***
Маринетт накидывает на плечи Габриэля ткань, когда он отворачивается и громко фыркает, потому что едва не спотыкается о длинный обрез, который тянется за ним, когда он удивлённо делает шаг вперёд. Габриэль успевает подхватить её под руку, крепко сжав пальцы на локте, и смотрит ей в глаза с секундой обеспокоенностью. — Всё в порядке? — Да, а вы теперь король, — говорит Маринетт и с улыбкой поправляет «мантию» на его плечах. — Только скипетра не хватает. — Мне нравятся трости, это не слишком патетично? — тут же довольно весело спрашивает Габриэль, перехватывая стоящую у подсобки швабру, и Маринетт сдержанно хихикает, отворачиваясь и закрывая губы ладонью. — Я бы ходил с ними в повседневности, если бы это не было так гротексно. Маринетт представляет Габриэля с тростью и пытается понять, за что он пытается добить её и без того хрупкое душевное равновесие сегодня. — Да, если вы будете так ходить, люди просто будут падать от восхищения при виде вас, — говорит Маринетт, подхватывает со стола наметки будущей шляпы и надевает её себе на голову. — Это опасно. — Ну или падать от смеха, — весело фыркает Габриэль и стаскивает с волос Маринетт шляпу, почти сразу опуская ее себе на лоб. — Эпатаж — не мой конёк, поэтому я нашёл вас. — Ну, тогда вам все-таки придётся ходить с тростью, раз в нашей команде я отвечаю за эпатаж, — фыркает Маринетт довольно, расправляя складки ткани на его плечах, и Габриэль вдруг довольно улыбается, заставив её смущённо замереть с поднятой со стола булавкой в руках. — Что? Что вы так улыбаетесь? — Думаю, какую трость можно купить, — мечтательно тянет он, позволяя ей подобрать на своём плече накидку и заколоть её, чтобы она не волочилась по полу. — Отличный плащ! — Я ведь ещё ничего не сделала, — смеётся Маринетт, подходя с другой стороны, и Габриэль смущённо усмехается. — И ждать не надо, чтобы знать, что он будет отличным. — Вы даёте мне слишком большой кредит доверия, — говорит Маринетт, разглядывая ткань сзади. Она осторожно касается ворота у его шеи, поправляя его, и Габриэль замирает, пока её пальцы не сдвигаются выше. Она не понимает, что делает, но ей очень хочется, она чувствует невероятную потребность провести пальцами по прядям… но она лишь легонько касается их. — Вы никогда не думали отрастить волосы? — Что?.. — Вам бы пошло, — лепечет Маринетт. — К трости и накидке. — Вы хотите, чтобы из меня вышел Чёрный Плащ? — Только если вы будете в самом деле появляться каждый раз, когда я буду свистеть, — отшучивается она с неуверенностью, но Габриэль все равно тихо смеётся. — Надеюсь, вы умеете свистеть, — Габриэль проводит рукой по ткани, поправляя складки, и поднимает взгляд на Маринетт. Она замирает. В его серых глазах такая глубина, что она могла бы там утонуть — задохнуться, превратиться в морскую пену, — и ей страшно от этих мыслей и чувств, потому что она точно, совершенно точно не понимает, откуда они. Её чувства к нему всегда были связаны с восхищением и только. Нино говорит, что это нормально — быть очарованной новым человеком, даже если вы знакомы всего ничего, но для Маринетт это непривычное чувство, она никогда не ощущала ничего подобного. Но когда он улыбается ей, она чувствует себя свободной. — Если честно, нет, — смеётся она, в смущении пряча лицо в руках. — Но я научусь по такому случаю. — А я подумаю о том, чтобы отрастить волосы, — благополучно проигнорировав её довольно не внутренний писк, произносит он, и Маринетт робко хихикает, торопливо поправляя волосы, когда он отворачивается. — Раньше они у меня и были длинными, вы знали? — Не знала, — признается она, наконец поддевая булавкой складку и отстраняясь так быстро, чтобы от его близости и запаха ей в голову не приходили ещё более глупые и странные мысли. — Уверена, что это выглядело замечательно. — Адриан любил с ними играть, — улыбается Габриэль почти мечтательно, касаясь своих воспоминаний таким бережным тоном, что Маринетт и сама начинает улыбаться все шире. — Такой милый, все время делал мне причёски, я думал, он вырастет и станет парикмахером с такими увлечениями. Маринетт снова тихонько смеётся. — Простите, представила вас с косичками и разноцветными резиночками, — говорит Маринетт и делает шаг назад, оценивающе глядя на свои «наброски». Это и правда, как ей кажется, выглядит неплохо. — Может, и правда замахнуться на исторические мотивы? Соединить архаичные элементы моды с современным искусством? — Всегда хотел это сделать, я настолько старомоден, что вы и представить себе не можете, — признается он со смехом, когда Маринетт очень довольно фыркает. Они здесь уже несколько часов, ходят по мастерской, собирают наброски, начинают делать из тканей то один эскиз, то другой, то хватаются за