***
Ветер холодными порывами бил в лицо, заставляя сильнее кутаться в непредназначенное для такой погоды пальто. Антон, наверное, впервые пожалел, что потратил в начале зимы деньги на новую камеру, а не на теплую парку. А ведь подумал тогда своей головой, что зима может быть холодной! Мужчина, стоявший рядом на одинокой остановке, выглядел таким же потерянным. Черты его лица были красивыми, словно он был самим Апполоном, а злость, в перемешку с досадой и усталостью лишь дополняли его образ. Антон пробовал вызвать такси, но то ли кто-то решил над ним несмешно подшутить, то ли парень был слишком неудачлив – ни одной свободной машины не было и не будет еще в районе двух часов. Пятница, загруженный большой город, Шастун и сам это понимал, но попытать удачу пытался. Безысходность в купе с сильным морозом давили до ужаса – настолько, что Антону уже хотелось бросить все, лечь где-то на остановке и просто не проснуться утром. Арсений, так представился второй пассажир автобуса, все пытался до кого-то дозвониться, чуть ли не каждую секунду повторяя слово «сука». Антон с этого забавлялся, хоть и понимал, что они оба сейчас в одной лодке - утонет один, потонет и второй. Парню звонить было некому, а если и было бы кому, то все они явно сейчас видели десятый сон – время, на постепенно садившемся телефоне, было около трех часов ночи. Пальцы рук не чувствовались, будто их и не существовало, а тонкие карманы лишь защищали от ветра, но точно не от холода. – Можешь посмотреть, пожалуйста, такси не освободилось? – Арсений, хоть и был в ярости от происходящего, но с Антоном обращался вежливо и не наглел в силу того, что был старше парня. – Да, конечно, – Антон дрожащими руками достал телефон с 10% заряда. Надеясь на чудо, парень позвонил на уже, кажется, выученный номер, но получил все тот же ответ – на данный момент все водители заняты. Телефон начал совсем вырубаться от холода, видимо, Антон был следующим. Снег пошел только сильнее, настолько, что зона видимости сократилась до одного метра перед собой. Ветер, казалось, проник уже под кожу, вызывая дрожь каждой клеточки, каждого лимфоцитика и эритроцитика. – Ты уже совсем дрожишь, – произнес Арсений, до этого выглядывающий на дороге хоть одну проезжающую машину. Удача им вновь не подвернулась – в такое время и в таком месте машин тут практически не водилось, – Думаю, можно пойти по обочине в сторону города, а там может и проедет хоть кто-то. – Да кто ж в здравом уме тут ездить будет, – процедил Антон, чувствуя, как все тело становится неощутимым для него. В последний раз Антон чувствовал себя так, когда в детстве очень долго гулял на улице, играя в снежные бои с друзьями и строя убежища. Хотя, тогда такой холод был не так заметен из-за наивного веселья, но от мамы прилетало знатно. – Давай сюда руки, а то совсем обледенеешь, – Арсений, кажется, совсем не комплексовал по поводу того, что буквально прижимал Антона к себе, грея его руки в своих. Антона, может, это и смутило бы в обычных условиях, но сейчас ему было важно лишь поймать капельки такого нужного тепла. Арсений показался Антону хорошим. И руки ему грел, и говорил с уважением, и вон как прижимал к себе, практически вслепую ведя по темной обочине трассы. Будь они немного в других обстоятельствах, Антон бы сразу предложил встретиться еще раз и узнать друг друга получше, но учитывая обстоятельства, которые настигли их обоих, парень не хотел бы повторения такого опыта. Снега было настолько много, что можно было бы растопить его и создать еще один Тихий океан. Одни только ботинки Антона насобирали, как минимум, озеро Байкал. Шастун не знал, сколько они так шли – симбиоз него и Арсения, наверное, со стороны выглядел довольно странно и комично, но тепло сохранялось намного лучше именно таким способом. Не зря физику в школе преподавали. В какой-то момент, когда перед глазами все оканчательно начало плыть, Антон увидел какое-то свечение со стороны, а дальше воспоминания, будто льдинки, проносились по потоку мыслей, тая по пути, словно под эффектами в программах для монтажа, которые Антон добавлял, чтобы картинка смотрелась лучше.***
