***
Наблюдать за Габриэлем все равно, что смотреть в гладкую зеркальную поверхность воды. За отражением глубина, которую она не понимает и, кажется, не способна понять никогда — но ей интересно, и она готова смотреть и смотреть в эти тёмные воды, пронизанные светом, так долго, пока не станет их частью. Эти мысли и чувства, как ни странно, не пугают её и не кажутся посторонними. Нельзя не восхищаться человеком, который так талантлив и умен, что Маринетт порой кажется нереальным его существование. Он внезапно поворачивается к ней, их взгляды встречаются — Маринетт смущенно ему улыбается, он улыбается в ответ, и тут же отворачивается, договаривая предложение своему подчинённому. Маринетт заставляет себя вернуться к наброскам, но все равно думает о Габриэле — как и все время с тех пор, как они познакомились ближе. В свете дня он не кажется таким грустным и уставшим — она бы никогда не сказала, что он не спал целую ночь, если бы не знала это наверняка. Она добавляет штрих на полах плаща своего эскиза и чуть отодвигает планшет от себя, чтобы взглянуть со стороны. — Я бы добавил орнамент чуть выше, — раздаётся совсем близко голос Габриэля, и Маринетт, вздрогнув, поднимает голову. Он падает рядом с ней на диван и задумчиво трет подбородок пальцами. — Вы прямо как художники из прошлого, ну, знаете, с кисточкой и палитрой, точь-в-точь со стороны. — А вы, видимо, мой мастер, — с улыбкой говорит Маринетт и отдает ему планшет, потому что он тянет к ней руку. Их пальцы на короткий миг соприкасаются, и она чуть склоняется к нему, пытаясь уловить в его лице нотки того, что видела ночью. Ничего — только радость и нежность, природу которой она до сих пор понять не может. — Вы и сами мастер, — он осторожно берет у неё из рук стилус и добавляет орнамент, задумчиво щурясь. Его глаза блестят под стёклами очков. — Тогда уж мы с вами скорее… Как это называется, когда два художника работают вместе? — Творческий дуэт? — Да, вот примерно так, — усмехается Габриэль и поднимает на нее взгляд. — Вы ведь не против, что я правлю ваши идеи? В юности меня это очень оскорбляло, когда кто-то пытался влезть со своими замечаниями. — Вовсе нет, я люблю, когда в моих работах есть частичка кого-то ещё, — улыбается Маринетт, широко и довольно, и Габриэль чуть прищуривается, не отворачиваясь и продолжая на неё смотреть. Маринетт смущённо фыркает. — Естественно, не всех подряд, но вы входите в ту категорию людей, которым это можно. Габриэль начинает сиять от удовольствия так явно, что Маринетт даже удивляется — она не знала, что взрослые люди могут испытывать такие яркие, почти детские эмоции. Она обожает его в этот момент так сильно, что готова расцеловать его в обе щеки. — Мне так приятно, — говорит очевидное Габриэль и вертит между пальцев стилус Маринетт. Она смотрит на это, любуясь его руками, такими прекрасными, что у неё спирает дыхание. — Мне кажется, ваши исправления тоже меня бы не расстроили. Скорее, наоборот — пришёл бы в восторг. Так что вы можете не стесняться после этих моих неосторожных слов… — Вы уже дали мне на это разрешение, помните? — робко смеётся Маринетт, пригладив пальцами ткань платья на коленях. — Когда я уговорила вас не выкидывать ваши эскизы. Кстати, — она торопливо тянется к сумочке, лежащей на соседнем стуле, и вытаскивает оттуда брошь. За то, что она практически вынесла её, лишь бы поносить подольше, ей всё ещё очень стыдно. — Так хотела попасть домой, видимо, что… В общем, вот. — Но я ведь подарил вам её, — удивляется Габриэль, глядя то на брошь, то на Маринетт, и сжимает её руку, в которых она протягивает ему брошь. Он накрывает свои пальцы второй ладонью и приподнимает их сплетенные руки вместе, целуя. Маринетт не ощущает прикосновение его губ, но её все равно бросает в жар от этого жеста. — Если она вам нравится, конечно. Я делал ее сам, когда увлекался ювелирным делом. Не очень хорошо, правда? — Восхитительно, — выдыхает Маринетт, чувствуя под пальцами поверхность броши, которая стала для неё ещё драгоценнее, чем прежде. — Я бы никогда не подумала… В смысле, не потому, что вы не похожи на человека, способного… Я