Очевидно, что фраза: «Это не опасно для тебя», довольно необычна, а значит была сказана человеком, действительно знающего Итэра, который, кажется, излишне беспокоился за свою сохранность жизни, как свои пять пальцев. Кем ещё это может быть этот человек, если не Люмин?
Девушка, прислонившаяся к стволу дерева, прячется от надоедливого солнца в сени драгоценных листьев. Подол ее белого легкого платья, точно для летних игривых свиданий, развевается по ветру, открывая вид на израненные коленки. Она придерживает соломенную шляпу на голове, пока передние локоны ее волос из-за дуновений мешают обзору рекреационного комплекса. Матерясь себе под нос, Люмин убирает пряди за ушко и поднимает глаза.
— Что ты здесь делаешь? — первым делом спрашивает Итэр. — И что с твоими ногами?
— Вижу, ты живешь припеваючи, — словно плюясь ядом, отвечает Люмин, злобно смотря на близнеца.
— Неужели ты из родительского дома бежала через весь лес? Ты совсем больная?
Итэр, воспринимающий эту Люмин как свою сестру, недовольно скрещивает руки на груди, осматривая близнеца на наличие других повреждений. Их разница в возрасте — двадцать шесть минут. Не особо велика, но юноша всегда себя считал старшим братом, на котором лежит ответственность за свою младшую сестру. Потому не удивительно, почему Итэр беспокоится за девушку, которая ни разу не ответила на его телефонные звонки и сообщения.
— Да, больная, и что? — бровь Люмин поднимается, а красивое лицо искажается в язвительной манере. — А я смотрю, ты уже не играешь в розовую половую тряпку.
— Мы здесь одни. Смысл? — Итэр сжимает переносицу пальцами, зажмуриваясь от раздражения. — Что случилось?
— Нас хотят выписать из семейного реестра.
Шелест золотистых листьев, прибой моря, крики отдыхающих, прекрасные естественные звуки природы растворяются пеплом. Эта новость слишком шокирует юношу — он нечитаемым взглядом смотрит на искажённое в отчаянии лицо близнеца. Кажется, семейка Виниколь пробивает очередное дно. Итэр хмурится, теряясь в своих размышлениях и первичных чувствах. Он не имеет к этой фамилии никакого отношения, но Люмин — другое дело. Из-за своей высокой эмпатии к близнецу юноше становится до противной тошноты плохо.
— Когда? — сухо спрашивает Итэр, мысленно беря себя в руки.
— Услышала об этом шесть дней назад, когда проходила около кабинета отца. Он разговаривал с кем-то по телефону.
— Шепотом?
— Шепотом. Пришлось прислушиваться, как крыса какая-то. Услышав, что нас выпишут через несколько недель, я не заметила подходящую мать, — Люмин досадно сжимает подол своего платья, вспоминая моменты недельной давности.
— Поэтому ты сбежала? — предполагает Итэр.
— Да.
— А на звонки не отвечала, потому что у тебя забрали все средства связи?
— Да, детектив.
— Ха-а…
Итэр тяжело вздыхает вновь. В растерянности он несильно бьет себя по бедру, приходя в себя. Как старший брат юноша должен найти решение нависшей грозовой тучей проблемы. Виниколь не уверен, как себя бы повёл настоящий протагонист, но он уже их проблемы не решит, потому Итэр усиленно думает о будущем благополучии своей сестры. Через некоторые секунду он вспоминает о своих инвестициях и других пассивных доходах, о которых позаботился несколько месяцев назад. Посмеявшись от расслабления себе под нос, Итэр наконец открывает рот.
— Все нормально. У меня много денег, не зависящих от родителей.
— У меня около миллиона накопилось, — Люмин вытаскивает из незаметного кармана платья карту.
— У меня где-то семь может восемь миллионов оарм, — задумчиво говорит Итэр, рассчитывая в голове проценты. — Нужно срочно списать деньги наличкой.
— Нет-нет, — девушка машет руками перед лицом. — Это моя собственная. Ту, которая была дана отцом, я оставила там, куда ты положил свою.
