***
Терри был в смятении. Воспоминания жгли, рвались с его губ, но застарелая привычка не доверять окружающим, казалось, впиталась в саму его суть. Годы Войны воспитали в нём подозрительность и осторожность в общении с каждым: самые преданные друзья и коллеги завтра могли перейти на другую сторону, добровольно или по принуждению – примеров было достаточно, и всё же, держать в себе такую важную информацию относительно Ингвара он не мог. Терри знал, что ему придется рассказать правду, и он выбрал своего напарника, Меган. – Меган, Ингвар не врёт. Его мать убили Пожиратели, – сказал Терри, когда они зашли в кабинет, где их не могли потревожить. Выглядел он ещё мрачнее, чем обычно. – Поднял сводку? – спросила Меган. – В то время протоколы велись… – Я уверен. Я там был, лично, – угрюмо перебил её Терри. Время было беспокойное, то и дело приходили новости о нападениях и разбоях, и не всегда это было делом рук Пожирателей. Грабители, воры, мародёры и прочие сомнительные личности всегда поднимают голову в тёмные времена. Страх и тревога пробуждают осторожность и недоверчивость, но у некоторых напрочь отключается логика и трезвость мыслей, чем и пользуются мошенники всех мастей. А уж окружить подвыпившего в тёмной подворотне, нацепив на лица чёрные тряпки, изображая Пожирателей, угрожая расправой, и отобрать последнее, совсем плёвое дело! Доказанных налётов Пожирателей были единицы, и они никогда не орудовали в Лондоне и при свете дня. Терри уже три года как выпустился из Академии, нёс службу в главном Управлении, что считалось большой удачей. Терри считал, что заслужил назначение: отличные отметки (как по теории, так и по физической подготовке) позволяли рассчитывать на хорошее место. Он с другими молодыми коллегами патрулировал улицы магической части Лондона, но только днём. В ночное время привлекались более опытные мракоборцы. Терри несколько легкомысленно относился к такому заданию. Слухи о возрождении Сами-знаете-кого, оставались только слухами. Терри с уважением относился к Дамблдору, но касаемо Гарри… Он же был всего лишь мальчишкой, пусть и чудом уцелевшим в роковую ночь. Прогуливаясь тёплыми, летними днями по знакомым улицам и видя, что обычная жизнь идёт своим чередом, было сложно поверить, что хоть кому-нибудь под силу изменить привычный порядок вещей. По вечерам после смен они собирались в пабе пропустить по стаканчику. Поболтать о девчонках, о старших наставниках, относившихся к ним, по единогласному мнению, недостаточно серьёзно и довольно снисходительно. Но они такие же мракоборцы, служат не первый год и уже нюхнули пороху. В тот вечер всё изменилось навсегда. Не успели они выпить свою первую кружку эля, как в паб влетел краснолицый мужик, с огромными, расширенными глазами, перекошенным ртом и заорал: – Пожиратели! Спасайтесь! Громят лавку Кэрри! Пожиратели! Терри было подумал, что это обычный выпивоха, испугавшийся собственной тени, но из открытой настежь двери доносились выкрики и глухие удары. Терри с товарищами со всех ног кинулись к лавке. Разбитые витрины, вспышки заклинаний, кричащие, бегущие люди. Это без сомнений были Пожиратели. Приметные маски, зловещая метка, скалящаяся в закатном небе. В бой с мракоборцами они не вступили, растаяв в сгустившихся сумерках, будто и не было. Терри подбежал к женщине, лежавшей у дома, но она уже была мертва. Не единого пятнышка крови, только светлые, почти прозрачные глаза слепо смотрели на мракоборца. Терри опустился рядом, он впервые видел смерть. По его представлениям, столкнуться с ней он должен был в сражении, защищая мирных жителей, обезвреживая преступников. Но он и представить не мог, что это произойдет прекрасным, расслабленным августовским вечером, в самом сердце привычной жизни, в теплом свете начинающих загораться фонарей. Рядом с погибшей женщиной лежала перевернутая и помятая корзинка, а вокруг яблоки. Сочные и спелые, красные и жёлтые, раздавленные десятком бегущих от ужаса людей. Этот домашний и уютный аромат так не вязался с разгромленной улицей, что Терри понял – прежняя жизнь закончилась. Вся бравада испарилась в миг, стало по-настоящему страшно. Он потянулся закрыть ей глаза, и рука его дрожала, а уголки глаз неприятно защипало. – Мама! – к ним бежал светловолосый