***
— До завтра, Маринетт, — мягко говорит Габриэль ей на прощание, и даже отойдя от набережной вглубь города, Маринетт слышит эти слова, приятные и правильные, задевающие что-то внутри. Она давно не чувствовала себя такой спокойной и свободной, и это кажется счастьем, которое ничто не может поколебать. Ничто, кроме проверки чата с поиском соулмейтов — она открывает его одновременно со страхом и надеждой, но с каждым прочитанным сообщением надежды становится меньше, а обречённого ощущения несправедливости — больше. Не то чтобы она в самом деле ожидала хоть чего-то. Когда во всем мире всего лишь один человек с таким же рисунком, что и у тебя, приходится быть реалистом, чтобы не ожидать результатов моментально. В конце концов, его может и не быть в этой социальной сети. Или даже он просто никому не показывал свою метку и её никто никогда не видел, поэтому и сказать не может, знает ли кого-то с таким же рисунком, что и у неё. Маринетт пролистывает комментарии поиска, но везде один и тот же ответ — среди их знакомых нет людей с похожей меткой и они не могут предполагать, у кого она может быть. Это кажется почти наказанием. Маринетт закрывает приложение и открывает вкладку с перепиской с Лукой — почти по наитию — до сих пор, — удивлённо замирает, а затем, не находя в себе сил поступить иначе, пишет торопливое «Привет. Как продвигаются поиски?». Она почти сразу прячет телефон обратно в карман штанов, достаёт его, снова убирает и раздраженно вздыхает, останавливаясь посреди тротуара. Это глупо, очень глупо — да, они были вместе дольше, чем с кем-либо, они любили друг друга и расстались, но они ведь были и друзьями тоже. Она может поинтересоваться его делами, как и он несколько дней назад спрашивал, хорошо ли она долетела. Просто это почему-то волнительно и больно, как идти по горячему песку — вот-вот ступишь туда, где будет невыносимо. Но она так сильно по нему скучает, что не может не думать о том, как он там. Никто не может отобрать у неё это чувство, а она себе не позволит забыть. Телефон вибрирует, когда она стоит на светофоре напротив дома Нино. Маринетт медлит, неотрывно глядя на цифры, отсчитывающие секунды, но не выдерживает и достаёт телефон. Лука скинул ей фотографию пизанской башни. Пока Маринетт думает, как на это реагировать, он отправляет следом сообщение. «Привет! Я в Италии по наводке из чата, но у парня, адрес которого мне дали, не такая метка. Ищу!» Маринетт вздыхает, не зная, что на это ответить, и неотрывно смотрит на «Лука пишет…». Светофор отсчитывает звуковой сигнал, предупреждая, что это последние секунды, когда она может перейти дорогу, но Маринетт даже не поднимает головы. «А у тебя как дела? Я видел твою метку в чате.» «Ничего», отвечает она, медленно нажимая на буквы, и отправляет сообщение так, ничего не добавляя. Ей все хочется спросить, не ошиблись ли они, но она не находит сил. Они говорили об этом слишком много, чтобы она могла снова спрашивать, и она слишком его любит, чтобы желать ему счастья, а не пытаться вернуть то, к чему она, возможно, просто привыкла. Когда ее сообщение так и остаётся просто прочитанным, Маринетт, устало вздохнув, дописывает: «Это намного сложнее, чем я думала, но, если честно, пока мне не хочется торопиться. Хотя это и грустно — что он не нашёлся сразу». «Он обязательно найдётся, я верю, иначе быть не может. Мне все время жаль, что это не ты.» Маринетт усмехается и убирает телефон в карман, чтобы перейти дорогу. И ей тоже жаль, что это не он, но какой в этом смысл, если сейчас он в Италии ищет того, кто будет его соулмейтом, а она в Париже пытается отстроить свою жизнь заново? Это только бередит старые раны. Должно быть, это и правда даже хорошо, что её соулмейт не нашёлся сразу — у