Паутина лжи

Отвратительнейший, доставший уже глубоко до мозга костей звон будильника в очередной раз, как и сотни раз до этого, вырвал немолодого демонического принца из беспокойного сна. Эта омерзительная трель раздавалась рядом с его кроватью каждый забытый богом день, принуждая его подниматься на ноги. Не то, чтобы он сильно куда-то спешил с самого утра… Работа его была непыльная, и не вынуждала его, в отличии от многих других, подрываться в несусветную рань, запихивать в себя кусок сожжённого тоста, и бежать, сломя голову, в другой конец города, лишь бы успеть попасть на рабочее место вовремя. Нет, у него с этим всё было намного проще и прозаичнее… И всё же, будильник был ему необходим, потому как в последние недели, а то и месяцы, а может и вовсе годы, ведь со счёта он уже давно сбился, звон будильника с утра был единственным, что могло его заставить подняться с кровати. Тяжело вздыхая и даже не открывая глубоко-алых глаз, совинный принц медленно садится на своей королевской лежанке с четырьмя столбиками, и ещё несколько секунд вслушивается в столь мерзкий звон. И хоть каждое утро он в своих мыслях проклинал этот звук всем, что осталось от его души, он понимал – поставь он на будильник что-нибудь чуть более мелодичное и приятное, это бы попросту не работало, и он относительно спокойно продолжал бы спать под эти звуки. Ещё один тяжёлый вздох, и Столас почти готов начать очередной тяжкий, мрачный, полный не самых приятных мыслей и переживаний день. Вслепую протягивая длинную, почти костлявую руку, он находит ею свой телефон, и выключает будильник. Этот мерзкий звон прекращается, давая ему лишь пару мгновений передышки, пока место его палача и мучителя свободно, лишь до тех пор, пока его не займут его собственные мысли. Медленно, как будто в замедленной съёмке, принц спускает ноги на пол, и поднимается. Наконец открыв глаза, осматривает собственное окружение. За ночь, как и следовало ожидать, совершенно ничего не изменилось. Вокруг всё ещё была его личная спальня, с небольшим диванчиком, книжным шкафом, и прочим барахлом, которое в последнее время почти что потеряло всякое значение. Сброшенный на пол прошлой ночью халат всё там же и валялся, никем не поднятый, ведь даже прислуга не осмеливалась входить в это помещение пока хозяин был там. Вновь тяжело вздохнув, Столас поднимает с пола предмет одежды, и накидывает его на себя. Не потому, что ему было холодно, или это было как-то нужно – ему уже было даже всё равно, да и в его небольшом дворце сейчас не было никого, кроме самой прислуги, перед которой он вполне себе мог предстать в обнажённом виде, учитывая, что они и так привыкли отводить взгляд в его присутствии. Да даже будь у него какие-то гости, его бы это не останавливало – после того грандиозного провала на Кругу Похоти, ему уже было совершенно плевать на свою репутацию. Пускай говорят, что хотят, ему было без разницы. Нет, Столас накидывал халат лишь по той причине, что попросту привык это делать, ещё с тех далёких времён, когда это имело какое-то значение. А такие привычки тяжко умирают. Под ещё один собственный тяжёлый вздох, совинный принц запахнул халат, и направился прямой наводкой в ванную комнату. Там он окатил лицо прохладной водой из-под крана, в тщетной попытке стряхнуть с себя сонливость, что преследовала его уже не одну неделю. Силы стремительно покидали его, и он ничего не мог с этим поделать. Вместо этого, он протянул руку, вытащил из тумбочки уже привычную баночку с розоватыми таблетками, и закинул в рот сразу с десяток штук, по привычке проглатывая их без необходимости запивать. Сове уже начинало казаться, что эти таблетки и не работают вовсе. Когда-то, одной в день было достаточно, чтобы хоть как-то держаться, сдерживать подступающую тьму, тянущую к нему свои бесформенные конечности и увлекающую за собой в самые далёкие и потаённые глубины отчаяния, но теперь, ему казалось, что даже десяток этих «счастливых таблеток» не давали совершенно никакого эффекта. А давали ли они его вообще? Или он убедил себя в том, что они должны помогать, и это было лишь эффектом плацебо? От этого, увы, становилось не легче. Напротив, мысль о том, что всё это время он кормил себя же лишь пустыми надеждами угнетала. И всё же, он продолжал стабильно поглощать их после каждого