парень, отчего-то в фартуке. – Мама! Парень, не до конца осознавая произошедшее, тормошил женщину, пытался её поднять. – Почему вы ничего не делаете? – кричал он на Терри. – Вы же мракоборец! Спасите её! – Она мертва, – тихо и безжизненно выдавил из себя Терри. – Я не могу ей помочь. – Не может быть, – рыдал парень. – Мама… Терри неловко коснулся плеча парня, но тот резко скинул руку мракоборца. – Вы должны были защитить её, она же просто ходила за покупками! Как вы могли это допустить?! – голубые глаза, как у погибшей женщины, прожигали его насквозь. Терри был ошарашен, ошеломлен, разбит. Пусть он не мог помочь этой женщине, но оставались тысячи других. Безмятежные дни закончились. Он стал собраннее, подозрительнее, злее, что не раз в последующем спасало ему жизнь. Глаза этой женщины и парня не преследовали его по ночам, потому что ужасных и мрачных событий стало слишком много. Нужно было бороться и спасать не только себя, но и других. Терри больше никогда не ел яблок.***
Это был последний вечер и последняя ночь Гермионы в больничном крыле. Мадам Помфри удовлетворенно кивала в такт своим мыслям, проводя диагностический осмотр. После окончания процедуры заверила, что утром отпустит Гермиону. Гермиона сидела рядом с Панси; забытая, раскрытая книга лежала на коленях; из окна ощутимо поддувало. Стремительно темнело, на улице начиналась снежная буря. Тяжёлые, густые тучи несли с собой снегопад, а ветер хлесткими ударами швырял пригоршни ледяной крупы в высокие окна. Панси заворочалась, а Гермиона поправила сползающее второе одеяло. В последнее время Панси жаловалась на холод, даже несмотря на тёплую пижаму и дополнительное одеяло. Согревающие заклинания тоже помогали мало. Но Панси всё чаще была в сознании, что не могло не радовать Гермиону. Битву и то, что там происходило, они не обсуждали. Гермиона попросту боялась своими расспросами ещё больше навредить Панси. Мадам Помфри настрого запретила тревожить её этими разговорами. Гермиона зажгла ещё несколько свечей, разгоняя подступающую тьму, и снова посмотрела в окно. Все её мысли крутились вокруг украдкой увиденной колдографии в Пророке. Гермиона заметила газету, когда заходила в кабинет мадам Помфри за обезболивающим. Огромный заголовок кричал – «Пойман и обезврежен», а на колдографии лицо парня, примерно их возраста. Широкие, насупленные брови, светлые глаза, прямой нос с острым кончиком, плотно сжатые тонкие губы, волевой подбородок. В целом симпатичное и мужественное лицо портили ввалившиеся щёки и спутанная, длинная чёлка, падавшая на глаза. Мадам Помфри, заметив её интерес, тут же спрятала газету, выпроваживая девушку. А Гермиона не могла отделаться от навязчивой мысли, что лицо парня ей знакомо. Она перебирала в памяти места, события, людей, но этот незнакомец упрямо ускользал, смутно мелькая где-то на границе сознания. Здесь, в тишине больничного крыла, Гермиона бездумно смотрела в окно, а мозг сам вернулся к нерешенной задачке. Вспоминая, сопоставляя, анализируя. – Гермиона, – из раздумий её вырвал голос Рона. Она посмотрела на него с немым вопросом. Присутствия Рона Гермиона практически не ощущала. Он вёл себя на удивление тихо и почти всё время молчал. – Я хотел извиниться перед тобой и Паркинсон, – с трудом проговорил Рон. От удивления брови Гермионы поползли вверх, но она не проронила ни слова, давая парню время собраться с мыслями и продолжить говорить, когда он будет к этому готов. – Я совершил много отвратительных поступков по отношению к вам, – Рон медленно подбирал слова. – Я по-настоящему верил в то, что говорил и делал. Меня часто заносило, я просто не мог остановиться. Понимал, что совершаю непоправимое, но какая-то злая часть меня словно подталкивала под руку, тащила вперёд. Сказать ещё что-то более обидное, совершить ещё что-то более мерзкое. Это всё равно как видеть себя со стороны и ужасаться – «Что я творю? Зачем? Я на такое способен?». Я терял друзей, человеческое отношение, уважение. В первую очередь, к самому себе, – тихо сказал Рон. Говорить ему было тяжело, признание своих ошибок всегда давалось ему большой ценой. – Конечно, всё это никак меня не оправдывает, – честно продолжил Рон. – Ты имеешь полное право строить другие отношения, но было