Ветер, хоть и был не таким сильным, как в прошлый вечер, но все же оставался неизменно холодным, бил по лицу, растрепывая русые кудряшки по лицу и мешая Антону что-то видеть. Парень проклинал тот день, когда из большого перечня городов России, не задумываясь выбрал Питер. На кой черт ему сдалась эта северная столица, где ясную погоду и теплое солнце люди считали праздником. Питер – это не Новосибирск, здесь нет хоть и холодной, но хотя бы снежной зимы. Санкт-Петербург тем и славился, что если снег и выпадет, то на следующий день обязательно будет грязь и слякоть, а не миролюбивые сугробы. Иногда Антон задумывался, что лучше бы под окнами гуляли медведи с балалайками, нежели нарики, которые каждый вечер проверяли лавочки и другие подобные укромные местечки на предмет их радости. В этот не очень приятный день Шастун решил не обращать внимания даже на мерзкую погоду, полностью сконцентрировавшись на своем состоянии. После ночной прогулки где-то на окраине города, в обществе хоть и симпатичного, но малознакомого человека, Антон видел мир через мутную призму в виде высокой температуры. Поэтому, любезно отказавшись от какой-либо помощи от Арсения, парень гордо, но немного неуверенно и расшатано побрел в сторону своего дома, стараясь не создавать видимость того, будто он в дрова. Лучше бы он был в дрова, хотя бы было немного веселее. Арсений коротко рассказал о том, что было вчера после помутнения шастуновского разума, но Антон, кажется, успел забыть больше половины услышанного. Парень благодарил вселенную за Арсения, оказавшегося вчера вместе с ним, хоть и не по своей воле. Будь там какая-то хрупкая девушка, а еще хуже, какой-нибудь алкаш, то Антон с уверенностью сказал, что они бы оттуда не выбрались и так бы закончилась его история – тупой смертью. Неспеша идя по улице, Антон обдумывал тот факт, что дома у него есть только активированный уголь. Немногочисленные оставшиеся деньги парень хотел бы сохранить, ведь нужно было на что-то жить, но порассуждав, что если он не купит хотя бы жаропонижающее – жить он в принципе не сможет, поэтому, насколько это было возможно при высокой температуре и головокружении, Антон уверено свернул в сторону аптеки, так и завлекавшей его своими зелеными огоньками вывески. Только сейчас Шастун понял важность этой яркости на вывесках аптеки – даже в предсмертном состоянии увидишь ее свет за тысячи километров. Помещение встретило его запахом лекарств, хлорки и таким нужным сейчас теплом. Не будь у Антона хотя бы крупицы оставшегося не затуманенного температурой разума, он бы остался здесь, хотя бы на холодной плитке. Кажется, фармацевт сразу поняла по виду парня, что ему надо, но все же выслушала невнятное «Здравствуйте, можно парацетамол, одну пачку». По улице Антон шагал неуверенно, с мыслями о том, что дома, банально, нет еды, как и денег на карточке. Зарплата должна быть через неделю, но Антон сомневался, что ста рублей хватит на целых семь дней комфортной жизни и поездок домой на автобусе. Словно ощущая настроение парня, погода решила окончательно испортиться и на прохожих повалили хлопья мокрого снега. Атмосфера безнадежной тоски снова накрыла Антона, вытягивая из мыслей о последнем прожитом. Расскажи Антон кому-то эту историю, все бы восприняли ее не больше, чем анекдот. «Уснули как-то два гея в автобусе, даже не спросив про время. Да и деда рядом не было…»***
– Арс, ты себе там ничего не отморозил? – Арсению казалось, что Серега мог смеяться над этим абсурдом целую вечность, хотя, по праву мог это делать. Именно Сережа проснулся ночью и поехал на другой конец города по тупости своего друга, уснувшего в пустующем автобусе. Да и спас какого-то парнишку, по случайным обстоятельствам оказавшимся в ровно такой же ситуации. Матвиенко винил во всем только друга, так как высокого парня, которого Арсений буквально тащил на себе, понять можно – он студент. Иногда кажется, что студенты – это вообще не люди, особенно перед сессией. Попов же был в отпуске уже несколько дней и мог бы за это время уже и выспаться вдоволь, а не засыпать в теплом автобусе. – Я точно нет, но насчет Антона не уверен, – язвительно ответил Арсений другу. За окном бушевала натуральная пурга, заметая за собой не только дороги, но и людей. Питер не на шутку разыгрался с погодой, одаривая своих жителей большим кайфом, в виде утренник очисток машин от слоя снега и льда, под тихие, но долгие маты. Арсений печально всматривался в суетящихся людей на улице, торопившихся быстрее