say hello, honey, I'm home

— Ты снова уходишь? — грустно вздыхает Антонио, оперевшись своими крохотными ручками о дверной косяк.   Тонито не отличался улыбчивостью, но сейчас он выглядел ещё более расстроенным и растерянным, чем обычно. И так было всякий раз, когда старший брат собирал вещи и уходил до следующего дня неизвестно куда. Конечно, Камило не посвящал брата в свою личную жизнь. Зачем это ребенку? Он просто говорил, что вернётся, и слово своё всегда сдерживал. Но Антонио продолжал липнуть, как банный лист, и волновался за него сильнее, чем родная мать. Если она вообще волновалась... нет, она, конечно, иногда говорила об этом, но Камило очень редко верил её словам, когда она резко меняла свое отношение к старшему сыну и лезла обниматься. Чаще она использовала его побеги как причину для скандалов. Это было тяжело.   Камило тоже человек, живой человек, имеющий предел. И этого предела он уже очень давно достиг. — Прости, братишка, — он подходит к Антонио и, присев на одно колено, гладит мальчика по кудрявым волосам, ласково улыбаясь. С каким трудом ему давалась эта улыбка в последнее время. Но Камило прождал держаться: нельзя, чтобы брат видел, насколько старшему плохо. Это ведь он должен защищать Тонио от дерьма, а не наоборот. — мне нужно это, понимаешь? Я обязательно вернусь, заберу тебя завтра с продленки, хочешь, погуляем немного?   Камило щурится, стараясь сдержать слёзы. Как же это невыносимо больно: бросать Антонио совсем одного здесь, без защиты, без поддержки. Не сказать, что ему доставалось так же, как старшему, ему в целом очень многое сходило с рук, ведь мать любила Антонио очевидно сильнее, чем Камило, и давала ему такие поблажки, которые старшему и не снились. Тем не менее... Камило чувствовал себя предателем, когда оставлял Тонито одного. Он себя успокаивал: ничего страшного не произойдет, мать не посмеет сделать что-то ещё, кроме как дать лёгкий подзатыльник и погрозить пальцем. А вот Камило доставалось почти что ежедневно, и он заслуживал хотя бы временного спокойствия.   Он заслуживал побыть в тишине хоть денёк, порефлексировать маленько, так, чтобы максимум, что могло его отвлечь — это объятия Карлоса.   Он улыбнулся ещё нежнее, вспоминая о нём.   Поскорее бы эти полгода прошли. Да только чем ближе была дата, помеченная на маленьком календарике, который Камило хранил в кармане своих любимых брюк, тем больше он думал о том, что будет потом. Он-то сбежит, а что насчёт Антонио? Не переключится ли мать на него, когда он станет старше? Только это по-настоящему пугало Камило. — Хочу! — Антонио закивал головой, улыбаясь своими щелями между зубов. — Вот и отлично. Помнишь, что я тебе говорил? — Если что-то случится, я могу позвонить тебе по городскому телефону... — он качался на носочках взад и вперёд, обводя стену взглядом. — Да, умница, — Камило потрепал его по голове. — не бойся мне звонить. Даже если тебе просто грустно. Слышишь, да? Твой брат всегда с тобой.   Антонио захихикал, ярко улыбаясь. Камило был готов сделать что угодно, чтобы он как можно чаще так улыбался.   Он кинулся на шею Камило и повис, смеясь. — Я тебя люблю! — Я тоже тебя люблю, Тонито, но мне нужно собираться, слезай...   Камило, отцепив от себя брата, поднимается на ноги, отряхивает брюки и возвращается к сбору.   