бы правильнее сразу поставить точку в наших. Пока мы здесь, я наблюдал, как ты печёшься о ней. Когда я попадал в лазарет, от тебя я такой заботы не видел, – горько усмехнулся Рон. – А она… Я никогда не верил ей, не доверяю и сейчас. Но я видел её в самом центре битвы и знатно охренел. Она должна была сбежать, трусливо поджав хвост, по обыкновению пережидая грозу в безопасном месте, как и в битве за Хогвартс. Тем не менее, она была там. Раненая, изувеченная, словно сломанная. Я не знаю, что с ней сделал этот псих, но выглядела она жалко и жутко. Несмотря на это, она делала невозможное – ползла к тебе. Остался след, грязный и кровавый, – Рон тяжело сглотнул. – Она крепко держала тебя. Когда колдомедики пытались её забрать, шипела и царапалась, как дикая кошка. В этот момент я понял, она действительно что-то испытывает к тебе, – Рон нервно хрустнул пальцами и виновато посмотрел на Гермиону. – Прости, если сможешь, – повторил он. Гермиона кивнула Рону, слова были излишни. Она посмотрела на Панси, та лежала на боку, и Рон не видел её лица. Но Гермиона заметила, как тонкая рука вцепилась в одеяло, а по лицу скользнула одинокая слезинка. Она склонилась к Панси, ласково прикоснулась губами к виску и незаметно смахнула слезу пальцем. – Я хочу попросить прощения у неё лично, но боюсь, что она даже не станет меня слушать, – глухо сказал Рон. – Поверь, она обязательно выслушает, – тихо, но уверено заверила его Гермиона.***
На следующее утро Гермиона не решалась уйти и оставить Панси, когда та мирно спала. Полностью одета, то присаживалась рядом, то беспокойно вскакивала. – Иди уже, – буркнул Рон, наблюдая эти метания. – Я присмотрю за ней. Рон смотрел чуть неловко, но с улыбкой. – Вот теперь я точно хочу остаться, убедиться, что вы не поубиваете друг друга, – вернув ему улыбку сказала Гермиона, на душе стало немного спокойнее и теплее. Спустившись в Большой Зал позавтракать, она с нетерпением ждала сов с утренней почтой. Получив свежий выпуск Пророка, тут же погрузилась в чтение. Чайная ложка выпала из рук, жалобно звякнув о блюдце. Ингвар Хаттестад. Четвертый курс. Она забыла сдать эссе по рунам. Совершенно невозможно и немыслимо. Постоянная тревога за Гарри и этот дурацкий турнир. Гермиона несётся по лестнице, прижимая к груди стопку книг, тяжелая сумка больно бьёт по бедру. Злосчастное эссе, конечно же, готово, и, если бы её не похитили для участия в задании, она непременно сдала бы его в срок. Добравшись до учебного класса, Гермиона на входе сталкивается с учеником. Книги вылетают из рук, но сильные руки парня не дают ей упасть следом за ними. – Вы не ушиблись? – спрашивает светловолосый парень, его голубые глаза внимательно изучают Гермиону. – Нет. Простите, что налетела, – извиняется она и наклоняется за книгами. – Ингвар? Что случилось? – из кабинета слышен голос профессора Галбрейта, преподавателя по рунам. – Всё в порядке профессор, – отвечает парень с гербом Равенкло на мантии и помогает ей собрать книги. – Ингвар? – повторяет Гермиона незаурядное имя. – Разрешите представиться – Ингвар Хаттестад, – дружелюбно произносит он и протягивает руку. – А я Гермиона… – Конечно же, я знаю, как Вас зовут, – с улыбкой прерывает её Ингвар. Книги собраны, и он исчезает за поворотом. – Профессор, добрый день! – Гермиона приближается к преподавательскому столу. – Извините, я забыла сдать эссе, со всеми этими событиями, – пытается объясниться она. – Мисс Грейнджер, вы действительно потеряли счёт времени, – смеется профессор. – Эссе нужно сдать на следующем занятии, но мне приятно Ваше рвение. Хотя я и не одобряю, когда ученики так бесцеремонно врываются в мой кабинет и чуть не сбивают с ног других. – Простите, – сконфуженно произносит Гермиона, сбитая с толку происходящим. – Но как же, я ведь пропустила занятие из-за участия в турнире. – Мисс Грейнджер, но все занятия в тот день были отменены, – профессор Галбрейт смотрит удивленно, словно сомневается в её адекватности. Теперь Гермиона злится, ведь никто из друзей даже не удосужился рассказать ей об этом. – Ещё раз простите за вторжение, – она берёт себя в руки, – и за этот инцидент. – Впредь будьте аккуратнее, – улыбается профессор. – Это мой лучший ученик, не хотелось бы, чтобы с ним что-нибудь