Злодей законный и незаконный

— Порядок? Локи вздрогнул и обернулся — быстрее, чем следовало, чтобы не выдать волнение. Наблюдательница от Центра в этот раз оказалась строгой сухой старухой, глядевшей на всех с одинаково разочарованным видом. Локи попытался ей улыбнуться, но вышло неловко: — Да, в полном. Женщина лишь поджала губы — и без того тонкие, они совсем потерялись на её лице, прибавив лет. Но ничего не сказала — и Локи, посмотрев на неё ещё несколько секунд, предпочёл первым отвести взгляд, делая вид что очень сосредоточен на проверке потайных микрофонов в одежде. Привычный рогатый шлем сдавливал виски, и доспех неудобно болтался, словно снятый с чужого плеча. Конечно, это было не так. Их подгоняли буквально сегодня утром, так что вся скованность и тяжесть были не более, чем его собственным разыгравшимся воображением, и всё же легче от этой мысли Локи не становилось. Казалось, вместе с тяжестью амуниции на Локи давил весь мир. Это вязкое иррациональное чувство всегда в нём жило — ещё с того момента, как Дарси убеждала его подтвердить статус — и чем ближе было нападение на «Асгард», тем больше силы оно обретало, и тем прочнее укоренялось в нём. Локи прогонял его планированием, административной работой, которую формально не он должен был выполнять, тренировками и покупками, но сегодня уже ничего не помогало. Даже Эн, крутившийся вокруг до последнего, трещавший со всем персоналом будто он их старый знакомый и заказавший ему восхитительно нежного кролика на обед, не помог унять тревогу. Локи был отвратителен сам факт, что он стоял на площадке и снова, как несколько лет назад, готовился к выходу. Готовился, возможно, навсегда отнять чью-то жизнь, может быть, мимоходом, даже не заметив — ни для чего. Чтобы сделать хорошее шоу и сохранить за собой приличный соц.пакет. Локи мутило. В голову — снова — пришла идея всё бросить. Неустойка, конечно, будет огромной, но, может, Эн с ней поможет, если попросить? У Дарси тоже будут проблемы, но ничего криминального. И… Локи оборвал внутренний монолог и постарался сосредоточиться на дыхании, не сводя расфокусированный взгляд с площадки. Нет, сбежать было бы эгоистично — Локи это хорошо понимал. Если ему не хотелось участвовать, он мог просто не соглашаться, верно? Никто из этих людей не был и не будет виноват в том, что сегодня случится. Только он. Всегда он. Надо было думать о чём-то другом. Подсчёт вдохов убаюкивал, а спать было никак нельзя — начало было совсем близко, и Локи не мог себе позволить облажаться в первые же минуты. На людях сосредоточится было сложно: младший персонал постоянно мельтешил туда-сюда, сливаясь в единое цветовое пятно, а те, у кого должности были выше, воспринимали его взгляд как угрозу или требование подойти. Он мог заняться аппаратурой, но был велик шанс, что он что-то сломает, и выход отложат, чтобы разобраться, и тогда Локи точно сойдёт с ума от ожидания и вины. Мысли перетекли к плану. Позднее ночное нападение не самое удобное время, но самое безопасное: в «Асгарде» всегда поощряли подъемы раньше устава и строго следили за отбоем, так что проблем возникнуть не должно. Отрезать общежития, не давая никому из воспитанников прорваться на основное действие. Изолировать тренировочный комплекс, чтобы перекрыть доступ к оружию. Взять общественный блок — именно там находилась администрация, и именно там они с наибольшей вероятностью найдут Одина. Конечно, по здравому размышлению в первую очередь стоило позаботиться о корпусе связи, чтобы из «Асгарда» нельзя было позвать на помощь. Но это было не в их силах: отрезать его означало отрезать Центр. Такое им никто бы не разрешил. Оставались ещё учебные корпуса, но в них не было ничего ценного, кроме, разве что, библиотеки и лабораторий. Возможность использовать что-то из этого в бою была весьма сомнительной, а им с Хелой и так надо было брать под свой контроль большую часть территорий «Асгарда». У них были её монстры (и Локи запретил себе думать, какую магию надо использовать, чтобы создать таких тварей), его