В честь тебя

– Арсений, ты ебучий манипулятор и эгоист! – крики, будто эхо отдавались в голове, распространяясь по всем непримечательным закоулкам сознания. Манипулятор, эгоист, козел, самовлюбленный придурок, – Ты не умеешь любить, не умеешь и не научишься! – Ты мне дорога. Тишина распространилась так же быстро, как и предыдущие ругательства. Арсений врал. Врал не только Алёне, но и себе самому. Плевать он хотел на наивные мечты девушки о семье, общем доме, детях. Плевать он хотел на традиции, свадьбу, кольца и счастливую жизнь. – Лжец. Она знала, что он врал. Все эти четыре года врал. Для него это было мало, для нее – целая жизнь. Время для каждого текло по-разному. Люди приручили его, посадили на цепь, словно сторожевых собак. А как освободили, то заметили, что для каждого оно течет по-своему. Для кого-то тянулось медленно, словно жвачка, для кого-то летело быстрее собственных мыслей. Но все жили в одно время, друг с другом. Пока один переживал каждую секунду в ускоренной съемке, другой медленно разлагался под натиском каждого часа. Возможно, выгорал, словно зажженная спичка. Арсений нервно оглядывал темную комнату. Рука, на которой он спал, будто все еще прибывала в том сне и абсолютно не ощущалась. На диване, вытянувшись во весь рост, спал беспокойным сном Антон – незнакомый, но не вызывающий опасений парень, который по случайности не уснул где-то в сугробе, а дополз до дома Арсения. Возможно, мозг Антона, в отличие от самого парня, понимал, что до дома в таком состоянии не добраться и принял решение завести его к тому, кто находился ближе всех. К Арсению. Парню из автобуса. Антона ни Сережа, ни Арс разбудить не смогли. Тот, будто не спавший несколько суток, не реагировал на любые слова или пощечины, только бессознательно отмахиваясь, как от надоедливых комаров. Сережа ушел, оставив Арсения наедине с Антоном. В любой другой ситуации Попов бы пошутил, что так и начинаются дешевые фильмы для взрослых, но, видя, как парню было плохо, шутить не хотелось. Арсений был удивлен, что после пережитого в жизни, в нем еще остались чувства жалости и сострадания. Словно Антон, сам того не зная, что-то возрождал в давно закаменевшей душе Арсения. Что-то теплое, щемящее, возвышенное. Антон вновь что-то промычал, ворочаясь во сне. Арсению даже показалось, что, подойдя к парню, он на расстоянии чувствовал жар от температуры. Давно забытое чувство, когда рядом находится кто-то. Прямо сейчас лежит, укрытый пледом, и точно не пропадет, как неудачное сновидение. Кудрявые волосы разметались по подушке, ресницы беспокойно подрагивали, тонкие пальцы, ранее украшенные кольцами, нервно сжимали края пледа в надежде, что это поможет. Арсений, словно маньяк, рассматривал парня. Еще тогда, на холодной остановке, он успел подметить симпатичные черты лица, умиляющую, хоть и немного нервную улыбку, и дрожащие, изящные руки. Антон словно почувствовал, что кто-то сидит рядом с ним и бессознательно потянул к мужчине руку. Арсений, кажется, перестал дышать, почувствовав на своей руке нежное прикосновение. Словно котенок, ищущий спасение, Шастун тянулся к, давно забывшему те ощущения, Арсению. Арсений бы отдал многое, будь это прикосновение не в бессознательном состоянии. Рука неумолимо тянулась к кудряшкам, в последний момент цепенея, будто Антон проснулся и с ясным сознанием собрался дать леща Попову. Но Антон не проснулся. А Арсений позволил себе больше, чем планировал. Медленно проводя пальцами от волос до шеи, проходя по выступающим ключицам и острым плечам, Арсений околдовано рассматривал силуэт парня, освещенный только светом восходящего солнца. На удивление, после вечерней вьюги, небо очистилось и было ясным, как вода на Байкале. Солнце отливало оранжевым, будто летним светом, проходясь лучами по спящему Антону. В какой-то момент в голове Арсения пронеслась мысль о том, что происходящее выглядело до ужаса правильно. Почувствовал жесткую хватку на своем запястье, Арсений перевел взгляд с яркого солнца, на еще более яркое. Антон смотрел прямо на него, стараясь отнять чужую руку от себя. В еще не прояснившихся ото сна и температуры глазах наблюдалось непонимание и страх. Будто это не он сам пришел к дому Арсения и не завалился прямо перед ним без сознания. Медленно приняв сидячее положение, хоть и с болью в голове это было сделать сложно, Антон немного отодвинулся от Арсения, стараясь смотреть за всеми действиями мужчины. Арсений тишину разрывать не хотел. Антон выглядел сонным, взъерошенным, уставшим и немного бледным. Но таким уютным, словно тот мир, который был у Арсения раньше, разбавился новой палитрой красок. Медленно подняв руки, в жесте «Я сдаюсь», Попов поспешил оправдаться: – Я просто проверял, есть ли у тебя температура. Антон заметно расслабился, облегченно выдохнув. Видно, ложь, придуманная Арсением за несколько секунд, заставила парня поверить и перестать глядеть на него со страхом. – Как я здесь оказался? – голос, некогда очень звонкий и яркий, был надрывным, будто Антон весь вечер орал матерные частушки Сектора Газа, а после сразу зашелся кашлем. – Ты свалился прямо ко мне в руки, когда я вышел из подъезда, – Арсений, конечно, утрировал: не свалился, а осел на холодный пол, а уже после был подхвачен под руки самим Арсом, – Я вроде не против твоей компании, но как ты случайным образом оказался около моего дома, хотя живешь в другой стороне, для меня остается загадкой. Антону было лучше: температура немного спала и теперь мир вокруг не крутился, как глобус. Но лучше бы он крутился, чем теперь Антон сидел в квартире чужого человека, который о нем позаботился, хотя, по правде, мог не доставлять себе лишних проблем.