случилось. Гермиона всегда остро реагировала, когда кого-то кроме неё называли лучшим в учёбе. Но парень показался ей вполне приятным. – У него очень необычное имя, – сказала она, стремясь поддержать разговор. – Он из семьи норвежских эмигрантов. Отлично разбирается в рунной магии, – с гордостью произносит профессор Галбрейт. – Как-то он поделился со мной, рассказал, что изучение рун входит в традиции их рода. Очень занимательный молодой человек. – Гарри! Я его знаю, он учился здесь, с нами! – Гермиона чрезвычайно взволнована, она одновременно тянет Гарри за рукав и тычет пальцем в газету. – Да? Когда? В смысле, когда ты с ним пересекалась? – Гарри удивлен, он не помнит такого ученика. – Когда я только увидела колдографию в газете, он показался мне знакомым. Я всё никак не могла вспомнить, где же видела его. А сейчас получилось, я припомнила, как столкнулась с ним однажды. Он учился в Равенкло, у него была другая прическа, выглядел он упитаннее и здоровее, чем здесь, – Гермиона торопливо объясняет и снова показывает на снимок. – Но это точно он! Профессор Галбрейт подтвердит, он называл Ингвара своим лучшим учеником и ставил его нам в пример. – Ничего себе! – покачал головой Гарри. – Нужно сообщить в штаб, это важная и реальная информация, а то обращение к гражданам, не самый надежный источник. – Гарри, послушай, – нетерпеливо перебила его Гермиона. – В Хогвартсе ведутся личные дела на каждого ученика. Необходимо обратиться к Макгонагалл, чтобы прийти к мракоборцам не с пустыми руками и не с голословными утверждениями. – Точно! Я совсем об этом забыл. Гарри вскочил с места. Директор Макгонагалл закончила завтрак и направлялась к выходу. Гермиона видела, как они переговорили и ушли из Большого Зала вдвоём. Есть уже не хотелось совершенно. Гермиона разглядывала колдографию Ингвара, не понимая, как дружелюбный и вежливый парень мог превратиться в такого монстра. Она пододвинула газетный лист ближе и начала вдумчиво и внимательно читать.***
Терри и Меган подошли к комнате для допросов. Внутри уже находился Ингвар с сопровождающими его мракоборцами. Заключенного старались всегда держать под присмотром, несмотря на то, что палочку его так и не нашли, а самого Ингвара держали в камере с кандалами на руках и ногах. Он молчал о магии, которой пользовался, и мракоборцы попросту опасались того, что он мог совершить. Лишь на допросах делали послабление, снимая оковы. Здесь как минимум двое неотрывно следили за ним, готовые в любой момент отразить нападение. Меган не спешила открывать дверь, хотя уже взялась за ручку. Она оглянулась на Терри. – Ты готов? – спросила Меган у Терри. – Ты всегда можешь отказаться и передать дело другим. Учитывая обстоятельства, я бы даже настояла на этом. Слишком много личного, – она пристально вглядывалась в лицо Терри. – Я готов. Дело моё, – сухо ответил Терри, награждая напарницу мрачным взглядом. Меган поджала губы, с сомнением качнула головой, но спорить не стала. Они зашли. Ингвар даже не повернул голову в их сторону, он снова смотрел в окно. – Я вспомнил, что видел, как погибла твоя мать, – сразу приступил к делу Терри. – И тебя. Ингвар не реагировал, будто говорили не о нём и не о близком ему человеке. – Ты слышишь меня, Ингвар? – озадаченно спросил Терри. В прошлый раз реакция на слова о родителях была острой. Сегодня ничего. – Да, – Ингвар ответил, но по-прежнему был словно не с ними и явно не заинтересован в разговоре. – Я думал, что для тебя это важно, – Терри начинал закипать. – В нашу последнюю встречу ты молил меня, чтобы я вспомнил. Ингвар повернулся с бесстрастным выражением лица и чуть слышно произнёс: – Я понял сразу, кто передо мной, ещё на первом допросе. Хоть ты и не посчитал нужным представиться. Я наблюдал за тобой, все эти годы. Ты почти не изменился, – в глазах Ингвара не промелькнуло и тени эмоций. – А мне интересно, что так изменило тебя? – с нажимом спросил Терри. – Того парня, который плакал над телом погибшей матери? Ингвар смотрел тяжёлым, но нечитаемым взглядом. Не посчитав нужным ответить, снова медленно повернул голову к окну. – Не собираешься снисходить до беседы, – глухо, но чётко проговорил Терри. – Ладно. Меган видела, что Терри зол и попыталась остановить его: – Терри, давай выйдем, – она положила руку ему на плечо. Но он, не оборачиваясь, резко стряхнул её ладонь. – Тогда говорить буду я. Знаешь, почему я вспомнил смерть твоей матери так быстро? Потому что это была первая увиденная мною смерть. Почему я не сразу вспомнил тебя? Потому что после были сотни таких как ты. Умоляющих о помощи, обвиняющих в бездействии, грозящих страшными карами, – голос Терри гремел, а он сам уже стоял на ногах. – Терри! – Меган испуганно вскрикнула. Терри оглянулся, Меган встревоженно смотрела на него, сжимая в руках палочку. Он поднял ладонь, показывая, что понял предостережение и сел. – Я запомнил глаза твоей матери, – тихо продолжил Терри. – Но ещё я запомнил, как мракоборец Питерс в схватке с тобой потерял ногу. Зажимая обрубок, он умолял меня не оставлять его одного, а через секунду его завалило обломками дома. Я запомнил, как мракоборец Райт умирал у меня на руках, когда я пытался остановить кровь, хлещущую из разорванной груди, – голос Терри был по-прежнему негромок, но звенел сталью. Ингвар всё это время не отрывал взгляд от окна, но плечи его опустились, и сам он как будто поник. – Я запомнил, как меня встретила его семья, когда я пришёл к ним в дом лично сообщить о его смерти. Райт был отличным парнем, прекрасным мужем и великолепным отцом. У него трое сыновей. Я запомнил, что старший, узнав страшные новости, в слезах убежал из дома, средний в оцепенении не смог произнести ни слова. Его жена плакала у меня на плече, прижимая к груди младшего. Ему четыре месяца, Ингвар. Его отец никогда не увидит первых шагов своего сына, не услышит первого слова. Не научит летать на метле и не проводит на Хогвартс Экспресс. Ингвар сгорбился, голова склонилась, а плечи подрагивали, будто он пытался скинуть с них невидимый, но тяжкий груз. – Я запомнил сотни раненых в Мунго, – безжалостно продолжал Терри. – Взрослые, старики, дети. Испуганные, кричащие, просящие. Скольких ты сделал сиротами в тот день? А у скольких отнял жизни? Ради чего, Ингвар? – задал вопрос Терри и, не ожидая ответа, предположил. – Из-за того, что я не смог предотвратить её смерть? Поэтому люди умирали, страдали, мучились? – Не только, – Ингвар затравленно глянул на Терри, но тут же отвёл взгляд. – Так назови мне причины, – вкрадчиво попросил Терри. – Я не смогу принять, но хотя бы смогу понять почему. – Моя мать, мой отец, – сказал Ингвар выпрямляясь. – Вы не просто забрали у меня всех, кто был мне дорог. Их убийцы не были наказаны. Отец был раздавлен горем, а вместо поддержки и сочувствия получил ложный донос, выбивание показаний силой, издевательства и смерть. Вы уничтожили его. Сломали. Растоптали. Отняли последние крохи жизни, бросив в каменный мешок, наполненный убийцами и дементорами, – глаза Ингвара метали молнии, лицо исказилось от гнева. – А моя мать? Она так и осталась неотомщённой. Её убийц вы даже не пытались наказать! Хотя имена почти всех Пожирателей были известны любому прохожему. Но правосудие слепо, особенно, когда дело касается высокопоставленных лиц. Не правда ли? – Ингвар яростно оскалился. – Я должен был отомстить, – голос его стал тверже. – И я мстил тем, до кого смог дотянуться, а остальные… – он медленно выдохнул, закрывая глаза. – Сопутствующий ущерб, – всё также спокойно и твёрдо закончил Ингвар, глядя прямо на Терри. – Бесчувственная тварь, – с презрением и отвращением выплюнул Терри, кулаки его сжались. – Я обязательно буду присутствовать на твоей казни, что бы лично убедиться, что ты сдох. Ингвар улыбнулся и неожиданно весело рассмеялся. – Сомневаюсь, Мюррей, – он рванул рубаху на груди, открывая затейливое переплетение черных нитей. Откинул волосы, открывая шею, по которой так же, пульсируя, распространились тёмные отметины. – Эта штука убьёт меня гораздо раньше. Будет чудом, если к Рождеству я буду ещё жив. – Что это, Ингвар? – спросила до этого молчавшая Меган. – Если ответишь, колдомедики смогут тебе помочь. Ингвар усмехнулся, посмотрел на черные узоры, вившиеся по рукам, поправил задравшиеся рукава и сложил руки на груди. Этой усмешкой он явно дал понять всё, что он думает о колдомедиках и о всей медицине в целом. – Пусть сдохнет от своей неведомой болячки, – презрительно бросил Терри. – Не жалко. В камеру его.