пошивку узора на жилете, то надевают лоскуты друг на друга и шьют прямо так. Маринетт до сих пор в самом деле думает, что это просто сон, поэтому перестаёт слишком сильно смущаться — в конце концов, если ей так хорошо во сне, то она может себе позволить просто его прожить, не думая о последствиях и не погружаясь в философию. Это, вообще-то, достаточно невероятно и в такой же степени потрясающе — то, что здесь между ними происходит. Маринетт кажется, что ещё никто никогда не совпадал настолько хорошо с её мыслями и представлениями. У Габриэля невероятное воображение, она понимает это с каждым разом все лучше и лучше, и такая же невероятная душа, раз ей с ним так хорошо. За окном начинают сгущаться сумерки, а они все ещё здесь, все ещё ходят по мастерской, работая уже не всерьёз, и она шьёт прямо на Габриэле Агресте накидку, используя его вместо манекена, и даже так они сумели придумать что-то особенное. Ещё никогда никто не понимал так сильно её творческую половину, не угадывал досконально её мысли и эмоции — в моменте она даже думает, что он действительно умеет читать эмоции, настолько легко с ним работать. — Надеюсь, не во всем, — хмыкает она наконец, когда Габриэль, кажется, уже отстраняется от диалога и забывает, о чем они говорили. Он поднимает голову, отнимая взгляд от чего-то, что держал в руках. — Не во всем старомодны. Есть ведь и плохие черты старомодности. — Наивно верю, что я вобрал только хорошие, — мягко откликается он, а в следующее мгновение, когда Маринетт снова хочет смущённо отшутиться, делает к ней несколько шагов, сокращая между ними расстояние, и надевает ей на блузку брошь. Маринетт практически не дышит, когда чувствует под ключицей его пальцы. Он аккуратно закрепляет брошь и несильно, почти не надавливая, гладит по гладкой поверхности ребра подушечкой большого пальца. Маринетт смотрит прямо на него, но он не поднимает глаз — и почему-то Маринетт может что угодно поставить, что смотрит он исключительно на брошку, а не на её грудь. — Не думаю, что в вас есть что-то плохое, — слова сами собой вырываются из нее и опускаются между ними теплом его улыбки, тронувшей его губы. — Вдруг я негодяй? — Что ж, — Маринетт не может отвести взгляд, хотя от смущения все ещё еле дышит. — Значит, я ничего не понимаю в жизни, и я точно такая же. Мне кажется, мы с вами похожи. Габриэль молчит, кажется, целую вечность. Затем отстраняется, делая несколько шагов назад, и улыбается ей кончиками губ. — У вас очень красивая метка, Маринетт. Внутри у неё так резко холодеет, что левое запястье она прижимает к боку совершенно непроизвольно. — Я… Спасибо, — еле слышно шепчет она, едва шевеля губами. Она не знает, что ещё сказать, у неё голова идёт кругом. Почему он заговорил об этом? Почему он выбрал именно этот момент? Ей кажется, метка жжёт её кожу, и ей почему-то страшно, хотя она не может понять, почему. Говорить о метке все ещё неприятно, особенно, когда непонятно, что происходит. Это напоминание, о котором она не просила, которое она хотела бы никогда не видеть или увидеть слишком поздно, но реальность такова, что ей приходится жить с этим. — Маринетт… — Почему вы сказали это? — каким-то нервным, почти резким голосом спрашивает Маринетт, почти не услышав его. — Не знаю, мне казалось, она имеет для вас не очень приятное значение, — произносит он с долей удивления, и Маринетт тут же тушуется своей грубости. — Решил позволить вам понять, что так может быть не во всём. Она вам не нравится? Сердце Маринетт стучит где-то в горле. Она поправляет край своей блузки и касается кончиками пальцев броши. Холодная и шершавая. Становится чуть легче дышать. — Я не смотрю на неё, — признается Маринетт очень тихо. — Первое время я её постоянно закрывала, чтобы не увидеть даже случайно. Она разрушила мне жизнь, — Маринетт делает паузу и криво усмехается. — Глупо обижаться на судьбу и говорить так, но, видимо, я такой человек. Я постепенно привыкаю и даже хожу, как видите, с открытой рукой и кинула её в мессенджер, так что… — О, неужели? — заинтересованно спрашивает Габриэль и вдруг манит её рукой к себе — Маринетт послушно идёт, даже не зная, почему, но Габриэль опускается на один стульев у открытого окна, и Маринетт садится рядом. С подоконника дует прохладным ветром и ванилью из кофейни неподалёку. — Я не думаю, что дело в метке. — Простите? — фыркает Маринетт весьма возмущённо. — Ну, знаете, обстоятельства бывают разными, — абстрактно тянет он, чуть отклонившись в сторону, и Маринетт еле слышно хмыкает, опуская голову и подставляя лицо лёгкому дуновению ветра. — Если не так, то как угодно могло произойти расставание. Вы ведь вряд ли верили, что это случится, если у вас появятся метки, верно? Значит, вероятность