Gavin Luke- I Will Remember
Неугасаемое чувство вины мучило каждого, кто вернулся из экспедиции под руководством Какаши Хатаке. Этим мучился и он сам, изо дня в день утопая в страшной печали и мыслях об упущенном, о том, что не успел сказать, и чего вовремя не сделал. Профессор постоянно возвращался назад, проживал определенные моменты снова, уверялся в своем бессилии и по новой себя корил. Какаши был навеки заключен в этом замкнутом круге, откуда не выбраться даже при желании, которого не испытывал: он это все заслужил сполна. Синдром выжившего, при котором чувство вины за собственное спасение обгладывает до костей, был хорошо знаком майору Инузуке, но это вовсе не значило, что он справлялся с этим лучше других. Остальные же столкнулись с неизвестностью, которая жутко пугала и заставляла чувствовать себя уязвимым даже в стенах родного дома, куда вернуться оказалось тяжелее, чем обустраивать быт посреди бескрайней пустыни. Ощущение, что жизнь, наконец, вернулась на круги своя, так и не пришло. Напротив, все казалось другим. Словно кто-то занял твое место, и у тебя больше нет своего угла. Нет ничего, кроме ужасающей пустоты, которую ничем не заполнить. За те два месяца, что минули со дня возвращения домой, участники экспедиции так больше и не встретились. Кажется, в последний раз их можно было видеть вместе в поезде, поскольку ступив на перрон, они разбрелись кто куда: одни спешили встретиться с близкими, а другие стремились поскорее оказаться вдали от всего, что напоминало о долгих месяцах путешествия и его трагичном финале. Харуно Сакура часто думала о том, чтобы связаться с Ино или Хинатой, однако именно из страха погрязнуть в воспоминаниях обо всем случившемся, она не потворствовала тому, чтобы их встреча состоялась. Сакура знала, что любая мелочь будет напоминать ей о Наруто: по неосторожности брошенная фраза, знакомый запах, звуки голосов. О нем будут напоминать сами образы ее друзей. А особенно сильно о Наруто ей будет напоминать Какаши. Харуно не желала его видеть. По правде говоря, ей была отвратна даже мысль о том, что она снова столкнется с ним лицом к лицу, потому что не могла простить ему того, что случилось с Наруто, а также сокрытия страшной тайны его грядущей гибели. Сакура не сумела примириться со смертью друга. Пережить трагедию часто казалось ей невозможным, и чтобы хоть немного отвлекаться от мыслей об этом, по возвращении из экспедиции она почти без промедления приступила к работе в госпитале с утра до самого вечера. И если при свете дня Харуно забывалась, крутясь как белка в колесе, то под покровом ночи проваливалась в пучину отчаяния и безутешной скорби, подолгу рыдая в подушку, пока не засыпала от бессилия. Так происходило день за днем, неделя за неделей, и вот уже месяц сменил другой — таков был ее замкнутый круг. Да, она не могла простить Какаши. Но стало бы ей легче, узнай она о том, что ему самому теперь никогда себя не простить? Вряд ли: Сакура все еще оставалась собой, хоть и жизнь ее разделилась на «до» и «после», что случилось абсолютно с каждым ее товарищем по несчастию. Причем жизнь «до», по ощущениям, принадлежала кому-то другому. А что делать с той, что «после», никто не знал. Профессор Хатаке стоял у окна на том месте, которое обычно занимал Хирузен Сарутоби, и бездумно смотрел на промозглый осенний день, окрашенный желтым, оранжевым, чуть зеленоватым. Осень была роскошной. Какаши нравилась осень. Нравился дождь — он приятно разбавлял тишину на пару с тиканьем его карманных часов одинокими холодными вечерами, когда ему была особенно отвратна вся его несчастная жизнь. Профессору не хотелось выходить из дома последние месяцы, ведь тишина куда приятнее городской суеты, а одиночество — буквально спасение от вездесущих презренных журналюг, жаждущих получить подробности экспедиции из первых рук. Но сегодня человеку, чьим именем пестрели заголовки газет и специализированных журналов, пришлось покинуть свою тихую обитель: главе «Омникуса» нельзя было отказать во встрече. Даже если Какаши плевать на это все хотел. Господин Сарутоби по своему обыкновению пыхал трубкой и смотрел в спину Какаши, что даже не удосужился снять пальто с улицы. Они оба предпочитали какое-то время отмалчиваться после нелегкого разговора, и лишь звуки дождя, ритмично постукивающего по оконному стеклу, беспрестанно вытягивали кабинет Хирузена из гнетущего безмолвия. — Так что станется с Шимурой Данзо? — не поворачивая головы, гулко спросил Хатаке. Хирузен отнял от губ трубку и нахмурил брови, но это озадаченно-грозное выражение практически не просматривалось на его испещренном глубокими морщинами лице. — Как я уже говорил, его предательство всех нас повергло в шок, но мы ничего не можем предпринять на этот счет. Доказательств того, что Данзо причастен к смерти Минато и Кушины Узумаки, как и самого этого факта, у нас никаких нет. Доказать то, что он замешан в произошедшем с тобой в храме Жрецов, рабочим в Долине Царей, а также других обстоятельствах, вставших на пути участников экспедиции, тоже нельзя. Ту девчонку Конан ведь не нашли? К тому же, — Сарутоби почесал бороду, прочищая горло, отчего его голос все равно не смог лишиться старческой хрипотцы, — я сомневаюсь, что она бы свидетельствовала против своего наставника. — Значит, ему ничего не будет? — Какаши резко обернулся через плечо, и его тяжелый, уставший