пробуждения, надеясь, что они хоть что-то, да делают. Убрав остаток таблеток обратно в банку, и сделав для себя мысленную пометку, что нужно будет заказать ещё, Столас аккуратно поместил ёмкость назад в тумбочку, и уже собирался было выйти из ванной комнаты, как что-то его остановило. Он медленно повернулся, и ещё раз взглянул на себя в зеркало. Зрелище, признаться, было то ещё. Первым, что бросалось в, как бы иронично это не звучало, глаза, были, собственно, эти самые глаза. Вернее, даже не они, а отражающийся в зеркале тяжёлый, измождённый взгляд того, кто потерял всякую волю к жизни, и попросту продолжает двигаться по накатанной, идя туда, куда его направит ветер, продолжая заниматься рутинными делами, словно сконструированный специально для этого робот, не получая от жизни ничего, кроме новых поводов для отчаяния, ведь конца этой адской (уж извините за каламбур) петле всё не было видно. Вместо него, в зеркале отражалось уставшее лицо, с громадными и весьма выразительными тёмными пятнами под глазами. Они уже давно стали частью его самого – даже несмотря на то, что Столас теперь спал намного больше положенного времени, он вечно чувствовал себя уставшим, и просыпался таким, будто и не спал вовсе. Впрочем, иногда он действительно не спал по пару суток к ряду, больше не видя в этом ничего, кроме как тщетной попытки хоть на время скрыться от этой реальности. Но не всегда то, что он видел в мире грёз, было ему приятным. Его лицо исказила едва заметная ухмылка, что больше походила на гримасу боли. Он вымученно улыбался этой жуткой иронии судьбы. Он, принц Гоэтии, ответственный, помимо всего прочего, ещё и за сны обитателей Ада, не мог справиться с собственными ночными кошмарами. Ах, если у судьбы и есть чувство юмора, то оно крайне извращённое, циничное и жестокое. Впрочем, чего следовало ожидать от мира, в котором никто не получает то, что заслужил, а получает лишь то, что получает. А иногда и вовсе самое желанное получает тот, кто этого меньше всего хочет. Улыбка стала всё больше походить на гримасу боли. Когда-то давно, задолго до всего этого, Столас очень хотел своего ребёнка. Он верил, что станет хорошим отцом, сможет заботиться о своём дитя так, как его собственный отец никогда не мог, либо не хотел. Он мечтал, как будет холить и лелеять своего ребёнка, выполнять все его или её прихоти, и всегда будет рядом, когда будет нужен. А теперь… Ещё один вздох. А теперь он даже не может найти общего языка с собственной дочерью, той, ради которой он был готов и дальше подниматься по будильнику, заставлять себя есть и пить, чтобы не оставить её одной в этом жестоком, недружелюбном мире. И вот теперь, во многом благодаря её… Кхм… Матери, Столас едва находил в себе силы каждый раз улыбаться ей, и делать вид, что всё в порядке. Конечно, она уже не дитя… Она знает, что браку её родителей конец, и что это уже никак не исправить, да и не нужно исправлять. Но принц ни в какую не хотел ставить её в известность о своём состоянии. Она уже не совсем ребёнок, но на неё ещё рано взваливать такие проблемы. Потому, каждый раз, когда они встречались, он натянуто ей улыбался, желал доброго утра, и даже порой пытался провести с ней время. Но с каждым днём он всё отчётливее понимал – она всё видит. Они постепенно отдалялись друг от друга… Даже живя в одном дворце, они почти не виделись. И как бы Столас не желал быть частью её жизни, помогать ей, подставлять плечо, когда нужно, и ловить, когда она оступается, буквально и метафорически, у него уже попросту не было на это сил. Каждый раз, когда он натянуто предлагал Вие куда-то сходить, она выдумывала какую-то невразумительную причину, либо какой-то наскоро склёпанный из лжи план, что был у неё на тот день, чтобы не делать этого. Пыталась ли она таким образом заботиться о своём отце, чтобы ему не приходилось терпеть то, что привносит в жизнь лишь ещё больше отчаяния? Или пыталась сама отгородиться от этого мрака, не видеть его постоянно перед глазами? Он не знал. И думать об этом сейчас не сильно хотелось. Да и вообще не хотелось, если уж быть откровенным. За этими мыслями, Столас и не заметил, как его взгляд двинулся дальше, проходя по всему отражающемуся в холодном стекле зеркала телу. Перья, совсем не ухоженные, торчали в разные стороны, будто кто-то за них