любого другого происшествия так же высока. — То есть, меня бы по-любому бросили, — делает неутешительный вывод Маринетт, упираясь щекой в ладонь, а локтем в согнутое колено, и чувствует, что Габриэль смотрит на неё. — Простите, если это прозвучало так, — с искренним раскаянием в голосе говорит Габриэль, чуть склоняясь к ней. Она ощущает его так близко к себе, но догадывается, что он даже не приблизился к границе её личного пространства. — Я не хотел вас обидеть. Но, подумайте, что если это просто не ваш человек? Не в плане родственных душ, это не важно, но иногда мы встречаемся с людьми, идём с ними вместе какое-то время, но оказывается, что наши дороги идут в разные стороны — и дело вовсе не в метках, а в том, что где-то обязательно будет тот, кто пройдёт с вами до конца. — Ну да, просто мне не нужно было слишком сильно надеяться, — Маринетт проводит ладонью по волосам, а затем, даже толком не задумавшись, утыкается лбом в плечо Габриэля. Он, помедлив, слабо, но поддерживающе хлопает её по плечу. — Извините, что заставляю вас говорить об этом. Мне понравился сегодняшний день. — И мне, — он выдыхает ей в волосы. Маринетт ощущает, как дыхание оседает на её коже, смешиваясь с прохладным воздухом из окна. — Очень хороший день. Надеюсь, каждый наш рабочий день будет таким. — Я бы не сомневалась, — слабо фыркает Маринетт и все же выпрямляется. Она окидывает взглядом мастерскую. — Я словно в сказке. В своих мечтах, если уж быть точной. — Что ж, радостно понимать, что вы мечтали о беспорядке в мастерской, — с долей стеснения фыркает Габриэль, и Маринетт тут же возмущённо вскидывается. — Тут совсем не беспорядок! Вы ведь заметили: я сразу разобралась, что и где стоит, я тут как рыба в воде!.. — Заметил, — соглашается он, улыбаясь и проводя ладонью по краю кресла. — Потому что у вас здесь система! — Маринетт говорит это, почти ликуя, ведь ей и правда потребовалось не так много времени, чтобы разгадать её. И в этом ощущение, что она смогла, она справилась, есть что-то от детского восторга. — Она довольно сложная, но если присмотреться, то это просто идеально. Где достигают такого уровня просветления в планировании? — С возрастом, — смеётся Габриэль и проводит рукой по волосам, отводя взгляд. — На самом деле, это у меня с детства, не знаю, видимо, какое-то врождённое качество. Адриан до сих пор не может привыкнуть, что у меня своя система хранения буквально всего, — он хмыкает, улыбаясь. — Сейчас они с Кагами были у меня три дня, так что моё утро начиналось с ворчания о том, что в моем доме не найти даже собственную душу, не то что кофе. Маринетт так громко смеётся, что даже откидывает назад голову — восхитительное, лучшее ощущение в мире, потому что Габриэль тоже начинает смеяться, тихо и неуверенно. — А мне кажется, ваша система просто гениальна, — признается Маринетт, когда смех сходит на нет. Она смотрит в его блестящие глаза за стёклами очков, ощущая себя такой спокойной и довольной от того, что он смотрит на нее в ответ. — Просто нужно чуть больше усилий, чтобы в ней разобраться. — Вам как будто и не нужно, — говорит Габриэль со скромной улыбкой и опускает взгляд, сцепляя на колене пальцы. — Ещё один плюс в бесконечное число плюсов к тому, что мы будем вместе работать. — Если честно, это совсем не похоже на тот тип сотрудничества, который я себе представляла, — внезапно признается Маринетт и довольно вздыхает, упираясь ладонями позади себя в край кресла и прикрывая глаза. — Ну, то есть, вы и сами, наверное, это чувствуете, да? Это как работать с хорошим другом… Я ожидала чопорности, сложных слов и огромного количества заданий, а не веселья в личной мастерской, походов в Лувр и прогулок вдоль Сены. — И все это всего за несколько дней, прошу заметить, — очень самодовольно тянет Габриэль, и Маринетт вскидывает голову, широко улыбаясь и чуть прищуриваясь. — Это пока что все весело, Маринетт, потом объем работы увеличится и придётся много стараться, чтобы успеть в сроки. — Я не говорила, что не готова работать, — мягко замечает Маринетт, не способная даже в этот миг избавиться от улыбки. Ей так хорошо, как никогда не было, кажется, даже когда она была с Лукой — она была счастлива, но никогда не чувствовала чего-то такого, словно все встало на свои места. Наверное, это и есть её правильная жизнь, предначертанная судьбой, наверное, так и чувствуют себя люди, которые с самого начала пошли по своей дороге, а не свернули на большую в надежде, что там будет больше шансов. — Я готова очень и очень много трудиться, так что вы не пожалеете о том, что согласились со мной работать. Вообще, если честно, я так, как с вами в последние дни, на работе себя не веду… Даже не знаю, что на меня нашло. — Я