взгляд резанул острее ножа. — Он был исключен из «Омникуса», вытурен отсюда с позором и… — Этого недостаточно! — заорал профессор, и Хирузен удивленно моргнул на его выходку. — Данзо должен предстать перед судом и понести справедливое наказание! — В этой жизни мало справедливости. Ты знаешь это не хуже меня, друг мой. — О, да, — Какаши сжал руки в кулаки, сотрясаясь от гнева. — Я знаю. Вы, случаем, не подвиг Наруто Узумаки имеете в виду? Или то, что он отдал свою жизнь за мир по вашей воле — это справедливо? — Мы уже говорили об этом, Какаши, — терпеливо возразил глава «Омникуса». — От судьбы не уйдешь. Мальчик должен был… — Он ничего никому не должен! — брызжа слюной, возопил Хатаке, ткнув пальцем в сгорбившуюся фигуру Хирузена. — Это мы с вами должны были найти выход и уберечь его от гибели! — Ты знаешь волю пророчества. Это не в наших силах… — Вы не уберегли Минато и Кушину, а потом сделали жертвой их сына, при этом потворствуя черным делам Данзо! — Я ничего не знал о деятельности Данзо! — Это уже ничего не изменит, — выплюнул Какаши, медленно покачивая головой. — Люди не знают в лицо ни злодея, ни героя. Они думают, герой — это я. «Экспедиция под руководством профессора Хатаке стала настоящим открытием». Говорят, мы спасли мир, — он нервно рассмеялся, проводя ладонью по лицу. — Да, те смелые ребята, с которыми мне посчастливилось работать, действительно заслуживают признания. Но неужели единственный среди нас истинный герой должен меркнуть на фоне этих бесконечных россказней? Почему вы до сих пор ничего не сделали, чтобы прославить имя Наруто Узумаки? Почему люди восхваляют меня? Какого черта, Хирузен?! Как вы вообще спите ночами, просыпаетесь поутру и проживаете эту никчемную жизнь?! — Успокойся, Какаши, — Сарутоби сделал шаг ему навстречу, но профессор отпрянул от него, выставив вперед ладонь. — Я совершенно тебя не узнаю. — Я требую справедливости. Не смейте скрывать правду о Наруто и о том, что он сделал. Поверьте, я добьюсь этой правды любой ценой, если вы продолжите делать вид, что ничего не происходит. И мне плевать, что там вам нельзя разглашать. — Я понимаю твое горе, Какаши. Ты привязался к Наруто, и поверь, я глубоко уважал Минато, а значит… — Не смейте лгать. Я… — профессор запнулся, проглотил слюну, уронил голову на свою заляпанную дождевыми брызгами обувь, — я больше не хочу иметь с вами ничего общего. Я ухожу. И впредь даже не пытайтесь меня тревожить. «Омникуса» для меня отныне не существует. — Какаши! — воскликнул Сарутоби, когда тот схватился за ручку двери и с силой рванул ее на себя. — Какаши, не принимай поспешных решений! Профессор не просто покинул здание «Омникуса» — он вылетел оттуда пулей, остановившись лишь тогда, когда оказался на улице. Согнувшись пополам, Какаши уперся руками в колени и тяжело закашлялся, рвано выдыхая паром. Как же он ненавидел все, чему раньше был безоговорочно верен… Едва ли не больше, чем самого себя. — Профессор! Добрый день, позвольте задать вам пару вопросов? Господин Хатаке, подождите! Ну куда же вы, профессор?! Какаши грязно выругался, поспешив подняться вверх по улице и унестись подальше от кучки журналистов с зонтами и фотокамерами, которые трясли перед ним газетами, готовились чиркать в своих блокнотах и выдавать ему перечень заранее заготовленных вопросов. Профессор их презирал — они преследовали его до безобразия часто, и порой отбиться от них было просто невозможно. Хатаке понимал, что если сейчас остановится, и один из журналистов сунется к нему с весьма предсказуемым вопросом касательно экспедиции, то он не выдержит. Нить его терпения оборвется с треском, и это станет последней каплей. — Позвольте же, всего один вопрос, профессор! — подобравшись к нему из-за спины, зачастил один наглый журналюга в очках и шляпе. — Скажите, вы… — Уйдите, — бросил Какаши, не сбавляя шага. — Но господин Хата… — Уйдите, я сказал! Вы не поняли?! — на повышенных тонах повторился он, резко дернув плечом. Работник какой-то вшивой газетенки, вероятно, страдал тугоухостью или, что еще хуже — слабоумием, потому что ничего из сказанного Какаши он не принял во внимание и продолжил идти напролом. — Катитесь прочь! — с новой силой прогремел профессор, и чаша терпения в тот же миг переполнилась. Круглые очки с лица журналюги брякнулись на землю куда-то неподалеку от его шляпы, а следом на мощеный тротуар свалился он сам, когда Какаши хорошенько зарядил ему кулаком в морду. — Что вы себе позволяете?! — прижимая руки к лицу, стал разоряться непонятливый работник прессы, но Хатаке уже не слышал его неразборчивый возмущенный бубнеж. Спрятав половину лица в вороте черного пальто прямого кроя, он втянул голову в плечи и спешно свернул за угол, растворяясь в толпе. Шикамару Нара был готов поверить во что угодно, но только не в увиденное собственными глазами. Да, профессор Хатаке, бывало, выходил из себя, но чтобы бить людей посреди улицы?.. Это просто нонсенс! — Профессор! — прокричал Шикамару, отмерев в тот момент, когда Какаши уже исчезал из поля его видимости. — Какаши, подождите! Нет, не догонит. Упустил. Нара досадливо зажевал губу и сунул в рот сигарету, что собирался закурить перед тем, как стал свидетелем конфликта между репортером и профессором, которого встретил совершенно случайно по дороге домой. Он давно его не видел, с самого приезда. И вот, неожиданная встреча