Сменное нижнее белье, ночная футболка, шорты, носки на всякий случай, полотенце; необходимые на завтрашний день учебники, тетради; таблетки. Да, самое главное — не забыть таблетки. Пожалуй, пока что единственное, за что Камило был благодарен родителям, так это за то, что в прошлом месяце его сводили к врачу и купили полный курс лекарств, помогающих хотя бы немного снизить уровень тревожности. — Ты не расскажешь, куда уходишь? — наивно спрашивает Тони, наблюдая за тем, как брат пихает вещи в небольшую спортивную сумку. Когда-то она приходилась по назначению, а потом их семья переехала, и Камило пришлось отказаться от занятий, сейчас же ни физических, ни моральных сил на них не осталось: нужно как-то вытянуть последний год обучения и поступить в театральное училище. Может, смена обстановки и любимое дело помогут выбраться из этого ужасного состояния, в котором Камило находился не первый год. — Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.   Закинув портфель и сумку на плечо, Камило обнимает Антонио, прежде чем покинуть порог квартиры. — Давай, ты за старшего. Долорес скоро придет. — Пока! Пожалуйста, только вернись обратно...   Камило закатывает глаза, вновь улыбаясь. Да не особо хотел он сюда возвращаться, но приходилось. — Поклянись! — Мы уже проходили это... — Пожалуйста... — и протягивает руку свою маленькую ручку с оттопыренным мизинцем. Парень сцепляет их пальцы, как бы давая слово. — Спасибо.   Тяжёлая подъездная дверь с жалобным скрипом отворяется, выпуская наружу своего жителя. К вечеру на улице похолодело.   Камило оглядывается по сторонам, пока взгляд его невольно не цепляется за окно под крышей дома напротив. Стоит... Всё ещё стоит. Сжав покрепче ручку наплечной сумки, парень быстрым шагом направляется в сторону школы, где они с Карлосом договорились встретиться. Камило никогда не рисковал, боясь, что маленький Антонио может увидеть лишнего и случайно это лишнее сболтнуть. Дополнительные проблемы ему не нужны.   Это был прохладный майский вечер. На улице совсем нет людей, только смутные компании подростков, ошивающихся в переулках маленького района. Одинокий майский вечер.

***

  В чужой дом Камило приходит, как в свой собственный: впопыхах стягивает уличную одежду, бросает в ноги сумку и рюкзак и убегает в ванную комнату.   Карлос почти год жил один.   Ещё с семнадцати лет он начал подрабатывать, накопил немного денег, родители накинули сверху, и вскоре он смог позволить себе снимать небольшую студию недалеко от родного гнезда. Совсем маленькую, квадратную, в которой только совмещённая с туалетом ванная имела стены, а спальное место от кухни отделяла встроенная стойка. Тесно, зато своё и за копейки. Карлосу не нужны были трехэтажные хоромы, чтобы он чувствовал себя комфортно.   Камило очень быстро обжился здесь. Где-то даже умудрился потерять пару носков и резинку для волос. В стаканчике на раковине всегда стояли две зубные щетки, только одежду Камило носил из дома в дом, потому что какой месяц ленился купить комплект для этой студии.   Он быстро переоделся и встал перед Карлосом, готовый выпрашивать у него разрешение на покурить. — Что? — Карлос надел футболку и замер. — Мы будем курить? — улыбнувшись, спросил он и подошёл ближе. — Блин... ты серьёзно? Мы разве не завязали с этим? — Карл, меня трясёт, — он схватился за его плечи и умоляюще уставился на него. — Пожалуйста... в последний раз! — Я думал, последний раз был во вторник. — Это последний! Клянусь! Самый последний!   Карлос нахмурился, но не по-злому, а, скорее, с сомнением. Как он не хотел возвращаться к этому всему... но возвращался. Ради Камило. — В верхнем ящике.   Камило достал из тумбы пакетик с несколькими косяками травы.   Они снова здесь, в отправной точке. Карлос тяжело вздохнул.   Ему совершенно не хотелось даже прикасаться к этой дряни, он смутно понимал, почему и зачем купил её однажды, а затем продолжил, когда Камило подсел.   