***
Часам к шести вечера свора диких псов добралась до дома у озера, побросав машины там же, где обычно, на не асфальтированном пяточке. С того пятачка было идти по узенькой поросшей тропе минут двадцать. Когда все дошли до дома, то в доме неугомонные то ли еще дети, то ли уже взрослые, привычно нашли, чем себя занять, исходя из своих желаний. Скотт и Эллисон улизнули на второй этаж в комнату, в которой иногда спали, если оставались на ночь. Там не было кровати. Но был большой матрас на полу. Светлый пол, устланный мягким ковролином. Плакаты и постеры на стенах. Бижутерия Эллисон и Лидии на зеркале. Припрятанные презервативы Скотта или Джексона в глубинке старенького шкафа на ножках… В поисках того, что сможет проконтролировать непредсказуемый огонь, разгоревшийся в сердце, Стайлз решил спереть у Скотта идею. И забрал Дерека, улизнул в удобный момент вместе с ним ото всех ненужных глаз, снова к озеру, которое казалось теперь каким-то знакомым, приятно пустым и мирным, соблазнительно переливающимся как жидкое серебро. Стайлз стащил с себя одежду и искупался в озере вместе с Дереком. А потом, лежа на пирсе и слыша размеренное дыхание Дерека, напоминающее шум прибоя — такое, когда волны медленно гребут песок и камушки в морскую пучину, затем выталкивают их обратно на берег, — Стайлз подумал о том, как все это ново и необычно. Желание очерчивать кончиками пальцев контуры лица Дерека не было похоже на желание потрогать девчонок за бока или грудь на вечеринках. Это было что-то другое. Словно частички, из которых Стайлз обрел свою плоть, когда-то были в большем количестве; словно сейчас они были вместе с частичками, из которых когда-то обрел плоть и Дерек. Будто они с Дереком встретились, потому что не могло быть иначе, будто это была судьба, которую можно прочитать, как предсказание или послание, по звездам. Может, когда-то и они сами были звездами. Единой звездой. Что погасла, взорвавшись, — сейчас собралась обратно, переродилась и загорела еще ярче, чем раньше. Может, все это правда, что говорят о судьбе, и о людях, которые предназначены друг для друга. Стайлз не может знать наверняка. Никто не может. Но иногда хочется в красивые истории, в чудеса… От губ Дерека еле уловимо пахло лавандой. Ранее все пили чай на кухне. И Дерек сделал себе черный чай с лавандой и сахаром. Стайлз отказался от добавления в свой напиток лаванды, но попробовав ее сейчас, понял, что зря отказался. Лаванда оказалась приятной, она успокоила его. Приглушила его чрезмерную яркость. И сделала шумные левые мысли в голове не такими колючими. В этом спокойствии Стайлз лучше чувствовал Дерека, был внимателен ко всем его прикосновениям, обращал внимание на мелочи: вроде той, как лоб Дерека чуть всегда напряжен, что видно по маленькой морщинке между его бровями. Или как голубые глаза Дерека на фоне пастельно-фиолетового заката необычно отливают на миг красным — словно огонь зажигается внутри Дерека и тихонько поблескивает в его радужке. Во время более долгого поцелуя рука Дерека спустилась ниже по впалому животу Стайлза, на котором было много родинок-созвездий. Стайлз поддался вперед, обвив влажную от воды и пота, но горячую от чувств и страстей шею Дерека рукой, целуя его все более нетерпимо, размашисто и мокро, пару раз даже столкнувшись своими зубами о его зубы, и прикусив свою же губу, а, может, и губу Дерека тоже. Стайлз почувствовал слабый привкус крови. Но мозг Стайлза стер функцию «остановиться». Стайлз не мог перестать трогать Дерека, мог лишь жадно хотеть заполучить еще больше его внимания, еще больше Дерека рядом. Жадность, жгучая влюбленность и желание лились из Стайлза через край, а сам он словно вернулся с пустыни и пребывал в сильной жажде. Любовь — базовый элемент архитектуры человеческого мозга. От любви меняется химия, происходящая внутри человека. И Стайлз и так был уже зависим от «Аддеролла», не мог с него слезть. Теперь же, он догадывался, он не сможет слезть с Дерека. Будет так же от него зависим, как наркоман, будет искать встреч с Дереком, как ищут дозу. — Эй, жеребцы! — раздался веселый и громкий голос Скотта. Скотт вышел на пирс и шел по нему, широко шагая. Дерек отстранился, сел и стрельнул свирепым взглядом в Скотта — тот помешал и пришел очень невовремя, но судя по улыбке, свой прокол еще не понял. Стайлз тоже сел, но бросил на Скотта чуть дезориентированный взгляд, облизывая губы. Лаванда. Милая лаванда. После нее губы были сладкими, но словно онемевшими, на языке сладость соперничала с горчинкой. У Дерека определенно специфичный вкус, судя по тому, что он выбирает все необычное. — Мы собираемся смотреть «Зловещих Мертвецов», — оповестил Скотт. — Я еле уговорил Эллисон и Бойда на это. Вы с нами? Или у вас тут… — Скотт хихикнул, — свое снимается кино поинтересней? Дерек тихо вздохнул и посмотрел на Стайлза. Закат уже был. И стало ясно, что без солнца скоро станет совсем темно. Да и долго лежать на холодных досках идея не лучшая. Дерек опасался, что, будучи не оборотнем, Стайлз может простудиться или что-нибудь себе отморозить. Люди постоянно заболевают из-за каких-то пустяков. — Мы пойдем? — спросил Дерек у Стайлза. Стайлз нехотя согласился: — Пойдем… И взял Дерека за руку, поднимаясь на ноги. Дерек забрал их вещи. И все вместе со Скоттом они вернулись в дом. В доме в коридоре горел желтый свет. А в гостиной было сумрачно из-за выключенного, как и на кухне и в библиотеке, света. Для атмосферы. Красная флешка Эллисон уже была вставлена в порт большого плоского телевизора. И фильм стоял на начальной заставке на паузе. На кухне Айзек уперто открывал ящик за ящиком в поисках попкорна или тыквенных семечек. Но везде было пусто. Они забыли затариться провизией. На кухне остались лишь припрятанные батончики и невкусное желе в холодильнике, что-то покрывшееся льдом в морозилке, крупы и лапша в нижних ящиках, соль и сахар там же, многочисленные специи у плиты. Айзек взял сникерс и ушел в гостиную, упал на расправленный диван, на который Лидия принесла кучу подушек и пару плюшевых пледов. В углу дивана, выпрямив ноги, сел Скотт, а между его ногами ловко примостилась Эллисон. Айзек упал где-то сбоку. Бойд нелюдимо сел в кресло Дерека, прихватив с собой книгу, поскольку знал, что кино не будет ему интересно. А недалеко на полу, отодвинув подальше стол, Лидия улеглась на расправленное одеяло вместе с Джексоном. Дерек и Стайлз упали в обнимку просто куда-то в это гнездо.***