прийти с работы в теплый дом. Отпуск мужчины закончился аккурат сегодня, поэтому уже завтра утром он будет нестись на автобусную остановку, так как полениться чистить собственную машину от снега. Уже завтра жизнь снова будет бить ключом, подкидывая каждый час новые проблемы. Даже от самой любимой работы начинаешь уставать и сказал бы это кто-то Арсению несколько лет назад, он бы рассмеялся этому человеку в лицо. Столько сил и времени было потрачено, чтобы отучиться в актерском, устроиться актером в театр, по началу отыгрываться самые унизительные роли (Арсений, кажется, никогда не забудет свою роль мухи в одной из постановок), но все, будто, было зря. И сам Арсений не понимал этого. А если не понимал Арсений – не понимал никто. – Видел я твоего Антона в аптеке сегодня, а парень неплохо держится, – заметив немного сменившееся настроение друга, Сережа решил продолжить разговор, чтобы Арс окончательно не улетел в прострацию своих мыслей. Сережа был хорошим другом, как считал Арсений. Исключая те факты, когда, будучи студентами, они по пьяне пососались, Сережа для Арсения был дорогим и очень близким человеком. После тяжелого расставания с Аленой, Арсений готов был опустить руки и забить огромный болт на свою дальнейшую жизнь, но Матвиенко, словно спасательный круг, брошенный в последний, но такой нужный момент, уже несколько месяцев вытягивает мужчину из того океана тоски и потерянности. И как бы сильно океан не тянул его на дно, Серега тянул в несколько раз сильнее. – Полуживой? – Арсений улыбнулся, вспомнив, как он пытался запихнуть Антона с его длинными конечностями в машину друга. Вспомнил, как они вместе тащили раскаленного температурой парня на восьмой этаж. Антон определенно еще долго не уйдет из воспоминаний Арсения и, возможно, останется там навсегда, отпечатываясь на подкорке и остерегая от дальнейших мыслей о сне в автобусах. Сережа, пока Арсений не видел, даже успел записать это единогласное правило на листок и прикрепить на холодильник. – Живее, чем ты после водки. Парацетамол купил и пополз куда-то на улицу. – Ну, хотя бы ползет, а не валяется где-то под лавочкой, – улыбнулся Арсений, заметив на улице какого-то бомжа, валяющегося на заснеженном асфальте возле лавочки. Забавный чувак.***
– Еб твою мать! – Антон, кажется, пытался ухватиться за стоящую рядом лавочку, но тщетно – температура настолько затуманивала разум, что парень не понимал, на самом ли деле он рукой двигает или ему кажется. Антон даже не понимал, где находиться он, а где его дом, потому что вокруг все плыло неясным облаком. Шастун точно помнил, что возле его дома не было никаких лавочек. – Нахуя именно сегодня нужно было лавочки ставить? – бубнил парень, еле вставая на ноги. Мир вокруг вновь пошатнулся и поплыл, как в калейдоскопе, – Уже четвертый год, блять, живу здесь и только сейчас лавочки поставили! Антон приблизительно понимал, что его дом находится где-то в двадцати шагах. В двадцати мучительных шагах, которые для парня казались испытанием. Снег валил с удвоенной силой, руки от холода абсолютно не слушались. Стараясь идти по прямой к, возможно, своему подъезду, Антон пытался негнущимися пальцами выудить из кармана связку ключей. Добившись успеха, Антон нашел нужный ключ и, пытаясь попасть, приложил его к домофону. Ничего не произошло. Повторив попытку, Шастун получил ровно такой же результат. – Да что за…, – Антон начал было покрывать каждого живущего на планете человека матами, но, услышав звук открывающейся двери, тут же замолк, – Когда они успели сменить этот ебучий раздражающий звук? – Антон? – мужчина, вышедший из теплого подъезда, был Антону смутно знаком. Видел его в университете? Его новый одногруппник? Сзади стоял еще один, так же кого-то напоминающий – Ты что здесь делаешь? – Домой…Пришел…Дядя, пусти…, – после недолго времени и трезвости ума, картинка вновь пошла ходуном. Столб, лавочка, мужики, стена… Столб, лавочка, мужики, стена, столбочка, лажики, муна, стеночка… И потом вновь темнота, где Антону казалось, будто он в вакууме: все звуки доносились словно через толщу воды, касания будто к онемевшим частям тела, и ощущение чьего-то острого присутствия рядом. Прикосновения ко лбу, чьи-то руки на талии и размеренная музыка лифта были последними воспоминаниями перед полным погружением на дно.