иллюзии и несколько второстепенных помощников, но сил всё равно хватало в притык — разбрасываться они не могли. На площадке объявили пятиминутную готовность. Локи бросил на себя последний взгляд в зеркале и постарался ободряюще улыбнуться отражению. Ему надо было всего-то пережить эту ночь, держа перед камерами нужный образ, и постараться никого не убить — подумаешь. Он, скорее всего, будет на таком стрессе, что даже не вспомнит, что именно случилось. Постараться сегодня и снова залечь на дно на несколько лет. Да, звучало как лучший из всех возможных вариантов. * Спустя час Локи вдруг обнаружил себя напротив общественного блока, растерянного, немного потрёпанного, и чертовски, блять, злого. Один — будь он проклят — сиял перед ним в полном парадном облачении, карикатурно сводил брови, изображая из себя мудрого, всё ещё грозного старца, и Локи не мог сдержать гнева, разливавшийся жаром вдоль позвоночника и тисками стягивающим грудь. Словно ему не хватало бешенного расхода магии на поддержание барьеров между общежитиями и остальной инфрастуктурой, покровительственного отношения Хелы, так ещё и Всеотцу кто-то заранее рассказал, что они придут. Ради красивой картинки — не иначе. Локи помолился всем богам, чтобы Тор именно сегодня оказался чем-нибудь страшно занят. У него не было никакого желания видеть брата. Боже, что бы он ещё раз согласился на эту работу. Не то, чтобы можно было что-то сделать с уже свершившимся фактом. Не то, чтобы они совсем не могли этого ожидать — разумеется, Один в золотом шлеме, «знающий свою судьбу» и покорившийся ей, сведёт зрителей с ума. К тому же, если он умрёт, это будет до омерзительного драматично. Но как же это всё… раздражало. Локи позволил себе неприязненный взгляд в сторону человека, заменившего ему такого далёкого и незнакомого отца. Украдкой взглянул на Хелу: на её лице не дрогнула ни одна мышца. Он бы даже назвал её спокойной, если бы не странный прищур глаз, не сходивший с её лица с самого начала, делавший выражение почти маниакальным. Словно она что-то высматривала, страстно чего-то ждала — и Локи не был уверен, что хочет знать, чего. — Не думал, что встречу вас этой ночью. Локи едва смог подавить в себе дрожь. Голос Одина — глубокий, спокойный, властный — раздавался словно через усилитель, обволакивая всю небольшую площадь, на которой они стояли. — Прости. Сорвали спокойные стариковские планы? — Хела чуть улыбнулась уголками губ, почти ностальгически, звуча при этом нахально и насмешливо. Локи не мог себе представить, что когда-нибудь смог бы общаться с Одином в таком тоне. — Тюрьма тебя не изменила. — Тебя свобода тоже. Такой же неприятный, как запомнилось. Лицо Одина на мгновение смягчилось. Не то, чтобы с расстояния можно было сказать наверняка, но Локи был уверен — если его взяли в этот момент крупным планом, он увидит как между бровей разгладилась вечно напряженная складка, и опущенные углы губ чуть дрогнули в подобии улыбки. Локи знал это выражение — Один смотрел так иногда на Тора, когда тренировал их, и часто после повторял: «ты будешь значительным.» Будешь значительным, принесешь славу, окупишь вложения — Локи и в пятнадцать уже понимал, что для Одина мало что могло соперничать с выгодой. Но как же отчаянно ему хотелось, чтобы старик когда-нибудь посмотрел так и на него. А теперь он награждал этим взглядом бывалую уголовницу, известную разве что своим сроком и необъятной жестокостью. Честное слово, Локи казалось, что он лишний на этом празднике жизни. — Из всех детей, ты могла бы стать моей самой большой радостью, — Один вздохнул, и чуть навалился на копье, служившее ему опорой. Маленький жест, почти незаметный лично в синих сумерках и тонких отблесках магической сети, отрезавшей их от всего остального действия, но явно видимый на камерах. Один говорил им: «визуальный прием — половина успеха», и глядя на его манеру держаться, Локи с глухим раздражением отметил, что старик до сих пор чертовски в подобном хорош. — Если бы не выбранный тобой путь. — Интересно, под чьим же чутким