Примерно на двадцатой минуте «Зловещих Мертвецов», старого фильма ужасов, главный герой Эш, который напоминал Скотту его самого, подарил своей подружке серебряную подвеску лупы на длинной цепочке. И Стайлз, который ужасы просто обожал (особенно старые), и внимательно смотрел фильм в объятиях Дерека, шлепнул Дерека по руке и сказал громким шепотом: — Дерек, лупа! — Стайлз коряво поднял голову и посмотрел на Дерека. — Подари мне лупу тоже? Когда-нибудь. Я их обожаю. Раньше я даже пытался их коллекционировать. Дерек усмехнулся: — Ладно. Когда прошло несколько минут и показали, как Эш переспал с девушкой, на шею которой повесил ранее цепочку с лупой, то послышался насмешливый голос Джексона: — Получается, она дала Эшу за лупу? Стайлз рассмеялся в руку Дерека и тихо сказал: — Хорошо. Потом в кадре показали Некрономикон (Книгу Мертвых), на страницах которого были классные темные и жутковатые рисунки с хорошей прорисовкой и штриховкой. Дерек оценил. Потом появились нелепые спецэффекты и театральные крики, от которых Стайлзу стало еще веселее. Потом стали все чаще появляться эстетичные, но странные кадры, которые совершенно не поняли девочки, но парням понравилось. Хотя кино было про мертвецов в жанре «ужасы», мальчики веселились весь фильм, угорая над фильмом. Чего нельзя было сказать о девочках. Те всеобщего веселья как-то не разделяли. Эллисон от сцен было только страшно и мерзко, а Лидии просто скучно, поскольку «такой бредовый сценарий даже не хочется пытаться понять или оценивать». Позже в фильме проклятое и живое дерево поймало в тиски одну из героинь, содрало веточками с нее одежду, потрогало за грудь и поползло по ее ногам своими озабоченными прутиками как тентаклями. И, ладно, это было очень странно и неожиданно. Но все еще весело. Хотя Эллисон, кажется, момента изнасилования девушки деревом абсолютно не оценила. Когда бревно ударилось, чуть ли не с глухим звуком, о лобок героини, то Эллисон очень шумно вдохнула и посмотрела на Скотта. Эллисон с порицанием спросила: — И что ты скачал? Скотт, это последний раз, когда я доверяю тебе скачать нам фильмов на вечер. Скотт с косой улыбкой на лице ответил: — А что не так? Это хорошее кино. Классика же. Эллисон без сил уронила затылок на грудь Скотта, устало вздохнула, а после снова спросила: — Ты совсем дурак? — Не получив ответа, Эллисон пробормотала: — Я теперь не усну из-за этого кошмара. Буду видеть это перед глазами. Скотт поцеловал Эллисон и промурлыкал: — Мы перебьем это чем-нибудь другим. Не переживай. Когда героиня фильма начала убегать от озабоченного и чокнутого дерева полураздетая по лесу в слезах, соплях и с криками, то Джексон неудержался от комментария и самым серьезным тоном заявил: — Вот так и зачали мою бывшую. Лидия пробормотала в защиту бывшей Джексона: — У Мелани не маленькая грудь. Джексон хмыкнул: — Сейчас, может, Мелани уже и неплоская. Но когда мы встречались, она была как доска. Просто два прыща какие-то на груди торчали… Лидия пихнула Джексона локтем под ребра. Но Джексон не то, что бы был слишком против этого. В какой-то мере он чувствовал, что заслужил сейчас и вообще — за свои прошлые проступки. И в какой-то степени ему нравилось сталкиваться с болью, переживать острые ощущения и пребывать в постоянном ожидании следующего толчка или удара. Эта игра с правилами, которые Джексон сам же придумал, не давала ему заскучать или устать от Лидии. Главная героиня фильма же уже смогла добежать до дома, в котором знала, что сможет укрыться от преследующего ее дерева. Но вот деревце ее догоняет. Летит уже на всех порах закончить то, что начало. Но героиня все не может дотянуться до связки ключей и попасть в дом. А потом не может подобрать нужный ключ. Все ключи не те, что ей нужны. Ее руки трясутся. Ту-дум. А зловещий прутик-трупик уже рядом. Стайлз ощутил затылком и спиной вибрацию в груди Дерека, когда Дерек низко сказал: — Вот почему я никогда не запираю входную дверь. Через несколько минут, видя море крови — которая то была болезненно натуральной на вид, то как борщ и лилась литрами, прям щедро хлестала из всех щелей мертвых тел, будто из прорванной трубы, — Стайлз застонал: — Чувствую, что мне ночью тоже будет сниться всякий бред. Эллисон понимающе хмыкнула, довольная, что не одинока в своих переживаниях. Она сказала: — После этого дурдома можно включить что-то спокойное, под что можно будет заснуть… Скотт, помнишь, я скачивала документальный фильм про космос? Ты же его не удалил с флешки? Скотт качнул головой: — Неа. Ты же не просила об этом. Эллисон осталась довольная ответом, прикрыла себя мягким пледом и спустилась пониже, поворачиваясь на другой бок и хрипло отвечая: — Отлично. Документальные фильмы всегда оказывают на меня седативное действие. Они такие спокойные. И, судя по тому, как позже под документальный фильм быстро заснули и другие, седативный эффект документальные фильмы про космос оказывали не только на Эллисон. Слушать про то, как живут и умирают звезды и галактики, волшебно и мирно. И Эллисон всегда казалось, что космос ощущается как утроба матери, что космос это некий второй дом. В космосе, где хотя все невообразимо огромно и неизвестно, все же кажется, что тоже, как и на Земле, все свое, родное. И будто бы люди сами по себе космос: они вышли от туда, ожили, собравшись из частичек космоса. Поэтому, слушая фильмы про вселенную и звезды, люди словно просто слушают рассказ о самих себе, какие они были, когда были еще такие маленькие, что не понимали, что вообще происходит в окружающей среде. Ибо только взрослея и набивая шишки можно понять, что это такое пестрое и необычное вокруг, и что такое многогранное и противоречивое внутри тебя самого. Просто жизнь. Внутри и снаружи. И все ее многочисленные грани. Фильмы про космос успокаивали Эллисон, потому что в них постоянно словно говорилось: все сложное — легко, и все пугающее — может успокоить. Когда в жизни Эллисон стало происходить множество событий, на который она не знала, как ей хотя бы реагировать, а не как с ними еще и смириться, то она ощущала, что близка к нервному срыву, который бы взорвал ее, как звезду, но потом появился Скотт и стая, и все сумасшествие, которого стало со стаей Дерека только больше, вдруг стало ощущаться иначе; и хаос мира уже не пугал, а только интересовал вопросом — а что может придумать вселенная дальше? Каждый раз, когда Эллисон думала, что ее уже ничем не удивишь, находилось то, что ее удивляло.***
Когда длинный документальный фильм про космос подошел к середине, то все, кто остались в гостиной не из спящих людей, были только Дерек и Стайлз. Так как Бойд ушел спать еще в одиннадцать, то Дерек, не удержавшись, сменил место своей дислокации — Дерек забрал альбом с карандашом и ластиком с подпорки и упал в свое хозяйское кресло, нетерпеливо открыв чистый белый лист. Стайлз, чтобы не мешать сопящим, слез с дивана, на котором спали в обнимку Скотт, Эллисон и Айзек, и уселся на уголке одеяла на полу, недалеко от Джексона и Лидии. Стайлзу казалось, что Лидия уже заснула. Ее глаза были долго закрыты, а грудь медленно вздымалась, мышцы расслабились. Но Стайлз не был уверен на счет Джексона. Казалось, тот просто задумался с закрытыми глазами. Было странно видеть Джексона спящим. Казалось, тот не умеет спать — словно он не способен отключаться и оставлять контроль над своим телом, — а потому сейчас просто притворяется. В гостиной было так тихо, несмотря на голос диктора, что Стайлз отчетливо слышал дыхание компании, в которой находился. Слышал более громкое сопение Скотта и Айзека, и тихое Эллисон и Лидии. Слышал также шуршание с кресла, в котором сидел Дерек и водил грифелем карандаша по бумаге. В фильме Морган Фримен заговорил своим поставленным голосом вдруг более увлеченно и громко:«Звезды не так просты, как кажется. Они любят рождаться парами. И умирать парами. Они сближаются, начинают вращаться в бешенном брачном танце, ускоряясь каждую секунду. И распространяют волны по космосу, пока не сольются в единое целое, чтобы взорваться и раскидать по космосу кучу тяжелых элементов. Например, золото, молибден. Или йод, которым люди обрабатывают раны—».