***

– Ты, получается, на режиссера учишься? – Арсений честно пытался сделать что-то наподобие омлета, пока Антон смущенно сидел за столом. Обычно всегда общительный парень в миг потерял всю уверенность в себе, находясь в чужой квартире, с чужим человеком, который почему-то до сих пор не выгнал его, а наоборот позаботился. Вот, например, накормить пытается. – Как ты узнал? – Шастун не припоминал, что говорил Арсению что-то про свою жизнь. Их вторая встреча закончилась, как и первая – Арсений таскал Антона на руках. – Ты под температурой говорил что-то подобное, – Арсений лукаво усмехнулся и чуть не просыпал всю свою соль на сковородку с омлетом. «Карма не удалась» подумал мужчина и в следующую же секунду в него брызнуло разгоряченное масло. За окном начинало окончательно светать, немногочисленное количество героев, проснувшихся рано в законный выходной, медленно передвигалось по улицам, где практически не было машин. Город, окутанный сном, выглядел, будто заброшенным – нигде нет суматохи, нигде не горели огни в комнатах, детей на площадках и скрипящих качелей тоже не наблюдалось. Смотря на безлюдные улицы и парки, вспоминалась Москва, описывающаяся в книге «Метро» – разве что, Кремля со сверкающей звездой рядом не было, да и летающих тварей не водилось. – А больше я ничего не говорил? – У Антона не было никаких максимально скрытных тем в жизни. Вебкамом он не занимался, мужчин не любил, скрывать вроде и нечего, но все равно в душе было немного неспокойно. Арсений, хоть и вызывал доверие, но все равно была в нем какая-то странность и непонятность для Антона. Такое проявление нежности по отношению к другому, даже не близкому человеку, у Шастуна вызывало диссонанс в голове – не может же быть все просто так. – Успокойся, у тебя студенческий из кармана выпал просто. Я слишком любопытен. Выкладывая что-то похожее на омлет в тарелку, Арсений заметил молчание, повисшее между парнями. Антон, хоть и чувствовал себя лучше, но все равно пребывал в не самом приятном состоянии, отрешенно смотрел на восходящее солнце, которое отлично было видно из панорамного окна. Переведя взгляд на застывшего Арсения, Шастун уже не смог оторвать от него взгляда. Холодный океан с бушующей зеленью. – Ты ведь актер? – Колись, откуда узнал, – Попов все же вышел из оцепенения, поставив перед парнем тарелку. Антон был бледным, растрепанным после сна, нервно перебирающим браслет на левой руке, но таким уютным, таким нереалистичным для этого жестокого мира, будто написанным по сценарию профессионалами. – Только актеры умеют смотреть в глаза не смущаясь. Антон был не от мира сего.