неё будет время подлатать свое сердце в обществе тех, с кем ей хорошо. Она слабо улыбается, вспоминая улыбку и взгляд Габриэля — с ним было так хорошо, что она до сих пор как будто дышит радостью. Так и должно быть, и она очень надеется, что и дальше ей будет только лучше. Она думает об их коллекции, о том, что в будущем они могут создать ещё несколько таких по другим тематикам, а Адриан бы представлял их на подиуме. Алья бы наверняка весь Ледиблог залила бы фотографиями, а потом точно также — с новым журналистским сайтом, который сейчас разрабатывает для себя не под геройскую тематику. Маринетт так сильно любит свою работу и тот шанс, что ей подарили, что не может даже представить, насколько это замечательно — работать со своим кумиром. Ей интересно, делает ли он первые пошивы сам или позволяет все сделать сотрудникам, сколько эскизов он берет от дизайнеров, которые на него работают, и сколько делает сам, и как вообще в его мастерской будет кипеть работа. Разбитое сердце кажется неважной мелочью на фоне таких возможностей. Да и они с Лукой ведь все ещё друзья, просто теперь все будет иначе. А Маринетт умеет радоваться за других, как сумела принять, что у них с Адрианом ничего не получится и что он любит Кагами, как смогла принять, что Нино и Алья не всегда будут рядом с ней, потому что у них будет совместное будущее без неё, как ей и стоит принять тот факт, что Лука не её родственная душа. По крайней мере, родственная душа бы её не бросила. Не бросила бы, ведь так?.. Маринетт торопливо переходит дорогу, сжимая пальцами сумку. Её могут любить и другие люди — люди без такой же метки, что и у неё, это не ограничение, лишь дорога, ведущая к человеку, который может тебе подойти, но не единственный вариант. Она не идеалистка, как Лука, и она не хочет расстраиваться раньше времени, но уже принимает, что если не найдёт соулмейта, просто будет жить дальше. В их мире это не табу и не новость — люди делают выбор сами. И для Маринетт не очевидна разница между кем-то, кого выбрала она и кого для неё уже выбрали до рождения. Ей кажется, что это как минимум несправедливо. Кто-то проживает половину жизни в одиночестве, лишь бы найти кого-то, кто предназначен судьбой. Она никогда не поймёт, почему некоторые люди так сильно зацикливаются на этом. Она не собирается сидеть и ждать, пока её найдут, или летать по всему свету в поисках — она просто хочет быть счастливой, здесь и сейчас, с тем, кто будет ценить её. Если они с Лукой расстались, значит, так тому и быть, значит, это необходимо и правильно. Если она никогда не найдёт того, кому она предназначена судьбой, значит, будет счастлива с кем-то, кто примет, что они нашли друг друга сами. Маринетт не хочет делать из этого трагедию и не будет. В крайнем случае, есть Габриэль — так ей вряд ли кто-то в этом мире ещё будет улыбаться. Эта мысль заставляет Маринетт замереть с занесенной над следующей ступенькой ногой. Что это такое ей приходит в голову? — Наконец-то, я думал, Агресты тебя съели, — Нино хватает её за руку на середине лестничного пролёта, сгребает в охапку и тянет наверх, за собой, выбивая из головы все странные и нерадостные мысли. — Они самые милые люди в мире, они не могли меня съесть, — бормочет Маринетт, позволяя тащить себя куда угодно, лишь бы там было прохладно, дали попить и обняли. — Милые? Габриэль Агрест? — недоверчиво фыркает Нино и захлопывает дверь в квартиру. Пахнет пирожками, духами Альи, гелем для душа, клубничным сиропом, домом и теплом — самый прекрасный запах в мире. Маринетт приваливается к плечу Нино лбом и замирает, глубоко дыша домом, в который ей всегда хочется возвращаться. — Ты его недооцениваешь, он само очарование, — говорит Маринетт, начиная улыбаться. — Он просто