руководством мы все что-то не то выбирали. Один взглянул на Локи — и Локи почувствовал, как нос и скулы защипал неуместный пятнистый румянец. Незамеченный в начале разговора, сейчас, выхваченный внимательными глазами наставника, он почувствовал себя неуютно и загнанно. Воздух сдавил горло изнутри, и Локи пожалел, что вообще раскрыл рот. Когда он только попал в «Асгард» — щуплый десятилетний мальчишка, у которого была только магия и сильный, сиятельный брат — он встал перед Одином точно так же, беспомощно и уязвимо. Локи казалось, что его единственный глаз способен снять с него кожу, вывернуть наизнанку и разглядеть каждый потаённый уголок сердца, и мысль об этом парализовала и пугала. Прошло четырнадцать лет, но ничего словно не изменилось. Он был взрослым мужчиной, но перед этим человеком, он всё ещё ощущал себя беспомощным ребёнком. — Каждый сам находит себе дорогу, — пространно изрёк Один после недолгого молчания. — Я ни к чему никого не принуждал. Локи с силой сжал руку в кулак. Лёгкая резкая боль от впившихся ногтей отрезвляла, снимая оцепенение. — А Сильвия Лаштон сама себе всё придумала. Сама назвала себя Чаровницей, и никто не сказал ей, что в «Асгарде» уже есть одна. А потом сама подменила своё личное дело на дело Аморы, чтобы именно богатой стервозной сверстнице, отравлявшей ей каждый день, досталась жизнь героини, которой Сильвия так грезила. Один помрачнел — ровно как Локи задумывал, когда помянул Сильвию. Локи мог гарантировать, что скандал с ней стал ужасной головной болью, к которой никто не был не готов. Головной болью, которая отлично вписывалась в сценарий. Да, у Локи был сценарий — Локи должен был помнить об этом в первую очередь. Периферийным зрением Локи заметил, как Хела медленно отступила в тени, позволяя магии почти полностью поглотить себя. Краем восприятия он ощущал, как вокруг небольшой парадной площади, на которой они стояли, начали стягиваться её монстры, осторожно их окружая, — очевидно, стараясь как можно дольше оставаться незаметными для Одина. Приходилось признавать, получалось отлично: Локи и сам засекал их только во время перехода границ его магических плетений, сквозь которые они просачивались, как кровь сквозь марлю, постепенно напитывая его заклинания чужой и чуждой силой. Впрочем, не в его положении было отказываться от помощи. — Случай Сильвии ужасен. Тем не менее… — Тем не менее — что? — Локи шагнул вперёд, стараясь ещё больше сосредоточить на себе внимание, давая Хеле возможность лучше контролировать порождения. Он не был уверен, как работает эта магия, но прекрасно знал, что любое подобное искусство требует сосредоточенности и сильного желания. Чары всегда лучше действовали, когда заклинателя никто не трогал. — Все знают, что Амора заплатила «Асгарду» за это. Что с Сильвии требовали денег для «увеличения шансов на лучший исход». И я, — он выдохнул. Сценарий, Боже, он обязан был думать о сценарии. — Я по себе знаю, как несправедлив можешь быть ты. Придать позе твёрдое выражение, немного надломить голос — момент мотивации всегда очень важен. Наблюдатель не должен оставаться без объяснений. Локи помнил это ещё со стажёрства: ничего не совершается без причины, и причины должны быть легко считываемыми. Никто не помогает и не вредит без цели. И это заставляло Локи ненавидеть эту работу только сильнее: он должен был обнажать свои чувства, рассекать себе сердце у всех на виду, но делать это правильно, чтобы не приведи Бог какая-нибудь молодая мамочка из Огайо не посчитала его слишком слезливым или ненатуральным. Правда была в том, что Локи хотелось согнуться и спрятаться в своих огромных доспехах. Локи хотел произнести последние слова шёпотом — или не произносить их вовсе. Вообще не затрагивать прямо сейчас под камеры свои старые раны. Сколько бы ночей не ушло на сценарий, оказалось, что невозможно быть готовым к равнодушному и тяжёлому взгляду почти-отца. Вместо этого спина Локи осталась болезненно прямой, и каждое слово было чётким и звучным, как хорошо отрепетированная декламация. — И