against the devil

      Тело содрогается от мурашек, пробирающих до костей. Ей не холодно, но она знает их причину.       Комната абсолютно белая, настолько, что в глазах рябит. Минимум мебели: довольно узкая кровать у стены в углу, тумбочка около головашки и стеллаж с абсолютно пустыми полками рядом, ближе к выходу. Выделялись из общей обстановки всего несколько вещей: металлическая вентиляция, к которой сейчас был прикован ее взгляд, и та, на удивление, как-то успокаивала; такая же металлическая дверь, широкая, словно за ней находилось что-то радиоактивное, с прямоугольным стеклом наверху, толщина которого достигала по меньшей мере двенадцати сантиметров, рассеченном парой поперечных стальных прутьев, под стать таким же заклепкам по всему периметру изделия; и ярко-синие вены, которые уже с трудом могла скрыть истончившаяся белая и уже почти прозрачная кожа. Здесь можно было сойти с ума, и она не понимала, как еще не спятила: такие мысли даже почти не посещали голову. Она не знала, какое сегодня число, время года или даже суток. Существование здесь было единообразным, словно «день сурка». Каждый день, все время она жила от прихода до прихода. И в ее голове не появлялось стремления выбежать в объятия маме или любимой подружке. Она даже не могла вспомнить, был ли кто-то в ее жизни раньше, да и была ли жизнь до него.?       Она вздрагивает всем телом, когда вначале слышит скрип, а после мерные спокойные, но довольно тяжелые шаги. Скорее всего, размашистые, но она не видит происходящего. Более того: она чувствует то, как холодеет от ужаса. Она уже знает, что он никогда не приходит с пустыми руками… Ее взгляд даже не метается по сторонам, ведь прятаться бесполезно, но, несмотря на это, глаза мгновенно, как по щелчку наполняются слезами, сквозь которые она смотрит как через призму. И чем ближе шаги, тем сильнее колотится сердце в грудной клетке, почти до боли ударяя в нее. Она знает, что ее ей еще предстоит перенести достаточно.       Ее скручивает, когда она слышит остановку, а после медленно открывающуюся тяжелую даже с виду дверь. Она в панике отталкивается худыми до костей и жил ногами, прижимаясь вплотную к стене, словно пытаясь раствориться в ней, а глаза становятся полны настоящего ужаса. И пальчики, совсем тоненькие, какие-то синюшные, судорожно сжимают по обе стороны от себя одеяло, будто бы это может как-то помочь, спасти… Но ей прекрасно знать исход.       Вначале тележка, после — сам он, потом — закрытие двери. Щелчок, когда толстый металл сравнивается с белой стеной. Отсечение последнего шанса на спасение. Она никогда не была там, за пределами, но ей представлялся всегда такой же белый коридор, такой длинный, что человеческий глаз не смог бы уловить его конца. Ей представлялись такие же периодические двери, но почему-то она была твердо уверена, что за ними никого нет. Тут только одна она и он. А если повернуть направо после выхода из комнаты, то скорее всего там бы и вообще не было света, хотя коридор бы продолжался, но она не могла утверждать: тем не менее, она всегда знала, откуда ждать шаги. Она начинала чувствовать их заранее, совместно с нарастающим беспокойством. Она знала, когда он придет, и все возобновится.       Металлическая тележка заполнена с горкой, и ее заметно трясет от боязни. Она знает все это, она это так ненавидит, ей так не нравится, ей так страшно… Если бы кто мог спасти ее, но единственное спасение ведь — он сам.?       Слезы текут уже совсем беспрерывно, ее колотит, она всхлипывает и только сильнее сжимается, но он лишь сильнее пугает своим тихим «Тшш…» и поднятыми чуть вверх руками в латексных белых перчатках, после чего начинает приближаться более плавно, улыбаясь… Такой улыбкой… Что все лицо его доброе и чистое, но глаза… Они так пугают.       — Ну, ты чего… Не надо плакать, не огорчай меня. Я же рядом? Я всегда буду рядом и позабочусь о тебе… Только со мной ты в безопасности… Ты мне веришь? — его тихий голос, этот взгляд… Ей кажется, что она ничего не видит за ним: все плывет, его черты расплываются. Она бы могла подумать, что у него светлые волосы, но никогда бы не утверждала точно. Она начинает рыдать сильнее, содрогаться, но он совсем близко. Подобно затаившемуся хищнику опирается на ее кровать, совсем вблизи истощившихся ножек, и наблюдает за ней, снова улыбаясь. — Тшш… Все будет хорошо. Я никогда не причиню тебе вреда.       Он чуть приобнимает ее, хотя на самом деле попросту в это время берется поудобнее за костлявые плечи, чтобы в следующее мгновение уложить в то положение, в котором ему удобнее. Она уже обмякает безвольной куклой, и только слезы беспрерывно стекают по впалым щекам.       — Не надо, прошу… Не надо… Мне страшно…       Мне так страшно… Рочестер, Миннесота       — Мориучи… — рыжеволосый мужчина усмехается, а после опирается выделяющимися костяшками бедер о капот стального цвета машины. Его зеленые глаза прищурены, из-за чего верхняя часть пухловатых щек покрыта мелкими морщинами. — Что же привело ко мне предводителя чертовщины?       Такахиро слегка прикусывает собственный язык, растягивая губы в ассиметричной улыбке и показывая ряд ровных белоснежных зубов, а после с намеком кивает на средину поля, не отрывая взгляда от собеседника. Он выжидает, пока вокруг обстановка приобретает все новые черты. Это огромный пустырь, полный песка, который начинает закручиваться в небольшие вихри, желтые крупицы которых отражают свет пылающего закатного солнца. Оно же находит свое место и в бездне глаз Мориучи, в кои-то веки разбавляя их черноту. Вокруг — шесть машин, три с одной стороны, три с другой, и все составляют некий круг, в центр которого медленно, словно нехотя, выходит Флойд, опуская на землю шестизарядный сорока четырех колиборный кольт под выжидающим взглядом противника, а после пару раз перекручивая пустые ладони и подкатывая глаза.       — Ты предлагал встретиться в церкви, но несмотря на это требуешь формальностей доверенности. Пред Ликом также повел бы?       — Я не верующий. — усмехается Такахиро и также приближается к центру, останавливаясь в метре от собеседника, глядя ему точно в глаза с вмиг расширенными зрачками. Зеленоглазый хмурится, а после смотрит вопросительно, на что Мориучи начинает смеяться, а после пару раз хлопает вдоль тела, сжимая правую ладонь — в ней явно чего-то не хватало. Ему не верят, но виду особого не показывают, лишь хмыкая.       — Так что же тебе потребовалось?       Така улыбается и отворачивает голову, глядя аккурат на солнце и не обращая на происходящее ни малейшего внимания, чем немало выводит из равновесия собеседника. Того начинает потряхивать, но стоит раскрыть рот для гневной тирады, и он начинает говорить.       — Мне нужна восточная часть. На постоянное пользование. — спокойно произносит мужчина, и собеседник едва не давится от наглости. Он неверяще выпучивает глаза, а после встряхивает короткими волосами, что смотрится до нелепого глупо.       — Прости, что?       — Не ударяйся в вежливость, где не нуждаешься, ангелочек. Лучше уступи эту половину, и мы разойдемся друзьями.       — Мы никогда ими не были, Мориучи. Какого черта я должен так сделать?       — Потому что мне нужен Дулут и прямой доступ к Канаде. Моя посылочка тебе уже пришла?       — Что ты несешь?! — Флойд начинает немало нервничать. Его кадык подергивается, а руки складываются спереди туловища. Така улыбается лишь сильнее, наблюдая метаморфозы на лице неприятеля. Он смеется, а после едва заметно перекручивает кистью. В центр выходят двое мужчин, выносящих небольшой, но довольно объемный баллон. Брови зеленоглазого ползут вверх, хотя тот и пытается не показать растерянности.       — Мой дорогой друг, я решил поделиться с тобой галлоном Urals в связи с трудностями ее перевозки из импортера.       — С чего бы тебе дарить мне нефть? — он хмурится и недоверчиво поглядывает, в то время как Такахиро делает странное движение рукой, после чего баллон опускают.       — Из лучших побуждений. Можешь проверить, открутив крышку. Ты же знаешь, что я никогда не обманываю. — Така переплетает собственные пальцы и опирается на них подбородком, мягко улыбаясь и чуть приподнимая брови. Он словно излучает радушие и доброту, однако Флойд трясет головой, сбрасывая «мираж», когда натыкается на чудовищные глаза.       Мужчина поджимает губы и присаживается на корточки, делая, как и предложил новообретенный «друг», чуть потирая ладонь, чувствуя на ней некоторую липкость. В нос ударяет запах бензина и чего-то едкого, словно оседающего на горле. Содержимое, действительно, черная жидкость. Он поднимает взгляд и встречает полное молчаливого удовлетворения лицо Такахиро, склонившего голову к левому плечу. Каскад темных волос опадает, развеваемый ветром, обрамляя жесткие черты. Кожу Флойда начинает пощипывать, и он трет о джинсы, однако чесотка усиливается.       — Почему ты так смотришь?       — У тебя что-то на губе прилипло. — отвечает Такахиро и с жадностью смотрит на то, как собеседник проводит пальцами по данному участку, в попытке нащупать что-то, но ничего не чувствует. По лицу расползается довольная улыбка. Мужчина вытирает тыльной стороной запястья пот, начинающий все больше выделятся на лбу. Его дыхание затрудняется с каждой секундой, а зрение смазывается, и он едва различает, когда силуэт спереди сдвигается и меняет позу.       — Какого…       — VX обладает очень высокой кожно-резорбтивной токсичностью по сравнению с другими фосфорсодержащими отравляющими веществами. Знаешь, так люблю его. — Такахиро улыбается и вынимает из внутреннего кармана рубашки иглу, которую тут же начинает крутить в руке, удовлетворенно вздыхая. Его лицо выглядит почти умиротворенно, а взгляд с жадностью впитывает каждую эмоцию собеседника, которому становится все хуже. Из машин судорожно выскочили «его люди», но стоило им начать подбегать, Такахиро выставляет вперед руку с указательным пальцем, улыбается и произносит тихое «Тшш», щурясь. И все останавливаются. Его невозможно не бояться. Иногда в небольшом теле может скрываться настоящее чудовище, обнажающее клыки перед неугодными. — Если VX попадёт на губы или повреждённую кожу, действие проявляется очень быстро, всего пара минут. Первый признак при резорбции через кожу может быть миоз, а могут и мелкие подергивания мышц в месте контакта, потливость, сужение зрачков… Затем судороги, мышечная слабость и паралич. Смерть наступит минут через 15-20.       Такахиро улыбается, а после, как ни в чем не бывало, разворачивается, чтобы уйти, легонько покручивая рукой. Для полноты образа не хватало бы только насвистывания, но ему не хотелось пренебрегать услышанным. Шаг. «Раз». Второй, третий. «Два». Метр до машины, и…       — Останови это к чертовой матери! Я отдам!       Медленный удовлетворенный выдох и спокойный разворот. Почти светский тон и расслабленное тело.       — Я не расслышал, Флойди, что ты там сделаешь?       — Восток твой, только останови это! У тебя ведь есть противоядие?       Такахиро усмехается, и по лицу расползается жесткая ухмылка. Он подходит ближе, но остается на расстоянии полуметра, не давая упавшему на землю мужчине уцепиться за черную ткань джинсов, обрамляющую мощные ноги. Он переворачивает иглу и тыльной стороной упирается ей прямо в лоб собеседника, наблюдая изучающим взглядом, а после начиная тихо смеяться.       — Хочешь сказать, что я ношу с собой антидоты на основе оксимов… Тебе повезло. Но учти, если требования не будут соблюдены… Ммм, как жаль будет потерять такую игрушку. — Он достает из заднего кармана джинсов кожаную перчатку, надевает ее, а после за волосы разворачивает голову Флойда в южную сторону, где стоят его машины, и хлопает того по щекам. Зрение ненадолго фокусируется на высокой черноволосой девушке с темно-голубыми глазами, рот которой был завязан алой материей, а шея недвижима из-за прислоненного скальпеля. Однако Такахиро не смотрит туда — он впитывает каждую эмоцию умирающего, наслаждается на мгновение расширенным пульсирующим зрачком, страхом, дергающимся кадыком, который был настолько привлекателен, что он бы был не прочь вырвать его. В одной руке он по-прежнему крутит иглу, но после резко останавливает и вгоняет ее в землю. Мгновенно с этим, словно следуя приказу, мужчина, державший девушку, нажимает сильнее, выпуская тонкую струйку крови. а вместе с тем и хлынувшие из ангельских глаз слезы.       — Мориучи! Сукин ты сын, отпусти!       — Я надеюсь, что был услышан. Все будет хорошо, Флойди, не бойся. — усмехается он, и улыбка спадает с лица, оставляя место выражению холодного безразличия. Губы чуть кривятся вниз, и по щелчку девушку отпускают, и да безвольной куклой опадает на песок, зажимая белесой ладонью, тут же окрашивающейся в алый, рану. В тот же момент Така вонзает шприц в заднюю часть шеи Флойда, вводя жидкость атропина, а после дергая на себя, из-за чего чуть отрывается кожа, и оттуда сочится кровь. — Считай, теперь ваша «любовь» отмечена. — с издевкой произносит Така словно ругательство и встает, крутясь на пятках и уходя, не оглядываясь. Машины одна за другой отъезжают, оставляя два опавших тела на поле в окружении подбежавшей «охраны». Мориучи смотрит лишь вперед, задумчиво обтирая иглу препаратами.       — Почему Вы его не убили? — голос Энди нарушает тишину широкого салона автомобиля, вызывая усмешку у собеседника.       — Намного проще «наладить» связи с уже существующим главенством, чем видеть десятки покушений на место и полнейший бардак. Согласись, как управленец Флойд не плох. Поэтому, почему бы и нет? Тем более так веселее. — он улыбается и откидывается на сиденье, прикрывая глаза. В голове всплывает хрупкий образ. Он сглатывает выделившуюся слюну, напрямую чувствуя параллель со скоро привезенным «подарком» для Таки. Вспоминает холодный голубой цвет и чувствует немое удовлетворение. Он знает, что все всегда будет лишь так, как он считает. Он всегда получает то, что хочет. Ведь только тот, кто верит в свои желания может ими обладать: ему дозволено все. И ни один план, ни одна структура не развалится.       — Все будет хорошо… — шепчет он и заливисто смеется, вызывая почти сочувствующий взгляд своего слуги, ведящего машину.