имею в виду, она идеальна. — Вы мне льстите, — спокойно улыбается он, отпуская её ладони. — Если вам нравится, я бы хотел, чтобы она осталась у вас. — Извините, я не подумала… — лепечет Маринетт смущённо, поправляя волосы и отворачиваясь. — Мне стоило выражаться яснее, — мягко говорит Габриэль. Она слышит в его голосе улыбку, и удовольствие от того, как крепко она прижимает к груди ладонь с зажатой в ней брошью. Она ни за что бы от неё не отказалась и даже какое-то время думала оставить себе и ничего не говорить, но совесть взяла верх. — Сразу сказать, что это подарок. Я просто решил, что вы поняли, раз не отказались и не отдали сразу. — Я-я просто не хотела отдавать, — признается она быстрее, чем успевает подумать, и встречается взглядами с удивлённым Габриэлем, торопливо добавляя в свой голос веселья: — Я очень падкая на красивые вещи, знаете ли! Как сорока. — Можете выбрать любые подобные безделушки в моей личной мастерской, когда в следующий раз туда пойдём, — говорит Габриэль, довольно быстро взяв себя в руки, и с блуждающей улыбкой опускает взгляд к планшету. Он ещё что-то дорисовывает, но Маринетт от шока ничего не замечает и просто смотрит на него, не моргая. — Я ведь вынесу всю вашу мастерскую, — пытается пошутить Маринетт, но получается довольно плохо. — Что ж, тогда хоть чему-то там наконец найдётся применение. — Вы шутите, да? — слабо бормочет Маринетт, придвигаясь ближе. — Я ведь, в самом деле, вынесу… — Поверьте, я не буду против, я вам даже помогу и напихаю много ненужного, — смеется Габриэль, поглаживая кончиками пальцев край планшета. Маринетт смотрит на его руки и понимает, что они снова немного подрагивают, как ночью. Глубоко вздохнув, — это похоже на погружение на дно Марианской впадины, — Маринетт все же решается и опускает поверх его руки ладонь. — Ну, если вам так будет хорошо, я не стану отказываться, — почти шепчет Маринетт от разрывающих её эмоций, таких сильных, что она в них почти тонет. — Вы же знаете, как много для меня значат вещи в вашей мастерской. — Это очень приятно, — улыбается Габриэль, рассеянно погладив планшет подушечками пальцев. — Для меня то же самое значила бы и ваша мастерская. — Моя? — слабо и удивлённо переспрашивает Маринетт. — Но я ведь только начинающий дизайнер… — Всегда приятнее всего наблюдать за тем, как талант растёт и как развивается, а не просто смотреть на конечный результат, — он чуть склоняет к ней голову, и Маринетт, усмехнувшись и прикрыв глаза, по наитию наклоняется тоже, почти коснувшись чёлкой его лица, но это скорее похоже на движение двух уставших человек, ищущих поддержку и понимание, чем на близость. Маринетт чувствует это на всех уровнях. — Мне нравится за вами наблюдать, в вас есть что-то особенное, и это перевернёт мир. Это даже больший трепет, чем перед «моим гением», кажется, так вы это называете. — Ну да, — лепечет Маринетт смущённо, так и не подняв головы, и улыбается как будто своим мыслям. Этот диалог похож на шёпот, словно они делят покров и тайны, а над ними бушует море. — Наверное, я понимаю вас. — Надеюсь, я смогу это увидеть, — тихо говорит Габриэль. У Маринетт от этого тона начинают ещё сильнее полыхать щеки, и она даже не понимает, почему. Ей кажется, что все на них смотрят и все понимают, о чем они говорят, но когда она поднимает голову, то понимает, что они остались одни в общей мастерской. — Почему нет? — робко спрашивает Маринетт и решается на него посмотреть. — Вы будете расти, — Габриэль улыбается. — У вас будет такая популярность, какая мне и не снилась, и я вам уже буду без надобности. Хотя, может, вы будете не против принять меня к себе, когда моя слава угаснет, — он так это говорит, что Маринетт чувствует — его это нисколько не беспокоит, скорее, интересно, что будет дальше, там, в туманном будущем, которое никому из них неподвластно. — Если этого не случится, значит, меня украли инопланетяне и заменили клоном, — отшучивается она робко, но тут же добавляет, не успевает Габриэль ответить: — Обещания чаще всего бессмысленны, потому что мы никогда не знаем, что случится в будущем, но я хотела бы, чтобы