тоже, — Габриэль усмехается и, улыбаясь, вздыхает. Его взгляд упирается в подоконник, и Маринетт тоже смотрит в ту сторону. — Мои сотрудники, наверное, в шоке. — Хорошо, что Адриан меня не видел, иначе бы решил, что у меня тоже шок, — хмыкает она весело. Она неожиданно думает, что, возможно, так и есть. Что это накопившиеся эмоции, что это расставание с Лукой, переезд, новая работа, возможность реализовать себя на любимой работе, харизма месье Агреста — всё, что угодно, но в основном, наверное, счастье. Париж делает её счастливой, ей не стало забывать об этом. А ещё он, кажется, лечит души, потому что сейчас ей совсем не больно. — Можно я вернусь послезавтра? Мне нужно ещё разобрать оставшиеся вещи после переезда, но к среде я принесу вам несколько новых эскизов — сегодняшний вечер меня очень вдохновил. — Конечно, Маринетт, как вам удобно, у нас ещё есть время, — мягко отзывается Габриэль, и Маринетт благодарно улыбается ему кончиками губ, так и не повернув головы. — Нам нужно будет около тридцати пяти рабочих вариантов. — Я сейчас чувствую себя способной нарисовать все сто, — почти перебивает его она, но тут же смущённо хихикает. — Простите. Габриэль склоняет голову, будто хочет спрятать смех, и отворачивается к окну, прослеживая взглядом за котом, бегущим по крыше соседнего дома. Маринетт тоже сосредотачивает на нем взгляд, рассеянно наблюдая, как он останавливается и лениво оглядывается вокруг. — Чем больше, тем лучше, — говорит наконец Габриэль. — Мне очень сложно угодить. Я говорил, что работать со мной невыносимо, возможно, вам будет попроще, но я откидываю примерно восемьдесят процентов своих же эскизов. — Боже, вы их выкидываете? — вдруг очень громким голосом спрашивает Маринетт — Габриэль успевает только рассеянно кинуть, а она уже наклоняется и хватает его за воротник рубашки. — Вы что, с ума сошли?! Не выкидывайте, не надо! Отдавайте мне, я… — она осекается, разжимает пальцы и отстраняется, осознав, что только что практически кричала на Габриэля Агреста. — С ними же можно ещё что-то придумать… — Но они недостаточно хороши, чтобы их можно было использовать, — бормочет Габриэль, так очаровательно растерянный её внезапным всплеском, что Маринетт толком даже не смущается, слишком восхищенная тем, как выглядит в этот миг Габриэль. — То, что вам кажется недостаточно хорошим, для других будет шедевром, — лепечет Маринетт, боясь даже представить, сколько прекрасных вещей не появилось на свет, потому что Габриэль Агрест просто их удалил. — Вы невероятная, — неожиданно говорит он, а затем тепло смеётся — так, как будто нет ничего проще, чем признаться в подобных словах, как будто у Маринетт не замирает и не начинает нестись вскачь сердце, как будто это не значит так много, что лёгкие разрывает от воздуха. — Не могу поверить, что вы в самом деле хотите посмотреть. — Если я узнаю, что вы что-то выкинули, пока я с вами работаю, я… — Маринетт давится от смеха и смущения, но все равно улыбается ему в ответ. — Я обязательно что-нибудь придумаю, так что вам нельзя самостоятельно убирать никакие варианты! — Ладно, договорились, — Габриэль улыбается ещё шире, так тепло, что даже воздух за окном, вечерний и прохладный, становится совсем не важным. — Какие ещё условия? Нужно было сразу прописать их в контракте, я не подумал. — Будем верить друг другу на слово, — Маринетт наконец садится снова ровно и поправляет волосы, вздыхая и пытаясь придумать, что бы такого предложить в их дополнительный контракт, чтобы не потерять настроение их диалога. — Так, вы не должны без моего ведома удалять никакие эскизы, а ещё вы обязательно должны отрастить волосы. За пол года наверняка успеется. Габриэль проводит рукой по волосам, будто смущенный её словами, такой милый в этот миг, что Маринетт забывает и о разнице в возрасте, и о разнице в положении — ничего будто бы больше нет, даже мира, только они вдвоём и эта его улыбка. — Принимаю дополнительные условия, — говорит Габриэль и протягивает ей руку. Маринетт тут же вкладывает в неё ладонь. Ей нравятся его прикосновения, его кожа, прохладные пальцы, нежность, с которой он сжимает её руку — она чувствует, как сильно это влияет на неё, когда он через мгновение убирает руку, а она хочет потянуться за ним. — Но только если все работы, которые мне не нравятся, вы доведете до совершенства. Я верю, что вы с этим справитесь. — Спасибо, — почти шепчет Маринетт и, почему-то смутившись, смотрит за окно. Кота больше не видно, да и темнеет так сильно, что начинают включаться фонари. — Странно, мне совсем не хочется домой. — Испытываю схожие чувства, — признается Габриэль рассеянно, как бы между прочим, а затем все-таки поднимается на ноги, неохотно стягивая плащ, заколотый на