***
Маринетт растерянно оглядывается вокруг и пытается осознать, куда она попала. Осознание опаздывает с таким отрывом, что даже Дойче Бан дал бы фору, — Маринетт просто не может поверить, что действительно после всех этих лет обожания она стоит перед мастерской Габриэля Агреста. Да, она уже работала дизайнером, но не в Париже и с весьма посредственными брендами, так что, можно сказать, это её первый опыт подобного плана, и она, кажется, вот-вот сойдёт с ума от волнения. В коридоре ни души, хотя от назначенного времени уже прошло пять минут, что заставляет Маринетт нервничать ещё сильнее. Наконец дверь одного из кабинетов в конце коридора открывается и к ней спешит Натали. Когда она подходит ближе, Маринетт замечает, что та улыбается кончиками губ, будто рада встрече с ней — в прошлом Маринетт контактировала в основном с ней, когда встречалась с Адрианом. — Простите, что заставили ждать, мадемуазель Дюпен-Чен, — говорит Натали, останавливаясь прямо перед ней. — У месье Агреста внезапно появилось срочное дело. Он очень просил извиниться перед вами и провести в мастерскую, если вам не трудно будет там подождать. — Мне? Не трудно? Я буду не против умереть там, — бормочет Маринетт проникновенным шёпотом, и Натали осторожно, приятно смеётся, положив ладонь ей на спину и подталкивая чуть вперёд. Маринетт прижимает к груди ладони и смотрит прямо перед собой, боясь упустить момент вхождения едва ли не в святую божественную обитель, но все же чуть поворачивает голову и спрашивает также шепотом: — А у вас как дела, Натали? — Всё хорошо, — улыбается Натали очень искренне. Её лицо преображается, и Маринетт в глубине души очень радуется, что поинтересовалась, а не оставила ей роль лишь провожающего. Натали открывает перед Маринетт дверь и пропускает внутрь, и в этот миг все мысли из её головы, если они каким-то чудом ещё там оставались, растворяются в невесомости, в которую превратилось её сознание. Она в святая святых. В месте, где творится история. Да она действительно готова умереть прямо сейчас и прямо здесь от переизбытка чувств. — Месье Агрест сказал выделить вам стол, пока он не вернётся, — тем временем говорит Натали. Ей стол. — Можете поработать, а можете спуститься в кафе внизу; в любом случае, я наберу вам, как месье Агрест освободится. — Натали, вы лучшая, — искренне бормочет Маринетт, перехватывая её руку, и Натали снова тихо смеётся. — Я, правда, могу занять стол? — Да, берите все, что вам захочется, — произносит она, и Маринетт кажется, что ещё мгновение — и она упадёт в обморок. В мастерской пахнет тканями, мылом, углем, а ещё свежим воздухом с открытых окон — на самых верхних этажах зданий всегда пахнет ветром с Эйфелевой башни. Её любимый запах, самый любимый с тех пор, как она стала Ледибаг, а это место словно совмещает в себе все её жизни. От желания поскорее создать хоть что-нибудь в месте, которое почти буквально строил Габриэль Агрест, у неё зудят пальцы. — Удачи вам, Маринетт, — Натали касается ладонью её плеча и выходит за дверь мастерской. Маринетт оглядывается вокруг, все еще витая где-то за пределами своего сознания, и опускает сумку на стол. Ей хочется, как маленькой девочке, вскинуть руки вверх и закричать «аллилуйя» от того, что это с ней действительно происходит. Она не знает, почему, но ей кажется, что здесь, в этом месте, она сделает что-нибудь восхитительное, невероятное, будто сама история этой мастерской станет ей помогать. Маринетт восторженно опускается на стул и окидывает мастерскую взглядом. Вокруг рабочая атмосфера, все переговариваются, ходят, смеются — кто-то разворачивает ткани, кто-то рисует, кто-то пьёт кофе и обсуждает идеи, кто-то пригласил модель на примерку — наблюдать за этой суетой можно вечно, и Маринетт так и замирает на какое-то время, слишком наполненная эмоциями и завороженная, чтобы что-то начать делать. Совершенно никто не обращает на Маринетт внимания, но ей кажется, что это к лучшему — пока она не готова к тому, чтобы с кем-нибудь заговорить, не ровен час, как она свалится в обморок на первом же дружелюбном «привет». Ещё немного полюбовавшись, Маринетт глубоко вдыхает свежий воздух, подставляет лицо лёгкому сквозняку, и достаёт из сумки планшет. Она не уверена, что в самом деле имеет право пользоваться всем, чем захочет, но ведь никто не станет её осуждать, если она сделает что-то совсем маленькое? К тому же, Натали сама сказала, что она может делать, что ей захочется — Маринетт открывает несколько подходящих эскизов и внезапно думает, что совсем скоро встретится с Габриэлем Агрестом. Она не совсем понимает, как сможет адекватно с ним поговорить, если даже просто сидеть в его мастерской для неё высшая из всех наград, которые она может получить. Будет очень неловко, если она не сможет сказать ни слова, или, наоборот, будет говорить так много, что он не сможет даже ответить. Оба варианта очень на неё похоже. Они виделись, но это было так давно, и