обернулась… этим. Шикамару и сам не знал, зачем окликнул Какаши, надеясь быть им услышанным. Чего он хотел? Поговорить? А если поговорить, то о чем? Просто переброситься дежурными фразами, вроде, «как вы?», «что нового?», «а вам так же погано, как и мне?» Наверное, так даже лучше: говорить профессору что-то подобное не то, что не хотелось — было стыдно. Открыто признаваться в том, что он отвратительно себя чувствует, не хотелось даже себе. Хотя… что в этом постыдного? Шикамару потерял друга, а такое с ним случилось впервые в жизни, и теперь он не знал, как перестать проживать этот день из раза в раз и придумывать ему абсолютно другой исход с неизменным «а что, если…?» Наруто, лежащий на песке без движения — эта жуткая картина часто всплывала перед глазами, и ему не оставалось ничего другого, кроме как пропускать через себя все пережитые эмоции как впервые. Домой Нара вернулся в самое ближайшее время, раздраженно бросив верхнюю одежду в прихожей. Он прошел в сторону просторной, но довольно сдержанно, или, скорее, строго оформленной гостиной, и по пути достал пачку сигарет из кармана брюк. Курил Шикамару так же часто, как и прежде, и это было тем немногим, что осталось неизменным. — Вернулся, наконец. Нара застыл посреди комнаты, приставив большой палец к колесику зажигалки, и не сразу сподобился обернуться на голос отца. Шикаку Нара восседал в кресле с высокой спинкой, сливаясь пиджаком с его изумрудно-зеленой гобеленовой обивкой, и исподлобья смотрел на сына. — Отец, — бросил Шикамару и не стал подкуривать сигарету, спрятав ее обратно в пачке. — Не знал, что ты сегодня приедешь. Почему не сообщил? — А я должен сообщать, что хочу навестить сына, которого не видел больше полугода? Нара-младший тяжело вздохнул. — Прости. Конечно, нет. Приезжай, когда хочется. — Как ты, сынок? Ну вот, опять. Одни и те же вопросы каждый гребаный раз, как отец заезжал увидеться. Неужели больше не о чем было поговорить? Обязательно постоянно соваться в душу, где и без того царил полнейший бардак? — Что со мной будет? — хмыкнул Шикамару и остановился у зажженного камина — в сырую погоду он пылал почти безостановочно, и помимо дополнительного тепла это придавало домашнего уюта. А еще, признаться, напоминало Шикамару о спокойных вечерах у костра в египетской пустыне, когда ему приходилось выслушивать болтовню Наруто и Кибы под звонкий хохот женщин в компании профессора Хатаке. — Знаю, ты переживаешь о том, что случилось в экспедиции, и это нормально. Ты должен прожить все, что из тебя рвется, и ни в коем случае не избегать или подавлять эти эмоции. Боль утихнет, и тебе… — Хватит, папа! — обрывая отца на полуслове, взбрыкнул Шикамару. — Мы это уже обсуждали! Сколько можно твердить мне одно и то же, словно я маленький ребенок, неспособный понять с первого раза?! Шикаку проигнорировал грубость сына — понимал, что пока он страдает, винить его за это было бы бесчеловечно. — Вообще, я пришел по делу, — старший Нара поднялся с кресла и запахнул расстегнутый на все пуговицы пиджак. — Приезжай сегодня вечером к нам с матерью. Мы организовываем званый ужин. Шикамару оперся локтем на каминную полку, заставленную элементами декора в виде фарфоровых фигурок и свечей, и приложил ладонь ко лбу, устало потирая образовавшуюся морщинку на переносице. — Господи… Какой еще ужин… — Не нуди, Шикамару, — строго наказал отец. — Я пригласил к нам Иноичи Яманака. Он хотел повидаться с тобой, к тому же, он приедет с дочерью. Вы же с Ино вместе были в экспедиции, и я решил, неплохо будет собраться всем вместе. Шикамару остолбенел, сжав в свободной руке фарфоровую фигурку малыша-купидончика с резными крылышками, и сердце пропустило глухой удар, тут же ухнув в пятки. Во рту пересохло, дыхание участилось, и голова закружилась так, словно кто-то зарядил ему по затылку чем-то тяжелым. Ино. Кажется, не проходило ни дня, чтобы ее образ не тревожил его мысли. Порой он был спасительным на фоне скорби по Наруто, но все заканчивалось тем, что Шикамару отгонял прочь и его. Теперь Ино была неразрывно связана с тем горем, что ему сейчас приходилось переживать, и Нара не мог отделить одно от другого. Он был уверен, что попытается, предпримет попытку вытянуть воспоминания о ней и их близости из вороха всех последующих, безжалостно перекрывающих собой все прекрасное, что с ними случилось. Но только не сейчас. Шикамару давал себе время во всем разобраться, решив, что это нужно и самой Ино. Он хотел увидеть ее. Только сейчас, когда на горизонте замаячила такая возможность, Шикамару понял, насколько сильно по ней тосковал эти месяцы, и как неистово было желание просто услышать ее голос или ненавязчиво коснуться нежных белых пальцев. Однако когда Нара стал воображать себе их скорую встречу, в которую с трудом мог поверить, невзирая на уверенность в словах отца, ему становилось боязно. За эти два месяца могло произойти так много… Это для него время остановило свой ход, и дни друг от друга совершенно ничем не отличались. Что, если жизнь Ино теперь не предполагала его в ней присутствия? А может, у него изначально не было на это никакой надежды? А он, дурак, зачем-то поверил в обратное тогда, в разгар песчаной бури, когда Ино стала его. — Шикамару? — Шикаку выжидающе смотрел на сына, что так и стоял к нему спиной, вперившись глазами в каминную полку. — Шикамару! Ты меня слышишь? Нара-младший