Этот пакет лежит уже месяц, кажется, с тех пор Карлос к нему не прикасался, а косяки пропадали из-за Камило, который практически каждый раз, оказываясь в этом доме, просил покурить.   Карлос не сразу почуял неладное, а когда пришло осознание, было уже поздно. Камило подсел. Конкретно подсел.   Он сидел на кровати и с расширенными зрачками пытался прикурить косяк от старой полуживой зажигалки. Карлос смотрел на это... не с отвращением, но с сочувствуем и сожалением. Хотя он, как никто другой, был виноват в происходящем.   Камило улыбнулся, когда косяк наконец начал дымиться. Он поспешно сделал затяжку и закашлялся от того, что слишком сильно дыхнул. Карлос стиснул челюсть. — Окно, Мило, — он прошел к единственному в помещении окну и открыл его настежь. — соседи жалуются, что к ним несёт всю вонь.   Карлос опёрся на подоконник и выдохнул. Он не знал, как поговорить с Камило так, чтобы он не воспринял его слова за попытку пристыдить. С этим было туго. Даже слишком. Одно лишнее слово и... — Прости-и, забываю, — он снова закурил и откинулся назад, на подушку. — Не подпали там ничего. И вообще... лучше прекращай.   Камило открыл глаза и с непониманием посмотрел на Карлоса. — Что, опять? — Я серьёзно.   Он закатил глаза и закурил ещё раз. Облако дыма устремилось под потолок, Камило с ухмылкой наблюдал, как формируются узоры над ним. Наконец-то он почувствовал расслабление. Ничто не дарило ему такого спокойствия, как наркотики. Хотя Камило таковыми их не считал. Это же просто скрученная в косяк трава, что в ней может быть опасного? Почти как сигареты. Почти. Хотя сигареты Камило не любил.   Карлос отстранился от окна и, скатившись по стене, сел на пол у батареи. — Иди, сюда, ну. Расслабься... — он похлопал по кровати. — Нет, спасибо. Я месяц чист.   Камило фыркнул и пожал плечами.   Карлос только слышал, как он вдыхает полной грудью, а затем выдыхает, и над ним появляется облако дыма, запах которого заполнял всю студию. Лишь бы соседи не пришли на их посиделки. Карлос прекрасно понимал, что будет, если у него найдут наркотики, даже такие лёгкие. И зачем он только в это ввязался...   Камило тихо посмеялся, делая очередную затяжку. Он потянулся и окончательно расплылся на кровати.   Приятная тягость разливалась по его телу, слегка затуманенный разум медленно отключался, Карлос только и видел, как Камило сгибает и разгибает ноги, он трясся и тяжело вздыхал.   Ему это не нравилось.   Карлос продолжал сидеть на полу, но теперь уже с тетрадью; в попытках хоть чем-нибудь занять себя, чтобы не обращать внимание на стонущего Камило, он занялся повторением экзаменационного материала.   Мычания, доносящиеся с кровати, становились громче с каждой минутой. Какой по счёту косяк он уже курил?   Камило взял пакет в руки и насчитал четыре. Было шесть. Он скурил только два. А казалось, что целую пачку.   Камило чувствовал себя замечательно. Он был готов плясать от счастья, но его тело расслабилось настолько, что обмякло, он не мог подняться.   Камило предельно ясно осознавал, почему делал это. Почему смешивал антидепрессанты и наркотики. Потому что на подсознательном уровне хотел навредить себе и узнать, к чему это может привести.   А приводило оно к страшным, очень страшным вещам.   Как сейчас, например, когда он лежал и изворачивался, чувствуя нарастающую боль в голове.   Резко звуки прекратились.   Карлос поднял глаза на кровать.   Камило пустыми глазами смотрел в потолок, не шевелясь.   Что-то не так. Он обхватил свое горло, чувствуя, как его  что-то сдавливает, будто кто-то стягивает верёвку или душит его, навалившись сверху: в груди давило, Камило еле мог вздохнуть.   