***

Уговоры были долгими и жесткими. Шастун ни в какую не хотел, чтобы Арсений тратил свое время и подвозил его до дома. И даже аргументы, приведенные мужчиной, никак не действовали на упертого парня, и так смущающегося от каждого проявления заботы в его сторону. Антон и сам себя не понимал – в своей жизни он всегда находил общий язык с людьми, не смущался своих действий перед ними. Арсений же был каким-то исключением, которое Антон и сам не мог понять. – Мне сегодня нужно в театр, нам по пути, – ложь во благо тоже ложь, но Арсению не привыкать. Антон, наконец, сдался под таким напором, позволив Попову его подвезти. Правда, им обоим пришлось еще повозиться с очисткой машины, ведь ту завалило шедшим ночью снегом. Антон, укутавшись в свою не самую подходящую для зимы куртку, задумчиво рассматривал заваленную снегом дорогу. Из-за навалившихся обстоятельств Шастун позабыл, что уже завтра начнется их практика в университете. Позабыл, что придется снова работать по ночам, позабыл, что придется в свободное время заниматься только практикой и ничем больше. Пережив эти семь дней, Антон бы считал себя богом. Арсений, его забота и грустные голубые глаза полностью затмили все проблемы и трудности. В какой-то момент Антон подумал, что хочет провести так всю оставшуюся жизнь. Подумал, да понял, что не к этому он стремился все осознанное время, пережив сильную ссору с семьей, проблемы с деньгами и подработкой на ночных спектаклях. Слишком многое было вложено на карьеру, на мечту, что парень даже не успевал подумать о личной жизни, о человеке рядом. Не успевал, а, возможно, и не хотел. Наслушавшись историй от одногруппников и друзей о сложности в отношениях, о стервах девушках, о ненормальной зависимости от человека, вплоть до того, что люди с крыш прыгали из-за разлуки с ним, Антон решил, что плевать он хотел на чью-то заботу и взаимную любовь. Плевал он до недавнего случая. И сейчас, сидя в машине Арсения и решив разрядить молчаливую обстановку, парень рассказывал забавную историю, как он с одногруппниками случайно увидели своего преподавателя, выходившего из какого-то подвального гей-клуба. Антон то и дело посматривал на мужчину, на его легкую улыбку, появившуюся из-за шуток Шастуна, на внимательный, сосредоточенный взгляд на дорогу. Смотрел и понимал, что это точка невозврата. Край, а дальше пропасть. Но пропасть эта была слишком манящей. Арсений продолжал слушать еще одну нелепую историю Шастуна, впервые чувствуя себя легче, чем воздух.

***

Черная ауди отъехала от входа в общежития, но Антон успел уловить чужую улыбку и махающую на прощание руку. Успел и ответить на прощание, подавив в себе желание крикнуть «Увидимся позже». Это был бы перебор даже для Шастуна. Если кто-то и видел, как парня подвозил какой-то мужик на недешевой машинке, то ничего не сказал или просто забил огромный болт, продолжая строчить курсовую сквозь слезы. Антону лишнее внимание не требовалось, у него его было с избытком, от чего парень часто бесился и отгораживался от нежелательных лиц. Взять хотя бы тех девиц-первокурсниц, которые ночью пробрались к их с Димой комнате и пытались пригласить Антона на какую-то стремную вечеринку. Такого напора сам Шастун не ожидал и, сославшись на завал по учебе, выпроводил их из здания общежития. Дима тогда сказал Антону, что он баклан, который потерял шанс замутить с какой-нибудь красивой девушкой. Шастун с ним такого мнения как не разделял тогда, так и не разделяет сейчас. А началась его немалая популярность в универе с момента, как парень прославился единственным человеком, получившим автомат по философии. Философию никто на их факультете не любил – оно и понятно, сдалась ли будущим режиссерам какая-то там философия древней Греции, какой-то там Фалес и Боэций. И многие бы забили на пару, поспав лишние полтора часа, но останавливало всех одной – преподаватель по философии был в сравнение, разве что, самим Иваном Грозным. По университету ходила байка, что он никогда не ставил автоматы, будь ты человеком, каждый раз отвечающим на парах или со стопроцентным посещением. Эту байку подтверждали и четверокурсники, и выпускники, от чего сомневаться в том, что препод зверь, было бессмысленно. Антон стал первым, возможно, единственным. В ночь перед экзаменом по философии у Антона была запара на работе. Нужно было поставить четыре спектакля – и все это за 6 часов. В 8 утра, когда начинался экзамен, Шастун отключался на каждой горизонтальной поверхности, будь то стол, полочка или Дима. Кажется, Антон никогда не чувствовал себя настолько плохо, как в то утро. В аудитории было тихо, настолько тихо, что звуки проезжающих за окном машин были, как гром среди ясного неба. После очередного толчка Димы, Антон понял, что сейчас идет он. Смирившись с тем, что скоро нужно будет идти на пересдачу, парень, еле передвигаясь, поплелся на верную смерть. Макаров Илья Андреевич – это ФИО знал наизусть каждый студент. Его невозможно было не запомнить – самым многочисленным по пересдачам предметом была именно философия. Сколько слез было пролито для получения только тройки. Из аудитории Антон выходил белым, как снег. Где-то неподалеку группа студентов плакала от радости из-за заработанной тройки. Антон до сих пор не понимал, а не сон ли это, но ощущение зачетки в руках и громкий голос Димы рядом говорил об обратном. Может, Антон и вовсе ничего не сдал, а его воспаленный мозг только что это все придумал, чтобы парень не сильно нервничал. Слова Кати, девушки Димы, отдавались в голове, будто эхом: «Пересдача – это не конец». – У меня автомат по философии. И, чтобы окончательно удостовериться в этом, взглянул на зачетку. Ровная пятерка и роспись. Все вокруг, будто по команде, замолчали. Антон просто, по нетрезвости ума, спросил у Ильи Андреевича, что тот делал около гей-клуба. И, даже не осознав, что он только что сделал, увидел в зачетке пятерку и был отправлен восвояси, под тревожным взглядом преподавателя. Под очень тревожным взглядом. С тех пор он стал чуть ли не легендой в стенах СПбГУ и сколько бы студенты не пытались добиться от него ответа, как он смог, Антон молчал и отшучивался. – Боюсь спросить, где ты пропадал два дня и что за папик тебя привез, – услышал парень, только зайдя за порог комнаты. Дима не ругался, конечно, но тон его голоса говорил о том, что просто так отмахнуться у Антона не выйдет. Обычно сидящий в комнате и монтирующий какие-то видео Антон Шастун вдруг пропадает на два дня без объяснений. А после, подвозимый кем-то небедным, возвращается с глупой улыбкой на лице. Пусть Арсений только попробует присниться ему ночью.