там вы были рядом. Вы ведь почти мой наставник и кумир, для меня честь работать с вами, и, если вы будете рядом, значит, у меня все получилось, как я хотела. — Ну, я вижу будущее, знаете, — Габриэль ярко ей улыбается, склоняясь, и ведёт рукой над её коленями, изображая экстрасенса. Маринетт не может сдержать смешок, умиленная выражением его лица. — Вы можете ничего не обещать мне, я и не жду, но мне не нужны суперсилы, как у Ледибаг, чтобы знать, что вас ждёт нечто невероятное. Упоминание Ледибаг внутренне обжигает удивлением и странной радостью, что он думает о ней, даже когда не видит. — Тогда я не стану сомневаться в ваших пророчествах, — заговорщически склоняется к нему Маринетт, и они улыбаются друг другу, глядя в глаза. Наступает долгая пауза, которая уже рискует стать неловкой, но у Маринетт внезапно начинает звонить телефон. — Д-да? — борясь со смущением от того, насколько они сейчас были близко, спрашивает Маринетт в трубку и слышит весьма меланхоличный голос Альи: — Девочка, бросай всё и начинай собираться. У нас с Нино свадьба сегодня вечером, встречаемся в шесть у той церквушки, а потом идём в ресторан под башней. — Что? — от шока она даже не способна сразу правильно среагировать, но через мгновение подскакивает, хватаясь за плечо Габриэля, и радостно пищит. — Наконец-то! Вы просто сумасшедшие, вы знаете? — Мы знаем, — слышит она голос Нино на заднем плане и шуршание. — Это не отменяет, что ты должна быть на свадьбе ровно в шесть. А желательно пораньше, чтобы я успел отдать тебе кольца. — Я… — Маринетт быстро смотрит на Габриэля, который не отводит от неё взгляда. — Я вам это припомню, такой тост произнесу, что вы на всю жизнь запомните. — Не угрожай мне, я журналистка, — слышит она довольно громкий голос Альи на фоне так, как будто Нино забрал у неё трубку, а в следующее мгновение вернул обратно. — В общем, приходи пораньше! Можешь дизайнера своего позвать, романтично получи… — Цыц, женщина, — перебивает её Нино, а затем слышатся очередные звуки борьбы. — Всё, сис, жду вечера. — Скоро увидимся, — говорит Маринетт, но Нино её уже не слышит, потому что на заднем плане раздаётся визг. Маринетт усмехается, немного нервно от того, как все это неожиданно, и сбрасывает звонок. — Всё в порядке? — обеспокоенно спрашивает Габриэль, и Маринетт поспешно кивает, убирая руку с его плеча, в которое она вцепилась, как в спасательный круг. — Ну, меня ждёт нечто невероятное и очень страшное, но все шикарно, — растерянно говорит Маринетт. — Мои лучшие друзья женятся прямо сегодня, через, — она смотрит на часы, — четыре часа. — Ух ты, а вы не знали? — улыбается Габриэль с растерянностью, и Маринетт громко и смущённо фыркает. — Я знала, но… — Маринетт пожимает плечами и проводит рукой по волосам, слишком взбудораженная, чтобы нормально выражаться. — В общем, они решили, что поженятся, когда будут чувствовать, что это их день или вроде того, поэтому так внезапно. — Звучит очень романтично, — говорит Габриэль, глядя на неё снизу вверх. — А я даже на своей свадьбе не был — Эмили сказала, что будет лучше расписаться и уехать отдыхать, так что не представляю, как все можно организовать за четыре часа. — Они весьма безбашенные, живут моментом, так что вы поймёте, — Маринетт смотрит на него и смущённо поправляет чёлку. — В смысле… Не могли бы вы пойти со мной? — Я? — он теряется ещё больше. Маринетт чувствует, как сердце бьётся где-то в горле от нетерпения и неловкости. Она даже не знает, чего ожидала — вряд ли он согласится идти на свадьбу с почти незнакомой девушкой к людям, которых он знает также косвенно. — Ну, я подумала… Вам, конечно, не обязательно, но там явно будут Адриан и Кагами, так что, может быть, вам не было бы слишком неловко, — Маринетт вздыхает и замолкает. — Просто мне не хотелось бы идти одной. На свадьбе всегда так грустно в одиночестве. — Если можно, я был бы только рад, — Габриэль довольно ловко и энергично поднимается не ноги и поправляет край пиджака. — Это всегда так волнительно, знаете… И у нас всего несколько часов! Какие цвета одежды у гостей? Мы успеем что-то придумать? Или у вас уже