тогда, по сути, ей было немного все равно — она была слишком увлечена Адрианом. Наверняка Габриэль её даже не помнит. Маринетт мельком смотрит на свою метку и снова возвращается к своим наброскам, чтобы привести в порядок собственные мысли. Она все-таки уже не ребёнок, она должна выглядеть как профессионал, чтобы он не пожалел о том, что пригласил её вместе работать. Она убеждает себя в этом, дополняя свои эскизы, и почти убеждается, что все наверняка пройдёт хорошо, когда атмосфера в мастерской неуловимо меняется. Но Маринетт все равно понимает, что что-то не так — она растерянно поднимает голову, чтобы посмотреть, почему шум как будто стал в два раза меньше и, одновременно, в два раза больше, и замирает, потому что замечает Габриэля, стоящего неподалёку от двери с Натали. Они о чем-то разговаривают, даже не переступив порога, а Маринетт уже не знает, что делать дальше — подскочить и поприветствовать его или оставаться на месте и ждать, когда он подойдёт сам. Она убирает обратно в сумку планшет, когда замечает, что Натали смотрит в её сторону, и моментально подскакивает на ноги, стоит ей только чуть кивнуть головой, показывая, чтобы она подошла. Маринетт расправляет складки на брюках, нервным движением поправляет блузку в плечах и направляется к ним, едва не сбив стол ногой, но даже не заметив, пока бедро не начинает неприятно ныть. Маринетт не обращает на это никакого внимания, ни на что вообще — она могла бы протаранить крейсер, если бы он вдруг оказался на её пути, и не моргнуть глазом. — Здравствуйте, Маринетт, — первым обращается к ней Габриэль, улыбаясь так, что Маринетт замирает от того, как реальность не соотносится с её мыслями. — Вы не против, если мы сразу будем по именам? Вы можете звать меня Габриэль, если вам будет угодно. Очень рад с вами встретиться, — он протягивает ей руку, и Маринетт, завороженная, вместо того, чтобы пожать её, просто смотрит на его ладонь. Натали коротко кашляет — Маринетт торопливо вздрагивает и сжимает пальцами его ладонь, тёплую, сухую, слишком радостная от прикосновения к своему кумиру, когда ее разум не затуманен любовью к другому человеку и когда она в полной мере может насладиться их знакомством. Этим коротким рукопожатием Маринетт чувствует и небольшие мозоли на его ладони, и царапины от иголок, и кольцо на пальце, и от того, насколько он живой, насколько настоящий, реальный, ей хочется улыбаться. — Вы выросли, — снова замечает Габриэль, выпуская её руку, и Маринетт смущённо поправляет чёлку. — Из милого цыплёнка в прекрасного лебедя, вы невероятны, Маринетт. Уверен, ваши идеи такие же интересные, как и вы сами. Пройдёмте в мой кабинет, если вы, конечно, не пришли отказать мне в сотрудничестве? Маринетт даже не представляет, что ее может не устроить и как она вообще может отказаться. Она не до конца верит, что это реальность, и все же чувствует все так чётко, что ей почти больно от обилия ощущений и реакций. Она видит и замечает все и сразу: тонкий ободок синего в серых глазах Габриэля, его дрожащую будто от волнения улыбку, трещины на бледно розовых губах, прядь волос, упавшую ему на лоб из идеальной причёски, почти расстегнувшуюся пуговицу пиджака, сбившуюся в сторону запонку — перед ней настоящий, реальный Габриэль Агрест, не с обложки, не небожитель, не бог — человек. У неё спирает дыхание от смущения, когда он касается её плеча, предлагая пройти следом за ним. Она шагает рядом, стараясь попадать в такт его шагов, и не видит совершенно ничего перед собой. Лишь когда дверь за ними закрывается, Маринетт немного приходит в себя. — Спасибо, что дали мне такую возможность, — говорит Маринетт чуть дрогнувшим голосом. — Это шанс, о котором мечтает каждый дизайнер в стране — работать с вами. — Бросьте, мы ведь давно с вами взаимодействуем, это было очевидно, — довольно небрежно и просто бросает Габриэль, начиная собирать по кабинету какие-то разбросанные документы, и Маринетт неловко замирает, наблюдая за ним и прижимая ладони к груди — ей все кажется, что сердце у неё выпрыгнет за пределы рёбер, так сильно оно трепещет от предвкушения. Дотронуться до его гения — почти то же самое, что и стать Ледибаг. — Как прошёл ваш прошлый показ в Лондоне? Кажется, с вами сотрудничала не очень популярная компания. Если честно, не думал, что выйдет так хорошо, но о вас говорили даже в Париже. — Приятно слышать, что вы интересовались, — лепечет Маринетт, и Габриэль показывает ей на кресло перед своим столом — она не чувствует ног, когда преодолевает до него расстояние и садится, складывая на коленях руки. Отчего-то у неё возникает такое ощущение, что они с Габриэлем старые друзья, почти как с Адрианом, которые много смеялись, у которых было много общего и которые просто не виделись слишком давно, чтобы понять, можно ли им общаться, как раньше. — Всё было замечательно, но это был одноразовый контракт, они звали меня на постоянный, но я отказалась. — Надеюсь, работа со мной