идеальный. — Что-то такое я уже слышал. — Лучше покорми меня, а то ты больно много говоришь, — фыркает Маринетт, пихая его в плечо, и Нино послушно вскидывает ладони, отходя в сторону кухни. Маринетт стягивает туфли и откладывает сумочку с Тикки на тумбочку — квами выглядывает из неё и, оглядевшись, вылетает. — У тебя осталось печенье? — Для Тикки всегда есть печенье, пусть летит сюда, — отвечает Нино с кухни, и Тикки, радостно дрыгнув лапками, улетает в привычном направлении. — А для меня? Маринетт останавливается в проходе, упирается плечом в косяк и смотрит, как Нино суетится в своей особой манере, накрывая на стол. — А для тебя надо подумать. — Я тоже тебя люблю, — передразнивает она довольно, отталкиваясь от дверного проёма плечом и заходя в кухню — не успевает она сделать и нескольких шагов, как Нино пихает ей в руки кружку с её любимым кофе. Маринетт ловит его за локоть и устало обнимает за плечо, прижавшись макушкой к щеке. Он, помедлив, треплет её по волосам. — Всё в порядке, — добавляет она зачем-то. — Ага, я заметил, — фыркает Нино, и Маринетт отстраняется, не смотря ему в глаза и садясь за стол. — Хочешь, накрашу тебе ногти, как в детстве? Включим Cevilain или Пиаф, можем даже Фармер, если захочешь, и будешь жаловаться мне на мальчиков. — Впадаем в меланхолию прошлого, — замечает Маринетт полувопросительно, отпивая из кружки под хрумтящее жевание Тикки где-то у раковины, и рассеянно улыбается. — Ладно, я согласна. — Я знал, что ты не откажешься, — хмыкает Нино. — Разворошим косметичку Альи, у неё лучше лаки, чем у меня. — Она ж нас в окно потом выбросит, — фыркает Маринетт. Она прижимается губами к ободку кружки и вдыхает ароматный запах кофе, окутывающий её нежным ореолом. — Давно ты научился летать? — Ты умеешь летать, ты же божья коровка, — смеется Нино и опускает перед Маринетт тарелку с пастой. — Не бойся, я не такой человек, я спросил у неё, можно ли. У нас все и всегда по взаимной договорённости! — Какие вы идеальные, — с иронией тянет она, и Нино ерошит ей волосы так, что большая их часть падает ей на лицо — Маринетт дёргается, едва не проливая кофе, смеётся, и наугад нашаривает ладонью его бедро, несильно в него пихая. Слышится сдавленный писк и смех квами. Маринетт поправляет волосы и убирает кружку в сторону, не сдерживая улыбки. — Кстати, пахнет очень вкусно. Каким цветом будешь красить? — Всеми, мы не будем отходить от детских традиций, — тут же послушно отвечает Нино, падая на соседний стул, и придвигает к себе её кружку, отпивая — Маринетт улыбается шире. — Пойдёшь завтра составлять контракт с кривым и разноцветным маникюром. Все дизайнеры обзавидуются. — Мне все равно, что подумают другие дизайнеры, пока маникюр делает мой лучший друг, — фыркает Маринетт с нежностью, и Нино благодарно улыбается, опуская глаза в стол. — Так когда свадьба? Вы говорили, что так и не определились с датой. — Мы ждём идеальный день, — говорит Нино, поправляя красивые атласные салфетки под накрытой полотенцем миски с, судя по запаху от неё, пирожками. Маринетт, позабыв про пасту в тарелке, тянется к ней и осторожно вылавливает один пирожок. Она готова петь дифирамбы таланту Нино — готовит он так же прекрасно, как и делает биты. — Ну, знаешь, такую, чтобы мы точно поняли — вот, это оно. — А если идеальная никогда не наступит? — удивлённо спрашивает Маринетт, даже забывая про еду. Это слишком похоже на то, что ей говорил Лука, и чем живут многие люди, и она совсем не ожидала услышать нечто такое от Нино. — Нельзя ведь всю жизнь ждать идеального момента. — Какая ты неромантичная! — Нино воздевает руки к потолку, едва не роняя несчастную кружку ещё раз. — Конечно, мы не будем ждать вечно, поженимся до конца следующего месяца. Просто