Стайлз перевел взгляд на Дерека, который так увлекся штриховкой, что совсем выпал из реальности. Стайлз заревновал. Да, к бумаге. Ну и плевать. В тот момент Дерек действительно больше любил бумагу. Или же то, что вытворял с ней. Дерек, когда только открыл альбом и коснулся серым кончиком карандаша бумаги, то сразу понял, что будет запечатлеть. Стайлза. Но не зная Стайлза еще так хорошо, чтобы рисовать его просто по памяти, Дерек часто отрывал взгляд от бумаги и смотрел из-под ресниц на Стайлза внимательным к мелочам взглядом, ловил взглядом родинки и изгибы Стайлза, заталкивал эти знания глубоко в свою память, а после переносил все из головы на бумагу. Вот так, линия за линией, Дерек читал Стайлза, а после создавал его точный образ в своей голове, а после на листе. К тому моменту, когда портрет был почти закончен, образ Стайлза в голове Дерека ожил. И Дерек почувствовал и понял Стайлза еще лучше, будто немного сам стал им, слился с ним. Стайлз бросил быстрый взгляд на других, убедился, что другие спят. А затем осторожно поднялся на ноги, переступил через ноги Джексона и Лидии, которые сплелись в объятии, и подошел к Дереку. Стайлз обошел большое старое кресло и остановился за плечом Дерека, смотря на работу, которую Дерек выбрал вместо него. Увидев самого себя на бумаге, Стайлз почувствовал, как его ревность, как и его терзания, оборвались, словно тонкий волосок, по которому грешники пытаются выбраться из кровавого озера… Когда-то Стайлз читал про то, как якобы из Рая иногда Бог спускает в Ад тонкие ниточки. Но эти ниточки так тонки, что не выдерживают слишком тяжелых грехов и рвутся, а грешники падают снова в алую воду и муки. Когда ревность Стайлза оборвалась, он тоже почувствовал свободное падение. Он упал прямо в бездонные глаза Дерека, что были как море, и в поглощающие его целиком и полностью рождающиеся новые чувства. Стайлзу понравилось то, где он оказался. Ад не так уж плох, как о нем отзываются, на самом-то деле. Дерек отложил карандаш в сторону и посмотрел на Стайлза снизу-вверх. По этому взгляду Стайлз прочувствовал: как сильно пал он в грех, так же сильно и низко в этот сладкий и вязкий грех самовольно погрузился вместе с ним Дерек. Самые пошлые и смелые мысли и желания, которые появились у Стайлза, Дерек заимствовал себе. Стайлз и Дерек оказались в красных водах вместе. Сейчас и навсегда — как им двоим казалось. Стайлз наклонился и перевернул несколько страниц. Одна догадка, требующая подтверждения, зудила в его голове. И пролистав несколько страниц с пейзажами, эта догадка подтвердилась, когда Стайлз увидел еще один портрет себя. Это он в первый день, когда был в этом доме — улыбается, опустив на покерные карты взгляд. Вот Дерек и попался. Стайлз понял, что их с Дереком души сцепились в любовной хватке-лихорадке еще в их первый день встречи, которая состоялась в лесу. Или, может, это случилось и того раньше, еще во время первой встречи взглядами, когда Стайлз был в доме Стейси Грувер, а Дерек стоял на улице у пшеничного поля. Закрыв альбом и спрятав портрет себя внутри альбома, как прячут среди страниц книг любовные письма, Стайлз поднял за руку Дерека с кресла и увел его за собой. Морган Фримен продолжил вещать спящим.***
Оказавшись внутри хозяйской комнаты на втором этаже, Стайлз прислонился к деревянной двери спиной и посмотрел на Дерека. Тот был так близко. И впился самым соблазнительным взглядом, который Стайлз когда-либо видел. От этого взгляда по телу Стайлзу пробежал целый табун приятных мурашек, а сердце забылось так сильно и быстро, что стало страшно — вдруг остановится. Сердце так гулко билось, что Стайлзу было почти больно от этого. От этого, а еще от желания наброситься на Дерека и покусать его всюду. От любви Стайлзу хотелось вгрызться в тело Дерека клыками. Хотелось прилипнуть к Дереку всем телом. И никогда не смочь отлипнуть… И Стайлз прилип к Дереку. Только губами к губам Дерека, когда тот уперся ладонью в дверь и наклонился еще ближе. От безумных пляшущих гормонов Стайлз потерял над собой контроль, перестал помнить о том, где он находится. Он просто целовал спешно и мокро Дерека. А потом он толкнул Дерека от себя — ближе к двуспальной кровати, которая стояла изголовьем к деревянной стене. Стайлз стащил с себя футболку, неглядючи швырнув ее куда-то в сторону, а когда хотел снять шорты, то не успел: такой же полураздетый Дерек снова притянул к себе за новый поцелуем. Почувствовав блуждающие по телу руки Дерека, а еще исходящую от Дерека силу и мощь, Стайлз запрыгнул на Дерека. И они с ним покружились по комнате в танго поцелуев, пока Дерек не врезался коленками в твердый и холодный металлический бортик своей кровати. Дерек упал на кровать вместе со Стайлзом, который ни на секунду не хотел его оставлять. И они продолжили сталкиваться зубами и влажными языками. От губ Дерека больше не пахло лавандой. Но это было к лучшему. Стайлз хотел Дерека, а не лаванду и сахар. Стайлзу нравился чистый вкус кожи Дерека, тихий запах пота на его подкаченном теле, аромат жестких волос Дерека… Жесткие были не только волосы. Закинув ногу на спину Дерека и толкнув Дерека к себе, Стайлз почувствовал жесткость Дерека. А Дерек почувствовал мягкость Стайлза, когда слизал языком с его очень мягких и припухших губ маленькую капельку крови. Обходиться сдержано у этих двоих никак не получалось, кровь то и дело разбавляла своим медным привкусом приторность; а мягкость постоянно тесно контактировала с жесткостью. Еще немного. И терпение вышло из комнаты, в которой стало жарко. Комнаты, в которой игры перестали быть детскими забавами. Через некоторое время Стайлз спустил руки с плеч и шеи Дерека к его торсу, расстегнул пуговицу на шортах Дерека, спустил их с него ниже вместе с бельем, оголяя кусочек светлой кожи, покрытой темными волосами. Но так как Дерек был сверху, упирался коленями в матрас, то дальше снять с Дерека одежду у Стайлза не получилось. Дерек быстро понял заминку. Он слез с кровати на пол, спихнул с себя лишние слои ткани. Затем он стянул их и с все время извивающегося, изгибающего, дышащими всеми порами юного тела Стайлза. Стайлз упал на лопатки, когда Дерек прильнул своими теплыми губами к его холодному впалому животу. Стало так хорошо. Дерек находил родинку, крошечную или побольше, и старательно слизывал ее влажным языком, будто забирая родинку себе. Когда Дерек прошел путь от пупка до лица Стайлза, и когда заключил в кольцо своих теплых сильных пальцев стояк растекшегося на одеяле Стайлза, то Стайлз не удержался. Тихий стон удовольствия сорвался с его губ. Стайлз удивился. Раньше он никогда вот таких звуков не издавал, даже когда оставался в своей комнате один на один с открытыми в разных вкладках взрослыми фильмами. Все те разы, что у него были с собой, были тухлой репетицией, по сравнению с этим. Это было куда ярче, интереснее, приятнее чем все «до». Это было впервые. Этот звук. Эти чувства. И эти чертовски хорошие прикосновения. Только чем лучше все это было, тем больше Стайлзу становилось беспокойно от понимания того, что он совсем не представляет себе, что теперь делать дальше. Все, что он смотрел в порно, просто стерлось из его памяти, в мыслях осталась лишь жаркая пустота. Казалось, Дерек проник в голову Стайлза, а потому без проблем прочитал его мысли. Понял по глазам чувства Стайлза. И не смог