вам понравится, но предупреждаю сразу: не думаю, что меня здесь любят, я абсолютно творчески-несносный человек, — смеётся Габриэль, наконец убирая бумажки куда-то внутрь стола и садится напротив неё в свое кресло. Маринетт выпрямляется сильнее, снова ему неуверенно улыбаясь. Габриэль сидит, чуть уклоняясь вбок и упираясь локтем в подлокотник, почти расслабленно — и все это тоже не вяжется с тем, что она о нем представляла или что помнила из их прошлых знакомств. — Не скажу, что работать со мной тоже праздник, — говорит Маринетт, разглядывая Габриэля даже несколько нагло, но почти не замечая этого. В реальности, не в ее воспоминаниях и не на фотографиях, он ещё красивее, чем ей казалось. Она разглаживает несуществующие складки на брюках и склоняет голову, но лишь на мгновение, чтобы снова посмотреть на Габриэля — кажется, на него невозможно не смотреть, находясь с ним в одной комнате. — Как бы мы с вами не подрались в таком случае. Габриэль внезапно снова смеётся, таким искренним, приятным смехом, что у Маринетт душа дрожит от этого звука. Она распахивает глаза шире. Он улыбается и кивает. — Обещаю, что буду держать себя в руках, — говорит он мягким тоном. — Мне ни в коем случае нельзя упустить такого талантливого человека, как вы. К тому же, есть подозрение, что Адриан мне никогда не простит, если я вас хоть пальцем посмею коснуться. — Ну, он действительно довольно много заботится обо мне, но не думаю, что меня совсем нельзя трогать, — усмехается Маринетт и замирает от своей же наглости, но тут же, чтобы не акцентировать внимания на своём смущении, достает из сумки планшет и разблокировывает его. — Вы говорили, что я могу сделать несколько набросков по осенней тематике вашей коллекции, и я решила приступить к этому как можно скорее — у меня уже есть несколько идей, так что мы могли бы просмотреть их прямо… — Стойте-стойте, — с губ Габриэля срывается такой мягкий и тёплый смешок, что Маринетт в самом деле замирает. — Это все замечательно, но давайте оставим разбор эскизов на будни. Сегодня ведь воскресенье? Давайте прогуляемся вдоль Сены, я расскажу вам, что планирую сделать, и мы решим, готовы ли вы вообще прыгать со мной в этот омут. Маринетт абсолютно уверена, что прыгнула бы куда угодно, если бы Габриэль предложил — уже за десять минут разговора она очарована им так, что её душа буквально парит от удовольствия где-то за пределами того, что может чувствовать обычный человек. Она прячет обратно планшет и смотрит на Габриэля большими глазами. — Как скажете, то есть, я с удовольствием прогуляюсь с вами, почему бы и нет, погода такая хорошая, и вообще это полезно, так что… — Маринетт неловко замолкает, потому что от избытка чувств начинает говорить глупости, поправляет блузку и улыбается Габриэлю, глядя на него из-под ресниц. — И, не переживайте, я готова рискнуть на все, что вы предложите, даже если вам кажется, что это проигрышная идея. Не верить в вас — опасная затея. — Вы мне льстите, — Габриэль улыбается, изящно поднимаясь на ноги, а в следующее мгновение, не успевает Маринетт подумать, что отлично держится, как он подаёт ей руку. Она пару мгновений просто смотрит на его ладонь, затем улыбается, порывисто выдыхая, и вкладывает в его ладонь свою руку. Он некрепко сжимает её пальцы, и она поднимается, оказываясь как-то неприлично к нему близко. Габриэль галантно отступает назад и, не отводя взгляда, осторожно касается тыльной стороны её ладони губами. Это касание длится секунду, но Маринетт кажется, что целую вечность, настолько это бесконечно смущающе и приятно. — К нам должен будет присоединиться Адриан, хорошо? — он выпускает её руку, открывает перед ней дверь, улыбается, кажется бесконечно приятным и милым, и Маринетт не понимает, почему в её воспоминаниях он замкнутый и немногословный, и не может принять реальность, в которой он такой на самом деле, а не она его таким придумала. Жизнь учит её не привыкать и не строить ожиданий, но таких изменений она и представить себе не могла. — Ближе к вечеру, когда мы обговорим все детали. — Разве я могу быть против? — с улыбкой спрашивает Маринетт, выходя перед ним с некоторым смущением. Не то чтобы перед ней никогда прежде не открывали дверь, но это никогда не был человек статуса Габриэля и, пожалуй, такого трепета она ещё ни перед кем не испытывала. И все же Габриэль совсем не страшный. С ним удивительно легко. Маринетт понимает — все, что ее сдерживает, это непривычка и смущение от общения с малознакомым человеком. Но, как ни странно, он таким не ощущается. Они словно знакомы всю жизнь, словно так и должно было быть, а они просто никак не могли встретиться — было не то время, чтобы она поняла это в первый раз. Эта мысль волнует её ещё больше. — Ну, знаете, может быть, вы хотели посвятить время только деловым вопросам, — говорит Габриэль с мягкой ответной улыбкой. — Я мог бы это понять, хотя сам я не такой человек. Стараюсь выходить за рамки привычек