встрепенулся, выпуская из руки фарфоровую фигурку, и пригладил волосы, следом потуже затягивая хвост. — Да, отец. — Ты непривычно рассеян, сынок, — Шикаку сочувственно поджал губы и подошел к Шикамару сзади. — Не замыкайся в себе. Вы должны жить дальше. Разве твой друг Наруто не этого хотел, когда отвел от вас беду своим смелым поступком? Он кивнул. Конечно, Наруто бы хотел, чтобы они жили дальше, не отворачивались друг от друга и не забывали о том, через что так долго проходили все вместе. Но как возможно сейчас смотреть друг другу в глаза? Шикамару не знал. Это было выше его сил. — Я приеду. Во сколько вы ждете гостей? Шикаку сжал плечо сына и сдержанно ему улыбнулся. — К семи часам. Тебя мы будем ждать хотя бы к половине седьмого. — Понял, — Шикамару вывернулся из-под отцовской руки и стал потихоньку продвигаться в сторону холла, откуда виднелся коридор, ведущий к остальным комнатам и на второй этаж. — Я хочу немного отдохнуть. Ты пока езжай, помоги маме, чтобы лишний раз не ворчала. — Да, я и так собирался, — старший Нара проводил своего отпрыска взглядом, и когда тот скрылся на ступенях лестницы, спешно засобирался домой. Шикамару, наконец, смог спокойно закурить. Не отвлекаться на разговор с отцом и позволить своим мыслям вновь всецело собой завладеть. Он думал об Ино и силился подыскать слова для разговора, который неизбежно случится, раз к тому располагал случай. Нервозность усиливалась с каждым часом и достигла своего апогея, когда Шикамару как штык явился в родительский дом к половине седьмого вечера. Он слонялся туда-сюда, курил, обеспокоенно оттягивал карманы брюк в тон жилету, надетому под пиджак, и не мог нигде преткнуться, чтобы хоть немного успокоиться. Стрелки часов лениво подползали ко времени, обозначенному для визита семьи Яманака, и Шикамару стало совсем невмоготу. Отодвинув занавеску, он стал всматриваться в темень за окном в столовой, пока автомобильные фары не ослепили его, и звук мотора не привел в чувство. Резко отпрянув от окна, Шикамару дрогнувшей рукой отер со лба поблескивающую испарину и, совершив еще один шаг назад, врезался в мать. Ешино Нара всплеснула руками, разворачиваясь к нерадивому сыну, и уже было собиралась пристыдить его за неаккуратность, но наткнулась на выражение его лица и удивленно нахмурилась. — В чем дело, Шикамару? Ты так побледнел, — Ешино протянула руку ко лбу сына и стала скрупулезно его ощупывать. — Ты часом не заболел? — Матушка, прекрати это, — возмутился он, осторожно отнимая ее руку от своего лица. — Лучше иди гостей встречать. — А они что, уже приехали? — женщина засуетилась, взволнованно снимая с себя фартук, и всучила его Шикамару — хозяйка дома не могла доверить званый ужин одной лишь прислуге и следила за всем самолично. — Автомобиль подъехал. Вот только что. — Иноичи никогда не опаздывает, — она усмехнулась, поправляя волосы, аккуратно уложенные на плечах. — Как же давно я не видела Ино… Помню ее еще совсем малышкой! Шикамару деланно улыбнулся и, взяв мать за плечи, развернул ее в сторону прихожей. — Ступай, мама. — Да-да, — отмахнулась она, торопливо следуя в заданном сыном направлении. Сам же он, напротив, медлил. Носком туфель отстукивал неровный ритм по блестящему полу в коричнево-белый ромбик и крутил в пальцах зажигалку, выуженную из кармана. Приближалась волнующая, желанная встреча, но в то же время Шикамару хотелось трусливо сбежать и не позволить ей случиться. Однако снова прослыть для Ино трусом Нара позволить себе не мог. Он вышел в прихожую, откуда уже доносились голоса отца и господина Яманака, и в этот момент его руки, припрятанные в карманах, предательски задрожали. Шикамару сглотнул, заставляя себя произнести слова приветствия прибывшим гостям, но еще какое-то время просто смотрел на Иноичи. — Рад приветствовать, Шикамару, — первым поздоровался господин Яманака, и тогда младший Нара резко вынул руку из кармана и пожал его ладонь. — Взаимно, господин Яманака. Вы хорошо добрались? — Да, благодарю, — с радушной улыбкой кивнул он. — Погодка, конечно, не из приятных. Но хотя бы дождь закончился. Думаю, к ночи еще ливанет. — Ливанет, не сомневаюсь, — поддержал мысль друга Шикаку. — Ну, проходите, не будем здесь топтаться. Ино, ты очаровательно выглядишь. Мы с Ешино тебе рады. — Да, дорогая, — защебетала женщина, принимая у Ино пальто с меховой опушкой и протягивая его стоящей в сторонке прислуге. — Я помню тебя маленькой девочкой, но став прекрасной молодой женщиной, ты совершенно не растеряла своей нежной красоты. Любо-дорого посмотреть на тебя! Уголки губ Ино дрогнули, и она благодарно кивнула Ешино, складывая руки в замок, заодно подхватывая пальцами ткань юбки. Она действительно выглядела очаровательно: атласная юбка благородного сапфирово-синего оттенка легко струилась от середины талии до лодыжек, из-за высоких каблуков туфель визуально кажущихся еще изящнее, блузка с причудливой вышивкой и легкими длинными рукавами подчеркивала ее тонкий стан и высокую грудь; крупные волны волос лежали на спине, но некоторые пряди лезли вперед и мягко обрамляли лицо. Взгляд Яманака блуждал то тут, то там, все никак не отыскав нужную точку, где следует остановиться. Однако когда Шикамару, наконец, смог найти в себе силы посмотреть на Ино в упор, она сделала то же, и ее небесно-голубые глаза встретились с его черными. Ино перестала дышать, а потом очень