когда же я был несправедлив к тебе? — Если бы ты не столкнул меня с братом, всё могло быть иначе. — Противоположности не могут жить в мире. Может быть, я дал этому случится. Какой смысл это обсуждать, если именно ты так и не смог всё исправить? О, как же Локи хотелось его ударить. И он имел на это полное право, не так ли? В рамках сценария, он вполне мог позволить себе хотя бы попытаться сделать это. Для любого зрителя слова Одина звучали бы логично. Они с Тором выглядели разными на камерах, были по разные стороны «добра и зла», вели себя по-разному к публике и друг к другу — вечное угрюмое «он мой брат» на любой вопрос от Тора и его собственное отстранённое затворническое молчание — но Локи знал, как нова была эта трещина. Локи помнил, как Тор носился с ним, когда он болел в детстве. Как он сам делал за него домашнюю работу до глубокой ночи, чтобы Тор мог тренироваться. Локи помнил как они вместе пришли в «Асгард», потому что только Центру могли пригодится два беспризорных ребёнка со способностями к магии, и как они засыпая в соседних комнатах долгие годы по ночам перестукивались через стенку. Что ж, возможно, в чём-то Один был прав. История «противоположностей» хорошо продалась. И зритель, конечно, тоже наверняка решит, что если Локи хотел быть «хорошим парнем», он мог бы просто начать делать что-то «правильное». Но Локи знал — как знал всякий человек «изнутри» — насколько это было невозможно. Нельзя совершить теракт, не обсудив с Центром и не согласовав поминутно. И нельзя после вдруг раскаяться, встать на колени и пообещать отныне жить всем на благо, если Центр не разрешил. А Центр не разрешал; среди злодеев текучка кадров — самая высокая в стране. Каждую неделю находится сценарий, которому не хватает злодея. И все воспитанники учебных центров грезят о карьере героя, обложках и всеобщей любви (даже Локи когда-то грезил), а не о камере, вине и общественном порицании. Пойти против Центра — быть лишённым регистрации. Быть лишенным регистрации — прямая дорога в тюрьму, «досиживать» уже не сокращённые сроки за все предыдущие преступления. Для многих это означало провести пять-десять-пятнадцать лет за что-то, совершенное далеко в прошлом. Для Локи это означало пожизненное. Только Центр мог его амнистировать. Только Центр мог разрешить ему отказаться от этой работы и быть героем. Стравливая их с братом, обманом выдавая Локи роль и вынуждая подписать контракт, Один знал, что только чудо сможет вытащить его из этого болота. И Локи хотелось верить, что Одину если не стыдно, то хотя бы немного жаль, но вглядываясь в изъеденное морщинами лицо Локи видел только сонную усталость и жёстко сжатую линию губ. Да, пожалуй, Локи мог ударить его. Они стояли не очень близко, но если бы он создал простую иллюзию, вложил немного силы в ноги для рывка, хорошо замахнулся и позволил льду свободно крошится на сотни мелких свободно летящих лезвий, у него была бы возможность подобраться ближе. Локи представил, как осколки рассекли кожу, окрасив в красный белоснежную жёсткую бороду, и ему стало тошно. От картины, от мыслей, но в первую очередь — от самого себя. Он не думал, что Один поступил правильно. Но это не означало, что он мог делать то же самое в ответ. Предплечья стянуло искрящейся болью за мгновение до того, как Локи увидел вспышку — магическое плетение вокруг них надорвалось и рухнуло от одного удара. Крик застрял на вершине связок, оборванный, и усилием воли превращенный в смазанный хрип. Изнутри жгло. Резко разрушенная связь с магией горела, как грубая глубокая рана, но Локи бы выглядел жалким, если бы позволил себе показать это. Глядя на яркий росчерк электричества перед собой, и нервно вдыхая резкий запах гари и озона, он напомнил себе, что его главным противником сегодня были не люди перед ним. Ими были те, кто суетился в безопасности технической площадки, и они не станут его жалеть. Любая его слабость будет использована против него, смонтирована и выложена на всеобщее обозрение. В этом можно было не сомневаться. Одного взгляда на небо