если можно добавить в свою жизнь немного волшебства, почему бы не сделать это? — И как это будет? — спрашивает Маринетт со смешком, и Нино вскидывает брови, вкладывая подбородок на ладонь. — Как «как»? Просто в один день Алья скажет «хочу пожениться сегодня», и мы пойдём регистрироваться. — Так бы и сказал, — фыркает Маринетт и возвращается в еде. Нино говорит, что она балда. Она пикирует, что он сам такой. На этом их диалог прерывается бессмысленным хихиканьем. Маринетт очень хорошо здесь, сейчас, с ним. В Лондоне ей очень не хватало друзей, она чувствовала себя одиноко большую часть времени — видимо, это заставляло ее лишь сильнее цепляться за Луку. Они проводили вместе все свободное время, поэтому она и не смогла там остаться, когда он съехал из их квартиры, поэтому она сбежала, как только предоставилась возможность — подальше, прочь от всего, что ей напоминает о прошлом. Маринетт не кажется, что это умно, но по-другому она не может. — Я Луке написала, — говорит Маринетт, когда на тарелке ничего не остаётся, и вытягивается через весь стол, чтобы убрать её в раковину. — Пока к тебе шла. — Ай, — Нино смотрит на нее большими глазами. — Может, тебе не кофе нужен был, а коньяк? — Да нет, все нормально, — рассеянно замечает Маринетт и вздыхает, проводя ладонью по волосам и убирая назад чёлку. — Не знаю, почему я продолжаю это делать. Отвыкнуть довольно сложно, если честно, да и вообще… Наверное, я хочу быть уверена, что всё не зря и он будет счастлив. — Не уверен, что после таких отношений вам удастся сохранить дружбу, — отвечает Нино, скользнув подбородком по своей ладони и наклоняя вбок голову, и Маринетт опускает глаза, тоже подбирая щеку рукой. В тишине они сидят несколько минут, прежде чем он продолжает: — Тебе же больно, Маринетт, не прикрывайся желанием сделать как лучше. Ты, может, и Ледибаг, но ты не железная. — Я просто… — она закрывает лицо ладонями и скользит ими по векам, снова вздыхая. — Я пытаюсь отпустить ситуацию, но прошло как будто слишком мало времени. Хотя в Париже мне лучше, чем в Лондоне. — Не важно, сколько времени прошло, важно, что ты чувствуешь, — говорит Нино. Маринетт опускает руки, но смотреть ему в глаза не решается. Он накрывает её пальцы ладонью. — Если тебе больно, не стоит играть в героиню, — они молчат ещё пару мгновений. — Это хорошо, что ты вернулась, здесь мы можем быть рядом. — Да… Да, — Маринетт слабо улыбается. — Мне вас ужасно не хватало. И Адриан с Кагами вернулись, так что теперь мы все в сборе, как в старые добрые. — Всё к лучшему, — Нино поднимается на ноги и протягивает Маринетт руку. Она с прищуром смотрит на него снизу вверх, прикидывая, хочет ли вставать, но все же позволяет себя утянуть. — Давай, сис, я собираюсь не дать тебе унывать сегодня вечером. Расскажи лучше, как прошла твоя встреча с Агрестом. — Отлично, даже лучше, чем я думала, если честно, — не очень охотно отвечает она, все ещё слишком отвлеченная на посторонние мысли, касающиеся её меланхолии и нежелания расставаться с прошлым, но когда начинает рассказывать подробнее, понимает, что и настроение её неумолимо поднимается. — Он совсем не такой, каким я его помню в мои четырнадцать. Он был таким милым, и учтивым, и даже много шутил, представляешь? Он показал мне несколько своих эскизов, и я, я клянусь тебе, думала, что закончусь как человек прямо в его мастерской… — О боже, не хочу слышать, как ты ловишь эстетические дизайнерские оргазмы от его набросков, — Нино сажает её на диван, и Маринетт довольно чувствительно пихает его в бок, заставив ойкнуть. — Да за что?! Я вообще мог пошутить, что он хорошо работает пальцами, а не про… — Фу-фу, замолчи, не продолжай, — она затыкает себе уши, начиная смеяться. — Бла-бла-бла. Я не