пожалела об этом. Было видно, как она жадно втягивала в себя воздух, при этом беспокойно заламывая пальцы, но взора от Шикамару не отнимала. Он тоже смотрел на нее и мог бы смотреть еще долго, если бы она вдруг не отвернулась и, суетливо озираясь, не выпалила: — Простите, я… Мне нужно… Простите… — Ино?! Она выскользнула на улицу, даже не набросив на себя пальто, что оставалось в руках прислуги, и дверь за ней закрылась с неистовым громыханием. Иноичи дернулся вперед, выдавая запоздалую реакцию, а Шикаку замер в непонимании. — В чем дело? — поинтересовался он у обеспокоенного Иноичи. — Прошу прощения, — Шикамару коротко кивнул и, протиснувшись между отцом и господином Яманака, выбежал на улицу вслед за Ино. Он нашел ее в саду, на заднем дворе родительского поместья. Ино стояла рядом с фонтаном, вокруг которого все еще ярчали массивные цветочные клумбы, а шорох воды, переливающейся в свете уличных фонарей, дарил этому месту спокойствие и умиротворение. Шикамару замедлил шаг, когда расстояние между ним и Ино все больше сокращалось, и, в конце концов, остановился чуть поодаль, но достаточно близко для того, чтобы она вздрогнула, отняла от лица ладонь и обернулась. — Ино… — выдохнул Нара, а когда заметил на ее щеках блестящую влагу, густо нахмурил брови. — Почему? — тихо спросила она, и Шикамару в непонимании мотнул головой. — Что? — он сделал шаг ей навстречу, действуя чрезвычайно осторожно, как будто боялся, что Ино вот-вот сбежит. — Почему ты бросил меня? Слезы побежали по ее щекам, и Шикамару поморщился, едва не протягивая к ней руки, чтобы дотронуться, утешить, согреть. — Нет, — он снова покачал головой, и его рука все же дрогнула в направлении Яманака. — Нет, не говори так. Я тебя не бросал. — Как же это? — отступив на шаг-другой, поразилась она и утерла нос рукавом блузки. — За те два месяца, что мы дома, ты не искал со мной встреч. Ни письма, ни звонка — ничего. Ты исчез. Исчез после того, как соврал, что прежняя жизнь тебе без меня не нужна. — Все не так, — снова настигая Ино, залепетал Шикамару, но она не позволила ему дотронуться до себя, продолжая пятиться назад. — Я не хотел, чтобы… — он запнулся, и его худо-бедно заготовленная речь пошла прахом. — Я не… — Лжец, — сквозь зубы процедила Яманака, и в голосе ее слышалась непомерная обида, даже разочарование. — Ты просто лжец! Как ты смеешь говорить, что все не так, как мне кажется?! Это жестоко! Ты бросил меня! Бросил одну с нашим общим горем и даже ни разу не поинтересовался, как я с этим справляюсь! — Я думал, нам всем нужно время, чтобы справиться с утратой, — принялся оправдываться Шикамару, хотя когда Ино говорила с ним вот так напрямую и не жалела для этого болезненных слов, он сомневался в собственных убеждениях. — Проклятье, Ино… Я не знал, как мне быть! Такое со мной впервые, и я… я прежде не терял близких и не умею принимать такие удары судьбы. Прости, знаю, я неправ, я заблуждался, но я не собирался бросать тебя. Ты всегда была в моих мыслях, просто эта… эта боль… — Хватит. Ты думал только о себе — это всегда было самым привычным для тебя, — Ино горько усмехнулась сквозь слезы. — Это я заблуждалась, когда доверила тебе свои мысли. Ты этого не заслужил. Я не должна была позволять тебе вторгаться в мои мысли и занимать место в моем сердце. Ты не достоин ничего из этого! — Ты всегда больно била словами, — заметил Шикамару, смаргивая пелену, застилающую глаза. — Тебе в этом равных нет. Но позволь возразить. О себе я не думал. Я думал о Наруто, думал о тебе и о том, что случилось там, на краю света. Мне хотелось оставить эти переживания и жить дальше, но я по сей день не могу оправиться и разрешить себе любить тебя без оглядки на произошедшее. — Любить меня? — Ино звонко рассмеялась, и могло показаться, что она совсем не плачет, и смех ее не от бессилия, а вызван искренней радостью. — Да ты не любишь никого, кроме себя, Нара! Не смей говорить о своей любви ко мне! Тебя не было тогда, когда я больше всего нуждалась в тебе! И если бы сегодня я не приехала сюда вместе с папой, мы бы так и не встретились! Ты бы продолжал тешить себя иллюзиями, что все было не зря, и мы были друг с другом искренними тогда! Но это неправда! Все неправда! Ничего между нами бы не случилось, если бы не обстоятельства! Все! Все, что сблизило нас всех в этой экспедиции — лишь обстоятельства, и только! Они же нас и развели! — Перестань думать, что право на существование имеет только твоя правда! — не выдержал Шикамару и затряс перед лицом Ино указательным пальцем. — Это не так! Ты гнешь свою линию, потому что привыкла, что тебе никто не перечит, но я не стану слушать эту чушь! Ничего не было зря! Я всегда был с тобой искренним и не вздумай утверждать, что это неправда! Я не потерплю, чтобы ты искажала мою реальность и коверкала мои слова, Ино! Я не поте… — Я сделала аборт. Нара пошатнулся на месте, и рука его, которой он активно жестикулировал, замерла в воздухе. — Что? — он замотал головой и сощурился. — П-постой, что ты… сказала? Ино глубоко вздохнула и без стеснения заглянула Шикамару в глаза. — Когда я вернулась из экспедиции, немногим позже узнала, что беременна. — Но... как? — Нара вцепился рукой в удушающий ворот рубашки и поспешил расстегнуть пару пуговиц дрожащими пальцами. — Как? — Яманака снова издала нервный смешок. — Ты издеваешься надо мной? — Я… Я имел в