и понимать людей ближе, чтобы работать эффективнее. — Знаете, вы не перестаёте меня удивлять, — признается она, не сдержав в голосе ласковой нежности перед человеком, который настолько оправдывает её ожидания, и поправляет на плече сумку. — С каждым вашим словом я все больше вами очаровываюсь. Признайтесь, это какая-то тактика? — Все верно, мой план: очаровать вас и уговорить со мной работать, вы меня раскрыли слишком быстро, — Габриэль улыбается кончиками губ, и Маринетт смущённо смеётся, отворачиваясь, когда они заходят в лифт — от Габриэля так вкусно пахнет, что она прикрывает на мгновение глаза — и в это же мгновение понимает, что со стороны, очевидно, ведёт себя, как помешанная. — Вы сами мне его рассказали, — лепечет она, чувствуя, как краснеют щеки, и довольно глупо хихикает, прижимая ладонь к губам. — Это часть плана, — Габриэль улыбается шире, глядя на неё таким ясным, свежим взглядом, что она не может поверить в реальность происходящего. Она не думала, что на неё может кто-то так смотреть. От волнения и радости у неё почти кружится голова, и она чувствует себя такой глупой и маленькой, что едва держит себя в руках, очень надеясь, что хотя бы внешне не производит такое впечатление. — Вы знали, что когда озвучиваешь его напрямую, даже если он не нравится людям, они начинают ему следовать? — Ну за это можете не беспокоиться, — Маринетт опускает руку и коротко отводит взгляд. — Меня все устраивает, можете продолжать. Маринетт сама не понимает, что она такое говорит, но слова как-то самостоятельно срываются с её губ. Они стоят в лифте друг напротив друга — мотор еле слышно гудит, сердце стучит где-то в горле, тихие звоночки отсчитывают этажи, но Маринетт кажется, что звенит прямо у неё в голове. Габриэль смотрит на нее, она чувствует это, даже когда не поворачивает головы. Изучает, рассматривает, пытается понять, что она из себя представляет. Для неё это тоже загадка — она давно не понимает, кто она такая и кем является. Маринетт слишком страшно, чтобы начать рефлексировать, так что она надеется, что он не видит ничего, за что ей могло бы быть стыдно. Лифт останавливается на первом этаже, и Габриэль взмахом руки предлагает ей выйти первой. Открывает перед ней дверь, когда они пересекают холл. Улыбается так, что у Маринетт колени дрожат. Безупречный. Она ещё никогда не была так рада, что её кумир оказался даже лучшим человеком, чем она думала. На улице их встречает шум большого города, окутывает своими жужжащими объятиями. Габриэль осторожно берет Маринетт под локоть, когда она едва не наступает в лужу, задумавшись о своем, и пропускает вперёд, чтобы ей было удобнее обойти её. Прикосновение остаётся на коже, даже когда он почти сразу убирает руку. — Наверное, вам странно работать с отцом вашего близкого друга, — внезапно говорит Габриэль, когда они спускаются вниз по улице в более тихое место, без сговора направляясь к реке. — Я хорошо вас помню, Адриан очень высокого о вас мнения, так что я немного волнуюсь, если честно, что не оправдаю ваших ожиданий. — Это довольно глупо, — смущённо бормочет Маринетт и, уже через секунду осознав, что именно сказала только что человеку, который пытается быть с ней милым, взмахивает руками и торопливо добавляет, путая слоги: — Т-то есть, не вы глупый, а глупое ожидание, о Боже… В смысле, вам не о чем беспокоиться, вы даже лучше, чем можете себе представить, и вообще, посмотрите на меня, я вечно говорю глупости, когда волнуюсь, — Маринетт неловко смеётся и проводит ладонью по щеке, пытаясь стереть это странное ощущение непонимания, но Габриэль продолжает ей улыбаться — просто немыслимый человек. — Значит, мы оба хотели друг другу понравиться, — замечает Габриэль, и Маринетт очень смущённо кивает головой, снова смотря ему в глаза. Они похожи на вечернее море, на бурю, на ураган, они сносят мосты и тушат пожары — это почти как стоять под дождём и подставлять ему лицо, как падать в траву, раскинув руки, как позволять течению нести тебя и знать, что за чертой не будет водопада — лишь безопасная гавань. Она никогда ещё не чувствовала такого трепета перед кем-либо, только однажды — в первую встречу с Лукой, когда надеялась и мечтала, что он будет её родственной душой. — Вы мне уже нравитесь, Маринетт, вам не о чем переживать. — Вы мне тоже, — бормочет она еле слышно, так и не отвернувшись, и отмирает только тогда, когда он с усмешкой опускает голову. — Не обещаю, что начну вести себя нормально в ближайшее время, — говорит он, так и не поднимая головы, и ловко переступает через небольшую лужу. Он делает это так, словно ему не нужно прилагать никаких усилий, словно он парит в воздухе в эти секунды, и Маринетт, завороженная и восхищенная им ещё больше, только что не издает восторженный звук, но вовремя себя останавливает. Ей нравится в этом человеке решительно все. — Это как механизм, он уже запущен и нужно подождать какое-то время, чтобы пружина распрямилась. — По-моему, все