что-то есть? Раз я с вами, мне нужно что-то похожее, да? Маринетт довольно смеётся и, потеряв всякую скромность и стеснение, подхватывает его под руку и уводит в сторону выхода из офиса. — У меня уже есть платье подружки невесты, но у меня осталась ткань, из неё можно сделать вам платок и подкроить края подкладок, у меня дома стоит машинка, — она довольно улыбается, неприлично широко и радостно, и, кажется, очень влюблённо в жизнь. — Так вам подойдёт? То, что он снова предложил ей сделать парные костюмы — уже на грани фантастики. Это настолько потрясающе, что ей хочется танцевать прямо здесь, без музыки. — Это звучит просто прекрасно, — радуется Габриэль, будто она предложила ему сделать персональный костюм только для него, а не просто чуть изменить его пиджак. — А я точно ничем не помешаю? У меня даже подарка нет. — Конечно, нет, — Маринетт не выдерживает и немного кружится в коридоре, пока они ждут лифт. Габриэль смеётся, оказываясь внезапно так близко, что она чувствует запах его парфюма и совсем немного табака, который она прежде почему-то не замечала, словно он прятался от неё прежде, чем раскрыться. — Не думаю, что кому-то есть дело до количества гостей и подарков, им важен сам момент. Они, кстати, полные соулмейты и нашли друг друга практически сразу, вы представляете? — Это невероятно, понятно, почему они такие безумно романтичные, — согласно отвечает он, и Маринетт довольно посмеивается. — Редко когда такое случается, у вас замечательные друзья. — Это правда большая редкость, — соглашается Маринетт. Они заходят в лифт, встречающий их доброжелательным ярким светом, и Габриэль нажимает на кнопку, нагибаясь над плечом Маринетт. — Я не помню больше таких историй, как у них. Но мы всегда знали, что они соулмейты, это было как-то… понятно. У нас есть старые фотографии, и на всех видна энергия между ними. — Должно быть, это тяжело? Наблюдать за этим каждый день и искать того, кто вам предназначен? — немного глухим голосом говорит Габриэль и смотрите на руку Маринетт. Она невольно прижимает её к боку, смущаясь. — Вовсе нет. Я никогда не была так счастлива, как за них, когда у них появились метки. — У вас очень добрая душа, — произносит он довольно тихо, едва слышно, почти шёпотом, касающимся её волос, но Маринетт все равно льнет к нему, чуть касаясь его локтя и улыбаясь так, как могла бы улыбаться, не показывая так сильно своего счастья от общения с ним. — Я могу быть счастливой и без соулмейта. Это даже хорошо, я могу выбирать, кого любить, а не надеяться, что полюблю того, кого мне выбрали, — отвечает она медленно, тоже шёпотом, смотря Габриэлю в глаза, и они замирают, не разрывая зрительного контакта, чтобы не разрушить этой особой атмосферы, возникшей между ними, как будто они делятся тайнами, самыми главными секретами, раскрывают друг другу души и играют на скрипке. Маринетт очень любит музыку, с Габриэлем её сердце поразительно чисто поёт. — Вы так не считаете? — Считаю, что мы слишком глупы, что понимать истинную природу родственных душ и что рано или поздно всё равно придём к тем, кто нас будет ждать, — говорит он, едва разлепляя губы. Маринетт чувствует аромат его парфюма, и он внезапно кружит голову сильнее обычного. Она думает, что это, возможно, из-за того, что в лифте мало пространства и воздуха. Она не знает, что ответить. Просто молча смотрит на него в тишине, пока лифт не оповещает, что они приехали. Маринетт чувствует, что с каждой прошедшей минутой становится все более неловко в молчании, и все же это не та неловкость, к которой она привыкла, но объяснить даже самой себе, что она чувствует, у неё не получается. — Мне всегда казалось, — почти шепотом, настолько тихо, все-таки говорит Маринетт, пока они идут через холл, — что каждый человек, которого мы встречаем на пути, был выбран нам судьбой. Наши друзья, любимые… враги. Как будто есть заранее прописанный сценарий, удивительный, непонятный и странный, но учитывающий все на свете. Если так, разве те, кого мы выбираем самостоятельно, не могут быть так же голосом судьбы? Просто не криком, а шепотом… — Шёпот бывает намного