виду… — Как я узнала? — Ино поджала губы и потупила взгляд. — Это теперь не имеет значения. Ребенка больше нет. Я избавилась от него. Для осознания сказанного Ино Шикамару потребовалось немного времени. Он опустил глаза на сверкающую после дождя узенькую каменную дорожку под ногами, выдохнул судорожно и скривился. — Что ты говоришь? — Нара снова вскинул взгляд на Ино, на лице которой просматривалось холодное равнодушие, а на щеках больше не виднелось ни слезинки. — Я не понимаю… Ты… ты убила нашего ребенка? Но… кто тебе это позволил?! — Мне не нужно ничье позволение, — прорычала Яманака, буравя Шикамару тяжелым взглядом исподлобья. — Это моя жизнь, и только я могу ею распоряжаться. Думаешь, если мы однажды переспали, то теперь ты имеешь на меня какие-то права? — она покачала головой. — Нет. Этому не бывать. Я посчитала нужным так поступить, и советоваться с тобой не входило в мои планы. Впрочем, как и рожать от тебя ребенка. Нара рывком отвернулся, обхватывая руками голову и зажмуриваясь от отчаяния, охватившего его до дрожи во всем теле. Неужели Ино могла так поступить? Шикамару не сумел взять в толк, как женщина, терявшая близких, могла позволить убить живое существо внутри себя. Может, на Ино он никаких прав и не имел, но распоряжаться судьбой этого ребенка — да, а она ему такой возможности не дала. — Как ты могла?! — яростно закричал Шикамару, разворачиваясь обратно к Ино и не скрывая застывших в глазах слез. — Пока мы скорбим по Наруто, что отдал за нас жизнь, ты обрываешь жизнь нашего ребенка?! Черт возьми, Ино, это же бесчеловечно! Почему? — он шумно втянул носом влагу и отер лицо обеими руками. — Почему ты так поступила со мной?! Ты должна была сказать! Ты была обязана поставить меня в известность! Это был и мой ребенок тоже! — Тебе не было до меня дела, — вновь теряя самообладание, бросила Ино. — Ты… — она всхлипнула, стиснув ткань блузки на груди. — Ты не знаешь, что такое ответственность! Ты бы никогда не взял ответственность за меня и этого ребенка! Я знаю тебя, Нара, и посвятить нам свою жизнь — непосильная для тебя ноша! Я не хотела быть для тебя обузой и заставить тебя быть со мной из-за ребенка. Это ниже моего достоинства. Я тоже хочу жить, раз уж Наруто дал мне эту возможность, и жить будучи нелюбимой и ненужной с трусливым человеком я не стану! — Какая же ты… какая же ты эгоистичная стерва, Ино! Я думал… думал, ты не такая, думал, что знаю тебя настоящую, а оказалось… Ты просто эгоистка! — Шикамару зажал рот рукой, дергая плечами от немых всхлипов. — Ты мне противна. Все, что я думал о тебе, ты уничтожила этим чудовищным поступком. Я тебя презираю. Ино вздрогнула, когда он сорвался с места и направился в сторону главного входа в дом родителей. Она вперилась глазами ему в спину, задохнувшись от слез, и непроизвольно шагнула вперед. — Давай, беги, трус! Ты всегда был таким! Этого никогда, ничто и никогда не изменит! Нара не оборачивался на ее слова. А потом и вовсе исчез. — Трус… — прошептала себе Ино и уронила голову вниз, осторожно опустив трясущуюся ладонь на гладкую ткань юбки внизу живота. — Шикамару? — Шикаку встал из-за стола, когда сын вихрем влетел в дом и сдернул с вешалки свою верхнюю одежду. — В чем дело, сын? Куда ты… Шикамару, куда ты собрался?! Он молча хлопнул дверью, и Ешино ошарашено заморгала, вопросительно глянув на мужа. Тот пожал плечами, опершись ладонью на край стола, и смотрел сквозь стекло на двери, как силуэт Шикамару стремительно отдаляется от поместья и пропадает за высокими коваными воротами. — Я ничего не понимаю, — торопливо сделав глоток из стакана с виски, пробормотал Иноичи. — Что здесь вообще происходит? — Папа! — на этот раз в гостиной показалась Ино, и господин Яманака поспешил подняться на ноги, как и его недоумевающий товарищ. — Что такое, милая? — он растерянно посмотрел на Ино и зашагал ей навстречу. — Ты что, плачешь? В чем дело, дочка? — Мы уходим, папа, — на ходу бросила она, протягивая руки к суетливой прислуге в ожидании своего пальто. — Сейчас же. — Почему? — несмотря на замешательство, Иноичи все же стал собираться. — Ино, я не понимаю… — Я все сказала, — с этими словами она рывком выхватила у прислуги пальто и, повесив его на сгиб локтя, даже не обернувшись покинула дом семьи Нара. — Извини, Шикаку, — стыдливо изрек Иноичи. — Я ума не приложу, что на нее нашло. — Что-то ребята совсем не рады оказались встрече, — задумчиво глядя на то, как одевается друг, заметил Нара. — Я думаю, трагедия, произошедшая с этим мальчиком, Наруто, так на них повлияла, — высказал свое предположение Яманака. — Я поговорю с Ино. — Да, мы тоже привлечем Шикамару к разговору, — вмешалась Ешино. — Надо же так… Взрослые люди, а разбежались, словно дети… — Не думал, что они до сих пор не ладят, прямо как в детстве, — усмехнулся Шикаку. — И как они только провели столько времени вместе в экспедиции? — Да кто ж их знает, — надевая шляпу, Иноичи передернул плечами и коротко попрощался с друзьями. А вскоре они с дочерью вернулись домой, и все его попытки поговорить с ней о несостоявшемся ужине успехом не увенчались: Ино закрылась в своей комнате и безутешно плакала, разбивая вдребезги отцовское сердце.☀️☀️☀️