прекрасно, — говорит Маринетт, улыбнувшись и посмотрев на него снизу вверх. Она немного краснеет, но все равно произносит то, что вертится у неё в голове: — Чувствую себя особенной. — Так и есть, я не стал бы бороться за вас, если бы вы не были особенной, — мягко говорит Габриэль и этими словами выбивает у неё из-под ног почву. — Вы всегда такой? — спрашивает она скорее для того, чтобы ответить хоть что-нибудь и не показаться слишком взбудораженной, и Габриэль еле слышно фыркает. — Какой? — Очаровательный, — неуверенно продолжает Маринетт, будто пытаясь понять, подходит ли это слово, но Габриэль, определённо, точно очарователен. — Не знаю, вы… Это сложно объяснить. — Вы вгоняете меня в краску, — смеется Габриэль, но слишком смущенным не выглядит, лишь кончики ушей, как кажется Маринетт, немного краснеют. — Вы первый человек, который так говорит обо мне… по крайней мере, в глаза. — Не все такие безумные, как я. — Или не всем я кажусь очаровательным, — Габриэль поправляет волосы, ту самую прядь, которая все время выпадает ему на лоб, и сворачивает в переулок, чтобы скорее выйти к Сене. — Так что, не думаю, что я всегда такой, только с теми, кто умеет быть таким же искренним. Я так давно в этом бизнесе, и вы не поверите, как мало людей, которые и правда улыбаются тебе, когда их губы растягиваются в улыбке. — Буду с вами откровенна: последний месяц у меня совсем нет желания улыбаться искренне, так что сегодня с вами едва ли ни один из первых дней, когда я могу себе это позволить, — Маринетт говорит это быстрее, чем успевает подумать, что Габриэлю совсем не интересны её проблемы, но он оборачивается, заинтересованный, и она рискует продолжить: — Я состояла в довольно длительных отношениях с человеком, которого сильно любила, но мы расстались из-за того, что у нас проявились метки. Они были разными. — Вероятно, некоторые люди просто не способны понять, что счастье можно построить своими собственными руками, — осторожно отвечает Габриэль, и Маринетт глухо усмехается, разрывая зрительный контакт и смотря перед собой. Они и строили — строили, пока не оказалось, что для того, кто ориентируется на мир снаружи, а не внутри, это может оказаться бесполезно. — В любом случае, я рад, что смог вас развеселить своей очаровательностью. — О боже мой, вы теперь всегда это будете вспоминать, — Маринетт начинает смеяться, сама не понимая, почему, и закрывает лицо ладонями, настолько в это мгновение чувствует себя наконец свободной — ей кажется, что Париж её в самом деле лечит. — Не могу отказать себе в этом удовольствии, — со смешком говорит Габриэль. В голосе его проскальзывают виноватые нотки, что Маринетт кажется ещё более милым. — Простите. Я очень надеюсь, что искренняя улыбка будет появляться на вашем лице как можно чаще, потому что она прекрасна. — Что вы делаете, — бормочет Маринетт, отворачиваясь, потому что щеки её пылают. Они выходят к реке. Ветер здесь чуть сильнее — он разгоняет духоту дня, приятно освежая кожу. Маринетт подставляет ему лицо и прикрывает глаза. Пахнет сыростью, горячим асфальтом и парфюмом Габриэля, шагающего рядом. Она очень хочет запомнить этот запах и это чувство, сжимающее её грудь, навсегда. — Говорю глупости, — Габриэль улыбается, когда она вновь на него смотрит. — Не переживайте, дела я веду не так, чтобы вы не подумали, что я слишком легкомысленный. — О нет, я совсем так не думаю, — произносит она и, внезапно осознав, что откровенно кокетничает со своим будущим коллегой, совершенно позорно давится воздухом. — Какое же я тогда произвожу впечатление? — интересуется Габриэль, склоняюсь чуть вперёд и смотря на неё с улыбкой — Маринетт смыкает губы, чтобы не пискнуть от умиленного выражения его лица. — Ну, как босс, а не как отец друга. Маринетт притворяется, что глубоко задумалась. Она легонько постукивает пальцами по губам и щеке, глядя на Габриэля оценивающим взглядом. Он чуть сильнее выпрямляет плечи, тоже нарочито демонстративно, и смотрит на неё выжидающе, отчаянно пытаясь подавить улыбку, но кончики его губ все равно дрожат. — Как босс пока не знаю, — наконец говорит Маринетт. — Мы ведь с вами толком даже дела не обсудили, — она понимает, что это звучит как обвинение только когда слова срываются с её губ, поэтому поспешно добавляет: — А так вы производите впечатление человека, с которым будет легко работать и к которому будет не страшно подойти, чтобы о чем-нибудь договориться. Ну… В общем, только хорошие впечатления. — Замечательно, — Габриэль важно кивает головой, и Маринетт качает головой, растерянно улыбаясь. — Тогда теперь можем поговорить о коллекции? — С удовольствием, — говорит Маринетт. Они останавливаются у ограждения, за которым только Сена, — рядом лавочка, но они оба её игнорируют, и тогда Маринетт опирается локтями о каменную кладку, щурясь от яркого солнца, палящего прямо в глаза. — Я подумал отойти от своих традиционных форм, — говорит Габриэль чуть погодя. — У