проигнорировать. Дерек хрипло спросил: — Никто не трогал тебя здесь так? — Пальцы Дерека были все там же внизу. Стайлз прошептал: — Нет… Дерек замедлился. Не испугался и не ушел. Просто его действия стали более обдуманными. Вместо действий на автопилоте стали решениями. Дерек хотел, в первую очередь, чтобы Стайлзу было приятно и хорошо. Чтобы этот раз был не постыдным или болезненным для него, а был моментом, который бы Стайлз прокручивал в памяти после до дыр, чтобы этот момент стал одним из лучших. — Тогда не будем спешить, — ответил тихо Дерек перед поцелуем и продолжил скользить пальчиками по нетронуто-девственной плоти Стайлза. В конце концов, секс без проникновений — тоже секс. И нежные томные прикосновения, исследование губами и руками тел друг друга — намного интимнее обычного туда-сюда в латексном презервативе. Изгибаясь под Дереком и на нем, Стайлз вскользь подумал: кто они с Дереком друг для друга? Каков их реальный статус, если эти взгляды, слова и жесты уже не просто детская глупость, игра или заблуждение, а нечто осмысленное. Стайлз знает все, что сейчас происходит, хотя никогда ранее этого не делал. И хотя сейчас Стайлз делал не все, что он знал, все же ориентир пути был намечен. Стайлз понимал, куда теперь будет двигаться. И находясь возле Дерека, раскрывая его душу и сердце, узнавая, кто такой Дерек, Стайлз лучше узнавал и понимал самого себя. Трогая Дерека осознанно, не так, как трогал себя по ночам когда-либо, Стайлз понимал, что вообще эти все прикосновения действительно значат. Для чего они нужны на самом деле. Сжимая тело Дерека, Стайлз органично взрослел и полностью понимал: это лето — последнее лето его детства. Потому что сейчас он больше не тот ребенок, которым был. Одна ночь просто поменяла все мышление Стайлза. Эта ночь раскрыла ему глаза на то, кто он вообще такой. Взрослый. И хочет он этого: Дерека. Дерек, Дерек, Дерек… Только он был в голове Стайлза. Дерек поймал его в ловушку. Вот что еще понял Стайлз, пока обжимался с пылким и чувственным парнем. Он в ловушке влюбленности. Романтики. Первой любви. Своих взрослых чувств. Новой ответственности. Новых желаний. И выбираться из этой ловушки Стайлз совсем не желает. На новом открывшемся уровне интересно и классно. По крайне мере сейчас… Через несколько часов то страстных, то ленивых ласк Стайлз заснул в крепких и горячих объятиях. Над кроватью, которая теперь не казалась Дереку болезненно большой, пустой и холодной, на деревянной стене находилось маленькое ромбовидное окно с разукрашенным голубовато-синим стеклом. Через это окошко светила сейчас луна, чей блекло-желтый свет пробивался через черные острые верхушки высоких и старых деревьев. Лунный свет, проникая в комнату через синее стекло, окрашивался в такой же, как окно, спокойный цвет океана и ясного неба. В половине третьего ночи Стайлз вздрогнул и проснулся от кошмара, который ему приснился. Во сне он с кем-то дрался под палящим солнцем, где-то среди песка и шума голосов. После мелькнувшего вспышкой странного сна сердце Стайлза быстро забилось. И тени по углам комнаты казались ему кровожадными, словно некто из сна явился за ним сюда. Но вот зрение Стайлза привыкло к темноте, он сфокусировал его на одном предмете и увидел, что огромная тень, напугавшая его, всего лишь платяной шкаф, вычерчивающийся в синем свете. Светло-синий свет. Он напоминал глаза Дерека. И послужил Стайлзу ориентиром в поиске выхода из темноты, из своего кошмара. Стайлз перевернулся на другой бок, лицом к Дереку, и прижался носом к горячей груди Дерека, тихо втянул носом в себя успокаивающий аромат. Все в порядке. Он дома. Стайлз снова заснул. Уже было не страшно, в этих объятиях.***
«Раннее утро дрожит
Робким мерцанием
Первого в небе луча
О, как мне тяжко
Вновь тебя облекать в одежды»
Ранним утром Дерек пробудился привычно от кошмара, который видел уже десятки, если не сотни раз. Во сне снова он спускался по лестнице и подходил к двери, смотрел в несуществующий глазок. В этот раз за дверью ждал Питер, его дядя. Питер снова сказал «открывать» и «ты пойдешь с нами». И Дерек снова не смог найти в себе мощи сказать «нет», он никогда не осмеливался просто развернуться и уйти. Казалось, семья, которой уже нет в живых, и которая не могла по этой веской причине продолжать влиять на Дерека, все равно оказывала на него давление. Будто его семья не умерла вовсе. Будто частично осталась с ним. И, может, так и было из-за того, что Дерек еще не забыл семью. Пока он их не забыл, пока не перестал думать о них, те словно были еще не так уж мертвы, словно просто уехали и могли в любой момент неожиданно вернуться… Дерек не знает, правда ли он так хочет семью обратно, из-за чего и надеется, что его семья вернется. Или это всего лишь его детский страх ослушаться взрослых, попрощаться с прошлым, отказаться от стаи, пойти дальше своей дорогой, как изгой-одиночка, а семью оставить позади. Волчьи стаи ведь не просто люди, которые жили вместе и друг друга знали. Это нечто большее, неосязаемое, это почти единый организм, одна идеология; это что-то, что просто пускает корни в волчью душу и что заключает волка в наручники, не позволяя так просто уйти или измениться. Дерек обратил внимание, как по его правой руке пробежали «шумки». Будто телевизионные помехи. Такое бывает, когда отлежишь конечность, например, из-за глубоко сна и неудачно выбранной позы. Но поза была удачная, знал Дерек, и дело не в позе, которую он выбрал, а в теле, которое он выбрал — оно перекрыло протоки крови. Дело в Стайлзе, который все еще спал на руке Дерека и тихонько сопел. Опустив взгляд, Дерек посмотрел на Стайлза в его руках и выдохнул, отпуская свои страхи. Из-за Стайлза страхам просто не осталось места в голове. Только что проснувшись и еще даже не до конца собрав мысли в кучу, Дерек уже снова думал только об одном. О том, кто был здесь, рядом с ним сейчас, а не о тех, кто был где-то всего лишь в старых и неприятных воспоминаниях или в могилах в лесу. В отличие от умершей стаи, Стайлз не был окончившейся историей с грустным концом. Стайлз не заставлял Дерека чувствовать себя виноватым, покинутым и брошенным, запуганным маленьким чудовищем. Находясь рядом со Стайлзом, Дерек ощущал от Стайлза лишь тихий свет надежды, любви, новых открытий. Дерек действительно хотел идти за этим светом, как за светлячком, по своей темноте. — Кгх… — Стайлз тихо кашлянул во сне и перевернулся на другой бок, неосознанно стаскивая с Дерека белое одеяло и натягивая одеяло целиком на себя одного. Дерек бесшумно рассмеялся и двинулся по смятой подушке выше. Присутствие Стайлза успокоило Дерека и спровадило ночной кошмар. Дерек лежал, ласкал кончиками пальцев молочного цвета кожу Стайлза и тихонько улыбался. Стайлз казался Дереку идеальным. Дерек не мог найти ни одного другого человека, который бы сейчас ему казался более красивым, хорошим, светлым и добрым человеком, чем Стайлз. Дереку нравился и спокойный запах тела Стайлза. И его нежная кожа, которую ранее никто не трогал. Стайлз был для Дерека чистым листом, на котором можно было нарисовать нечто новое и свое. Когда Стайлз снова размеренно засопел, то Дерек спустился пальцами с плеча Стайлза к его шее, потом к лопатке — и ниже по позвоночнику, гуляя кончиками пальцев по ним, как по тихим островках, и вызывая у Стайлза мелкие мурашки, бегущие