его шее булавками. — Но не смею вас больше задерживать. Это был хороший день, у нас уже есть мысль, в каком направлении двигаться, а это уже отлично. Если бы Габриэль сказал ей остаться здесь на ночь, она бы осталась — это Маринетт понимает с невероятной чёткостью. Но вместо этого она неохотно поднимается следом и потягивается, растирая шею рукой. До этого момента она не замечала, как устало её тело. — Тогда… до среды? — Маринетт неловко мнется, не зная, может ли она сделать то, что хочет, но в итоге все-таки делает шаг вперёд и коротко обнимает Габриэля на прощание. Это все ещё достаточно неловко, но все-таки — тепло. Тепло на уровне более глубоком, чем она может себе позволить сейчас думать, но так и есть, эти объятия её успокаивают, они кажутся правильными, надёжными, уютными, пусть она и смущается так сильно, что даже не дышит, и пусть Габриэль тоже смущённо приобнимает её в ответ, чуть погладив по плечу ладонью. Так же неловко она отстраняется, прождав чуть больше положенного, чтобы насладиться моментом. Ей весь день хотелось его обнять, хотя у неё нет ни единого объяснения, с чего бы вдруг, кроме осознания, как сильно она, оказывается, одинока, и как ей не хватает таких прикосновений. — Буду ждать встречи, Маринетт, — мягко говорит Габриэль, и она, поняв, что он уходить не собирается, поспешно подхватывает сумку с вешалки, потому что чувствует почему-то, что занимает слишком много пространства, хотя Габриэль ничем это не выдаёт. Лишь ещё раз попрощавшись и выйдя за дверь, Маринетт понимает, что объятия и неловкость так сильно вскружили ей голову, что она забыла снять брошь. Она уже собирается развернуться, но в последний момент передумывает, касаясь броши пальцами. Она принесёт её в среду. Обязательно принесёт, скажет, что не заметила и что у неё было слишком много впечатлений за день, чтобы она могла вспомнить о подобных эксцессах. Маринетт торопливо спускается по лестнице и выскакивает из здания в прохладу полуночи, ветер бьёт ей в лицо, ероша чёлку, и Маринетт рассеянным движением пальцев убирает её назад. Несмотря на усталость внутри неё столько энергии, что ей почти физически требуется что-то делать, как-то проявить себя — она готова прямо сейчас схватиться за планшет и начать рисовать, даже не дойдя до машины, но она все-таки сдерживает себя. Со второго раза открыв дверь машины — руки у неё начинают трястись от запоздалого всплеска эмоций, — Маринетт забирается внутрь, ударившись о руль лбом, и переводит дыхание. Она тут же достаёт телефон, проверяет соцсети, отвечает на пару вопросов в твиттере, и открывает переписку с Нино. Во время работы она отвечала только ему, но последние три часа не брала телефон в руки. «Я выжила», — пишет Маринетт и ставит несколько восторженных смайликов. «И как все прошло?» — спрашивает уже Нино, и Маринетт, едва дыша, начинает расписывать ему, в каком она восторге от Лувра, от идей Габриэля, от самого Габриэля, какой милой и тактичной была Натали, и снова рассказывает про Габриэля, в подробностях передавая весь их совместный вечер и рассказывая, какая красивая у него мастерская. Она начинает перечислять едва не каждую вещь, которую видела у него, потому все в ней вызывает восторг, и в концу потока её сообщений Нино уже начинает просто смеяться. Маринетт щурится, слушая очередное голосовое со смехом, и набирает ему по фейстайму, опуская телефон на магнитную подставку. Половинка лица Нино появляется в кадре, но Маринетт, бросив на него быстрый взгляд, отвлекается на ремень безопасности. — Вот что ты смеёшься? — без предисловий спрашивает Маринетт. — Я, может быть, всю жизнь только об этом и мечтала. — Да что ты говоришь, моя сладость, — довольно патетично тянет Нино, упираясь щекой в ладонь так сильно, что щека начинает подпирать ему очки — Маринетт фыркает, а Нино за кадром за шею обнимает Алья и целует в висок. — Поздоровайся с нашей бешеной, Аль… — О, наш ребёнок, — улыбается Алья, приветливо машет ей рукой, а в следующее мгновение чмокает камеру Нино, как бы передавая поцелуй. Маринетт снова смеётся, отправляя ей в ответ воздушный поцелуй, но Нино делает вид, что перехватывает его, и они с Альей начинают драться за его кулак, в котором он его сжимает. Маринетт посматривает на них, выезжая на главную улицу, и, ей кажется почти на физическом уровне, что в груди у неё все ярче и ярче загорается свет. Она так сильно их любит. — Что там твоё свидание с боссом? — спрашивает Алья, которая победила Нино в ожесточенной схватке, и теперь выглядит невероятно довольной, опускаясь с ним рядом. — Судя по всему, все прошло шикарно. — Да, она пересказала мне весь интерьер его личной мастерской, — фыркает Нино прежде, чем Маринетт успевает ответить. — Удивлён, что