меня давно зрела такая идея, я чувствовал, что то, что я делаю, даже если все ещё актуально, никого не шокирует. Мода ведь должна шокировать, менять сознание, в этом и смысл. Я видел ваши лондонские фотосессии, это было смело — именно поэтому о ней говорят даже здесь, до сих пор. Я удивлён, что никто, кроме меня, не попытался вас заполучить. Мне понравилось, как тонко вы соединили наследие Кодзи Тацуно и изящество Ферретти, но в этом не было ничего от них — только вы. Я… Это звучит путано, но вы понимаете?.. — Прекрасно понимаю, — говорит Маринетт, смотря в его сторону из-под ресниц и мимолетно гладит себя по руке рядом с тем местом, где вьется линия метки. — Вы хотите что-то в этом стиле? — Я хочу… — он замирает, наблюдая за движением ее руки, и Маринетт тут же опускает пальцы на запястье, немного смутившись. — Я не знаю, чего я хочу, если честно. Мне нужно что-то в моем стиле, но так, чтобы в него вдохнули другое дыхание. Что-то новое, что-то старое, что-то актуальное и предвосхищающее все идеи. Мне показалось, что вы на это способны. — Столкновение старого и нового, поцелуй модерна и постмодерна, такой, чтобы до фейерверков, — лепечет Маринетт рассеянно, и Габриэль заинтересованно смотрит в её сторону. Маринетт смущённо опускает взгляд. — Я вас поняла, Габриэль. Это будет… Это будет как чувства в ткани. — Да, — соглашается он, но так, как будто бы мысленно находится совсем-совсем далеко от их рассуждений, при этом его глаза все ещё изучают её лицо. — Вы верно поняли. Маринетт прикрывает глаза, позволяя себе чуть выдохнуть от облегчения. Пока она говорила, её не покидало чувство, что если она сейчас не поймёт, чего на самом деле хочет Габриэль, у них ничего не получится. Но она поняла, почувствовала, её вело какое-то особое внутреннее чутье, и она позволила ему увлечь себя. — Значит, вас все устраивает? — тихо спрашивает Габриэль. — То, что я сам не знаю, чего хочу, и требую от вас невозможного? — Вы знаете, — тихонько говорит Маринетт. — Просто не можете описать. А ничего невозможного на свете нет, если дело касается творчества. Главное, проявить немного фантазии и, если необходимо, создать новую форму, в которой ее можно выразить. — Я могу показать вам несколько своих эскизов, с которыми хотел бы работать для этой коллекции, посмотрите? — спрашивает Габриэль, доставая телефон, и Маринетт увлечённо кивает, подходя к нему ближе. — Секунду, мне нужно зайти на рабочую почту. Если вам понравится, то завтра мы можем подписать контракт. — А если не понравится? — Маринетт задаётся этим вопросом, хотя ни секунды не верит, что это возможно. Она просто хочет заполнить паузу, которая повисает между ними, но звучит это довольно грубо. Однако, Габриэль, кажется, не обижается. — Тогда я буду умолять вас, а если не выйдет, то спрячусь в своём кабинете и буду плакать, — улыбается Габриэль, не отводя взгляда от экрана. — Мой последний козырь, чтобы вы подписали со мной контракт. — Как настойчиво, — лепечет Маринетт, улыбаясь, и наблюдает за тем, как его пальцы порхают над экраном телефона, что-то пролистывая — у него изящные, длинные, тонкие пальцы художника и музыканта, аккуратный маникюр, чистая кожа, едва заметные ранки, небольшой шрам между большим и указательным пальцами, несколько родинок у самого запястья на правой руке — Маринетт испытывает невероятное желание нарисовать его руки. — Я итак его подпишу, вам не придётся плакать. Не хотелось бы так сильно огорчать такого хорошего дизайнера-модельера, — добавляет она как бы между прочим, когда он вкладывает ей в руки телефон с открытыми вкладками эскизов. Маринетт едва дышит от восторга, когда просматривает несколько первых, а на следующих и вовсе не может дышать. Габриэль прислоняется локтем к перилам у Сены и следит за её реакцией, мимикой, а Маринетт не чувствует себя способной даже восхититься настолько, насколько сходит с ума её разум. Она так долго разглядывает эскизы, что ей становится неловко, особенно всякий раз, когда телефон Габриэля еле заметно вибрирует, оповещая через каждые пару минут о входящих сообщениях. Но она просто не может оторвать взгляда от эскизов, рассматривает все новые и новые детали, пока ей не начинает казаться, что он смеётся над ней, предлагая сотрудничество — настолько это прекрасно. — Вы в самом деле думали, что мне может не понравиться? — вздыхает Маринетт, когда все-таки находит в себе силы поднять взгляд на Габриэля. — Вы ведь гений… — Слишком громкое слово, но спасибо, — говорит Габриэль, глядя ей прямо в глаза. Маринетт цепляется за его телефон, как за канат над бездонной пропастью. — Так, значит, это неплохо? — Да, сносно, — фыркает Маринетт, неохотно протягивая ему руку, и Габриэль забирает из её рук телефон. — Я готова взять вас под свое крыло. Не будете плакать? — Обещаю держать себя в руках, — он улыбается, выпрямляясь, и убирает телефон обратно в карман, даже не взглянув на строку уведомлений. — Вы шутите? — почти