от его спины до самого копчика. Большая часть одеяла вскоре оказалась под Стайлзом, а не на нем. Стайлз обнимал одеяло, будто удобное тело, подогнув одну ногу. И Дерек не удержался и скользнул кончиками пальцев к пояснице Стайлза, а потом ниже, к изгибам побольше. Женские и мужские задницы отличаются, заметил Дерек. Мужское тело более твердое, может, даже — грубое. В нем нет мягких подушек безопасности, на которые можно прилечь в грустный вечер, и много чего еще. Но Дерек понял, что, вообще-то, ему никогда особо и не нравились хрупкие и жаждущие к себе тщательного внимания женские тела. Да, тело Пейдж он любил, и, может, почти также нежно и страстно, как тело, что лежит сейчас под его собственным боком. Но все же, это было не то. Будучи с Пейдж, целуя ее или прижимая к себе, Дерек все время будто был в поисках чего-то другого. Хотел найти в Пейдж то, что сильно желал, но что не мог выразить словами. И со Стайлзом, который не был похож на Пейдж ни на унцию, Дерек чувствовал и верил, что его поиски наконец-то закончились. Он нашел. Оно самое. То, что было ему необходимо. Пускай Дерек все еще не мог выразить словами, что он нашел, или почему он не смог бы без этого жить. Дерек приподнялся на локте, поцеловал Стайлза в голое плечо на прощание, после чего поднялся с кровати, взял вещи для бега из шкафа и вышел из комнаты, крайне осторожно прикрыв за собой дверь. Бегать давно стало привычкой Дерека. Бег помогает Дереку избавляться от неприятных мыслей, от засевших внутри него чувств тревоги и вины, которые пробуждаются вечно после ночных кошмаров. Но так как в этот раз воспоминания о сне ушли быстрее, чем в прошлые разы, благодаря Стайлзу, то Дерек просто ушел бегать, потому что знал, что если останется, то не сдержится, — возьмет то, что он так сильно хочет. А не сдержаться было страшно. Дерек дрейфил трогать Стайлза не в подходящий момент, будучи не уверенным, что все сделает правильно. А еще не хотел получать всего и сразу, как любили делать все его умершие родственники. Дерек, в отличие от семьи, предпочитал растягивать приятный момент. Накинув на голову белый капюшон сетчатой толстовки, Дерек сбежал по ступенькам дома и побежал трусцой по изученной лесной тропе вокруг озера. Этим утром, так как на днях была гроза, с холмов спустился сырой туман. И на сочной изумрудно-зеленой траве появилась свежая роса. В лесу все было напитано влагой и жизнью. С ягод черники скатывались капельки росы. Листва древних деревьев шуршала на горах вдалеке. А самые ранние пташки — такие, как Дерек, — уже летали беспечно в серо-голубом небе. Где-то среди этих птиц можно было найти стрижей, спаривающихся на лету в небесах, прямо под взором любопытных ангелов.***
Утром Стайлз впервые проснулся в кровати Дерека — от солнечного луча, который скользнул по стене прямо к его закрытым глазам. Разлепив не полностью веки, еще не поняв до конца, где находится и что происходит, Стайлз почувствовал покой и безопасность, обнимая приятно пахнущее одеяло, пододвигаясь на более теплую сторону кровати. Только потом, обернувшись к пустоте за спиной, Стайлз словно укололся: Дерека на кровати уже нет. А тепло — всего лишь след Дерека. Стайлз тихо вздохнул, мысленно чертыхаясь на Дерека: Ну и куда ты упер с моей любовью? А после, смирившись и для себя решив, что если Дерек ушел, то имел на то причины, потер заспанное бледное лицо и сел. Спустив ноги к полу, он завернул свое долговязое тело в одеяло и решил выйти на балкон. В комнате стало как-то неприятно душно. Тот сон… Стайлз открыл балконную дверь и вышел на миниатюрный балкончик. Утро — судя по небу, солнцу в нем, а еще по густому туману и росе, — еще было ранее. Может, семь-восемь утра. Сложно определить час без часов, но со сбитым внутренним ориентиром. Стоя на небольшом деревянном балконе с резными массивными перилами, Стайлз сделал глубокий вдох, задержал прохладный и влажный воздух в горячих легких, а после протяжно выдохнул, ощущая, как вместе с выдохом отгоняет от себя ночные кошмары. Всю ночь, наверно, наверняка «Зловещих Мертвецов», ему снилась полная чертовщина. То он бежал по песку и тонул в нем. То на него кидалась какая-то жуткая тварь. Кажется, было много чего еще, целый сюжет, по которому, запомни он его лучше, можно было бы снять фильмец. Но он не запомнил ни черта. И так даже лучше. Стайлз совсем не хотел очернять свое сегодняшнее пребывание в этом доме; доме, который казался Стайлзу не менее уникальным и единственным в своем роде, чем Дерек, хозяин всего этого добра. Говоря о Дереке… Скользя взглядом по лесу, Стайлз увидел среди зеленых веточек и коричневых крон белое яркое пятно. Пригляделся. А после хорошо разглядел Дерека, когда тот выбежал из-за поворота и двинулся ближе, прямо к дому, по тропе. Чем ближе был Дерек, тем лучше Стайлз видел своим обычным человеческим зрением фигуру Дерека. Теперь Стайлз хорошо знал это тело. И даже не видя с далекого расстояния всех деталей, мог легко дорисовать их в своей голове: вспоминал симметричные кубики пресса Дерека, его впалый пупок, сильные ноги и крепкие руки… Словно услышав мысли Стайлза, Дерек поднял голову. И встретился со Стайлзом, который замер на балконе, взглядом. Стайлз ответил Дереку легкой влюбленной улыбкой. И после, когда Дерек двинулся по второму кругу, пропав за углом дома, Стайлз разочарованно закусил губу, тоскливо взглянул в сторону, в которой уже никого не было, и нерасторопно открыл балконную дверь, заходя обратно в пустую комнату. Надев на себя одежду, запихнув ноги в кроссовки, Стайлз вышел из комнаты Дерека в коридор. В доме было мертвецки тихо по сравнению со вчерашним днем. Было слышно собственные шаги, которые казались громкими. А еще шум воды. Дойдя до единственной ванной комнаты, Стайлз понял, что ванная снова кем-то занята. Стены не были толстыми, как и двери. И стоя недалеко, разглядывая фотографии на стенах, Стайлз услышал из ванной голоса Скотта и Эллисон. Стайлз надеялся, что эти двое засели в душе не на целую вечность. Потому что мочевой пузырь начинал давать Стайлзу явные сигналы о приближающейся бомбардировке. Эллисон рассмеялась в ванной комнате. И послышался всплеск, такой, будто Скотт из душевой лейки окатил Эллисон холодной водой. Последовал звонкий крик. И снова смех. Все эти посторонние шумы и радости смешались в однотонную линию звуков для Стайлза. Он словно убавил громкость, игнорируя все, что было не связано с Дереком, его новым центром вселенной. Фото на стене, которое Стайлз разглядывал, было связано с Дереком. Потому что Дерек был на снимке. Еще молодой. Ну, Дерек и сейчас не старый. Но еще моложе. На семейной фотографии Дереку было словно лет двенадцать-одиннадцать. У него было идеально гладкое и более пухлое, чем сегодня, лицо; более лохматые и густые брови; торчащие ушки; шея и плечи уже, чем сейчас. А еще неаккуратно и смешно подстриженные волосы, будто бы Дерек обкарнал сам себя и без зеркала. Стайлз улыбчиво хмыкнул. Дерек был милым ребенком, судя по снимку. Эдаким явно непослушным шкетом, как сам Стайлз когда-то. Но… Улыбка Стайлза померкла, когда он перевел взгляд с лица Дерека на лица членов его погибшей в огне семьи. Все женщины на фото, мать Талия (понял Стайлз по взрослым морщинкам, росту и тому, как Талия сидела в кресле в центре фото) и две сестры Дерека были не такими же хорошенькими. Талия