она не осталась там ночевать, спрятавшись за вешалкой. — Я думаю, она осталась бы ночевать в его кровати, если бы она там была, — фыркает внезапно Алья, и Маринетт едва не съезжает с дороги, от неожиданности даже убрав ногу с педали. Слышатся ругательства Нино, когда она все-таки спустя мгновение ловит обратно руль и едет уже ровно. Просто что? — Девочка, ты нормальная?! — А что я, что, что?! — тут же возмущенно повышает голос Маринетт, смотря на дорогу не столько потому, что это безопасно, сколько для того, чтобы не видеть свое отражение в телефоне и не знать, насколько сильно горят её щеки. — Я говорю о восхищении кумиром, а не мужчиной! — Ну не знаю, я когда на Ледибаг залипала, дело было не только в том, что она мой кумир, — подмигивает ей Алья, смущая её ещё сильнее. Если бы они были в одной комнате, Маринетт бы уже пыталась засунуть подушку ей в рот, лишь бы она перестала. — А что с ним не так, как с мужчиной? — В смысле, что не так? — Маринетт бросает на Алью, как ей кажется, выразительный взгляд. — Всё так. — Тогда что мешает тебе им восхищаться? — Алья, — вдохновенно начинает Маринетт и обгоняет машину справа, — ты мне совсем мозги запудрила, ты знаешь? — Я поэтому лучшая журналистка, забыла? — фыркает Алья, и Маринетт громко стонет, едва не ударяясь головой о руль. — Всё-всё, о мужчинах позже. Сплетничайте с Нино, я приготовлю обед, — она целует Нино в щеку, снова обняв за шею, и отстраняется, хоть он и неохотно выпускает её из объятий, ещё провожая взглядом до самой кухни. Когда Алья скрывается за порогом, он громко и влюблённо вздыхает и снова упирается щекой в ладонь. — Я люблю её. — Я заметила, — поддевает Маринетт весело, сворачивая на перекрёстке направо. — Ну ладно, рассказывай давай там о своём-не своём мужчине, — тут же бросает он, садясь ровнее. — Да нечего рассказывать, — уже чуть более серьёзно говорит Маринетт. Она останавливается на светофоре и складывает руки на руле, сосредоточенно разглядывая свои пальцы. — Просто мне с ним, не знаю, хорошо?.. Мы словно десять лет с ним знакомы. У нас общий музыкальный вкус, взгляды на жизнь, он смешно шутит, хотя уверен, что совершенно не умеет шутить, и он такой открытый и искренний… Я не знаю, может быть, я на него от тоски кидаюсь? Ко мне ведь никто так не относился с тех пор, как… — Маринетт запинается, делает глубокий вздох и повторяет: — …с тех пор, как Лука ушёл. — Такое бывает, — совершенно неожиданно серьёзно поддакивает Нино, и Маринетт удивлённо вскидывается. — Правда? В смысле, я в него не влюблена ведь, правда? — Ну, смотри, сис, — Нино опускает обе руки на стол и растопыривает пальцы. — У него давно умерла жена, с тех пор у него никого не было, а ты интересная и у тебя шикарные идеи, которые ему нравятся, а он твой кумир и вы будете вместе работать, так что, думаю, вполне естественно, что вы хотите друг другу нравиться и быть друзьями, в этом нет ничего такого, — он опускается обратно подбородком на ладонь. — И вообще: почему сразу влюбилась? Я вот тебя тоже люблю, но мы же не парочка. Тёплые и приятные отношения бывают разными, не спихивай все на любовь и не переживай так сильно об этом, просто делай, что кажется правильным — не ошибёшься. — Ну, Нино, — Маринетт смущённо трёт ладонью шею и давит на газ, когда сзади кто-то начинает сигналить, потому что она слишком замешкалась на зелёный. — Когда ты ко мне прикасаешься, у меня не спирает дыхание. — А то ты никогда не слышала о совпадении ферамонов, — говорит Нино с тихим фырком. — Вы можете подходить друг другу на физическом уровне, вот и всё. Дай себе время разобраться, что ты чувствуешь — ты сейчас в таком восторге, что это правда может быть похоже на влюблённость. Возможно, он тебя ещё разочарует и никаких проблем не будет. — Вот утешил, — хмыкает она и, к своему счастью, довольно быстро находит парковочное место рядом с домом. Останавливается она все ещё в смешанных чувствах, потому что Нино так и не отвечает. — Ладно, посмотрим. Может быть, я в самом деле просто преувеличиваю, но я даже не знаю, что из этого лучше. — А ты хотела бы, чтобы он тебе нравился? — спрашивает Нино. Он непривычно, неправильно серьёзен, и Маринетт от этого тоже настраивается на какой-то меланхоличный лад. Должно быть, ей и правда стоит как следует подумать, но она просто не может себя заставить. Пусть время их рассудит. — Я не знаю, Нино, — со вздохом отвечает Маринетт и снимает телефон с магнитной подставки. — Я просто хочу работать с самым лучшим дизайнером в мире в самой шикарной мастерской и чтобы мне стало легче. — Тогда не думай о подобных сложностях, — ласково произносит Нино и улыбается ей — Маринетт, не сдержавшись, прижимается губами к камере так же, как это до