хорошенько подёргал. Где-то даже оказался небольшой слипшийся комок, образовавшийся от упавшего на перьевой покров куска мороженого, что кучами закидывалось в тело в тщетных попытках заглушить боль едой. Принц в очередной раз вздохнул, рассматривая всё это. Запустил он себя, запустил. В последние пару дней у него даже не было сил на то, чтобы нормально помыться. Ну… Раз уж он и так здесь… Он медленно скинул со своих исхудалых плеч халат, позволяя тому в очередной раз бесформенным комком упасть на пол, переступил через край ванны, взял в руку насадку душа, и открыл воду. Та сперва была почти ледяной, но он не обратил на это никакого внимания, даже не вздрогнул, просто ожидая, пока она слегка нагреется. Впрочем, был в этом и положительный момент – от такой неожиданности сонливость совсем-совсем слегка отступила. Когда же вода пошла уже нормальной температуры, он закрепил насадку душа повыше, и стал понемногу поворачиваться, позволяя жидкости стекать по его телу, забираться между перьями, забирая с собой остатки грязи. Столас медленно опустил взгляд вниз, рассматривая, какой же тёмной и грязной вода попадала в слив. Что ж… Таковы были последствия запущенной до ужаса личной гигиены. Но что ещё оставалось делать, когда порою моральных сил не было даже на то, чтобы дойти до ванной? Он помотал головой. Нельзя было сейчас позволять себе отдаваться размышлениям. А то так, под тёплыми потоками воды из душа, можно простоять пару часов, чего ему было не нужно. Сделав над собой небольшое усилие, он протянул руку, и наощупь взял с полочки у ванны небольшую бутылочку специального шампуня для перьев. Сейчас, он уже даже не помнил, с каким он запахом. Выдавив немного оранжевой жижи на мочалку, совинный принц начал механическими действиями проходиться ею по всему телу, намыливая его, и тут же позволяя этому мылу вместе с водой стекать вниз. Теперь он вспомнил, что шампунь пах персиком, и совсем едва заметно улыбнулся. Кажется, эту самую баночку ему на один из недавних праздников притащил его едва ли не единственный друг, обожающий именно этот запах. Столас вдохнул поглубже, вспоминая, как пах торт на том празднике, и даже совсем слегка радуясь тому, что в отличии от обычных сов, демоны Гоэтии обоняния лишены не были. Но затем, улыбка вновь медленно сползла с его лица. Вместе с хорошими воспоминаниями в его голову ворвались и плохие. В основном – про сто двадцать шесть звонков этому самому другу, ни на один из которых ответа так и не последовало. Конечно, совинный принц ни в коем случае не винил своего товарища, отлично понимая, какой у него загруженный график, но… От этого понимания становилось не сильно легче. Порой этот взбалмошный придурок был единственным, кто мог поднять Столасу настроение своими не всегда уместными, но уморительными шутками, и своими импульсивными, но искренними поступками. Ну вот. Он ведь обещал себе, что не позволит мыслям занять его голову, и что в итоге? Ушёл в размышления, и даже этого не заметил, вот так всегда. Едва слышно вздохнув, и покорив себя ещё пару мгновений, принц отложил мочалку в сторону, и ещё несколько раз повертелся вокруг своей оси под потоками воды из душа, смывая последние остатки мыла. Когда с этим было покончено, он закрыл кран, выбрался из ванны, и схватил первое попавшееся полотенце, начиная вытираться. Он уже вытер большую часть тела, и дошёл почти до лица, когда наконец уловил почти незаметный, но всё же присутствующий запах в этом куске мягкой ткани. Тяжёлый, гнетущий, вязкий запах крови и сырой земли. Столас резко открыл глаза, и посмотрел, чем вытирается. Ах, да… То самое розовое полотенце. – Слушай, я заскочу у тебя в душ, ты не против? – прозвучал у него в голове искажённый временем, но всё же хорошо знакомый голос. – Можно мне взять какое-то полотенце? – Да бери какое угодно, – ответил его собственный голос, однако, тоже искажённый. – Там все чистые. – У-у-у, вот это прям самое мягкое, – продолжал знакомый голос. – Розовый – не совсем мой цвет, но какое же оно классное на ощупь… – О, это старое полотенце Октавии, – со смешком продолжал Столас из прошлого. – Думаю, она не будет против, если ты его возьмёшь. – Я тоже так думаю, – хохотнул собеседник. – Это же всего один раз. Один раз… Тогда они ещё оба в это верили. Как показала практика, одним