слышу глупостей Нино. — Ты все ещё такая маленькая Ма-ари, — тянет он со смешком и прижимается к её боку, обнимая за плечи. Она пытается отпихнуть его руками и ногами, но Нино лишь прижимает её к себе крепче. — Словно и не было этих десяти лет и тебе снова пятнадцать. — Я не хочу говорить о том, чем там мой босс хорошо работает, только и всего, — фыркает Маринетт, когда ей все-таки удаётся освободиться настолько, чтобы свободно говорить. — А ты вечно все опошлишь. — Хочешь сказать, что он тебе не нравится? — Нино приподнимает брови. — Он ведь такой милый, и учтивый, и даже много шутил. — За-амолчи, — Маринетт тыкает пальцем в его нос, отодвигая от себя его лицо, и Нино послушно отстраняется, еле слышно пофыркивая от смеха. — Я сейчас не в том настроении, чтобы крутить романы. А о Габриэле я даже не думала в таком ключе, ясно? — О, так для тебя он уже просто Габриэль, а не месье Агрест, как интересно, — многозначительно тянет он, и Маринетт, не сдержавшись, хватает с дивана декоративную подушку и кидает её в него. Нино уворачивается, смеясь уже открыто, и приподнимает ладони, сдаваясь. — Крась мне уже ногти! — Слушаюсь, госпожа, — поспешно, с нарочитым испугом говорит Нино и поднимается, едва не падая с дивана, споткнувшись о подушку, оказавшуюся на полу. Маринетт полуложится и подпирает щеку, наблюдая за тем, как Нино разбирает целый магазин лаков, подбирая нужные цвета по какому-то только ему известному принципу. То, как он красит ей ногти, всегда безумие, но в этом всегда есть свой стиль и вкус, и это действительно смотрится красиво. Нино умеет подбирать одежду и аксессуары, причем из вещей, которые никто, кроме него, даже не подумал бы друг с другом сочетать. Маринетт доверяет его вкусу больше всех из своих друзей и всегда скидывает ему свои эскизы. Втайне она подозревает, что нотки эксперментализма в своих работах нахватала вовсе не у Маккуина и Тацуно, а у Нино, просто наблюдая за тем, что ему нравится и что он считает красивым. — Эй, — Маринетт дотягивается до него вытянутым носочком и чуть-чуть толкает в голень. — Я говорила, что люблю тебя? — Вообще никогда, впервые слышу, — нарочито удивлённо лепечет Нино, прижимая к груди ладонь, и Маринетт, поджав губы, чтобы не рассмеяться, снова его пихает. — Вот посмотри, посмотри! Бьёшь меня постоянно, какая тут любовь? — Прости-прости-прости, — все-таки рассмеявшись, тянет Маринетт, торопливо садится и, свалившись рядом с ним, обхватывает его щеки ладонями и звонко целует в лоб. — Видишь, поцеловала. И по голове могу погладить, хлоп-хлоп, — она едва ощутимо хлопает его по макушке, и Нино довольно фыркает, отворачиваясь обратно к альиной косметичке. Маринетт, перестав дурачиться, кладёт голову на ребро своей ладони. — А Лука мне тоже ногти красил. Нино быстро на неё смотрит, и они оба так и замирают. Маринетт снова чувствует тоску и не понимает, почему этого ощущения у неё нет только рядом с Габриэлем, но, тем не менее, сейчас она снова думает об этом. Нино тяжело вздыхает. — Ты давала ему красить себе ногти, да? — спрашивает он непередаваемым тоном. Маринетт неуверенно кивает. — Другому парню? Мы разводимся. — Да было-то всего пару разочков, — бормочет она с усталостью, даже не ощущая в себе сил, чтобы поддерживать этот шутливый диалог, и Нино снова отставляет лаки, смотря на неё уже внимательнее и дольше. Веки опять начинает щипать от его проницательного, понимающего взгляда. Маринетт не плакала, даже когда Лука сказал, что им лучше расстаться, но здесь, с Нино, чувствует, что больше не может держать все в себе. Это глупо, она не хочет плакать, но пять лет отношений выбрасывать на помойку из-за того, что кто-то выше решил, будто знает лучше, кого ей любить, ей не хочется тоже. — Иди ко