громче, знаете? — улыбается он, и Маринетт не выдерживает, смущённо опуская взгляд и поправляя волосы, и делает шаг вперёд, к выходу в коридор. Она не понимает, что это сейчас было, но ей показалось, всего на мгновение, что… Габриэль знает чего-то, что она не может знать сама. Он знает, кто её соулмейт, пытается намекнуть, что он рядом? Слишком сложно, чтобы размышлять об этом в такое время — она подумает об этом позже. Маринетт выходит в коридор и слышит, что Габриэль выходит за ней следом. Ей все ещё стыдно, что она ничего не ответила, но она так и не может придумать ничего достойного. Их шёпот, там, в лифте, в самом деле, оглушал. Она думает об этом все время до своего дома. Ей сложно избавиться от этих мыслей, но не то чтобы она сильно старается — игнорировать реальность она может и раздумывая о том, что с ней происходит. Впрочем, ответа на этот вопрос у неё нет, и никогда не было — Маринетт с детства очень сложно понять свои чувства. Они такие яркие и такие сильные, они захлестывают её с головой, и, тем не менее, их природа всегда будет для неё тайной. Маринетт стыдно, но она почти не пытается наладить диалог, пока за ними не закрывается дверь. — Всё ведь в порядке? — внезапно спрашивает Габриэль, останавливаясь на пороге, и Маринетт, растерянно выискивающая взглядом кота, который, скорее всего, будет не в восторге от гостя, поворачивается к нему. — Если вы уже пожалели о своём решении, то я не обижусь. — Что вы, вовсе нет, просто вы заставили меня задуматься, — Маринетт протягивает к нему руку совсем неосознанно, и Габриэль послушно коротко сжимает её пальцы. — Я сейчас поставлю нам чай, а вы можете пройти в гостиную, машинка сейчас там. Только осторожнее: Блан не очень любит гостей… — Я встречусь с ним раньше, чем планировалось, — улыбается Габриэль. — Кричите, если встреча не удастся, — отвечает Маринетт, тоже улыбаясь, облегченно от того, что смогла объясниться и он на неё не обижается. Они расходятся, и пока Маринетт делает чай, она все время прислушивается, не слышны ли из гостиной крики — будет не очень весело, если Блан как-то его ранит или испортит костюм. Но когда она возвращается в гостиную, она становится свидетельницей невероятной, но потрясающей картины: Габриэль сидит на ковре у дивана, прислонившись к подлокотнику плечом, и гладит Блана, неистово изворачивающегося перед ним. — Секунду, я, кажется, заварила какой-то не тот чай, потому что у меня глюки, — произносит Маринетт рассеянно, делает несколько шагов назад вместе с подносом, чувствуя себя максимально странно, но останавливается, потому что слышит, как Габриэль смеётся — приятно и смущённо. Маринетт разворачивается обратно. — Он что, сразу так?.. — Он сам меня нашёл и начал тереться о меня головой, так что… — Блан залезает передними лапами на колени Габриэля, ластясь к его приподнявшейся руке, а затем залезает на него окончательно, прижимаясь макушкой к шее. Когда Габриэль снова начинает его гладить, Блан ложится ему на колени и дёргает ухом. — Кажется, я ему понравился. Теперь я его питомец? — Однозначно, — растерянно смеётся Маринетт, умиляясь с того, как мило они смотрятся вместе. Они смотрятся так, будто только и ждали друг друга, будто были созданы вместе и разлучены. — Если бы у нас были соулмейты-коты, то он был бы вашим. Со мной он не смотрится так органично. — Ну, я готов отдать себя в служение этим мягким лапкам, — говорит Габриэль, сжимая его задние лапы, но Блан даже ухом не ведёт, довольно мурча, словно трактор. Маринетт ставит поднос на стол и опускается рядом с ними на колени. — Где я теперь буду жить? У вас есть комната для питомца вашего питомца? — Придётся соорудить, потому что Блан спит исключительно на мне или моей подушке, — улыбается Маринетт, окончательно садясь и прислоняясь спиной к дивану. Блан вяло поворачивает в её сторону голову, Маринетт чешет его за ухом, но он почти сразу отворачивается обратно к Габриэлю, тыкая в лежащую на его колене ладонь носом и пытаясь заставить себя гладить. Габриэль растерянно проводит пальцами по его шерсти, и Блан жмурится, снова дергая ухом. — Знаете, а я начинаю