было достаточно, чтобы сказать, кто только что к ним присоединился. Тор. Локи определенно не был самым удачливым человеком в мире. Отблески молний контрастно осветили площадь. Локи, инстинктивно сжавшийся от боли и отступивший от яркого света, оказался накрыт огромной тенью брата, пока Тор и Один оказались во весь рост выхвачены вспышкой яркого белого. Первая фраза потонула в раскате грома, ударившего где-то над их головами, и Локи смог расслышать только что-то вроде «отец». Под рёбрами больно защекотало от спазма. Мог ли Локи вспомнить, как давно Тор называл его «братом»? — …что бы ты не задумал, — наконец разобрал он под затихающий рокот. Тор придерживал Одина за плечи (словно этому старику действительно могло быть плохо, как же), и смотрел прямо на него. Локи не видел его глаз отчётливо, но мог поклясться, что они потемнели от злости. — Я не позволю тебе причинить вред тем, кто… Воздух сзади них зарябил. Локи успел только выкинуть руку — инстинктивно, словно с такого расстояния он мог до них дотянуться и сделать хоть что-то — как Один болезненно зарычал и ударил копьем в воздух, пытаясь скинуть впившуюся в него тварь. В темноте кровь на его золотом доспехе казалось чёрной, как нутро камеры Хелы. — Слишком долго молотите языками, — её низкий голос раздался совсем рядом, и Локи повернул голову, ища Хелу глазами. — Надоели. В вихрях магии она выглядела ещё более жутко, чем Локи помнилось. Всё столь же мертвенная, белизна её кожи, казалось, отсвечивала в электрических росчерках, а запавшие под глаза тени стали лишь глубже, усиливая ощущение, что на плечах у неё покоился голый череп, обтянутый париком. Казалось, что Сила выпивает из Хелы те жалкие крохи человечности, что в ней оставались. Она перехватила его взгляд и ощерилась провалом рта. — Убери его, — Локи проследил за её взглядом, чётко указавшего на Тора одним быстрым движением. Брат кинулся к Одину, но новые твари отрезали их друг от друга. Тору приходилось несладко: электричество больше не собиралось на одном лишь его оружии. Разряды оплетали его руки, а сдавливающий запах озона в воздухе стал явным и плотным, даже несмотря на то что магический изоляционный купол над площадью был разрушен. Молнии работали, но, очевидно, далеко не так хорошо, как горячий концентрированный свет Гунгнира. Тор оглушал, но омерзительные мясистые монстры вставали и снова висли на нём, словно стремясь погрести его под своими скелетообразными гнилыми телами. Локи не сразу понял, что его ладони снова стали холодными и влажными. Нет, нет, по-настоящему важно должно было быть не положение Тора в битве. Тон Хелы — вот, что должно было полностью захватить его внимания. Жёсткий и пренебрежительный, он создавал ощущение что это она главная в этом сценарии, а не он. Локи должен был подумать о том, что можно сделать. Если это скажется на внутренней оценке Центра, Дарси наверняка будет разочарована, да? И Эн, наверное, тоже. — Тогда оставлю Одина на тебя, — Локи повторил её тон, добавив немного больше открытой агрессии. — Не переживай. С любимым стариком как-нибудь растолкую. — Не сомневаюсь, — оскалился он, и Хела оскалилась в ответ. Локи ещё раз взглянул на Тора. Если он хотел вытащить его из этой сцены, действовать стоило одним броском — Тор будет дезориентирован, а слуг Хелы можно будет «случайно» скинуть магией. Говоря откровенно, это не звучало как сколько-нибудь надёжный план, но лучшего у него не было. Создать завесу — ночь была тёплая, туман от резких перепадов температур стелился отлично — схватить Тора и отшвырнуть его подальше, пока твари Хелы воют и извиваются от глубоко вошедших под шкуру ледяных игл. Локи не думал — действовал, позволяя телу выполнять команды как бы самому, словно где-то за рёбрами у него не билось сердце, и ему не было страшно в лобовую подходить этим тварям, не было жаль хватать Тора за волосы, и не хотелось десятки аз повторить «прости», когда брат пролетел спиной по крупной кладке дорожек. Нет; Локи просто спрыгнул следом, и прежде, чем Тор успел вернуться обратно