***
Маринетт открывает глаза только к двенадцати. И то с большим трудом. И то потому что Нино позвонил ей пять раз прежде, чем она с трудом понимая, где находится, нашла в складках одеяла телефон и ответила. Уронив голову обратно на подушку, Маринетт смотрит в потолок. Ей снилось что-то очень приятное, нечто прекрасное, на самом деле. Кажется, ей снился Габриэль — немудрено, ведь они переписывались перед сном пять часов подряд. Губы Маринетт сами собой расплываются в улыбке, а она перекатывается на бок и крепко прижимает к себе сонного и ничего не понимающего Блана. Она закрывается в его мягкую шерсть лицом и жмурится. Подумать только, она всю ночь говорила с Габриэлем Агрестом! Скажи ей это кто-то ещё неделю назад, и она покрутил бы у виска. За вчера они обсудили столько всего, что теперь ей кажется, будто она знала его всю жизнь, и, одновременно, она хочет узнать его ещё лучше, ещё больше и ближе, потому что то, что было вчера ночью, кажется таким правильным — и этого недостаточно. Узнавать Габриэля — невероятно приятно чувство, и она не собирается от него отказываться. Маринетт так сильно хочет вновь его увидеть, что готова поехать на работу прямо сейчас. И поехала бы, если бы не встреча с друзьями и если бы это не выглядело бы странно в его глазах. Блан начинает отпихивать Маринетт задним лапами. Она покорно выпускает его, растрепанного и окончательно проснувшегося, и тянется за телефоном. Ей так хочется написать Габриэлю хоть что-нибудь, но она лишь убеждается, что в сеть он ещё не заходил, и пролистывает переписку вверх, перечитывая избранные сообщения. Маринетт чувствует себя такой безоблачно счастливой, что даже тот факт, что она еле держит глаза открытыми, ничуть её не расстраивает. Повалявшись в обнимку с телефоном ещё несколько минут, она все же встаёт и плетется в ванну, прихватив с собой для компании Блана. Когда друзья заваливаются к ней в квартиру, она, только-только умывшись, успевает лишь поставить чайник. — Сис, ну ты вообще, — вместо приветствия заявляет Нино. — А если бы мы заблудились и так и не нашли бы дорогу к твоему дому? Блуждали бы до сих пор, и о нас бы складывали легенды… — Не так уж и сложно найти мой дом, — замечает Маринетт, с трудом подавляя зевок, и проводит руками по растрепанным волосам. — Я же не знала, что обед у вас начинается в час дня. — Вообще-то обед с двенадцати до трех, он вариативен… — Ой, всё, — Алья отодвигает Нино с дороги и устремляется к Маринетт, чтобы обнять её за плечи. — Полдороги ворчал, дай нашему ребёнку выспаться хоть раз в жизни. Хотя по твоему виду ты как будто и не спала совсем. — Ну, я… — Маринетт неохотно разлепляет глаза, смотря на внимательное лицо Альи, и добавляет: — На самом деле, я легла только под утро. Мы с Габриэлем переписывались… — С Габриэле-ем, — Алья тянет его имя таким тоном, что Маринетт мгновенно жалеет о том, что рассказала об этом. Нино тоже выглядит заинтересованным, но ничего не говорит, а проходит мимо них на кухню, чтобы налить им всем кофе. — Ой, смотрите, щёчки покраснели, всю ночь переписывались… Детка, ты точно влюбилась! — Не говори глупостей, — недовольно фыркает Маринетт. — Мы говорили о работе и ничего больше. — Ну, конечно-конечно, дай-ка свой телефон, — Алья требовательно сжимает и разжимает пальцы, и Маринетт неохотно отдаёт ей телефон, разблокировав его и открыв переписку — ей нечего скрывать, потому что они в самом деле говорили о работе, о будущей коллекции, о его прошлых показах, о моделях, скидывали друг другу эскизы и старые наработки, так что она уверена, что Алья не найдёт там ничего особенного. Но Алья, вопреки ожиданиям, победно вскрикивает и отскакивает от Маринетт на несколько шагов, как будто та могла бы её схватить. — Смотри! «Дорогая