мне, — говорит Нино, распахивая объятия, и Маринетт поспешно прижимается к его груди, закрывая глаза, за которыми собираются слезы. Они скатываются, бесшумные и быстрые, по ее щекам и вискам, а Нино все крепче прижимает её к себе, гладит по волосам и спине, просто позволяя ей прожить эти эмоции. Маринетт кажется, будто у неё внутри океан. Он наполняется, переливается через край, солёный и горький, заполняет её полностью, мешая вдохнуть, но она хватает ртом воздух и думает той своей частью, которую даже не осознает, что не позволит себя утопить. Без боя она не сдастся. — Когда метки появились, он сказал, что все нормально, — внезапно говорит Маринетт, потому что слова, как и слезы, удержать также сложно, пока Нино так бережно её обнимает. — Неделю я наблюдала за тем, как он угасает, и только тогда решилась спросить, в чем дело. Сама, первая… Он сказал, что не может перестать думать о своём соулмейте и что нам будет лучше разойтись, что такова судьба и мы ничего не можем с ней сделать. Я подумала, что люблю его достаточно сильно, чтобы дать ему то, что сделает его счастливым, — Маринетт неровно хмыкает. — А он как будто и не любил меня, раз так легко побежал за какой-то эфемерной идеей. — Ты не можешь знать, что он думал, — ласково произносит Нино, погладив её по спине, и Маринетт громко всхлипывает, жмурясь. — Может быть, он всегда хотел найти свою родственную душу, может быть, это его вера или мечта. Наверное, быть с соулмейтом — сильнее, чем ваши отношения. В любом случае, раз они закончились, это было недостаточно хорошо для тебя. Слышишь? — спрашивает он, когда она не отвечает, продолжая плакать и сжимать губы, чтобы подавить рыдания и спазм в горле, и она только чуть кивает головой. — Ты заслуживаешь намного более лучшего, поверь мне. Маринетт не кажется, что она заслуживает. Она и не хотела лучшего, она хотела просто любви — с человеком, который её ценит, и она не понимает, как так вышло, что в один момент судьба решила просто сказать, что у них есть другие люди, которых им нужно любить. Это несправедливо, нечестно и очень глупо. Маринетт до встречи с Лукой верила, что у неё есть родственная душа, когда они начали встречаться, надеялась, что это он и есть, а после, когда впервые подумала, что у них могут быть иные дороги, молилась, чтобы судьба обошла их обоих стороной. Люди без меток редкость, но они вольны выбирать. Маринетт не уверена, что смогла бы не выбрать Луку. — Каково это — быть со своей родственной душой? — спрашивает она тихо, когда слезы начинают сходить на нет, и Нино просто обнимает её, перестав гладить. — Наверное, это что-то особенное, раз все так хотят найти своего соулмейта. — Мне не с чем сравнивать, — говорит Нино ей в волосы и осторожно убирает их со лба, касаясь его губами. — Но быть с Альей — это… я не знаю, это как подниматься в гору, но не чувствовать никакой усталости. Мы просто идём и наслаждаемся процессом. Она понимает меня с полуслова, а я знаю, что она чувствует. Когда она касается меня, это ощущается так правильно… не могу это объяснить, но вот как будто два пазла идеально соединяются. — Всегда смотрела на вас и думала, насколько сильно вам повезло, — шмыргает носом Маринетт и слабо улыбается. — То есть, ну, вам было же по пятнадцать, когда вы начали встречаться, и все знали, что вы соулмейты. Это как-то ощущается со стороны, не знаю. Наверное, поэтому я так боялась, что мы с Лукой не… Ну то есть, я не чувствовала, я просто надеялась. Надо было довериться ощущениям. Мы с ним вообще не говорили о том, что будет, если мы не окажемся соулмейтами, боялись чего-то. Смешно, мы даже количество детей и возраст, когда мы на них будем готовы, обговаривали. — Вы боялись, что все закончится, — Нино поправляет