к Одину, Хела оградила их от посторонних. Локи не мог не почувствовать досады: о её защиту молнии брата ударились несколько раз и беспомощно стихли. Мысль о чужом превосходстве всегда была болезненной. — Ты ему не поможешь, — сказал он, и сам поразился, как звучал его голос. Всегда ли в нём были эти шипящие звуки и скрытая насмешка? Может, в обычное время Локи их просто не замечал? Тор развернулся к нему, грозный и грозовой, и впечатал его Мьёльниром в ближайшую стену раньше, чем Локи успел вдохнуть. Говорили, что поднять молот может только достойный; Локи знал, что это не так. Дело было не столько в достоинстве, сколько в магнитных полях — честно сказать, он так и не вник, как именно с точки зрения физики работают электрические силы брата. Но кадр, пожалуй, должен был выйти красивый: он, придавленный, как бабочка на булавке, и тщетно пытающийся преодолеть искусственную силу притяжения, которая для зрителя служила мерой его характера и мотивов. Тор отозвал молот так же резко, как запустил, и Локи чуть было не улетел вместе с ним прямо в «объятья» брата. Он разжал ладони в последний момент, тут же отскакивая назад. Интуиция подсказывала, что прямо сейчас огромные руки Тора скорее сломают ему рёбра, чем по-семейному приласкают. Тор швырнул молот снова, но Локи сумел увернуться. Тор нацелился на него опять — и промазал, совсем немного, и от явной вмятины совсем рядом с ногами у Локи на шее выступил пот. Локи приходилось признать: его разум успел забыть, насколько разрушительной была эта сила. По уму Локи стоило бы давать сдачи, а не позволять теснить себя к ограде «Асгарда». Сойтись в эффектных позах и всё такое. Но Тор атаковал яростно, не делая перерывов, и Локи, отвыкший за три года от реальных битв, никак не мог привести в порядок дыхание и рассудок. Да, он тренировался, но ни одна тренировка не способна заменить живой бой, и все потуги в зале, все похвалы Эн Дви показались Локи вдруг чрезмерными и наигранными. Когда Локи начал думать, что ещё немного и он не сможет больше уворачиваться (да и держаться на ногах — тоже), брат внезапно замедлил свои атаки. Локи наконец смог выставить щиты, и позволить себе несколько секунд отдышаться, проверить аппаратуру и оглядеться. С удивлением он обнаружил, что Тор оттеснил его к корпусу связи. Более того: если ощущения его не подводили (в чём Локи, конечно, не мог быть уверен полностью после стольких лет без практики), Тор умудрился бить по нему так, чтобы не задеть аппаратуру. Если какие-то провода и сместились, и неудобно теперь елозили под доспехом, то скорее от его собственных неловких уворотов, чем от атак. Не то, чтобы Локи не верил в профессионализм брата, но тот факт, что он сам даже не подумал перенести сражение как можно ближе к наилучшей точке связи был… раздражающим. Мьёльнир ударился в щит и отскочил обратно, задев Тора в плечо. Локи вскинулся — щит исчез, и на секунду они остались друг перед другом без защиты и попыток напасть. «Тебе не больно?», хотелось спросить ему. Но место и сценарий мало подходили для выражения тёплых чувств. Так что вместо этого Локи улыбнулся: — Удивительно приятная встреча. Ты, я смотрю, за столько лет стал любителем лезть в чужие дела. — Так ты живёшь своей жизнью? — зычно рыкнул Тор. — Так оправдываешь доверие? Локи театрально развёл руками, стараясь спрятать беспомощную дрожь в кистях. — Не уверен что могу оправдать то чего нет. Тор налетел на него вновь, но Локи уже пришёл в себя — Тор столкнулся с иллюзией, которая тут же развеялась. — Это так ты собрался честно со мной сражаться?! — Прости, что переживаю о своём здоровье, — оскалился новый двойник из-за плеча Тора. Тор не медля направил удар на него, и он тоже растворился, лишь за тем, чтобы рядом возник новый. — И я не собирался драться с тобой сегодня. Грудь Тора широко и ритмично вздымалась — верный признак его приближающейся ярости. — Ты напал на мой дом! — прогремел он, швыряя молот и снова развеивая иллюзию. — На моих близких! — «Асгард» был и мне вторым домом, — сдавленно произнёс