Маринетт», «замечательный вкус в одежде», «у вас восхитительные руки». — Алья, это глупо, это комплименты только вне контекста, — недовольно произносит она, скрещивая на груди руки, и Алья очень громко фыркает. — Ну да, ну да, а про то, что у тебя нежные ладони, он пишет, потому что вы коллеги. — Ну всё, отдай сюда, — Маринетт дёргается в её сторону, пытаясь забрать свой телефон, но Алья с хохотом отскакивает в сторону, перепрыгивая через коробки. — Маринетт, ваши глаза, как сапфиры, а губы, как лепестки роз!.. — Не было такого, остановись! — Маринетт хватает её за локоть, и они вместе, споткнувшись, валятся на пол. — Было, ещё как было, в его фантазиях, — хохочет Алья, пытаясь отползти от Маринетт, но та наваливается на неё так сильно, что умудряется придавить между двумя коробками и спустя пару минут пыхтения забрать телефон. — Вы решили, что если убьете друг друга, не нужно будет ничего разбирать? — довольно меланхолично спрашивает Нино, и Маринетт с Альей как по сигналу одновременно поднимают головы. Нино сидит на коробке неподалёку, с кружкой, балансирующей на колене и в футболке Маринетт поверх его рубашки. — Или мне следует присоединиться? Но я не это имел в виду, когда предлагал разнообразить нашу… Он не успевает закончить, потому что Алья подхватывает с пола резиновый мячик Блана и запускает им в лоб Нино. Нино довольно забавно покачивается назад, разливает кофе на пол, и кое-как ловит равновесие. Маринетт, садясь, прижимает к себе телефон и, недовольно посмотрев на Алью, поднимается на ноги. — Ты что, в моей футболке? — Мне было слишком скучно, — весьма равнодушно замечает Нино, потерев лоб ладонью и крепче сжав пальцами кружку. — Вы довольно долго ругались. — Мы не ругались, — бурчит Маринетт и помогает Алье подняться. — Просто выясняли кто из нас права, а кто нет. — Это ведь то же самое, — говорит Нино все тем же тоном и пожимает плечами. Маринетт видит, что ему не очень нравится это обсуждение, и это почему-то вызывает в ней улыбку и благодарность — не зря он её лучший друг с самого детства, он понимает её порой даже больше, чем она сама себя. — А разбирать вещи мы сегодня не будем? Даже Блан трудится лучше вас, — Нино кидает на кота, который с безразличным видом тащит мимо них игрушку в зубах. — Поможешь собрать книжный шкаф? — тут же спрашивает Маринетт, показывая на несколько коробок в углу коридора, в которых лежат разобранные полки. — Ну из меня, конечно, собиральщик так себе, — говорит Нино и делает громкий глоток из кружки. Но почти сразу он убирает её на стол и поднимается, хлопнув в ладони. — Но если мы все вместе, то, вероятно, кто-нибудь из нас, кхе-кхе-Алья, сумеет в этом разобраться. Алья подходит к нему и он притягивает ее к себе за талию, упираясь щекой ей в волосы. Она, приподняв голову и встав почти на носочки, гладит его по лбу кончиками пальцев и быстро целует его в подбородок. Маринетт нежно улыбается, наблюдая за ними. Она никогда им не завидует, но внезапно понимает, что очень хочет то же, что есть у них. Она не чувствует разницу между отношениями с человеком и с соулмейтом, но явно видит, что со стороны они иные — и не знает, как это описать. Это просто то, что есть у Нино и Альи, в них обоих, то, что они делают друг для друга и что дают, этого не описать словами. И пусть Маринетт совсем не хочет верить в то, что отношения родственных душ особенные, чтобы не расстраивать себя, она все же понимает, что это так — это иной уровень. Возможно, когда-нибудь она поймёт. Маринетт, немного погрустнев, отворачивается, когда они начинают о чем-то разговаривать, и достаёт телефон, чтобы проверить чат и сообщения — это уже почти традиция, пусть она и делает так всего несколько дней. В мессенджере как всегда