её волосы, собирает их, растрепанные, на затылке и сцепляет съехавшей заколкой. Маринетт, устало и рвано вздохнув, отстраняется, садясь прямо на пол. Нино достаёт, не глядя, один из лаков, и Маринетт, не дожидаясь, протягивает ему руку. — Расставаться всегда грустно, Маринетт, я понимаю тебя. Когда ты уезжала с Лукой, мне казалось, что мне отрывают душу. Мы с тобой тоже почти соулмейты, знаешь? Маринетт тихо смеётся, когда он берет её руку в свою, и вытирает ребром ладони мокрые щеки. — Неужели? — спрашивает она уже чуть бодрее, и Нино очень серьёзно кивает. — Не знала, что бывают соулмейты лучших друзей. — Соулмейты — не обязательно любовники, моя маленькая глупенькая Мари, — он наставляет на неё кисточку, и Маринетт смешно вытягивается, избегая прикосновения кожи с лаком. — Просто это в любом случае сильная тяга и желание быть рядом. Мы с тобой выросли вместе, и мы лучшие друзья, я имею право считать нас почти родственными душами. Маринетт замирает, глядя на него широко распахнувшимися глазами. Почему-то она не думала об этом в таком ключе. Ей снова хочется плакать. Это так глупо, так чертовски глупо, что все ждут от соулмейтов лишь любовных отношений. Почему нельзя любить одного, а с соулмейтом просто дружить? Они ведь действительно могли найти их, вместе. Они могли договориться, могли найти другие пути, но они предпочли самый простой. Маринетт вздыхает и поднимает глаза к потолку, не собираясь больше об этом плакать. Таково их решение и ничего нельзя изменить, ей нужно лишь свыкнуться с этим и начать жить заново. Просто больше она такую ошибку не допустит. — Я тоже думаю, что мы родственные души, — тихо говорит Маринетт. — Разве судьба, сталкивая нас, позволяя нам быть столько лет вместе опорой и поддержкой друг другу, не может говорить с нами таким образом? Почему именно метки? — В метках нет никакого волшебства, Маринетт, это скорее вероятность, что вы подходите друг другу больше всего, — пожимает плечами Нино. — Так что, да, ты права. — Это все равно глупости, — бормочет она, подтягивая к себе ноги, и Нино как раз в этот момент выпускает её правую руку. Маринетт с рассеянностью рассматривает осторожный маникюр, с удивлением отмечая, что это действительно её успокаивает. Снова. — Я бы хотела, чтобы у меня не было метки. Нино смотрит на нее своим особенным взглядом и вздыхает. Он переходит ко второй её руке, так ничего и не сказав, и Маринетт, смирившись с этим молчанием, вместо продолжения диалога разглядывает маникюр. — Для многих так было бы лучше, — говорит Нино, когда Маринетт уже почти теряет нить диалога. — Я всю жизнь чувствую вину за то, что мне сразу повезло, это так тупо. Особенно, когда вижу, как ты страдаешь. Да я в жизни бы эти метки не видел, все равно я бы выбрал Алью, в любой, блин, Вселенной, а столько людей погубили из-за этого свои жизни. — Да уж, у кого-то сверху очень плохо с юмором, а? — слабо отшучивается Маринетт, погладив пальцем щеку, и Нино неопределённо фыркает. Они снова замолкают, и на этот раз Маринетт просто смотрит, как Нино красит ей ногти, и вспоминает их детство. Однажды она также прибежала к нему домой после того, как поняла, что ей может кто-то нравиться и что это может быть тягой к соулмейту, и это настолько сильно их поразило, что они решили отметить её новые чувства особой традицией. Сейчас она понимает, какие они были маленькие и смешные, что они растут, традиции остаются, а чувства меняются — и далеко не всегда в лучшую сторону. — Вроде ничего, — говорит Нино, придирчиво разглядывая ее ногти. Маринетт смотрит на них тоже, яркие, аляповатые, и думает, как было бы здорово, если бы можно было вот также запросто раскрасить собственную душу и склеить заново сердце. Она несильно мотает