этого сделала Алья, и слышит, как Нино довольно смеётся. — Я тоже тебя люблю, сис. Ты завтра дома? — Да, зайдёте? — спрашивает Маринетт, выходя из машины и запирая двери, и из динамика слышатся голоса ребят, спрашивающих друг у друга, есть ли у них на завтра планы. — Мы абсолютно свободны, так что завалимся к обеду, пойдёт? — резюмирует Нино, поворачиваясь обратно к Маринетт, которая в этот момент пытается ногой убрать из-под колеса машину довольно большой камень. Справившись и чуть не уронив телефон — она подхватывает его, едва не зарядив себе в лоб, — Маринетт достаёт из кармана ключи и направляется к дому. Ей не очень нравится место, в котором она остановилась, оно кажется ей пустым и неуютным, и впервые в жизни она даже не пытается это изменить — с тех пор, как транспортная компания доставила коробки, у неё просто не было сил распаковать все свои вещи — все коробки по большей части заняли коридор и часть кухни, и ей приходится переступать через них всякий раз, когда она хочет сходить в ванну или попить чай. Да и странным образом ей не хочется это делать — закончить наводить порядок в новом доме значит смириться, что та дверь, из которой она вышла, теперь закрыта. И вряд ли когда-нибудь откроется. — Сис, ты с нами? Приём, черепашка вызывает божью коровку. — А, да… да, это идеально, — говорит Маринетт, открывая дверь и с облегчением выдыхая, оказавшись в квартире. Хорошо, тихо, тепло. Навстречу вальяжно вышагивает Блан, лениво потягиваясь и жмурясь, когда Маринетт щёлкает выключателем. — Привет, месье кот, как вы тут без меня? — О, все, мы её потеряли, — слышит Маринетт голос Альи из динамика. — Ты не в приоритете, Нино. — Очень даже в приоритете, — возмущается Нино и издает умиленный звук, когда Маринетт меняет камеру с фронтальной на обычную и показывает, как Блан потягивается. — Ладно, против него не устоять. Мне кажется, или я всё ещё вижу коробки? — Я до сих пор с ними не справилась, — говорит Маринетт, снимая обувь и устало опускаясь на мягкий пуфик в коридоре. — Разобрала только посуду и ту коробку, которую Блан погрыз. Поможете завтра? — Захватим с собой пиво и пиццу, — с готовностью говорит Нино. Маринетт снова переводит камеру на себя. — Выглядишь уставшей, сис, обещай, что ляжешь сегодня пораньше? — Ладно, раз вы поможете мне заселиться, можно и поспать, — великодушно соглашается Маринетт. — Благодарю вас, о Маринетт, за такое любезнейшее снисхождение, — фыркает Нино, пытаясь добавить в свой голос подобострастия, но успехом эта затея не увенчается. Маринетт коротко смеётся. — Всегда пожалуйста, — говорит она и заносит палец над кнопкой сброса звонка. — До завтра тогда, Блан передаёт вам доброй ночи. — И вам того же, — кивает Нино, и Маринетт отключается. Пару минут она сидит в абсолютной тишине, чувствуя странную, неприятную усталость — теперь, когда она осталась совсем одна, за исключением кота, упорно трущегося о её ноги, все прежние чувства вновь захватывают её. Она касается кончиками пальцев ноющего лба, а затем опускает руку на брошь, водит по ее изящной гладкой поверхности и старается не думать ни о чем постороннем. Но мысли сами собой проникают в голову. Маринетт поднимается и отправляется делать дела. Ставит чайник, подсыпает коту ещё немного корма в автоматическую кормушку, умывается и переодевается в домашнее — и думает, думает, думает об этом дне, о прошлом, о своих чувствах, почти доводя себя до невозможности вынести эти мысли. Упав на кровать и включив свет, Маринетт забирается под одеяло и открывает мессенджер. Она просматривает сообщения к своей метке: «нет совпадений» — говорит автоматическая система, «прости, ничего знакомого, удачи в поисках» — пишут люди. У вас очень красивая метка. Маринетт прикрывает глаза, сжимая на них пальцы. Она даже уже не знает, хочет она найти своего соулмейта или нет. Она почти по наитию заходит в переписку с Лукой — «Был в сети вчера в 16:45», — но не успевает даже задуматься, стоит ли ему написать и насколько она ломает себя каждым таким сообщением, оправданным заботой, а не попыткой вернуть то, чего у неё уже не будет, как ей приходит новое сообщение. Маринетт удивлённо замирает, нажимая на него, и, только открыв, понимает, что оно от Габриэля. «Надеюсь, вы хорошо доехали до дома, и извините за позднее сообщение: шестнадцатого числа один из моих коллег устраивает званый вечер, вы не хотели бы пойти?» Шестнадцатого числа? Через две недели? Маринетт открывает календарь, сверяется с датами, даже толком не осознавая, о чем именно сообщение и что она вообще делает, но, когда до неё начинает доходить, в ней появляется столько удивления, что она даже не знает, как его выразить и замирает, решившись только на то, чтобы дать себя время