— Ясно. Тогда нам стоит найти тебе… Стоп. Общежитие? Ты же учишься в университете Дивити? — Итэр вопросительно осматривает Люмин, которая заминается в ответе.
— Тц, — она отворачивается и краснеет от злости.
— …Я понял. Можешь не говорить. Пойдём в отель, я должен обработать твои раны. И думаю ты порядком устала.
«Блять. Она бегала в лесу шесть дней, какого черта. Она совсем жизнь не ценит?!»
Не выдавая ещё большей паники, Итэр поворачивается к ней спиной и, схватив за исхудавшую руку, ведёт ее в отель. Люмин действительно выглядит ужасно изнеможённо, но раз она вполне нормально говорила и не умерла от обезвоживания, юноша делает вывод, что хотя бы до половины пути у неё имелась вода. Они проходят мимо пляжа под удивлённые взгляды студентов. Из-за соломенной шляпы, прикрывающей личность девушки, не сразу можно понять подлинность ситуации, потому Кейа, социальная бабочка, сразу же начинает работать своим медовым языком, чтобы устранить неблагоприятные сплетни. Тарталья, который продолжал все это время читать дешевый роман, отрывается от страниц и наблюдает за тощей фигурой девушки, плетущейся за Итэром. Кинув вице-президенту вопросительный взгляд, студент получает тихое: «Займи зевак чем-нибудь» и кивает. Сяо, сразу узнавший в лице странной девушки Люмин, бежит за уходящими близнецами, чтобы узнать, что происходит, пока за этим всем наблюдает Аято, попивая освежающий коктейль.
— Хм? Что происходит? — подходит к нему сзади Чжун Ли, увидя волнения.
— Не уверен, профессор, — Камисато играется с трубочкой, мешая ей холодный напиток, — Итэр Виниколь привёл какую-то девушку. Судя по реакции нынешнего вице-президента студсовета, могу сказать, что он ее знает… Может быть это сестра-близнец Итэра Виниколь.
— Допускаю эту мысль, — мужчина поворачивает голову в сторону Священного Леса, а потом косит взгляд вниз. — Президент студсовета!
Кадзуха, услышав голос профессора, вырывается из тягучего плена дремоты и открывает сонные глаза. Лёжа на песке под тенью зонта, Каэдэхара пытался вновь погрузиться в тот странный, но до безумия горячий сон, желая снова ощутить этот трепет сексуального влечения, унцию ревности и недоумения, сгораемое от смущения лицо, клокочущее сердце, что пытается вырваться из грудной клетки, мягкую кожу юноши под пальцами, вновь очертить каждое ребро и отдалиться в угол комнаты, чтобы улицезреть столь порочную картину похожую на настоящее произведение искусства: каждый изгиб ладного тела Итэра, обнаженная кожа, сияющая робким лунным блеском, его содрогания от наслаждения, его благозвучные стоны, сродни пению нимф, шёлк светлых волос, что рекой стекали по простыням, его истинные стенания от страха удовольствия — это все завораживает взгляд ценителя искусства в виде Каэдэхары Кадзухи. Другие мужчины терялись на фоне марева катаракты, словно ненужные штрихи карандашом, которые полагаются к немедленному удалению с холста, в глазах, залитых закатным солнцем, отражался только он. Итэр заставлял сердце Кадзухи в лихорадке порхать крыльями бабочки, а легкие сжимать рукой восхищения, перекрывая любой доступ к воздуху.
«Я могу прикоснуться к этому чистому искусству?»
Спрашивал себя юноша, медленно и неуверенно подходя к постели, а потом садясь на неё. Протесты морали были успешно проигнорированы — чувства взяли верх над браздами правления телом. Кадзуха подчинился и канул в омут, даже не стараясь выплыть. Проснувшись в поту и с теснотой в штанах, юноша лишь тяжело дышал, ощущая всем своим нутром прилив новой волны вдохновения и одухотворения.