ревновать. — Обещаю, что не украду его, — Габриэль склоняется и целует Блана в холку, и неуверенно добавляет: — Наверное… — Тогда вам придётся украсть и меня, — фыркает Маринетт, касаясь колена Габриэля, и Блан тут же переползает мордочкой так, чтобы касаться их обоих. — Если честно, он никогда себя так не вёл… Чем-то вы ему нравитесь. — Я вообще нравлюсь котам, помните, я говорил? — рассеянно замечает Габриэль. — Возможно, дело в моем природном кошачьем обаянии. — Ну да, — соглашается Маринетт с неуверенностью, чуть растягивая слова, и Габриэль насмешливо фыркает над самым её ухом. — А вообще я только недавно говорила друзьям, что кошки чувствуют родственные души… — она обрывает себя и замирает быстрее, чем успевает закончить логическую цепочку, и прикусывает язык. — В самом деле? — голос Габриэля звучит странно. Он осторожно снимает с себя Блана и почему-то не смотрит Маринетт в глаза. Ей становится немного стыдно за то, что она невольно задела что-то в его душе, возможно, какое-то неприятное воспоминание, но не знает, как за это извиниться. Габриэль поднимается, и Маринетт встаёт следом, решая сразу достать все, что им понадобится и не тратить время. — Ну да, может, слышали про эту теорию… — Слышал, — коротко соглашается он и касается своего предплечья. — И что вы о ней думаете? — Пока не довелось проверить, — уклончиво бормочет Маринетт, упорно не желая продолжить свою предыдущую мысль, и, когда Габриэль открывает рот, сама не зная, почему, перебивает его: — Я сейчас принесу ткани… К вашему костюму подойдёт, будет гармонично смотреться, пусть и на скорую руку… — она отворачивается, начиная вынимать из коробки сложенную ткань, и торопливо добавляет: — Знаете, очень поразительно получается: ткань серая, почти как ваши глаза. Маринетт чувствует себя немного неловко, но куда более неловко говорить о том, что, вероятно, не по душе Габриэлю. Да и она почему-то чувствует себя… странно, когда думает об этом — как человек, которому нужно как можно скорее сбежать, закрыть сознание, притвориться, что ничего нет, потому что тогда в голову приходят самые невероятные мысли. — Видимо, проведение знало, что так все сложится, — говорит Габриэль, подходит ближе и ощупывает ткань. — Какая качественная, вы умеете подбирать хорошие материалы, я заметил ещё по вашей одежде. Маринетт смущенно бормочет «спасибо» несколько раз и замолкает, поднимая взгляд и встречаясь с серыми глазами. — Не думайте, что я одержим, — внезапно очень тихо говорит Габриэль, и Маринетт снова чувствует, будто они переносятся в тот лифт. — Я не думаю, что только судьба принимает решения за нас. Это не так. — Не так, — соглашается Маринетт с замирающим от страха сердцем, потому что именно сейчас понимает, что от него невыносимо сильно пахнет сегодняшним утром — рассветом, табаком и парфюмом, а ещё, немного, — любимым ветром под самыми облаками. — Решение в любом случае принимает человек, даже если кто-то выше решил, что может сделать иначе. Это просто… Просто… — она отворачивается обратно к коробке, пытаясь подобрать слова, но только рассеянно ведёт пальцами по лоскутам. — Это сложно, вот и всё. — Мы никогда не сможем это понять, — говорит Габриэль бархатным тоном, обволакивающим её разум и душу. Маринетт поворачивается к нему как раз в тот момент, когда он снимает с себя пиджак. Его движения такие плавные и лёгкие, почти ласкающие, изящные — отвести от него взгляд просто невозможно, даже если бы она хотела. Но она не хочет. Она восхищена им, ее приводит в восторг все, что он делает, все, что говорит, и она каждый раз очень глубоко его чувствует. — Наверное, нам и не нужно. Если очень долго думать о свободе выбора, можно сойти с ума. — Стараюсь вообще не задумываться о таких вещах, — выдавливает из себя Маринетт, наблюдая за тем, как он прикладывает ткань к своему пиджаку, пытаясь понять, как лучше сделать. Впервые Маринетт видит и понимает, что человек перед ней куда лучше разбирается в том, в чем она привыкла быть первой, но это нисколько её не расстраивает. Наблюдать за тем, как работает Габриэль вживую — лучшая награда, которую она могла получить.***