пусто, но когда она хочет уже убрать телефон, он внезапно оживает. Маринетт замирает, едва способная поверить своим глазам, и открывает чат с Габриэлем, над которым горит красная цифра два. «Доброе утро, Маринетт. Простите, что задержал вас вчера так долго.» «Я только что еле-еле открыл глаза. Надеюсь, вы отдохнёте получше.» Она смущённо и довольно хихикает и, пока Алья занята зацеловыванием Нино, начинает печатать ответ: «Доброе утро, Габриэль. Ко мне приехали друзья, будем разбирать вещи, но я хорошо себя чувствую. Надеюсь, у вас будет хороший рабочий день.» «А можно мне тоже разбирать вещи, а не работать? Мне сегодня встречаться с инвесторами.» Маринетт улыбается и проводит кончиками пальцев по ребру телефона. Габриэль такой милый, такой непосредственный — она почувствовала это вчерашним днем и во время переписки только убедилась в этом. Странно, что она даже не подозревала, что он может быть таким. «У каждого своя работа», — наконец пишет она в ответ, быстро посмотрев в сторону ребят, но они уходят на кухню за новыми чашками и не обращают на неё внимания. «Завтра я приду и помогу вам. Только не плачьте снова, ваша очаровательность может быть под угрозой.» «Хотите сказать, что я не очаровательно плачу?» Маринетт очень хочет пискнуть, но сдерживается, делая глубокий вдох, пока Габриэль пишет продолжение. Она уже догадалась, что он очень часто либо отвлекается, либо переписывает сообщение заново по много раз, но от этого терпения у неё не прибавилось. «Так и быть, ради вас не буду. Скорее бы завтра!» «Как вы любите работать», — замечает она как бы между прочим, а в следующее мгновение ей на голову опускается ладонь Альи, и Маринетт торопливо блокирует телефон. — Прячешь от матери любовников, бесстыдница? Вставай, будем собирать твою вешалку и разбирать шмотки. Маринетт со вздохом смотрит на телефон, больше всего на свете желая вернуться в кровать и переписываться с Габриэлем, пока не отвалятся глаза и пальцы. Но он внезапно, будто почувствовав, какой соблазн для Маринетт непрочитанное сообщение, не отвечает сразу же, и Маринетт со вздохом плетется за Альей, крепко сжимая телефон в ладони. Все время, что они работают, Маринетт то и дело поглядывает на телефон, чтобы убедиться, что индикатор выходящих сообщений не мигает. Алья все замечает, она чувствует это буквально кожей, но не говорит, лишь тихонько хмыкает всякий раз, когда перехватывает её взгляд. — Сис, все нормально? — спрашивает тихо Нино, прижимаясь к её плечу своим и понижая голос до шёпота, и Маринетт неопределённо пожимает плечами, устало вздыхая. Нино как всегда безоговорочно точно понимает её настроение и быстро меняет тему, пытаясь её отвлечь: — Слушай, я нашёл у тебя в коробках наши старые фотки и гирлянды, повесим их между книжными полками? — Прекрасная мысль, — улыбается Маринетт. Об этом прошлом ей вспоминать приятно. Она любит их школьные годы, любит годы своего геройства — это было сложно, порой невыносимо, но время стёрло всё плохое и оставило только хорошее, а хорошего было предостаточно. Это было счастливое время — время, когда она даже не думала, что её сердце может быть разбито, а ей придётся работать день и ночь, чтобы чего-то добиться. — Здесь я ещё думал, что мне нравится Адриан, помнишь? — фыркает Нино довольно, показывая на фотографию, на которой он обнимает Адриана за шею и целует в щеку так сильно, что она у него чуть сплющивается. Адриан улыбается, Нино тоже, и Маринетт сейчас, смотря на них, чувствует себя счастливой. На самом деле, ей почти не грустно, пока она здесь, в Париже, с друзьями, с Габриэлем и новыми возможностями. С каждым днём всё становится только лучше, и ей уже даже почти не о чем жалеть. — Боже, хорошо, что я ему не признался, иначе мы бы