Это зрелище было чем-то грязным? Вульгарным? Запрещённым? Должно быть, да. Однако Итэр не был крольчонком, зажатым голодными лисицами в самой гуще январского леса, он был воплощением Князя Вассаго, перед которым абсолютно все невольно падают ниц, сокрушительно касаясь лбами пола, где он вальяжно восседает на троне, благословляя всех своим надменным взглядом. Перед Князем Снов все вольны быть верными слугами — перед Итэром Виниколь невозможно устоять на ровных ногах, не падая на колени. Кадзуха будто вознёсся на небеса от созерцания этого прекрасно, а его душа покорно упала на колени, чтобы неотрывно смотреть на красоту снизу вверх, как подобает ценителю.
«Восхитительно.»
Кадзуха подавляет в себе разгорающийся огонь возбуждения и восхищения и растерянно смотрит на профессора. Тот же по заалевшим щекам и затуманенному взгляду юноши догадывается о чертях, пляшущих в голове ответственного и сдержанного Президента студсовета. Вырвавшийся почти старческий вздох пугает рядом проходящих студентов, однако Камисато Аято только весело наблюдает за этим спектаклем, который начался с появлением студента по обмену.
«Жаль, конечно, что я только недавно пришёл обратно. Хотел бы я с самого начала присутствовать в этом фарсе, чтоб наконец-таки отдохнуть.»
— Иди к Итэру Виниколь и выясни, что происходит, — сквозь смешки говорит бывший Президент студсовета, стреляя голубыми, словно чистое предсумеречное небо, глазами через солнцезащитные очки.
Кадзуха недовольно щурится. Стало быть, бывший Президента студсовета приказывает нынешнему.
Но, не найдя никаких аргументов против, Каэдэхара кивает и удаляется, ободряюще похлопав тем временем идущего к нему навстречу Тому по плечу.
***
Фойе сверкает богатством. Мраморный пол не теряет своей кристальной чистоты, бриллиантовые люстры высокомерно возвышаются над миром отеля «Рассвет», столбы, позолоченные резьбой, окружены лавровыми венками, софы, такие же роскошные, стоят вокруг столпов, придерживающих дорогой потолок, около белых стен, вдоль экзотических цветов, высаженных в вазах, под картиной знаменитого художника Виа, «Мóлодец, испивший яда, мучается в агонии предсмертной».
Когда Итэр впервые заходил сюда, даже не приметил ее. Теперь же картину было невозможно не заметить и оторвать от неё глаз.
Аккуратные и ловкие мазки краской, пышущие профессионализмом и виртуозным мастерством, настолько легкие, что и с первого, и со второго взгляда кажется, что холст дышит и живет безмятежной жизнью праздности и лености. Главный герой, юноша, которому и двадцати пяти не будет отроду, возлежит в ворохе простыней и одеял белоснежных, но из-за мрака ночи и прорезающегося сквозь темень лунного свечения белые ткани становятся синевато-серами, словно морской бриз в ночное время. Его щеки горят кармином, глаза зажмурены от боли, руки и ноги спрятаны в одеялах, которые похожи на скопления облаков. У него «агония предсмертная» — этот юноша скоро покинет этот мир. Лёгкость красок придаёт этому мгновению мимолётную жизнь, будто оживляя картину, растягивает мучения страдальческие мóлодца до вечности. Балдахины будто развеваются неохотно из-за томного дуновения ветра приоткрытого окна, ткани которого не дают четко разглядеть лицо юноши. За постелью стоит зеркало, отражающее Смерть, уверенно стоящую перед главным героем картины. Ее нет на переднем плане, но есть в зеркале. Метафора зазеркалья? Итэр отворачивается от картины и идёт дальше. Художник-садист лишь запечатывает в константу его предсмертную боль, невольно заставляя людей наблюдать и восхищаться смертью мученика, но Виниколь, не способный на созерцание человеческих страданий, лишь презрено понимает философию этого произведения искусства.
— Хм, — Люмин задумчиво вперяет взгляд в картину. — Тебе не кажется, что в кабинете отца висит такая же?
— Что? — с искренним удивлением спрашивает Итэр.
«Я тут живу только полгода, откуда мне знать, сестра?»
— Эй, ты же в детстве постоянно там находился — не я! — девушка бьет юношу по голове. — Память как у рыбки!