Хиаши Хьюга мерил шагами окружающее пространство рядом с комнатой дочери и в задумчивости щурил серые глаза с оттенком лилового, в которых плескалось очевидное беспокойство. Он бы еще невесть сколько вот так прослонялся, если бы сын не застал его за этими бесполезными метаниями и не отвлек своим негромким окриком. — Почему ты здесь, отец? — поинтересовался Неджи, искоса поглядывая на дверь в комнату младшей сестры. — Неджи, Хината говорила с тобой об экспедиции? — вместо того, чтобы ответить на вопрос сына, Хиаши задал свой. Хьюга-младший насупился и помотал головой. — Она неохотно говорит об этом, сколько бы я ни спрашивал. А в чем дело? Ты выглядишь обеспокоенным. — Это так, — сдержанно кивнул отец. — Я беспокоюсь о ней. Она словно чужая держится ото всех в отстранении. Мне это совершенно не нравится, но я не знаю, как подступиться к ней с разговором. Тебе известно, что мы всегда мало говорили по душам. — Не обижайся, отец, но ты попросту этого не умеешь, — осмелился заявить Неджи. — А ты отцу не дерзи, — одернул его Хиаши, но особой строгости ни во взгляде, ни в голосе не проявил. — Лучше поговори с Хинатой. Вдруг у нее что-то произошло? Эта экспедиция…. — он раздраженно дернул губой, — я уже пожалел, что позволил ей поехать. Нужно было подыскать ей достойную партию и выдать замуж. Ей пора иметь своих детей, но вместо этого она потратила столько времени на путешествие, из которого вернулась сама не своя. — Мы не могли ее не отпустить, а уж тем более выдать замуж против собственной воли, — раздраженно возразил младший Хьюга. — Ты знаешь, Хината много работала для того, чтобы однажды использовать свои знания на благо археологии. — Мы даже не знаем, чем они в этой экспедиции занимались, — понизив голос до шепота, недовольно буркнул отец. — Эти археологи… — Я с ней поговорю, — заверил его Неджи. — Только ты не стой здесь, отец, настоятельно тебя прошу. Если с Хинатой что-то происходит, и я это выясню, то непременно дам тебе знать. Хиаши нехотя удалился, и Неджи благодарно ему улыбнулся. Их с Хинатой отец был немногословным, крайне сдержанным человеком, и однажды покалеченный тяжелой утратой жены и нерожденной дочери, стал для всех еще более закрытым. Однако судьба детей всегда искренне волновала его, и оставаться равнодушным к переменившейся Хинате, чье будущее так и не было предопределено, Хиаши не мог. Хината с замиранием сердца листала альбом архивных фотографий со времен минувшей войны и готовилась снова встретиться с неудачей. Сотни лиц солдат и офицеров уже кружили ей голову, но Хьюга не теряла надежды отыскать среди них знакомое и до боли в груди любимое. В последний раз Хината видела майора Инузуку на перроне не менее двух месяцев назад. Тогда она собиралась рассказать о нем отцу, чтобы не откладывать это в долгий ящик, но в подавленном состоянии ни о чем другом, кроме как о желании поскорее оказаться в объятиях отца и брата, Хьюга думать не могла. А потом, когда она обменялась с родными приветственными объятиями и поцелуями и обернулась, чтобы позвать майора и представить его семье, никого на том месте, где Хината его оставила, уже не было. Он словно испарился, и Хинате даже казалось, что его никогда и не существовало, а все, что с ней случилось — лишь очень долгий, яркий, несбыточный сон. Она быстро смирилась: с утратой Наруто и с тем, что Кибы больше нет рядом. Хината смирилась со всем, что было ей уготовано, и оставалась благодарной за весь тот путь, что ей пришлось пройти бок о бок с самыми прекрасными людьми из всех, кого ей доводилось прежде встречать. Она была благодарна за дружбу, за любовь, за боль и даже самые опасные приключения. Однако человеческая память — штука хрупкая и непостоянная, а значит, никому неизвестно, как долго Хинате суждено бережно хранить воспоминания обо всем пережитом. Она боялась. До ужаса боялась забыть все, что связывало ее с майором, а в особенности, боялась забыть его лицо. Да, Хината всегда будет помнить, что он обладал неповторимыми, нежными чертами, до которых хотелось дотрагиваться, и глубокими темными глазами, глядящими строго, внимательно, в самую душу — так никто и никогда на нее не смотрел и больше не посмотрит. Она будет помнить, что его губы дарили ей самые потрясающие поцелуи, и что с ним ей было хорошо — так, что не описать. Не забудет и того, что рядом с майором ей светили самые яркие звезды, и луна была самой очаровательной. С ним Хината могла оставаться бесстрашной, отважной и даже бесстыдной. С ним она хотела никогда не расставаться, но противостоять воле судьбы не могла ни тогда, когда они впервые обменялись рукопожатием в кабинете «Омникуса», ни два месяца назад на перроне. Да, Хината боялась забыть майора и посему, хотела иметь у себя что-нибудь кроме воспоминаний о нем и подаренного им «Вальтера». Она долго копалась в архивах в поисках его фотографии и сейчас была как никогда близка к результату, хоть уже и не надеялась его получить. Юное, но очень строгое, изможденное лицо майора Инузуки, что тогда, вероятнее всего, еще не носил этого звания, вызвало у Хинаты волнующую дрожь в руках. Она осторожно дотронулась пальцами до его черно-белого фото, на котором он был облачен в военную форму и носил непривычно короткие волосы, и судорожно выдохнула сквозь приоткрытые губы. Слезы набежали на глаза сами собой, и сдержать их Хьюга не сумела: капля за каплей они падали на крошечный снимок, пока она оглаживала родные черты подушечкой указательного пальца. Ну вот, теперь ей не забыть этого лица. Какое же облегчение… — Хината? — Неджи