точно начали встречаться. — Ну а что, все должны были попробовать с Адрианом, — фыркает Маринетт, рассматривая фотографию с невероятной нежностью, тепло обнимающей её изнутри. Она так сильно их любит, что, кажется, способна пережить всё на свете, лишь бы они были счастливы. Они часть её души, соулмейты, даже если судьба утверждает, что нет. Маринетт убеждена, что дружба, которая их связывает, должна была быть предопределена, потому что, когда они вместе, она чувствует себя собой. Только сейчас она поняла, что нельзя было недооценивать эту силу, нельзя было уезжать, потому что ничего хорошего вдали от них с ней не могло случиться. Маринетт берет следующую фотографию: на ней они с Адрианом уже встречаются и счастливо улыбаются, держась за руки, в камеру. Нино и Алья сидящие на земле под ними, обнимают друг друга за плечи, сияя от удовольствия. — Вы же тогда не были вместе, да? — спрашивает Маринетт, поднимая взгляд, и Нино неуверенно кивает. — Как мы не замечали, что вы буквально созданы друг для друга? Даже на этой фотографии вы больше парочка, чем мы с Адрианом. — Да вы с Адрианом встречались несколько месяцев и даже не целовались ни разу, а когда ты чмокнула его в щеку, он свалился в обморок, — фыркает громко Алья, наваливаясь на их плечи, и Маринетт смущённо хихикает, откладывая фотографию в сторону. — Если бы вы остались последними людьми на земле, человеческий род бы закончился на вас. — Вот спасибо, — смеётся Маринетт уже громче и целует Алью в щеку. — Хочешь сказать, мы настолько безнадёжны? — Нет, но если бы вы были соулмейтами, до секса у вас дошло бы, наверное, к сорока годам, — говорит Алья, чуть отстраняясь. — Вы слишком милые, ранимые и нежные. — Ой, вы что-то тоже не сразу в постель с Нино прыгнули. — Нам было пятнадцать, — возмущённо фыркает Алья и толкает Маринетт в бок. — Так что не считается. — А нам с Адрианом сколько было, не пятнадцать? — хмыкает Маринетт громко и взмахивает руками, доставая следующую фотографию из коробки, и Нино тут же цепляет её за прищепку на верёвку. — Я просто хотела сказать, что вы — идеальная пара, а по нам с Адрианом сразу можно было сказать, что мы не родственные души, а просто друзья. — Ты поймёшь, когда у тебя начнётся тот самый период, — со знанием дела тянет Алья, обнимая её за руку и тоже начиная перебирать соседние коробки, и Маринетт заинтересованно оборачивается. — Какой период? — Ну, когда вы постоянно обнимаетесь, целуетесь, все такие милые и прочее, — бросает Алья, не поднимая головы. — И какой следующий период? — Не знаю, мы уже десять лет с первого не выходим, — фыркает Нино весело, снова цепляя фотографию и начиная вешать верёвку на стену. — Видимо, в этом и суть. — Мы с Лукой довольно быстро перестали, — говорит Маринетт задумчиво. — В смысле, всё прям радужно было только первые три месяца, а потом мы словно привыкли, не знаю. Я старалась не думать, что у вас не так. — Потому что вы не созданы друг для друга, — говорит Алья и притягивает её к себе за талию, опустив голову ей на плечо. — Как продвигаются поиски? — Можно сказать, что они не продвигаются, — фыркает Маринетт, наблюдая за тем, как Нино цепляет верёвку. — Я проверяла вчера, все ещё нет совпадений и люди постоянно пишут, что у меня очень необычная метка. Вот спасибо, блин, только необычной метки мне не хватает. — Это все потому, что ты Ледибаг, — обвинительно тыкает в неё Нино, а в следующее мгновение опускается на ноги и подхватывает поперёк тела Блана. — Кто это тут хороший кот, а? Ауч! — Блан кусает его за запястье, и Нино торопливо опускает его обратно на пол. — Вот же ревнивец, это потому что я лучший друг Маринетт, да? — Ага, ему не нравится, когда меня любит кто-то ещё, — равнодушно замечает Маринетт, опускаясь