и собраться с мыслями. Но это оказывается и не нужно, потому что она замечает волнительное «Габриэль Агрест печатает…». «Мне просто совсем не хочется идти туда одному, а вы — приятная компания.» Несколько секунд ничего не происходит, а затем он снова печатает. «И для вас это отличная возможность получить полезные знакомства.» «Так для кого это нужнее — для вас или для меня? ;)» Маринетт пишет это так быстро, что даже не успевает осознать, что и кому она собирается отправить. Лишь увидев галочку «доставлено», Маринетт резко садится на кровати и снова перечитывает их переписку. От волнения сердце колотится где-то в горле, пока Габриэль печатает ответ. «Не мог никак осмелиться спросить и решил выложить сразу все свои аргументы.» Маринетт так хорошо представляет себе, как он улыбается, что и сама начинает улыбаться. Она и представить не могла, что ему для того, чтобы кому-то написать, нужно прилагать усилия. Габриэль печатает снова, прежде, чем пальцы Маринетт успевают коснуться экрана. «Так вы не против?.. Или это слишком навязчиво?» «Вы ведь знаете, что я за вами я готова хоть на Луну», — пишет она так быстро, чтобы снова не передумать, и прикусывает кисть руки, сдерживая писк, когда сообщение отправляется. Она внезапно чувствует себя так, как будто ей снова шестнадцать и она пишет старшекласснику, который ей нравится. Прежде, чем он успеет ответить, она добавляет торопливое: «Это замечательная идея! Какой у нас дресс-код?» Габриэль так долго печатает ответ, что Маринетт уже снова начинает кусать костяшки пальцев. Блан подлезает под руку и заглядывает в телефон, но, не найдя там ничего интересного, прикусывает уголок чехла и начинает его грызть. Маринетт его очень понимает в этот момент и даже не отгоняет — ещё немного и она сама начнёт грызть телефон. «Подумал, может быть, нам сделать парные наряды? Как раз есть две недели, чтобы подготовиться.» Маринетт перечитывает сообщение пару десятков раз прежде, чем убедиться, что ей не привиделось. Она даже показывает его Блану, но тот, развернувшись и мазнув хвостом по щеке Маринетт, переходит на соседнюю подушку. Габриэль Агрест предлагает ей пойти на вечер в парных нарядах? Она спит что ли? Это всё равно что написать на огромном баннере, что она его протеже, и пустить этот баннер с вертолётом по миру. Это самое прекрасное, что она могла себе представить — после того, как они заявят о себе, как о дизайнерских партнёрах, у них будет столько потенциальных клиентов и столько контрактов, что Маринетт от этих сделок денег хватит на всю жизнь, если она вдруг решит все бросить и посвятить себя йоге, а не модельерству. Она, наверное, никогда не чувствовала столько благодарности к кому-либо. Может, и чувствовала, но сейчас это ощущение такое сильное, что она не может вспомнить других. «Для меня было бы честью поработать с вами над парными костюмами», — отвечает она через силу, когда же на деле ей хочется упасть лицом в клавиатуру и громко-громко закричать от восторга. Если бы можно было, она бы сейчас записала голосовое, где просто пару минут говорит спасибо, но это все ещё довольно неловко, хотя он и не производит впечатление человека, которого подобное отпугнет. — Укуси меня, — протягивает Маринетт руку коту, пока Габриэль пишет ответ, но тот непонимающе отворачивается и утыкается носом в лапы. Маринетт же хочется подскочить на ноги и начать танцевать прямо здесь и сейчас. «Как я рад! Тогда нужно будет выкроить время, чтобы пошить их, не хочу отдавать кому-то ещё, пусть будут нашими.» Маринетт едва успевает с громким писком прочитать сообщение, как Габриэль уже отправляет следующее. «Может быть, после рабочего дня?» «Выкроить время?» — уточняет Маринетт со смешком. «Да, выкроить:).» Маринетт глупо и довольно хихикает. За последние пару недель ей впервые так спокойно. «Да, после рабочего дня звучит хорошо», — снова пишет она. «Вы вновь вынуждаете меня улыбаться», — отвечает Габриэль. Маринетт смеется уже громче и откидывается назад на подушку, на мгновение прижимая телефон к груди. Она не понимает, чем заслужила такого человека в своей жизни. «Простите, я случайно:)» «Не останавливайтесь. В этом есть своя прелесть.» «Вы, верно, хотели сказать — очаровательность?». Написав это, Маринетт рискует и отправляет следом самое нейтральное сердечко из её набора, добавив звёздочки, чтобы он не подумал, что она навязываться, или чтобы её сообщение не показалось ему слишком наглым. Она чувствует себя так, словно могла бы прямо сейчас пойти и подняться в горы. Впрочем, через несколько минут, когда она уже откладывает телефон на свободное пространство кровати, чтобы лечь спать, ей приходит новое сообщение — и оно тоже от Габриэля. Маринетт отвечает мгновенно.***