истерично усмехается Маринетт, неловко перекатываясь с носка на пятку на своих каблуках, и делает несколько шагов вперёд, лишь бы занять себя хоть чем-то. — Это настолько восхитительно, что у меня нет слов, чтобы описать… Это невероятно, я как будто касаюсь ваших мыслей напрямую. Я не уверена, что знаю, что в них можно было бы поменять… — У нас ещё несколько месяцев работы, так что придумаете, — смеётся Габриэль, отводя взгляд. — Но вы ведь уже создали шедевр! — Маринетт так сильно и активно взмахивает руками, что едва не сбивает очки с носа Габриэля. Она тут же прижимает ладони к груди и виновато смотрит на него, но он улыбается так ярко и искренне, что она не сомневается в том, что он не предал этому неловкому жесту никакого значения. — Как можно исправить шедевр? — Но это не то, что я хочу, понимаете, — его улыбка чуть меркнет. — Так значит, вы не готовы с этим работать? — Нет! — Маринетт едва не распугивает своим криком чаек, подбирающихся к ним в ожидании подачки. — Простите, я не хотела кричать, просто… Боже, конечно, я хочу с вами работать, и с этими шедеврами, и вообще, даже не думайте, просто я представить себе не могу… Но я постараюсь, даю вам слово. — Вы все равно можете просить и делать, что вам захочется, мы творческие люди, — Габриэль ведёт плечом и начинает снова идти вдоль реки. Маринетт торопливо равняется с ним. — Просто если вы подпишите контракт, его нельзя будет расторгнуть до окончания Недели моды, так что подумайте, если сомневаетесь. — Знаете, вы могли бы просто написать мне емейл с сообщением «Будете работать со мной?», ничего не объясняя и не показывая, и я бы все равно согласилась, — признается вдруг Маринетт со смехом, и Габриэль улыбается. — Ну, это было бы немного непрофессионально с моей стороны, — говорит он, но Маринетт пожимает плечами, нисколько не смущенная его словами. — Я подруга вашего сына, мне можно, — говорит она, изо всех сил стараясь держать себя в руках, но на деле ей хочется начать пританцовывать на ходу, потому что она внезапно действительно до конца осознает, что это означает для неё. Она будет работать в Модном доме «Агрест». Её работы под его именем окажутся на подиуме и на обложках журналов с мировым именем. Ей в одночасье откроются все двери. Габриэль Агрест будет полгода смотреть на неё вот таким взглядом, будто она и правда имеет такую ценность. Маринетт не чувствовала себя такой свободной с тех пор, как рассталась с Лукой, и даже уже почти не верила, что способна будет почувствовать что-то хорошее. Она уже хочет спросить, какие границы у их отношений и может ли она обнять его хотя бы на самую короткую секунду, потому что он помогает ей много больше, чем может осознать, как ее перебивает мелодия входящего звонка с его телефона. — Прошу прощения, это Адриан, — Габриэль чуть машет телефоном и принимает звонок, отворачиваясь. — Да? Маринетт смотрит на него и улыбается, замечая, как преображается его лицо, пока он говорит с ним. — Это хорошо, мы тоже уже закончили, — говорит Габриэль таким мягким и нежным тоном, что у Маринетт сжимается сердце от умиления. — Мы на набережной де ла Мижессери, минут через двадцать будем у входа в метро Шатле, — Габриэль убирает телефон от уха и смотрит на Маринетт. — Вы ведь не торопитесь, сможете со мной пройтись? — Ничуть не тороплюсь, — едва не вспархивая над землёй, щебечет она, складывая от обилия чувств вместе ладони, и Габриэль улыбается ей. — Чудесно, — кивает он и тут же прикладывает телефон обратно к уху. — Тогда встретимся там или по пути. Если что, мы идём со стороны Шатле, а не суда… Да, конечно, просто чтобы не разминуться… Обнимаю, — Габриэль улыбается и скидывает звонок. Он встречается с Маринетт взглядом и кивает вперёд, предлагая продолжить путь. — Спасибо, что пригласили, — робко подаёт голос Маринетт, стараясь не отстать от Габриэля. Она почему-то чувствует себя неловко и не знает, о чем дальше говорить, поэтому хватается за соломинку. — Как дела у Адриана? — Всё ещё хочет быть ко мне поближе, собирается перенимать бизнес, — нежно произносит Габриэль, смотря себе под ноги таким полным любви взглядом, что Маринетт чувствует эту любовь кожей. — Это всё ещё немного странно — что он продолжает выбирать меня, — но очень приятно. Впрочем, он, вроде как, собирается пойти на ещё одно высшее, что-то связанное с адвокатурой. Вы слышали? — Да, он что-то такое говорил, — кивает Маринетт, припоминая, что Адриан упоминал о своём желании попробовать себя в другой сфере. — Не то чтобы он очень много рассказывал о себе, вы же знаете, он… порой от него не дождёшься ни слова, — Маринетт усмехается, окидывает Габриэля взглядом и снова смотрит прямо перед собой. — Но в чем я уверена, так это в том, что он никогда не перестанет выбирать вас. — Это замечательно, — Габриэль останавливается на светофоре, придерживая её за плечо на одно мгновение, в которое Маринетт по рассеянности хотела пройти дальше на дорогу, но