на колени перед оставшимися коробками с книгами. — В смысле, когда приходит Адриан, ну, то есть, Нуар, они устраивают здесь поле битвы. — Что же с ним будет, когда сюда войдёт твой соулмейт? — говорит Нино, потирая укушенное запястье, но умиленно наблюдая за Бланом, который ставит лапы на коробку с книгами с другой стороны от Маринетт и заинтересованно заглядывает внутрь. Маринетт склоняется и целует его между ушей. — Ну либо он выселит нас на улицу, либо он примет его, потому что у нас одинаковые метки, — Маринетт пожимает плечами, не поднимая головы. — Некоторые говорят, что кошки это понимают, и даже носят их с собой, но я не особо в это верю. — Социальный эксперимент номер пятьсот тридцать четыре, один дробь четыре, — тут же вклинивается Алья и хватает Блана под верхними лапами, не успевает тот даже обернуться, и прижимает его к своей груди. — Он такой огромный, это точно порода, а не жирок? — У него нет жирка! — возмущается Маринетт, наблюдая за тем, как Блан недовольно пытается извернуться, но Алья оказывается единственным человеком, кто способен с ним справиться — даже Маринетт не может удержать Блана дольше пары минут, когда он этого не хочет. — Ну, может, только чуть-чуть, но это не имеет значение, он не из-за него такой большой. — Ну конечно, — Алья звонко целует Блана в подвернувшийся нос и выпускает из рук как раз тогда, когда он пытается укусить её за палец, так и оставшись неповрежденной. — Иди, толстяк-недотрога. Так какая это порода? — Мейн-кун, — говорит Маринетт, с любовью наблюдая за тем, как Блан обнюхивает штаны Альи, а затем, потеряв интерес, возвращается к коробке, залезая в наполовину освободившееся пространство. — Он ещё котенок, так что когда выростет, будет около двенадцати килограмм. Я хотела саванну, но этот меня просто покорил, когда я его увидела — я сразу поняла, что он будет моим. — Мяу, — подтверждает меланхолично Блан, и Маринетт, безоговорочно поняв, что он хочет, закрывает ту половину коробки, в которой он сидит. Алья тихо и довольно хихикает. — Да у вас идиллия. — Да, мы созданы друг для друга, я же говорю, — улыбается Маринетт и садится на пол, подтягивая колени к груди. Не выдержав, она всё-таки берет в руки телефон, чтобы обнаружить там сообщение от Габриэля. Сердце её от удовольствия и радости начинает биться чаще. «Вдвойне приятнее, что работать нужно будет с вами.» Маринетт вздыхает, коротко жмурясь, и, оглянувшись на Алью, которая отвлеклась на коробку с экспериментальными моделями Маринетт — самая большая и тяжёлая коробка, которую пришлось доставить, — открывает клавиатуру. «Как прошла ваша встреча?» Габриэль, к её удивлению, отвечает почти сразу, будто ждал её ответа. «Скучно, но продуктивно. Я пошёл обедать. Как дела у вас?» Маринетт ещё раз оглядывается на Алью, встречается с ней глазами, но все равно отворачивается, начиная печатать: «Мы с друзьями почти закончили разбирать вещи, осталась всего пара коробок, и одну из них мы не можем разобрать, потому что её занял мой кот.» «Покажете?» — тут же откликается Габриэль, и Маринетт, тихо хихикнув, чуть отодвигает крышку и фотографирует высунувшийся нос Блана. Она делает ещё несколько кадров с разной перспективой, и отправляет Габриэлю. «Он не очень любит людей, скорее, терпит их существование.» «По-моему, он само очарование, мне так хочется потрогать эту мягкую шерстку…» Маринетт улыбается ещё шире и, сделав глубокий вдох, позволяет себе написать то, что ещё вчера не могла даже помыслить. «Погладите, как придёте в гости.» — Что это тут у нас? — вдруг громко спрашивает Нино, и Маринетт тут же оборачивается в ту сторону — он достаёт из коробки целую кипу зарисовок с костюмами Ледибаг и Кота Нуара, и половина из них тут же вываливается на