даже немного пугала. Стайлзу стало тревожно. Вглядываясь в карие глаза матери Дерека, Стайлз словно смотрел на грозную и нелюбимую учительницу литературы, ожидая, как та вот-вот снова крикнет «молчать» или «сидеть мирно». А у сестер Дерека, которые были еще даже не женщинами, а скорее девочкой и девушкой, хотя не было такой глубокой сильной хмурости на лице, все же были не менее хмурые взгляды. И очень сжатые в тонкую линию губы, из-за которых назвать этих девочек счастливыми или милыми Стайлз не мог. Еще Стайлз заметил: все эти леди стояли кучкой на правой стороне фото, а Дерек, в шаге от них, был на левой стороне со своим дядей. Стайлз задумался. Как там звали этого мужика? Питер? Вроде так Дерек говорил. Питер единственный улыбался на этом семейном снимке. И не просто для галочки, а искренне, даже широко — хотя и, учитывая настроение других Хейлов, это смотрелось крипово. Да и в самой этой улыбке притаилось что-то зловещее и пугающее. Но, может, это только фантазия и остаточная мнительность после «Зловещих Мертвецов». Наверное, подумал Стайлз, дядя Дерека все же был хорошим. Или типа того. Вряд ли бы Питер мог быть плохим, судя по этой фотографии, на которой только он был самим собой, улыбался, и только он был на стороне Дерека, стоял к Дереку очень близко, положив свою руку ему на плечо. Но Питер, как и женщины на другой стороне фото, уже мертв. И Стайлз знает, что уже не важно, что было в прошлом. Ковырять полузажившие раны Дерека расспросами и мнением о его семье он точно не станет, если не уверен, что это не сделает Дереку только хуже. Дверной замок ванной комнаты щелкнул. Дверь открылась. И из комнаты вышел Скотт, а следом чистая и счастливая Эллисон. Стайлз бросил влюбленным голубкам «утра» и закрылся в ванной, с некоторым сожалением смывая с себя остатки запаха Дерека. Некоторые люди не моют руки, которые пожали им кумиры. Но Стайлз был слишком чистоплотным, чтобы следовать подобным схемам, пускай и мыслишка изменить устои и оставить запах Дерека на своей коже еще на несколько дней показалась перед принятием душа Стайлзу весьма заманчивой.***
Когда Стайлз закончил в душе, то спустился на первый этаж. Вообще, он шел на кухню, пить хотелось жутко. Но не дошел. Встретил в коридоре Лидию. Та была с рыжими распущенными волосами, по которым было видно, что Лидия еще даже не расчесывалась, только-только проснулась. Еще она была в одной лишь огромной черной футболке и босиком. И стояла напротив входной двери, будто смотрела через нее, как через окно, на что-то на улице. Лидия так странно замерла, не шевелилась и почти не дышала, что на миг Стайлзу стало жутковато. Стайлз ступил с последней ступеньки на пол и сделал настороженный шаг в сторону Лидии. — Лидия? Казалось, что Лидия что-то слышит. Или она слушает. Через несколько секунд Лидия дала ответную реакцию. Но она не повернулась к Стайлзу, а подняла руку до уровня пояса, ладонью к потолку, и пальцами «прошлась» по своей ладони, таинственно и мрачно сказав: — Они идут… Стайлз нахмурился. — Кто идет? Лидия продолжила «идти». И снова повторила: — Они идут… Стайлз вздохнул, несколько растерявшись, и не понимая, это какой-то розыгрыш или Лидия перегрелась вчера на солнце. Он не успел ничего предпринять, когда из-за спины неожиданно возник Джексон. Он положил Стайлзу на плечо руку, мягко отталкивая со своего пути, и прошел мимо Стайлза к рыжей девушке, поясняя хриплым после сна голосом: — Она лунатик. Оставь это. Я сам разберусь. Джексон подошел к Лидии и словно закрыл ее от Стайлза собой, он наклонился к уху Лидии и что-то ей шепотом сказал. Стайлз не услышал. И вообще поспешил улизнуть на кухню. Слишком ситуация казалась непонятно-пугающей, а потом и вовсе интимной. Стайлз слышал, как Джексон с Лидией ушли обратно наверх. Но Стайлз не смог понять, проснулась Лидия или все еще нет. Рыжая бестия была шибком таинственной и нетипичной девушкой, и Стайлз не мог разгадать, что творится у Лидии в голове. В ее голове словно был небольшой бардак. На кухне Стайлз нашел Бойда. Этот большой парень уже проснулся и сидел за кухонным столом, попивая кофе. На плите стояла красивая турка с длинной ручкой. Бойд предложил Стайлзу сварить для него кофе. И Стайлз вежливо согласился, сел на один из стульев, смотря, как в нешироком пространстве умело крутится Бойд. Когда Бойд поставил турку с кофе на медленный огонь, то повернулся к Стайлзу лицом, прислонившись к ящику в ленивом ожидании, когда кофе закипит. И Стайлз, который терпеть не мог подобные неловкие молчания, рассказал, что столкнулся с Лидией в коридоре. И что раньше никогда не встречал лунатиков. — И часто она так? — спросил Стайлз. Бойд кивнул. Затем он внес ясности: — Шесть лет назад начала. Стайлз тоже кивнул. А потом зацепился за «шесть». Несколько секунд не мог вспомнить, что было такого в шести годах. А потом резко вспомнил. Нахмурился. И спросил: — А пожар не шесть лет назад… Бойд снова кивнул. Глянул на турку. Еще не закипело. Главное этот момент не проглядеть, а то пена полезет через край. Бойд дополнил: — Да. Лидия была там, когда горел дом Дерека. Пришла вместе с другими людьми, которые жили недалеко, и которые пытались помочь тушить. Но место, где стоял дом, нехорошее. Подъехать на машине было невозможно. Шланг не дотягивался. А ведрами много чего не сделаешь. Лидия рассказывала, как видела, как дом на ее глазах превратился в пепел. И как потом из того, что осталось, вытащили черные куски тел. Может, это как-то ее травмировало. Ей ведь было только двенадцать, девчонки в таком возрасте слишком впечатлительные. Стайлз сморщился, опустил взгляд, грустно представив себе эту картину. А потом поднял его обратно, вспоминая рассказ Дерека о ночном кошмаре, который его докучает. «Они идут», сказала Лидия у двери. «Ты пойдешь с нами», сказали Дереку его родственники во сне. Что-то очень схожее есть в этом. — Мне кажется, — начал размышления вслух Стайлз, — что у Дерека ночные кошмары из-за лунатизма Лидии… Надо бы поговорить с этими двумя об этом. Бойд повернулся к турке, в которой закипел кофе, и сказал: — С Лидией поговори, если ты правда хочешь, но с Дереком не надо. Когда Стайлз хотел спросить почему, то услышал, как тихо хлопнула дверь. Дерек вернулся с пробежки. Он зашел на кухню. Стайлз улыбнулся Дереку и ответил на его быстрый поцелуй, когда Дерек прошел от холодильника к столу. Дерек поставил бутылку на стол, наклонился к Стайлзу, а потом выпрямился, думая сесть рядом с ним. Но наклонился снова, когда Стайлз схватился в момент рассоединения за сетчатую толстовку Дерека, через ткань которой было видно его покрывшуюся потом кожу, и притянул Дерека обратно к себе. Бойд хмуро помешивал кофе, который уже того не требовал. Бойд повернулся к столу, когда на кухню вошел Джексон. Бойд узнал того по запаху, а еще по голосу, когда Джексон как-то невнятно вскликнул: — Снова? Да вы озабоченные! Стайлз отпустил Дерека и повернул к Джексону голову. Увидев зеленое, как авокадо, лицо Джексона, Стайлз весело хмыкнул. А Бойд озвучил мысли Стайлза: — Что у тебя на лице? Ты с этим страшный как смерть. Джексон прошел к холодильнику, открыл его, чтобы взять маленькую бутылку воды, захлопнул дверцу и ответил Бойду: — Это глиняная маска, делающая мое лицо лучше. И не тебе говорить вообще что-то про то, как я в этом выгляжу. Знаешь, у тебя