головой, чтобы выбросить из неё эти мысли, и улыбается. — Очень красиво, — Маринетт поднимает руку к лицу, растопыривает пальцы и смотрит сквозь них на Нино. — Я буду самой модной в мастерской Габриэля Агреста. — Ну ты если что направляй их ко мне, я хоть подзаработаю, — усмехается Нино, закручивая лак. — С работой сейчас напряжёнка, а я все ещё хочу свозить Алью в Рио, она постоянно о нем говорит. — Откроешь мой подарок-конверт на вашу свадьбу, и будет вам Рио, — говорит Маринетт быстрее, чем думает, а в следующее мгновение уже натыкается взглядом на удивлённо вытянувшееся лицо Нино. Она смущённо добавляет: — Не думал же ты, что тот показ в Лондоне мне так мало окупился? — Ты что, сумасшедшая? — спрашивает Нино прямо, даже не дослушав, и Маринетт, сдерживая улыбку, быстро опускает взгляд. — Я не приму от тебя денег, ты итак сшила Алье платье, ты… — Бла, — вдруг перебивает его Маринетт, и Нино снова замолкает от неожиданности. — Бла-бла. Я же говорила, что не слышу твоих глупостей, помнишь? — Маринетт, это очень много денег, я не могу… — Я что, заставляю тебя на потолке спать? — Маринетт щурится и смотрит ему прямо в глаза. Нино пытается её переглядеть, очень пытается, но не выдерживает и моргает. — Не говори глупостей, все ты можешь. Я хотела сделать вам стоящий подарок, а ещё я хочу, чтобы вы ни в чем не нуждались. Ты мой лучший друг, мой дружеский соулмейт, так что просто просто распишитесь уже и езжайте в Рио. — Ты… — он снова осекается на середине предложения, сжимает губы, а в следующее мгновение тянется, сгребая её в охапку. Маринетт, улыбаясь, крепко обнимает его в ответ. — Спасибо большое, я не знаю, что ещё для тебя сделать… — Это просто деньги, Нино, я же не собираюсь давать им пылиться, — фыркает Маринетт ласково, погладив его по спине. — Для них есть куда лучшее применение, и ты мне ничего не должен, мы же друзья. Ты слушаешь моё нытье и делаешь мне маникюр. Давай посчитаем, смотри… Ты красишь мне ногти с десяти лет, прошло пятнадцать лет, если считать все наши сеансы платными, то я как раз расплатилась с тобой за весь маникюр. Так пойдёт? — Нет, — бормочет Нино ей в шею, сжимая так сильно, что ей становиться трудно дышать. — Не пойдёт, но я ничего не могу с этим сделать, ты всегда была упрямой. Кстати, ты и так давно расплатилась, ты же постоянно приносила всякие вкусности… Спасибо, Маринетт. — Если не нравится так, думай, что это для Альи, — улыбается Маринетт и приподнимает его голову за подбородок, чтобы несильно щёлкнуть по носу. — И просто будь счастлив, хорошо? Хватит нам и моих вечных страданий на всю жизнь. — Брось, ты будешь счастлива, — Нино чуть пихает её в плечо, и Маринетт трагично валится на пол, прикладывая ладонь ко лбу, как будто сама мысль счастливой жизни доводит её до обморока. Нино усмехается у неё под ухом, свалившись рядом. Они смотрят друг на друга, а затем в потолок и одновременно вздыхают — тоже как в детстве, когда мечтали, что хотят собрать с неба все звезды, потому что они на вкус как сыр, или как полетят на больших птицах на Луну разводить там колонии бабочек-шелкопрядов, чтобы прясти из их нитей свитера для животных, которые живут в кратерах. Мечта найти свою половинку в мире, который так отчаянно не желает давать ей быть любимой с другим, кажется намного сложнее и несбыточнее, чем все их детские мечты, вместе взятые. На лицо Маринетт внезапно опускается наевшаяся Тикки и со вздохом сползает в её волосы, ложась на заколку и путаясь лапками в челке. Нино умиленно что-то бормочет, а Маринетт рассеянно улыбается. Впрочем, это совсем неважно. Многие люди не находят свои родственные души и живут при этом прекрасной, сказочной жизнью. Маринетт планирует восполнить все свои любовные пробелы сполна.***