разом это не ограничилось. Теперь это было не «старое полотенце Октавии», это было ЕГО полотенце. Столас строго-настрого запретил его стирать, потому что полотенца, если верить словам его друга, становятся жёстче после стирки. И знаете, что? Теперь, случайно воспользовавшись этим самым полотенцем, которым вытирались, наверное, десятки раз подряд… Столас был готов в это поверить. И вот, наконец закончив с этой далеко уже не ежедневной процедурой, принц уже во второй раз поднял халат, что ещё немного, и переквалифицируется в половую тряпку. Накинув предмет одежды на себя и кое-как завязав пояс, Столас покинул ванную, сразу же направляясь на кухню. Ещё на подходе к ней его встретил разодетый имп-дворецкий, чинно поклонившийся ему. – Доброе утро, Ваше Величество, – уже заученной до автоматизма фразой поприветствовал он. Принц Гоэтии ответил лишь едва заметным кивком – на большее его бы сейчас не хватило. Прошагав мимо одного из своих слуг, он всё же вошёл на кухню, и сразу же направился к плите. Привычными, уже механическими действиями, он с помощью магии поставил на плиту посудину, перемещая в неё воду, щепотку сахара, и громадное количество молотого кофе – меньшего ему сейчас попросту не хватит. Когда очередное заклинание повернуло за него рычаг, и огонь на нужной конфорке загорелся, Столас отошёл чуть в сторону, извлекая из кармана халата притащенный с собой телефон, разблокировал его, и уже хотел было погрузиться в чтение новых уведомлений, когда его прервал раздавшийся сзади голос дворецкого. – Я покормил Ваше растение, Ваше Величество, – известил он. Принц едва заметно поднял бровь, и повернул голову на сто восемьдесят, глядя на импа слегка удивлённо. У него ушло несколько мгновений, чтобы вспомнить, о чём говорил мелкий демон – у Столаса действительно было плотоядное растение, которое нужно было кормить как минимум раз в несколько суток. – Ах да… Точно… – пробормотал он, поворачивая голову назад. – Спасибо. – Всегда пожалуйста, Ваше Величество, – ответил дворецкий. Он ещё раз поклонился, хоть Столас на него уже и не смотрел, и послушно удалился, уловив невербальный сигнал о том, что хозяин изволит побыть наедине с самим собой. Сам же принц всё же смог вернуться к чтению уведомлений. Он едва заметно вздохнул, заметив, что новых сообщений от Блитца так и не было. Ах, Блитци… После той истории на Кругу Похоти, когда Асмодей высмеял их на виду у кучи записывающих всё происходящее демонов, они почти не говорили об этом, и об их отношениях в целом. Блитц предпочёл сделать вид, что ничего не было. Ах, если бы Столас мог сделать то же самое… Ему даже было плевать на удар по собственной репутации, на то, что его брак, наконец, развалился окончательно, но… Те слова, которые его любимый сказал тогда… Его сердце разлеталось на куски из-за осознания того, что для его возлюбленного их отношения – не более, чем секс в общем на услугу. Совинный принц и раньше чувствовал, что это может быть так, но теперь, это было сказано прямо. Зря было и надеяться, что из этого получится что-то большее… Блитц ясно дал это понять. Но что делать, если сердцу не прикажешь? Если всё, чего он хочет, это его любви и признания? Что, если одного секса ему уже недостаточно? Но даже так, это было лучше, чем ничего. Потому Столасу во время каждой последующей встречи приходилось натягивать на лицо улыбку, делать вид, будто ничего не произошло, и послушно принимать те крупицы внимания, что он мог получить, уже даже не надеясь на большее. Не надеясь, но всё же мечтая… Однако в какой-то момент этого бездумного листания уведомлений во время глубокий размышлений, взгляд принца зацепился за кое-что, что его заинтересовало. Это было сообщение от Октавии. Заметив его, Столас сразу же открыл окно переписки, увидев вполне невинное «Доброе утро, пап, как ты?». Он тяжело вздохнул. Его любимая дочь временно гостила у родственников, потому как недавняя история ясно дала понять, что оставлять её здесь пока весь этот хаос с разводом не будет окончен – идея так себе. И хоть ему не хватило бы сил сказать ей это в лицо, выдерживая каменное выражение собственного, вот так, в переписке, он мог высказать вещи, которые не смог бы сейчас сказать вживую. «Привет, моя звёздочка. Я в порядке. Очень по тебе скучаю. Надеюсь, скоро всё это закончится, и