еблет тоже не самый симпатичный, когда ты обратишься. — Голос Джексона был монотонный и негромкий из-за твердеющей глины вокруг его рта, ограничивающей его мимику. Стайлз весело наблюдал за этим со стороны. Но «обратишься» заставило его задуматься и выпасть ненадолго из пространства и времени. Стайлз не понял, про какое обращение сказал Джексон. Но мозг Стайлза всегда требовал получить все ответы. Стайлз не мог забыть, пока не нашел бы ответ. Так и не найдя достойного для себя объяснения, Стайлз спросил Джексона, когда тот сел рядом: — Обратишься — это ты о чем? Джексон словно заметил свой прокол, но умело не подал виду. Он открутил синюю крышечку и, прежде чем сделал бы маленький глоток воды, посмотрел на Стайлза и невозмутимо ответил: — Ну, когда проявит свою вторую зубастую сущность… — Джексон, — раздраженно вздохнул Бойд. Стайлз все равно не понял. А что за зубастая сущность? Возможно, решил Стайлз, Бойд просто тот тип людей, который как тихий омут, в котором водятся черти, и иногда Бойд перестает быть таким, как сейчас, мирным и вежливым, и показывает свою темную сущность, из-за чего меняется его лицо? Но как-то все равно будто это не тот ответ, который правильный. Джексон, простой как злой детского мультфильма, так по-философски бы мысль не завернул. Не с его прямолинейной логикой. В раздумьях Стайлз, получив свой кофе, сделал глоток. А потом голос Джексона отвлек Стайлза от мыслей. Джексон громко позвал: — Святоша, а мне завтрак? — Он обращался к Бойду, который поставил перед Стайлзом кофе, а перед Дереком тарелку, на которой была аппетитная лазанья. Бойд двинулся с кухни на выход, бросая на ходу: — В этом доме я слуг не нахожу. Сделай сам. Руки и ноги у тебя есть. Когда Джексон хотел было что-то ответить, то Дерек опередил его, сказав: — Насколько я помню, ты ненавидишь яйца. И вряд ли в холодильнике что-то осталось. Может, ты просто съездишь в магазин? Джексон излишне устало ответил: — Нет. Я затрахался куда-то ехать. То Лидию свози к Канан, то вас со Стилински покатай по окрестностям. Нашли себе личного водителя. Не помню, чтобы я вызывался добровольцем. Бойд же сказал. В этом доме он слуг не находит. — Джексон посмотрел на Дерека и пнул его по ноге под столом. — А когда ты, великий и могучий, уже купишь свою машину и будешь сам возить пакеты с продуктами? Дерек раздраженно выдохнул и ответил: — Никогда. Бойд, который забрал свой рюкзак, вернулся на кухню и сказал: — В морозилке я видел какие-то котлеты из щуки. Если ты хочешь есть. Но, кажется, они слиплись, потому что лежат в морозилке уже год, если не два. Джексон весело усмехнулся, но из-за маскина лице все еще монотонно сказал: — Сейчас бы на завтрак каких-то щук есть… Ты ведь специально меня смешишь, да? Хочешь, чтобы глина трещинами покрылась, а у меня потом кожа облазила и чесалась от микроповреждений. Бойд хмуро, но с долей юмора ответил: — В микроповреждениях уже твой мозг. О лице можешь не беспокоиться. Потом Бойд посмотрел на Дерека и сказал, что попробует починить лодку с новыми инструментами. Бойд ушел на улицу к озеру. А Джексон ушел в ванную смыть с лица маску. Через минут двадцать Джексон спустился уже без зеленой глины на лице, но с Лидией, скромно плетущейся за ним хвостиком. Джексон, влетев на кухню, взбудоражено воскликнул: — Где эти щучьи дети? Я готов их отодрать! Лидия закатила глаза, бесшумно приземлилась на стул, на котором несколько минут назад сидел Стайлз, и подперла голову кулаком. Через минутку Лидия спросила Дерека, который лежал вместе со Стайлзом на диване в гостиной: — Где Эллисон? Дерек отозвался: — Они уже уехали со Скоттом. Скотт под домашним арестом. И боится, что Мелисса может вернуться с работы раньше обычного. Он не хочет снова ее злить. Лидия вздохнула: — Понятно. И перевела взгляд обратно на Джексона. Тот, когда женщина его жизни и мечты просыпалась, будил своего внутреннего мужчину-добытчика и старался сделать все ради Лидии. И так как было утро, нужно было что-то есть, а позволять Лидии снова питаться воздухом или кофе без сахара он не мог, как и заказать доставку в лес, то оставалось лишь обходиться остатками роскоши, котлетами из бедной щуки. Джексон надеялся, что то, что у него получится, будет на вкус хотя бы неплохо. Лежа на Дереке, Стайлз слышал громкие звуки с кухни: как льется вода; как Джексон чем-то стучит; а потом что-то напевает; как он говорит с Лидией; снова напевает; и снова стучит; матерится; роняет что-то на пол; и смеется; снова шумит вода. Стайлз полушепотом спросил Дерека: — Джексон всегда, будто под спидами? Но не успел Дерек ответить, как раздался голос Джексона. — Че ты там пиздишь? Скажи мне в лицо! Стайлз сел, повернулся на диване к кухне и ответил погромче: — Я просто говорю, что ты, наверное, такой хороший повар! Дерек проворчал: — Этот хороший повар однажды угробил мне алюминиевую сковородку с антипригарным покрытием. Сейчас и эту прикончит. Снова послышался голос Джексона: — Если сковорода не выдерживает немного горящего масла, то это не сковорода, а дерьмо! Лидия, чувствуя чуть подгорелый запах масла и рыбы, сказала Джексону: — Мы можем поесть позже. Люди не умирают от голода, если пропускают завтрак, Джексон. Джексон взглянул на ведьму через свое плечо и, понизив голос, ответил: — Нет уж, блять. Мы поедим то, что я приготовлю. Я умею готовить. Просто расслабься и жди. Я уже скоро. — Это я уже слышала, — сказала Лидия. Лидия прикрыла глаза, почти задевая кожу под веками подкрашенными ресницами. Почувствовала снова запах масла, рыбы, а еще кофе и немного яиц. И подумала: а будет ли это все важно через год? Будет ли через год ей важно, что думает ее мама на счет того, как на ней сидит дурацкое платье? Лидии верится, что нет. И думается, что через год все, что будет по-прежнему для нее важно, это будет Джексон, заботящейся о ней, и готовый целовать ее ноги, даже если толстые. Лидия знает, что если родиться птицей-звонарем, у которого на носу будто висит козявка, то фламинго или павлином стать уже нереально. Но она не уверенна, есть ли смысл расстраиваться из-за этого факта. Может, лучше просто подумать, а надо ли ей вообще становиться павлином? Нужно ли ей равняться на других, на симпатичных и тощих девочек в школе? Если бы было нужно, если бы ее сердце само говорило искать способы превращения, то Лидия знает, что не корила бы себя за то, что верит в чудеса и идет путями, которые не понимают другие. Но она корит. И понимает, что ее стремление измениться — всего лишь страх, последствие укоров и сравнений с ее подругами. И она так от этого всего устала, что, когда снова вдыхает запах жирной еды, то решает послать все к черту. И сейчас. И вообще. В конце концов, жизнь одна и разменивать ее на чужие мечты Лидия как-то не хочет. Почувствовав сильный запах гари, Дерек скатил с себя Стайлза на диван со словами: — Подожди, я не могу больше это игнорировать… Дерек ушел на кухню помочь Джексону с готовкой. Нашел макароны, специи, соль. И это, конечно, совсем не то, что было бы идеально на завтрак, но всяко лучше рыбных угольков и пожара.***