заставил ее встрепенуться и резко захлопнуть альбом, следом отодвигая его в сторону. — Я тебя не потревожил? Хината спешно отерла мокрое лицо и поднялась со скрипнувшего стула, приветствуя брата натянутой улыбкой. — Нет, отчего же, — она даже сумела коротко рассмеяться, отчего Неджи обеспокоился пуще прежнего. — Ты что-то хотел, мой милый брат? — Да, — Неджи проследовал к узенькой софе, стоящей между письменным столом Хинаты и ее аккуратно заправленной двуспальной кроватью. — Присядь со мной. Хьюга села рядом с братом и поправила платье на коленях. — Я хотел с тобой поговорить. — О чем? — Хината нахмурилась, но образовавшаяся морщинка тут же разгладилась: она не позволила себе замешательства. — Моя прекрасная сестра, — Неджи дотронулся ладонью до щеки Хинаты, глядя в ее глаза, точно в зеркало — они были похожи словно близнецы. — Красавица. Мое сердце неуемно волновалось о тебе, пока ты была вдали от меня. Каждый день я думал: как же ты там, в этой экспедиции, все ли с тобой в порядке, не заболела ли ты, не обижает ли тебя кто… Ты ранимая, нежная натура, и твоя уязвимость… — он отвел от Хинаты взгляд, досадливо зажмурившись. — Мне казалось, это для тебя слишком тяжело. Но теперь, когда ты вернулась, я не могу разглядеть в тебе свою сестру. Ты так изменилась… Взгляд, жесты, голос — в них столько чужого. — Неджи, — она мягко отняла его ладонь от своей щеки и прижалась к ее тыльной стороне в трепетном поцелуе. — Не ищи во мне прежней Хинаты, ты ее не найдешь. Я теперь другая. Но так лучше для меня, поверь. Мне будто… стало легче дышать. Я чувствую себя собой. И это потрясающее ощущение. — Но мне кажется, что ты… страдаешь, — Хьюга в смятении тряхнул длинными темно-каштановыми волосами. — Неужели в этом… — Я потеряла своего друга, Неджи, — твердо произнесла Хината, как если бы не хотела продолжать этот разговор. — Я скорблю, и это причиняет мне боль. Но обещаю, вскоре я справлюсь с этим. Все, что мне было дано, я приняла с благодарностью, и теперь нужно, чтобы раны затянулись. Однако же я останусь той, кем стала, и этого не изменить. Тебе лишь нужно это принять и перестать тревожиться попусту. Неджи помолчал какое-то время, то глядя на сестру, то на узорчатый ковер под их ногами. А потом не без опаски произнес: — Я видел у тебя оружие. Хината выпрямилась, удивленно заморгала и сердито свела брови к переносице. — Откуда у тебя пистолет, Хината? — Ты что, лазил в моих вещах? — с упреком спросила она. Кто бы мог подумать… Дома у нее теперь меньше личного пространства, чем в той же экспедиции, где остаться наедине с собой по умолчанию было невозможно! — Нет-нет, — пошел на попятную Неджи, — конечно, нет, я просто увидел его в твоей шкатулке с украшениями — ты, по всей видимости, забыла ее закрыть и… Я ничего не понимаю, сестра. Пожалуйста, объяснись. Это меня пугает. Неджи был осторожен в словах, не наседал, не давил, но Хината все равно была раздражена, пусть и сумела быстро побороть в себе это раздражение. — Мой пистолет — это подарок. И пожалуйста, никогда к нему не притрагивайся. Я буду тебе очень признательна, если мои вещи останутся только моими. — Подарок? — Хьюга оторопел, и вопросов у него не убавилось — даже наоборот. — Но… кому пришло в голову дарить женщине пистолет?! Хината лукаво ему улыбнулась. — Одному очень хорошему человеку. — Это… тот, по кому ты скорбишь? — Нет, не он. Это тот, с кем дороги разошлись, и остались лишь ускользающие воспоминания. — Почему? — с неугасающим интересом вопрошал Неджи. — Он тоже погиб? — Что?! — Хината неожиданно вскочила на ноги, отшатнувшись от брата. — Господи, конечно нет! Типун тебе на язык! Что ты такое говоришь?! — она отвернулась и сложила руки в молитвенном жесте, возводя глаза к потолку. — Господи помилуй… — Значит, он тебя обидел? — не унимался Неджи, уже начиная забывать о былой осторожности. — Неджи… — простонала Хьюга, зарываясь лицом в ладони и принимаясь ходить по комнате кругами. — Нет, не в этом дело! Прошу тебя, давай не будем… — Тогда в чем? Хината остановилась. И вправду. В чем же дело? В том, что майор ушел в тот день и больше не давал о себе знать? Лишь в этом? Но ведь он был жив. Они оба остались живы благодаря Наруто. И неужели они имели право после всего этого друг друга потерять? Какая неоправданная жестокость… И с этим она решила смириться? — Ты прав, — Хината широко улыбнулась своим мыслям и стала бегло оглядываться вокруг в поисках вещей, в которые могла переодеться. — Ты прав, дорогой братец, спасибо тебе! Я… мне нужно отлучиться ненадолго, — она подошла к Неджи и, становясь на цыпочки, обхватила его лицо обеими руками. — Прости, если расстроила тебя. Все будет хорошо. И скажи отцу, что беспокоиться не о чем. Все, ступай, я должна кое-что выяснить прямо сейчас, не мешайся. — Что? — оглядываясь через плечо, пока Хината толкала его в спину к двери, спросил Неджи. — Зачем? Может, я могу чем-то помочь? — Нет-нет-нет, ты ничем мне не поможешь. Я должна найти адрес одного человека, и это не терпит отлагательств, — она взялась за ручку двери и, распахнув ее, несильно толкнула брата уже в грудь. — Встретимся за ужином, хорошо? Я постараюсь быстро управиться. Вели, пусть приготовят для меня что-нибудь сладкое. Дверь перед носом Неджи захлопнулась, и в эту же секунду он убедился в том, что услышал сегодня: его милая сестра уже никогда не станет прежней.