***

Театр встречал еще немного сонных студентов своими огромными колоннами, музыкой из залов и снующих по коридорам актерами. Представлений на сегодня не было запланировано, так как предстояла немного иная работа. Антон успел задуматься о том, что Арсений тоже актер, который работает в театре, но, вспомнив его слова, что он работает в театре, который находится в стороне общаги Шастуна, парень успокоился. Почему-то не хотелось с Арсением переходить из дружеских отношений в деловые. Возможно, Антон просто боялся работать с кем-то знакомым. Их встретила какая-то женщина – Антон видел ее как-то в деканате. Она говорила студентам, в какие комнаты нужно пройти, чтобы познакомиться с актером и узнать, что же от них требуется сделать. Шастун до сих пор витал в облаках, рассматривая высокие потолки и украшенные стены, пока не услышал свою фамилию: – Шастун, третий этаж, кабинет 228. Лестница была сделана под стиль самого зала, хотя видел ее только персонал театра. Мариинский театр был будто отражением Петербурга – атмосферным, невычурным и по аристократичному загадочным. Каждый встреченный Антоном человек будто сам светился, как позолоченная люстра в зале. Последний раз в театре парень был еще в детстве – в Воронеже, где он жил с родителями, театры не были такими роскошными, поэтому сейчас, в свои 23 года, Антон разглядывал все вокруг с детским восторгом. Кабинет он нашел не быстро, заглядевшись на стены, украшенные фресками и скульптурами и забывшись на несколько мгновений, чуть не прошел дверь с табличкой «228» А.С. Попов». – Ну Попов, так Попов, – пробубнил Антон, на пробу постучав в дверь. Услышав тихие, но отчетливые шаги, парень уже хотел начать здороваться и представлять кто он есть, как замер, так и не раскрыв рот. За дубовой дверью оказался тот, кто еще вчера утром подвозил его до общежития и легко улыбался на прощание. Арсений выглядел уставшим, голубые глаза были блеклыми, почти серыми. Грустный взгляд даже не обратился в сторону Антона – Арсений не заметил, кто стоял на пороге, молча проходя вглубь кабинета и жестом зовя Антон за собой. Арсений был другим, не таким, каким видел его Антон. Вспомнив, как вчера неумело мужчина готовил ему завтрак и проверял ему температуру, Шастун подумал, что обознался и это не тот Арсений. То же кольцо на безымянном пальце, те же темные волосы, те же очки в черной, тонкой оправе. Он был одновременно таким родным, но таким чужим. Арсений нервно проследовал к окну, чтобы открыть его. В кабинете стало прохладно, мороз, царивший за окном, на улице, проник в комнату с темными стенами, заставляя поежиться от неприятных ощущений. Арсений обернулся и уставился на Антона, будто тот просто возник рядом с ним. По его взгляду было понятно, что и сам Попов не ожидал этой встречи и был не готов к такого повороту событий. Смотря в голубые глаза, Антон видел в них и удивление, и страх, что-то еще, что мог знать только Арсений. В них не было того теплого, хоть и грустного взгляда, как в машине, и теперь, когда Попов обернулся и наконец взглянул на пришедшего человека, до Антона дошло. – Арс, это слезы или у тебя в кабинете дождь прошел? – Это от радости, что работать буду не с каким-то придурком, а с тобой. Арсений натянуто улыбнулся не своей улыбкой.