ты вернёшься домой.» Его пальцы ловко стучали по экрану телефона, выводя каждую букву в сообщении. И он правда имел всё это в виду, даже если его состояние не позволяло этого демонстрировать. Отправив сообщение, и убедившись, что ответа на него прямо сейчас не последует, Столас тихо вздохнул, и закрыл чат. Он и правда скучал по своей дочери. Скучал по тому, как они проводили время вместе, скучал по тому, как учил её магии, и как правильно обращаться с ней… Скучал по вечерам игр, по её невероятным историям, что она сочиняла, и даже в какое-то время записывала… У него, кстати, где-то даже хранились те старые, детские, наивные истории, что для него писала его дочь. Иногда он перечитывал их, особенно вот в такие моменты, когда чувствовал, что тьма уже слишком близко подбирается к нему. Перечитывал, что напоминать себе, ради кого он продолжает эту бесполезную борьбу. Чтобы напоминать себе, что он ещё нужен своей дочери, что она ещё не готова встретить этот мир лицом к лицу, и даже когда будет, ей будет нужна опора в его лице. Как жаль, что прямо сейчас он не был готов её предоставить… Из не слишком приятных размышлений Столаса вырвало шипение огня. Резко повернув голову в сторону плиты, он мгновенно понял свою ошибку – ну кто же оставляет кофе на огне без присмотра?! Тихо, но красноречиво выматерившись, он подбежал поближе к плите, и с помощью телекинеза поднял посудину с кофе над огнём, вместе с этим закручивая газ. М-да, вот и добавил уборщикам работы на ровном месте. Он очень не любил этого делать. Как-то так получилось, что, будучи наследником довольно могущественного аристократичного рода, он умудрился вырасти достаточно скромным, не ощущая какого-то особого превосходства над более низкими рангами демонов. Порой он даже задумывался о целесообразности самой системы, определяющей твоё положение в обществе тем, кем ты родился. Но даже если он не был с этим согласен, ему бы в жизни не хватило смелости, отваги, или глупости, чтобы открыто выступить с критикой столь основополагающей для Ада догмы. Потому, ему приходилось мириться, что он – представитель высшей касты, и, на удивление, ничего хорошего в этом для него не было. Те, кто были наравне с ним, смотрели на него придирчиво, высокомерно, ожидая от него беспрекословного следования древним традициям, смысла которых он никогда особо не понимал, а низшие, по большей части, смотрели на него с завистью и ненавистью. Последние не понимали, что в жизни аристократа намного меньше свободы, чем в их собственных. Если он хотел представлять из себя хоть что-то, ему приходилось тщательно следить за каждым своим шагом, каждым действием, даже каждым взглядом – как бы ненароком не нарушить заведённый в высших кругах этикет, и не опозорить себя перед остальными семействами. Это уже сейчас ему было плевать на свою репутацию. Теперь терять было уже нечего. Он встречается с представителем низшей расы – импом. Теперь ещё и разводится с женой, в очередной раз привлекая всеобщее внимание и к их неудачному договорному браку, и к собственной ориентации. Хуже будет, только если теперь он на этом импе и женится. Но раньше, когда такие вещи его ещё волновали, каждый день был настоящим испытанием на профпригодность – любая оплошность могла опозорить его, запятнать репутацию рода, одним из наследников которого ему выпало быть, и уронить его в глазах всей аристократии Ада. Бывали дни, когда он думал, что с удовольствием бы поменялся местами с кем-то из низших сословий. Кто бы что не говорил, а они хотя бы свободны выбирать, кем и с кем они будут. Взять того же Блитци – даже несмотря на его прошлое в цирке, он смог всё это бросить, и заняться тем, что ему по душе – убийствами. У Столаса же такого выбора никогда не было. Вся его жизнь, его занятие, его работа, даже его брак были, казалось, спланированы кем-то ещё задолго до его рождения. Когда-то, он винил в этом своего отца. Иногда даже казалось, что он ненавидит его за то, что он избрал для сына такой тернистый путь, в конце которого всё никак не засияют звёзды. Но с годами, он понял – у того, точно так же, как и у самого Столаса, никогда этого выбора не было. Это, конечно, не делало его более приятной личностью… Но, по крайней мере, принц перестал винить его во ВСЕХ своих проблемах. Теперь винил лишь в некоторых, а