пол. Маринетт смеётся и поднимается на ноги, откладывая телефон в сторону, потому что Нино начинает терять равновесие и теряет все больше листов, а Алью, сидящую рядом на корточках, все больше и больше покрывает эскизами. — Какая прелесть! Неужели ты их все носила? — А этот довольно откровенный, — замечает Алья с ехидным хихиканьем, выхватывая тот, что упал ей на ноги, и Маринетт тут же смущённо его выхватывает и прижимает к груди. — Брось, детка, у тебя в самом деле красивая грудь, тебе бы пошло декольте. — Боже, мне было шестнадцать, а у Кота Нуара были отличные бёдра, — лепечет она в оправдание, наконец забирая у Нино половину и помогая ему подравнять те эскизы, что остались у него в руках, и слышит, как Алья саркастично фыркает. — Я не носила такой костюм, я просто!.. И вообще, неважно… — Что-что, Мари? — Алья щурится, довольная тем, что узнала такой факт о Маринетт. Иногда эта журналистская сущность была весьма досаждающей в обычной жизни, правда сейчас Маринетт скорее смешно, чем неловко, но и это тоже. — Ну, мне нравилось представлять себя такой роковой и все такое, и что мы с Нуаром как супергеройская парочка, — фыркает Маринетт, прижимая к себе рисунки. — До того, как я узнала, что он Адриан, я думала, может, мы соулмейты, раз мы оба герои и появились в один день. — Как романтично, — патетично тянет Алья, прикладывая к щеке ладонь, и Маринетт пихает её ногой в бедро, заставив рассмеяться. — Ладно, не дерись! Смотри, мы почти закончили с твоими коробками, может, накормишь нас обедом? — Так и быть, за ваши старания накормлю, — смеётся Маринетт. Она окидывает взглядом комнату и чувствует, что ей стало чуть легче дышать. Чистота в квартире, отсутствие лишних коробок, которые они пока вынесли за дверь в больших мешках, словно открыли в ней второе дыхание. Маринетт ведь так любит уют, а столько времени жила в месте, где ей не было даже комфортно. Глупо было так себя наказывать. — Спасибо. — Давно нужно было нас позвать, — говорит Алья, пока Маринетт складывает свои рисунки в шкаф, специально отведенный для работы. — Мы же твои друзья, мы всегда тебе поможем. — Я знаю, просто… — Маринетт поднимает с пола телефон и, не глядя, убирает его в карман штанов, проводя ладонью по бедрам и растерянно вздыхая. — Просто это был как последний рубеж. Разобрать коробки — значит окончательно вернуться в Париж. — С возвращением, маленькая, — Алья протягивает ей руку, и Маринетт как-то сама собой оказывается в её объятиях. Она держит её крепко, привычно прижимая к себе, но не так, что у Маринетт кончается воздух, а так, словно она будет держать её, даже если весь мир вокруг начнёт рушиться. Дружба, которая её связывает с Альей, не такая, как с Нино, но это ничуть не мешает им быть близкими даже спустя столько времени, даже через расстояние и какое-то время лишь косвенного общения через Нино. Маринетт думает, что это всё — всё, что её окружает, — лучшее, что с ней случалось, и она должна была вернуться, чтобы вернуть свою жизнь. — Ну ладно, — Маринетт отстраняется и украдкой вытирает влажные ресницы. — Пойдёмте на кухню, я вам сейчас блинов испеку. И у меня ещё круассаны остались, подогреем в духовке и будут почти как новые. — Отличный план, я люблю, когда ты готовишь, даже сильнее, чем когда готовит Алья, — довольно весело вскрикивает Нино и едва не вприпрыжку идёт на кухню под пиханье и тихий смех Альи. — На самом деле, я согласна с ним. — Нам нужно удочерить Маринетт, — приходит к выводу Нино, когда они заходят на кухню. Алья согласно хмыкает. — Но для этого нам нужно сначала пожениться. — Предлагаешь сделать это прямо сейчас? — Я могу вас поженить, — влезает в их разговор Маринетт, поднимает со стола пушистую дразнилку Блана и касается сначала плеча Нино, а