Сквозь клубни дыма Карлос внимательно рассматривал силуэт. И каждый раз... всё по кругу. Как же ему было стыдно. За всё. Чувство ответственности давило на его плечи с ужасающей силой. Он больше не может наблюдать за этим, это попросту невозможно, ему хотелось плакать от этой картины. Камило ещё такой молодой, он творит с собой ужасные вещи, а Карлос молчит, боясь ляпнуть лишнего и всё испортить. Он больше не может молчать. Не может. — А...   Дрожь пробирается через все тело. Камило пытается подорваться с места, но не может. Конечности не слушаются его, они ватные.   Камило пробило осознание, как на самом деле сильно он боится умереть.   Это была глупая идея. Совершенно дурацкая. Карлос был прав.   Тело Камило сотряслось, и он резко подорвался, хватая воздух ртом.    Карлос смотрит на него круглыми, пустыми глазами, выражающими страх и сочувствие. Камило никогда прежде не видел его таким напуганным. — Карлос, я... — Пожалуйста, давай прекратим.   Камило поспешно подобрал под себя ноги и сел, плотно прижимаясь спиной к спинке кповати. Он тяжело дышал, рассматривая свои руки, пытался вернуться в реальность, почувствовать себя живым. Почувствовал. Доигрался. Уже начал слышать пение ангелов...   Камило похлопал себя по щекам. И разве оно того стоит, Мадригаль?   Все мысли смешались. — Карл... прости, — он сдавленно прошептал, стараясь вложить в свою интонацию всё сожаление о содеянном. — ты прав. — Ты меня пугаешь.   Карлос поднимается с места и, скомкав все косяки в кусок бумажки да поплотнее, выкидывает в мусорку. Самая большая ошибка в его жизни — покупка этой дряни. И то, что он позволил Камило подсесть на неё. Кто здесь ещё должен просить прощения. — Я не могу больше смотреть на то, как ты себя разрушаешь. Я выбрасываю это. Ты больше не вернёшься к этой дряни. Камило, ты слышишь меня? — он садится перед ним, берет за плечи и сжимает. Его зрачки беспокойно бегают по лицу напротив. — Да, да... я... прости, прости, я... — его вдруг всего затрясло. Глаза намокли, и голос задрожал. Карлос тяжело вздохнул и упал рядом, крепко сжимая в объятиях Камило. — Тише, тише...   Камило обхватил его трясущимися руками и сжал, вжимаясь носом в его плечо. Он тяжело дышал и всхлипывал, хватаясь за Карлоса так, будто он собирался его бросить.   Не бросит. Ни за что. Даже несмотря на все недопонимания...   Ещё минут пятнадцать понадобилось на то, чтобы Камило перестал трястись и плакать. Теперь он просто шумно дышал, периодически вздрагивая, но уже чувствовал себя гораздо лучше. Перестарался... наступил на те же грабли. После каждого подобного припадка он всё больше понимал, почему Карлос отказался от наркотиков. Потому что это, очевидно, не самый лучший выход. А Камило идиот. Доигрался до зависимости.   Он снова пообещает себе бросить.   Он постарается.   Из рюкзака, лежащего на полу, послышался звон телефона.   Камило нехотя поднялся, перевалилсячерез край кровати и, открыв портфель, поставил телефон на беззвучный.   Карлос хмыкнул. — Мама?   Камило всхлипнул. — Ага... — Не боишься, что будет ругаться? — Так она в любом случае будет... плевать так-то.   Он забрался обратно и лег на грудь Карлоса.   Тот вздохнул.   Камило был... очень специфическим юношей. Настолько же ярким и харизматичным, насколько невыносимо переменчивым. У него нет внутренних тормозов. Поэтому ему был нужен тот, кто станет этим тормозом. Им был Карлос. Такого человека, как Камило, нельзя держать в ежовых рукавицах, но и излишняя свобода не приведет ни к чему орошему. Карлос обещал, что поможет Камило прийти к счастливой жизни без криков, ссор и зависимостей.   Он обещал.