— Никогда не обращал внимание на интерьер кабинета. Перестань меня бить, черт возьми!
«Значит тут висит не оригинал? Или у отца — фальшивка?»
— Итэр! Люмин! — к ним подбегает Сяо. — Что происходит? Что ты тут делаешь? — он переводит взгляд на осунувшуюся с последней их встречи девушку.
— О! Жених Итэра, — Люмин сковано взмахивает рукой, непринужденно приветствуя друга детства протагониста. — Ты так и не вырос, я посмотрю, — она присматривается. — Итэр все ещё немного выше тебя.
— …
— …
— Что? — Люмин в вопросительном жесте наклоняет голову набок, смотря на притихших Итэра и красного Сяо.
— Ммм, ничего, — Виниколь вертит головой, отгоняя воображение, и поворачивается лицом к другу. — Семейные проблемы, Сяо. Помоги, пожалуйста, с профессором и Кадзухой.
— …да, конечно, — ещё не отошедший от «жениха Итэра» студент заторможенно кивает, пытаясь унять свой румянец. — Так все же, что произошло?
— Нас хотят выписать из семейного реестра, — отвечает Люмин, — услышав это, я сбежала. Около недели бегала в лесу, как ненормальная, и наткнулась на Аякса. Попросила его привести ко мне брата. Все. Конец истории.
— Неделю?! В лесу?! — обеспокоенный Сяо расширяет от удивления глаза.
Пока троица доходит до стойки регистрации, чтобы забронировать одноместный номер для Люмин, друг детства и сестра так увлекаются разговором, что невольно оставляют формальные процессы на Итэра. Юноша мельком окидывает их взглядом, удивляясь сегодняшней болтливостью Сяо, и делает вывод, что это человек так открыт только с близнецами.
Уже в номере Итэра и Горо, который резвится на пляже с другими студентами, Кадзуха, Сяо и близнецы ожидают, когда комната Люмин будет готова. Решив не особо вбиваться в подробности семейных поприщ, Итэр рассказывает в целом про ситуацию и личность девушки, пока ровный голос юноши не прерывается громким возмущением голодного желудка сестры. Вся алая от гнева и смущения, она осточертело отворачивается и хватается за неугомонный живот, Итэр тем временем даёт себе в десяток пощёчин за свою забывчивость и звонит в ресторан, находящийся внутри отеля, чтобы сделать заказ в номер.
— Переехать в Виа? — Люмин залпом выпивает куриный бульон, пока близнец мелко нарезает ей запеченный с мясом картофель.
— Да, — отвечает Виниколь. — Но только тогда, когда мы формально лишимся фамилии. После этого мы вольны делать, что хотим, потому предлагаю с концами остаться здесь.
— Угх, — Кадзуха потирает виски, — никогда не сталкивался с этим… Можно спросить у господина Рангвиндра.
— Причём тут он? — Сяо открывает окно нараспашку, чтобы выветрить запах еды.
— Господин Крепус Рангвиндр не только владелец рекреационного комплекса, но и юрист, работающий в нотариате Виа, — поясняет Кадзуха. — Можно через Дилюка или Кейю выйти с ним на контакт.
— Хм… — вице-президент студсовета впадает в задумчивость.
Люмин не особо размышляет об этом, потому что слишком голодна. Вполуха слушая друзей брата, она в уме рассчитывает затраты своей дальнейшей жизни. В какой-то момент все действительно пошло наперекосяк, мягко говоря. Конечно, если быть излишне радикальным, то их жизнь свернула не на тот путь ещё с самого рождения, однако у близнецов довольно пофигистский нрав, потому можно считать кульминацией неудач именно разговор отца с кем-то по телефону и его слова: «…вы…сать близнецов из реестра? Каков с этого прок, господин …то?». Далее Люмин находилась в оцепенении и не слушала.
«Это должно было когда-то случиться.»
Тайна семьи Виниколь, что скрывается за завесой лжи. Но каждая ложь, когда-либо вскроется.
Должно быть, время пришло?
Продолжение следует…
