственно сказала Гермиона. – Ты вернулась к Драко? – осторожно уточнила она. – Драко, – усмехнулась Панси. – Может, сейчас я открою тебе страшную тайну, но у нас с ним никогда и ничего не было. Когда я была помладше, он мне нравился, и родители постоянно говорили, что он отличная партия. Ему приятно внимание и обожание девчонок, но любил он только себя. После того, как посадили Люциуса, он вообще отгородился ото всех, в дальнейшем задание сама-знаешь-кого. Мы держались вместе просто по привычке. Но я живой человек, мне хотелось отношений, поцелуев, да банального секса. Так что девочки, мальчики, не особо важно, лишь бы нужного происхождения. Ты что, покраснела? Гермиона действительно смутилась от такой откровенности. – Да ладно тебе, – подначила её Панси, – уверена, тебе есть, что рассказать, раз такие парни, как Крам, западали на тебя. – С Крамом, по сути, и не было ничего, – отнекивалась Гермиона. – Кроме него и Рона я и не целовалась то ни с кем. – Это можно исправить, – хитро прищурившись и придвигаясь ближе, сказала Панси, – или я тебе не нравлюсь? В голове приятно шумело от выпитого, а голос Панси был бархатно-чарующим. Бездонное небо над ними, первые звезды уже сверкали в вышине, а вокруг было удивительно тихо, будто они остались вдвоём на всей земле. Легкий аромат кофе и завораживающий, темно-зелёный в сгущающихся сумерках, взгляд. Гермиону съедало жгучее любопытство, каково это, целовать девушку. И она сдалась, поддалась вперёд, встречаясь с тёплыми губами Панси. Поцелуй был нежный, как и прикосновения, деликатные и мягкие. Панси очертила скулы Гермионы, заключая её лицо в ладонях. Гермиона поплыла, растворяясь в поцелуе, зарываясь пальцами в мягкие пряди волос Панси. Она не ожидала, что простой поцелуй может быть настолько чувственным. И вдруг Гермиона словно опомнилась, в смущении отодвигаясь. У неё же Рон, и вообще… – Уже поздно и нужно идти, – быстро затараторила она, желая скрыть стыдливую неловкость. – Может, ещё посидим, куда торопиться? – Панси не хотела прерывать этот момент. А то, что Гермиона согласилась на поцелуй – интриговало. – Нет. В башне темно и опасно, так что нужно подстраховать друг друга на всякий случай. – Хорошо, пойдем, – разочарованно произнесла Панси.***
Наутро в гостиной Гарри поджидал Гермиону. – Привет! Куда ты пропала? Я искал тебя вчера вечером, – сказал он, и тут же, не дожидаясь ответа, понизил голос. – Мне нужно с тобой поговорить. В комнате почти не было учеников, все направлялись на завтрак, но Гарри и Гермиона всё равно отошли подальше от спален и выхода. – Что за ссора произошла между вами? – напрямую спросил он. – Я видел, как ты врезала Рону, и признаюсь честно, сначала не поверил своим глазам. Он хотел бежать за тобой, но я его удержал, а потом он начал нести какую-то чушь про тебя и Драко. Я ничего не понял, – признался Гарри. – Рон решил, что если я называю по имени Малфоя, значит, хочу бросить его и уйти к Драко, – ответила Гермиона. – Донести эту мысль он счёл нужным силовыми методами, – продолжила она, закатывая рукава мантии и показывая свежие синяки на запястьях. – Гермиона…, – Гарри удивился, но тут же вскипел, – да как он посмел! Совсем уже мозги набекрень! – зло сказал он, сжимая кулаки. – Я с ним разберусь. – Гарри, – остановила его Гермиона, – поговоришь с ним, когда немного остынешь, хорошо? Только драки ещё не хватало. – Но это неправильно! – возмутился Гарри. – Я не говорю, что это правильно или что я позволю Рону и дальше так себя вести, но объяснить это можно и не кулаками, – ответила Гермиона, положив руку ему на предплечье. – Давай просто позавтракаем без скандалов, идёт? Но стоило им появиться в Большом Зале, как к ним бросился Рон. – Гермиона, прости…, – не успел продолжить он, как между ними вклинился Гарри. – Рон, как ты мог? – сказал он, снова закипая. – У неё синяки. Совсем сбрендил? – Синяки, – не веря, произнес Рон, – но она сама виновата! Малфой… – Лучше заткнись, – прорычал Гарри, – или я врежу тебе прямо здесь и сейчас, ты соображаешь, что говоришь? Гермиона до этого пыталась успокоить и остановить Гарри, услышав эти слова, отпустила его руку. «Вот значит как, сама виновата» – эта мысль обожгла и оставила царапину на сердце. До Рона дошло, что он сказал лишнего, поэтому он примирительно поднял руки: – Я понял, понял! Гермиона прости меня, пожалуйста. Я был неправ, и больше такого не повторится, – он хотел подойти к ней, но Гарри схватил его за руку. – Имей в виду, мы ещё не договорили. А пока держись от неё подальше.***
Он отчаянно скучал по матери. Конечно, он сильно любил всю свою семью, но отец много работал, а дедушка жил уединенно, редко появлялся у них и предпочитал забирать внука к себе на несколько дней. Так что всё детство именно мама была главным человеком в его жизни. Добрая и ласковая, никогда не сердилась, если, расшалившись, он что-нибудь разбивал. Когда, играя с соседскими ребятишками, рассаживал коленку или локоть – успокаивала его. Накладывая мазь: – Не вешай нос, малыш, – любила приговаривать она. И он через слёзы улыбался, мамина забота была сильнее боли и всегда согревала и успокаивала лучше любых микстур. Именно мама научила его читать, а это было как открытие целого мира, который ранее был недоступен, скрываясь за строчками букв в книгах. Он с радостью погрузился в него – удивляясь, восхищаясь, мечтая. Именно с ней он делился своими секретами, будь то понравившаяся девочка или детские, наивные грёзы стать капитаном корабля. Ведь она всегда внимательно слушала его и поддерживала. Он скучал по блинчикам, которые она готовила к завтраку. По тихим песням, которые она напевала, занимаясь шитьём или уборкой. У неё был чистый, красивый голос, но петь при всех она стеснялась. Поэтому, когда ему удавалось услышать их, он таился, стараясь не шевелиться и ничем не выдать своего присутствия, чтобы мама не заметила его. Всё, что у него осталось – это ворох воспоминаний. Таких сладких, но отдающих горечью утраты. Она уже никогда не позовёт его к ужину, не скажет «не вешай нос». Его горе не излечит никакая мазь: истерзанная душа – не ободранная коленка. Он часто думал, почему всё случилось именно так, а не иначе. Почему судьба была так жестока к нему, оставив его совсем одного, забрав всех, кого он любил. И не находил ответа. Разбередив старые раны, начинал плакать, не стыдясь. Стыдиться было некого, он был один.