затем Альи. — Властью, данной мне этим тостером, объявляю вас мужем и женой, целуйтесь. Алья с лёгкой победной усмешкой обхватывает Нино за шею сзади и притягивает к себе, крепко целуя. Маринетт улыбается, пару мгновений наблюдая за ними, а затем, убедившись, что они слишком друг другом увлеклись, отворачивается к плите. С тех пор, как она вернулась в Париж, ей не хотелось готовить, совсем. Она делала это через силу, потому что нужно, но потеряла какую-то часть своего вдохновения и сил, но после этой ночи, после того, как она освободилась от ощущения, что она до сих пор не вернулась домой… Маринетт снова хочет что-то делать. Готовить для себя и своих близких, украшать квартиру, работать, создавать что-то новое — она и создаёт, уже, даже ещё не приступив к работе, потому что Габриэль даёт ей такой шанс. Маринетт замешивает тесто под приятное, словно тихая музыка, воркование Нино и Альи, и прислонившись локтями к столешнице, достаёт телефон. Всё это время у неё невыносимо зудело желание посмотреть, что ответил Габриэль. «Мне неловко вам навязываться…» Маринетт тихо фыркает, опускает телефон на столешницу, а сама прижимает ладони к горящим щекам. Она коротко жмурится, пытаясь прийти в себя и осознать, что он действительно это написал, и проводит пятерней по волосам. Ей хочется верить, что всё будет хорошо, пока Алья и Нино рядом, пока Адриан счастлив с Кагами и работает со своим отцом, пока Габриэль пишет ей так, как будто для них нет ничего естественнее и привычнее. «Было бы здорово, если бы вы пришли», — пишет она торопливо, открывая клавиатуру и, не дождавшись его ответа, ещё быстрее добавляет: «Если вам хочется, можем оправдать ваш визит просмотром моих старых эскизов. В отличие от вас, я их храню!» «Старые эскизы?» — тут же отвечает Габриэль. Маринетт улыбается, перечитывая это сообщение, пока ждёт, что он напишет дальше, потому что он печатает, не переставая. Ей нравится наблюдать, как движется эта надпись. «Я обожаю смотреть старые эскизы, а эти наверняка восхитительны, потому что ваши. Тогда я… зайду примерно на следующих выходных?» «Отлично, я как раз закончу с уборкой квартиры.» — Что я вообще делаю? — бормочет Маринетт, откладывая телефон обратно в сторону и доставая сковороду. — О чем ты, девочка? — Алья внезапно оказывается сзади и обнимает её за шею двумя руками. Маринетт улыбается кончиками губ, ставит сковороду на плиту и включает её. Так, вместе с Альей в качестве дополнительного груза, она наливает первый блин. — Чувствую, что опять делаю глупости, — говорит Маринетт, но как только слова срываются с её губ, она понимает, что это на самом деле не так. Ей не кажется, что это глупости, ей кажется, что так и должно быть, она невероятно этого хочет и просто поступает так, как велит ей сердце. — Или нет. В любом случае, я пригласила Габриэля к себе в гости. — Ух ты, — вклинивается Нино, пихая её бедром в бедро, и, отталкивая от плиты, забирает у нее сковородку. — Иди садись, я закончу. Так чем будете заниматься? — Я обещала ему показать старые эскизы, — растерянно говорит Маринетт и внезапно до неё на самом деле доходит. Она медленно опускается на стул и смотрит на Алью, а та немного непонимающе смотрит на нее. — Я обещала показать ему старые эскизы, что я наделала? Там же стыд, это нельзя никому показывать, тем более, знаменитому дизайнеру, от работ которого у меня ноги трясутся. Что делать-то? Нарисовать новые и сказать, что это старые? — Напои его и возьми на диване, — бросает как само собой разумеещееся Алья, и Маринетт раздраженно пихает её ногой. — Ну ладно! Это же тоже вариант, лучше, чем ничего! — Ты не помогаешь, я серьёзно вообще-то, — недовольно говорит Маринетт и вздыхает, опуская голову. Она пропускает волосы через