Локи. Тор тут же кинулся на звук его голоса, забыв призвать оружие назад, и от этого жеста Локи почувствовал себя разбитым и размазанным. За все эти годы брат так и не научился искусству оставлять разум холодным, и во время запала боя вёл себя знакомо идиотично. Тор занёс кулаки — Локи перехватил их, пусть и не без труда. — И я тоже твой близкий. Твой брат. Несколько секунд они смотрели друг на друга, словно впервые за эту ночь действительно увидели. Локи не мог рассмотреть этого раньше, но стоя так близко, заметил, как сильно брат повзрослел. Мимические морщинки в носогубных складках — признаки частых улыбок — сочетались у него с вечно нахмуренными бровями, из-за чего между ними тоже начали появляться заломы. Подростковая пухлость окончательно сошла с лица Тора. Его черты нельзя было назвать резкими, они скорее приобрели чёткость линий и основательность, и теперь делали его лицо сосредоточенным и усталым. И шрамы, конечно — тонкая сеть на предплечьях и ладонях за столько лет разрослась, стала гуще и поднялась выше к локтям. Сердце Локи часто билось. Интересно, заметил бы он изменения, если бы все эти годы они жили бок о бок? Лицо Тора исказилось секундной гримасой, которую Локи не успел разобрать, а потом на смену ей пришла сдержанная маска. Единственным проявлением эмоций остались напряжённые брови и жёстко поджатые скулы. — У меня нет брата. После сегодня — нет. Локи показалось, что его снова с размаху приложили Мьёльниром. Впрочем, лучше бы действительно приложили. Локи резко оттолкнул Тора, оставляя на тыльной стороне ладоней уродливые ледяные ожоги. Локи было всё равно — лёгкую вспышку сожаления он безапелляционно загнал подальше. Нет брата? Что ж, пожалуйста. К его услугам. Локи всё ещё было сложно бросаться в атаку. Тор был сильнее, яростней, быстрее — Локи едва успел нанести один полноценный удар кинжалом, прежде чем брат вспомнил о молоте и призвал его обратно. Но Локи всё ещё мог отвлекать его, уводить атаки на ложные цели и бить сзади, исподтишка. Это было жестоко, но Локи позволил гневу вести себя. В конце концов, герой и злодей обязательно должны сходиться в битве. Локи успел вставить лезвие между плотной чешуи кольчуги, но не успел увернуться — плечо взорвалось болью. Локи пошатнулся, отступил. Тору в лицо полетело ледяное крошево, на мгновение ослепляя, а когда тот смог смотреть, двойники Локи обступили его нестройным кольцом. Они кружились, нападая отчаянно, резко, зло, как загнанные животные. Почему они вообще дрались, думал Локи, зачем — а в следующую секунду душил, резал, пытался свалить на землю и получал в ответ электрические разряды и синяки. Чем дольше, тем меньше времени оставалось между ударами. Локи совсем не думал о боли, и Тор, казалось, тоже — только битва, только противник, только желание обрушить на его голову всю обиду и гнев, разливавшиеся в горле удушьем и предательски щипавшие глаза. Когда у Локи остался один кинжал, а вены начали гореть от нехватки магии, он подумал что может вцепиться Тору в волосы, как в детстве. А потом их отбросило. Сначала Локи подумал, что пропустил удар. Его отшвырнуло на дорожку, и протащило по траве — содранные ладони, не особо замедлившие движение, мерзко саднили. Но хуже всего оказался вставший в ушах звук: не то звон, не то писк, словно кто-то на одной ноте бил в кастрюлю и одновременно возил друг о друга кусочками пенопласта. Локи тут же инстинктивно попробовал отвлечься, сфокусировать внимание на чём-то ещё, но все прочие звуки были далёкими и едва различимыми, как если бы в уши вдруг залилась вода. С какой чудовищной силой надо было его огреть, чтобы Локи чувствовал себя так погано? Пот, выступивший ещё во время боя, смешивался с кровью и стекал со лба, застилая глаза и попадая в горло. Он осторожно ощупал волосы; они были липкими и влажными от крови. Локи затошнило — не ясно, правда, от чего: вкуса, звука, удара, или от всего вместе. Первым что он увидел, когда зрение прояснилось, было рыжее зарево. Сначала он подумал, что потерял сознание и его почему-то