Немного позже Стайлз вспомнил нечто важное, о чем не следовало забывать. Папа. Стайлз совсем забыл про отца и обещание всегда отвечать на его звонки. С того момента, как отправил отцу, взамен на разрешение уйти к Дереку, что любит его, Стайлз ни разу больше не печатал отцу сообщения. И не знает, писал ли отец ему что-то, звонил ли вчера, либо же сегодня. Стайлз знает, что бывает, когда он так делает. Ноа переживает. И когда Ноа переживает, и когда Стайлз в том виноват, становится плохо им обоим. Такого лучше не допускать. Лучше, чтобы все жили мирно. Стайлз поднялся с дивана и прошелся до кухни. Телефон наверняка остался в машине Джексона. Либо в кафе. Потому что примерно с того момента Стайлз свой сотовый и не видел, и сейчас не находил его в карманах. Попросив у Джексона ключи от «Порше», Стайлз решил двинуться к машине один. Дерек был занят готовкой. А Джексон, вроде, тоже. Лидия не выглядела так, словно очень хочет идти пешком куда-то по лесу. И Стайлз не совсем-то и хотел идти куда-то с Лидией. Оставаться один на один с ней было немного страшно, тревожно и неловко. Стайлз еще не настолько хорошо знал Лидию, плохо ее понимал. Лидия была далекой звездой, «светящей, но не греющей» — сказал бы Ноа. И Стайлз не предложил Лидии пойти вместе. Та не предложила этого тоже. — Просто иди по тропе, никуда не сворачивая. Все время прямо, ты ведь помнишь? — спросил Джексон. — Минут пятнадцать в одну сторону. Стайлз кивнул. — Помню. У меня не настолько ужасная память. Джексон хмыкнул: — Да кто тебя, чудилу, знает… Дерек, на которого был надет соблазнительный черный фартук, повернулся с лопаткой в руке к Стайлзу, спрашивая: — Может, ты подождешь немного, и мы сходим вместе? Стайлз ответил: — Пока ты заканчиваешь здесь, я сто раз успею сходить туда и обратно. Все нормально. Не переживай. Я быстро сгоняю за сотиком и вернусь. Ну, я пошел. Стайл запихнул ключи от машины в боковой карман и ушел, торопясь побыстрее вернуться обратно, чтобы улечься на Дерека побыстрее снова. На Дереке было так удобно лежать.***
В хвойном лесу, который был богат на мхи и травы, и из которого еще не ушел до конца сырой туман, Стайлз быстро растерял спешку. В лесу, где тихо все шелестело и шуршало, не хотелось бежать или кричать. В этой дикой, напитанной жизнью местности, украшенной зелеными, коричневыми и золотыми дарами, хотелось молча о чем-то думать, глубоко вдыхать чистый воздух и неспешно плестись вперед, гоняя в голове мысли, словно шарик «йо-йо», туда и обратно. На плодородной почве по пути Стайлзу встречались вывернутые из земли корни разных разновидностей сосен, маленькие и большие, опавшие с высоченных деревьев, ветки, немного кустов и разных трав, от которых исходил тихий горько-сладкий запах. Стайлз не разбирался в растениях. Мало бывал в кемпингах. Не отличил бы наверняка съедобный гриб от ядовитого. Стайлза никогда не тянуло на природу. Ему было прекрасно и в своей небольшой комнате с опущенными жалюзи и закрытым окном. Но сейчас, шагая по могучему лесу, в котором, наверняка, бывало не так много людей за все время существования леса, Стайлз не понимал, как он мог существовать в свой комнате, где воздух был спертым и пыльным, где никогда не пахло хвоей и ягодами можжевельника, но воняло грязными носками и чипсами — постоянно. Все, что Стайлзу казалось привычным и успокоительным, теперь было не таким уж приятным. И Стайлз не знал, как он будет отпускать это все, как скажет лесу и Дереку, который тут живет, «прощай». Наверное, никак. Но как тогда быть? Не остаться же в лесу навсегда, притворившись потерянным без вести. Когда Стайлз оторвал от земли взгляд, пройдя лишь половину пути к машине, то остановился, увидев впереди — на фоне крутого склона, далеких гор, сорокаметровых сосен и можжевельника, который оброс синими ягодами, знакомую мертвую. Сестра Дерека. Стайлз удивился. До сих пор не ушла? Но почему? Разве он не сделал то, что она от него хотела? Выслушал Дерека, успокоил его. Хотя и не целиком. Но никакие изменения не происходят мгновенно, за один раз. Она должна это понимать. — Кора? — неуверенно позвал Стайлз, вспомнив, как по щелчку, имя. — Ты… Что ты хочешь опять от меня? Кора, которая выглядела слишком молодо для того, чтобы быть так долго мертвой, и чьи губы были, как на фото, сжаты, махнула неоднозначно головой вбок. Мол, пошли. А потом чуть наклонила голову вниз, смотря выразительными и тоскливыми глазами, в которых было много боли и немного надежды, на Стайлза, который не мог просто обогнуть призрака и пойти дальше своей дорогой. Совесть бы замучила. И интерес бы сожрал изнутри. — Это там? — спросил Стайлз, махнув рукой в сторону, в которую указала Кора. В том месте земля от тропы поднималась выше, там начинался не пройденный никем бугристый лес. Перспектива заблудиться была вполне реальной. Но Стайлз не собирался уходить настолько далеко, чтобы потом не суметь вернуться. Он знает, что тела умерших в лесу крайне проблематично найти под плотным слоем листвы, либо просто в лесу, даже если искать с собаками, даже если с группой добровольцев. Ноа искал пару раз «потеряшек» в лесу. И только одного из тех, кого они искали, они нашли, спустя почти три недели поиска, и, конечно, уже не живым и не свежим. То тело кто-то разодрал на две части. Стайлз даже видел глазком, как переднюю часть грузили в плотный черный мешок. Стайлз тогда пообещал себе, что в таком страшном мешке никогда не окажется. Не хотел, чтобы Ноа с таким лицом, как тогда, провожал бы его упакованное в полиэтилен тело, отправленное в морг на вскрытие. Кора кивнула в ответ. И исчезла. Она появилась впереди, между деревьями, ожидая, пока Стайлз взберется на бугор и двинется за ней. Стайлз быстро прошелся по губам языком и вздохнул: — Чудесно, что тебе посмертно есть много чего сказать. Но это последний раз, когда я тебе помогаю. Стайлз с пыхтением взобрался на бугор, с которого из-за листвы и влаги скользила гладкая подошва его кроссовок. А потом пошел вперед чуть ускоренным шагом, чтобы не заставлять Дерека переживать на счет того, почему он так долго не возвращается, и не заставлять его идти за собой. Земля везде, кроме тропы, была уже не такой ровной и плотной, и Стайлз пару раз чуть не запнулся и не упал, пару раз чуть не завалился набок, когда его нога утонула в рыхлой почве, а лодыжка подвернулась. Стайлз вздохнул. А Кора так и ждала, рывками телепортируясь вперед, все дальше и дальше. Стайлз не видел впереди ничего. Там был просто бескрайний лес. И минут через двадцать неспешного пути Стайлз стал сомневаться, а точно ли Кора его ведет к чему-то, или, может, она просто пытается избавиться от него потому, что он ей чем-то не понравился. Может, она вовсе не хотела сводить Дерека с ним, а сейчас так ревнует, что пытается отомстить. Кора снова переместилась дальше, но в этот развернувшись к Стайлзу спиной и смотря вперед на что-то через деревья. Уже ближе. Стайлз услышал возле себя летающую сердитую пчелу, нервно повернулся, отмахиваясь от нее и убегая за большое дерево. Пчела попалась крайне настырная и нервная. Все не хотела отвязаться или успокоиться. Но в итоге насекомое все же улетело дальше. Когда Стайлз уже было обрадовался, что хотя бы от пчелы избавился, и та его даже не успела ужалить, то шагнул вперед через папоротник, опрометчиво не глядя себе под ноги. Стайлз услышал свист захлопнувшегося медвежьего капкана, а после упал на мягкое покрывало из мха и лишайника. И все мысли, что были в голове Стайлза, молниеносно из нее исчезли. «Доходился» — пронеслось в голове.ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…