это уже было прогрессом. За всеми этими мыслями, Столас и не заметил, как успел перелить кофе в свою любимую кружку, что ему когда-то подарила Октавия, и даже сделать несколько глотков горького напитка. Заряд бодрости, даже если он был, пришёл совершенно незаметно. Даже чёртов кофе уже не особо помогал. Принц тихо вздохнул, меланхолично рассматривая поверхность чёрного напитка, на которой кружились вокруг своей оси пара пузырьков. Кружечка утреннего депрессо. А что, звучит. В очередной раз вздохнув, и сделав ещё несколько небольших глотков, совинный демон отошёл в сторону, покинул кухню через балконное окно, выходя на террасу, и, опёршись локтями на перила, вновь вытащил телефон и продолжил листать новости. Хоть он и просиживал за телефоном большую часть свободного времени, порой всё же попадались какие-то важные, или хоть сколько-то интересные новости, что он умудрился упустить из виду. Впрочем… А что интересного могло происходить в Аду? Его не сильно интересовало, кто с кем сошёлся, кто кого кинул на деньги, кто устроил самый богатый приём за последние пару месяцев… Вся эта чепуха была ему совершенно неинтересна. Но всё же, иногда попадалось хоть что-то достойное внимания. Но, если быть уж совсем откровенным, то Столас на это уже не особо надеялся, а скорее, просто убивал время таким образом, пока допивал свой кофе. Даже когда ему на глаза попалась новость о том, что, оказывается, грешников возможно реабилитировать, и какая-то там заблудшая душа впервые отправилась из Ада на Небеса, он лишь едва заметно поднял бровь, и тут же пролистал дальше. Грешники его тоже не особо интересовали. Они не его дочь, и они не Блитци. Допив несколько последних глотков утреннего, казалось бы, бодрящего напитка, и совсем почему-то не чувствуя этой самой бодрости, совиный принц слегка потянулся, и стал возвращаться на кухню. Поставив кружку на кухонную поверхность, и даже не удосужившись запихнуть её в посудомойку, Столас начал размышлять, что же ему делать дальше. По идее, ему бы следовало подняться в свою башню, где находилась его Астролаборатория, потому как была ещё кое-какая работа, что ему предстояло сделать, и какую он откладывал в долгий ящик уже достаточно продолжительное время. Но почему-то приниматься за работу вот так с самого утра не было ни сил, ни желания. Может, просто кофе ещё не подействовал, а может тьма наконец сомкнула свои цепкие руки на его шее, и работа вообще уже не вписывалась в его рутину… Или, может стоит вместо этого позвонить Блитци? Хотя… Он вряд ли ответит, сейчас ещё ранее утро, а как Столас помнил, этот обычно спал до очень позднего утра, если вообще не до раннего дня. Или может в который раз позвонить его другу? А толку-то? Принц уже смирился с тем, что трубку там никто не возьмёт. Октавия, скорее всего, сейчас чем-то занята, да и говорить с ней, поддерживая радостный тон, совинный демон сейчас вряд ли потянет. Тяжело вздохнув, он понял, что придётся, видимо, всё же заниматься работой. Проверив в последний раз телефон, и убедившись, что никаких новых сообщений не пришло, он, чисто чтобы быть уверенным, в очередной раз тыкнул на номер своего друга. Гудки шли некоторое время, но, как и ожидалось, никто ему не ответил. Тихо вздохнув, Столас убрал телефон в карман, и направился к винтовой лестнице, ведущей к его рабочему месту. И когда он уже почти успел ступить на первую ступеньку, у него за спиной раздался тоненький голос его дворецкого. – Ваше Величество… – осторожно обратился он. – Тут это… К Вам пришли. Столас едва заметно поднял бровь, повернув голову в сторону, глядя на того одним глазом. – Кто? – коротко спросил он. Дворецкий замялся. – Ну… – неуверенно начал он. – Этот… Приближённый господина Люцифера, Ваше Величество. Вот теперь принц удивлённо поднял уже обе брови. С чего бы это вдруг он вот так заявился? – Передай ему, что я сейчас спущусь, – скомандовал демон. Имп-дворецкий чинно поклонился, и быстро побежал выполнять выданное ему распоряжение, оставляя удивлённого Столаса в одиночестве. А сам же принц, проводив своего слугу взглядом, едва слышно хмыкнул. Называется, помяни чёрта. То до него никак не дозвониться, то вот так внезапно объявляется сам. И всё же, от этого известия на его лице появилась призрачная, едва заметная, но всё же искренняя улыбка.