никто не вытащил обратно на площадку. Но через несколько секунд Локи понял, что это было не солнце. Слева от него что-то… горело. Локи приподнялся на локтях, стараясь лишний раз не травмировать ладони, и с трудом повернул голову. От такого простого действия зрение снова расплылось, но даже нечётких очертаний Локи было достаточно, чтобы распознать объятые пламенем учебные корпуса. Пыльная шапка от взрыва ещё не развеялась, и была различима на удивительно чистом небе. Коммуникатор в ухе забормотал. Звон никуда не ушёл, так что Локи пришлось приложить усилия, чтобы понять, чего от него хотят. — …слышите? Вы можете подать…гнал? Видимо, динамик повредился. Локи осторожно приложил руку к голове, делая вид что его мучает боль (что было недалеко от правды, конечно) и пытаясь щёлкнуть передатчиком незаметно для камер. Если не выйдет, придётся говорить, а Центр обычно не любил такого. Лишь после того, как на линии раздался вздох облегчения и новая порция бормотания, Локи вспомнил, что этот сценарий выйдет в записи, и технические моменты легко можно вырезать. — …дите. Повторяю: возможен повт…ый взрыв, уходите. — Блять. Локи попробовал медленно встать, но лодыжка тянуще заныла. От корпуса связи до ближайшего выхода было минут пятнадцать пешком, что, с учётом опасности повторного взрыва рядом, не казалось Локи лучшей идеей. Можно было бы пробежать за пять, но не с травмированной ногой. Он осторожно повёл плечами, пытаясь сосредоточиться на своей магии. Если представление о пределе сил его не подводило, то, сняв все выдержавшие удары защиты, иллюзии и маячки, он вполне мог бы переместиться на небольшое расстояние, и не проваляться следующие несколько дней с истощением. У дальней стены что-то шевельнулось. Учебные корпуса полыхнули снова, послышались нестройные гулкие выстрелы — видимо, огонь добрался до образцов оружия или научных классов — и в свете нового огня Локи разглядел золотую макушку. Несколько секунд Локи смотрел, зачарованный, пока пламя не вернулось к прежней интенсивности, и чужая голова не стала снова обычной чернильной кляксой. Локи не мог потащить его на себе. У Локи не было сил, чтобы безопасно для себя переместить их обоих. Тор, чёрт возьми, в очередной раз раздавил его. Поставил чужих людей выше. А ещё лежал прямо под стеной одного из связных пунктов. Провода оплетали стены лозами, и один из крупных передатчиков опасно раскачивался, вырванный из креплений взрывной волной. Если будет вторая, он наверняка упадёт. Локи потребовалось всё его упрямство, чтобы доползти. Адреналин пошёл на спад, и казалось, что каждый преодоленный метр награждает его новой болью. Тяжесть и какое-то мешающееся ощущение в правом колене. Тупая головная боль. Эта чёртова не проходившая тошнота. Тор не шевелился. Локи пришлось навалить его на себя, задыхаясь под чужим весом. Тор не давался, выскальзывал, опадал, как тряпичный мишка, но Локи негнущимися пальцами снова и снова пытался его удержать. — Ненавижу, — выдохнул он, и это была правда. В тот момент он никого не ненавидел так, как себя. А потом их наконец-то сдавило со всех сторон. Сразу после перемещения Локи вывернуло, но, слава Богу, никто не стал делать на этом акцент. Персонал растащил их с Тором в разные стороны; Локи не сопротивлялся. Ему было жарко, душно. Каждый сустав, казалось, выламывался и вновь возвращался на место. Он хотел бы начать бредить, чтобы хоть как-то отстраниться от боли и ощущения раскалённого свинца на кончиках пальцев, но не мог — магическое истощение, увы, всегда оставляло восприятие нетронутым. Через время — Локи не смог бы сказать, какое, даже если бы от этого зависела его или Эна жизнь — на площадке появилась Хела. Половина её лица оказалась ужасно обожжена, но глаза были всё так же предвкушающе прищурены, и губы всё ещё растягивались в улыбке. У Локи никогда не было дара провидца, и всё же что-то подсказало ему, что когда Тор придёт в себя, у него будет на одну причину больше для отречения. Тошнотворная горечь не уходила с корня языка, сколько бы он ни пил.