пальцы и снова смотрит на Алью из-под ресниц. — Я тоже серьёзно, не случится ничего страшного, если вы так начнёте свои рабочие отношения, — говорит Алья и предусмотрительно отходит подальше, чтобы Маринетт при всем желании не сумела её пнуть. — Нино… — Аль, успокой свою страстную душу, наша девочка слишком милая для таких решений, — благополучно произносит Нино, и Маринетт благодарно вскидывает руку, а Алья громко хихикает, садясь на соседний стул. Нино поворачивается в их сторону и смотрит на Маринетт, одновременно с тем переворачивая блин. — Слушай, сис, это же старые эскизы. Даже если они не очень, ты растёшь, и это будет заметно, да и из них можно будет подчерпнуть что-то новое. Не бойся так, вы уже подписали контракт, так что он тебя точно не уволит за то, что в четырнадцать ты не построила дизайнерское агентство. — О боже, думаешь, нужно было? — снова начинает неоправданно паниковать Маринетт, прекрасно понимая, что сама себя накручивает, но не может остановиться. — Ему, наверное, будет неловко работать со мной, потому что обо мне вообще никто не знает, мне нужно было начать раньше, почему я вообще тратила время на всякую ерунду, я могла бы… — Дыши, — прерывает её Нино и ставит прямо перед ней тарелку с парочкой только что испечённых блинов. — Ты снова забыла, как это делать? — Что?.. — Маринетт по инерции берет один блин и едва не роняет его, потому что он слишком горячий. — Тебе не стоит беспокоиться, что ты недостаточно хороша, сис, — говорит Нино и целует ее в волосы. — Он должен судьбу благодарить, что ты согласилась с ним работать, а не такие го так бояться. — Ну, он… а я… Алья перебивает её громким вздохом. Маринетт торопливо запихивает блин в рот. — Вот и всё, — заключает Нино, решив, что на этом их спор закончен. Маринетт ничего больше не говорит лишь потому, что в этом нет никакого смысла — она и сама знает, что у неё нет причин так сильно переживать, что она просто волнуется, потому что её жизнь, наконец, обретает смысл, у неё появляются очертания, она обрастает радостью, которую прежде Маринетт не испытывала. Единственное, о чем она сожалеет, так это о годах, в которых ничего подобного не было. Маринетт по большей части чувствовала себя счастливой и она благодарна миру за это, но в этом счастье всегда как будто чего-то недоставало: в Лондоне она чувствовала себя хорошо рядом с Лукой, но ей не хватало родителей и друзей, здесь, в Париже, она думала, что ей больше не о чем желать, но всегда было что-то ещё — проблемы с учёбой, первые провальные дизайнерские шаги, Бражник, в конце концов. Подумав о нем, Маринетт коротко усмехается и смотрит на блестящее коричневое пятно в блине. Интересно, где Бражник сейчас? Что с ним стало? Маринетт порой думает о нем, не чувствуя никаких негативных эмоций — когда-то она была девочкой и очень злилась, но теперь она понимает, сколько отчаяния было в его просьбах. Он чего-то так сильно желал… Маринетт не помнит, чтобы он действительно причинял кому-то вред. У Бражника в руках была такая сила, а он всего лишь использовал людей, чтобы вести с ней и Котом Нуаром переговоры. Зачем ему были талисманы? Маринетт помнит, что в день, когда он сказал, что больше не станет их искать, она почувствовала, как что-то его отпустило. Теперь она никогда не узнает правду. Маринетт думает об этом и надеется, что и он тоже наконец счастлив, потому что, пожалуй, всё, что нужно людям — чувствовать себя на своём месте и делать то, что кажется правильным. Если он этого достиг без талисманов, то и она сможет — несомненно сможет, потому что уже делает первые шаги. Нино прав, ей нечего бояться. А даже если волнение сжимает её горло, это хорошее чувство. Это значит, что она идёт вперёд и меняет свою жизнь к лучшему.***