тут же убирает ладонь. — В общем, завтра к обеду можете приходить на подписание контракта. Так вам подойдёт? Я буду в офисе. — Как скажете, — немного растерянно говорит Маринетт, все ещё так ясно ощущая его ладонь на своём плече, что невольно касается этого места, чтобы развеять фантом. — Подойду в любое время и в любое место, могу даже на Луну прилететь, если скажете. Маринетт совсем не преувеличивает, говоря это, потому что она и в самом деле может это сделать, вот только для Габриэля это звучит как гипербола. Маринетт коротко усмехается. Наверняка он считает, что её слишком много и что её энтузиазм смешон, но он просто не хочет её обижать или слишком воспитан, чтобы попросить её остановиться. Но проблема в том, что Маринетт и не может это сделать. — Вы, в самом деле, невероятная, — Габриэль вдруг протягивает ей руку и замирает. — Позволите? — спрашивает он, но она не понимает совершенно ничего, пока он так на неё смотрит, поэтому только кивает головой, а в следующее мгновение он уже снова целует её руку. — Благодарю, что согласились со мной работать, обещаю, вы не пожалеете об этом. — Надеюсь, вы тоже не пожалеете, — еле слышно лепечет Маринетт, сжимая его пальцы от охвативших её чувств к нему. Почему-то всякий раз, когда он её касается, ей кажется, будто её кожа только и ждала этого прикосновения. Это приводит её в замешательство и восторг одновременно. А ещё пугает — странно испытывать такие чувства к мало знакомому человеку, да ещё и своему без пяти минут деловому партнёру-начальнику. — Сомневаюсь, что это возможно. — Вы такие замечательные! — Адриан налетает на них совершенно внезапно, обнимая сразу обоих, целует их в щеки, окутывает запахом парфюма и выпечки, и Маринетт довольно смеётся, обнимая его в ответ. — Два моих самых любимых дизайнера. Вы перевернёте мир — если не весь, то моды точно! — Ты оказался быстрее, чем я думал, — улыбается Габриэль, чуть отстраняясь, но Адриан пространно пожимает плечами и играет бровями. — Считай, это сюрприз, — Адриан переводит взгляд на Маринетт, так и не выпуская их из объятий, даже если это уже становится неловким. — Вы ведь нашли общий язык, да? Вы будете работать вместе? — Если бы не работали, ты бы вылавливал меня из Сены, — смущённо бормочет Маринетт, отстраняясь, но Адриан так и не выпускает её локоть из пальцев, даже когда не смотрит в её сторону. Её так искренне поражает и радует его тактильность, что ей становится интересно совершенно внезапно — такой же ли Габриэль? — Но у нас, вроде как, все хорошо. — Из Сены? — Адриан смотрит на Габриэля. В его взгляде столько нежности, что ей становится неловко оставаться рядом с ними, она ощущает себя лишней, но все же завороженно наблюдает за ними. Маринетт никогда не видела, как Адриан взаимодействует с отцом, и сейчас это для неё приятное открытие. Раньше она думала, что они не слишком близки, потому что Адриан действительно редко рассказывает о своей жизни, но теперь видит, что ошибалась. — Не думаю, что папа бы так поступил. — Да, я бы прыгнула туда сама, — усмехается Маринетт и гладит Адриана по плечу. — Слишком большим разочарованием был бы отказ. — Я думал, что это было вашим выбором, а не моим, — встревает Габриэль, и Маринетт смущённо смотрит ему прямо в глаза. — Вы такие ми-илые, — тянет Адриан, снова крепко их обнимая, но почти сразу отстраняясь и делая несколько шагов назад. Маринетт он все-таки выпускает. — Не представлял, как вы будете взаимодействовать спустя столько лет. — Ты говорил, что веришь в меня, — фыркает Маринетт и несильно толкает его в плечо. — А моим планом было работать на Модный дом Агрестов, а потом покорить весь мир. — Да, я ещё помню, ты хотела запустить в космос коллекцию платьев для хомяков и провести там показ, так что я верил в тебя абстрактно, — улыбается Адриан, и когда Маринетт возмущённо шипит «не было такого» отодвигается к Габриэлю, обнимая его за руку. — Ладно, ладно, я шучу, — он быстро смотрит на прищурившуюся Маринетт, а затем поднимает голову, чтобы взглянуть на Габриэля. — Что вы планировали делать? Я бы вот лично поужинал, я с самого утра на съёмке… — Ужин — это отличная идея, — соглашается Габриэль, смотрит быстро на Адриана, а затем на Маринетт и улыбается ей своей обыкновенной приятной улыбкой. — Вы к нам присоединитесь, надеюсь? — Ой нет, что вы, я итак потратила много вашего времени, — Маринетт смущённо отмахивается, для проформы делая ещё и несколько шагов назад, чтобы Адриан не успел её поймать, и прижимает ладонь у горящим от чувств щекам. — Меня ждёт друг, я обещала ему встретиться, так что не буду мешать вашему семейному обеду. — В следующий раз не отвертишься, — обещает Адриан, обнимая её на прощание. — Даю слово, — улыбается Маринетт, когда делает шаг назад из его уютных объятий, кивает Габриэлю на прощание, больше всего на свете желая и его тоже обнять и достаёт из кармана телефон, чтобы написать Нино, что она освободилась и идёт к нему.***