— Надеюсь, в этот раз обойдётся без сражений.
Джинн с другого конца стола отвечает ей резким смешком, покачивая головой в знак согласия.
— Да уж, и всё же ты очень сильно помогла, — она поднимает глаза, пальцами еле слышно отбивая ритм по меню. — Однако я так и не смогла понять, как ты нас нашла?
Лиза загадочно улыбается, раздумывая над ответом. Врать не хочется, но сказать правду значит разрушить атмосферу вечера и признаться, что ей гораздо больше сотни лет. Слишком рано, если когда-то, в целом, может быть вовремя для таких фактов из биографии.
— У меня свои способы… — немного прищурившись, с хитрецой в голосе отвечает Минчи.
Полуправда в её случае уже не ложь.
— Я так и поняла, — растягивая слова, с лёгкой ухмылкой парирует Джинн. — В любом случае мы здесь не для этого. Решила, что будешь брать?
Лиза опускает взгляд, глазами бегая по строчкам. Легче от того, что Джинн ответ приняла, даже если ни капли ей не поверила. Эта встреча — красочные бликующие от света осколки памяти, что больше никогда не станут целыми. Много лет назад Лиза уехала, исчезла, отдалилась, оставив о себе смутное напоминание призрачной фигурой в привычных местах.
Приглашение в академию было неожиданностью, новостью, обухом ударившей по голове. Место знаний, место ответов. Место, которое могло бы ей помочь спустя столько лет загадок от чёртовой, будь она неладна, Селестии.
Она не могла не поехать.
Не могла в очередной раз не надеяться.
— Оладьи. Сама знаю, что классика, но, честно, я по ним скучала, — Лиза взмахивает рукой в воздухе, подбирая правильные слова. — Кухня Сумеру зачастую отдаёт приоритет пряностям, что, безусловно, продиктовано культурой.
Джинн понимающе кивает, одновременно подзывая официантку для заказа. Лиза подпирает голову ладонью, упираясь локтем в поверхность стола, вслушивается в знакомый тембр. Рассматривая Джинн, она невольно проводит параллели, сравнивает.
Не может не. В конце концов, Её мысли — всегда непрекращающийся поток деформированных воспоминаний и размытых образов из прошлого.
Внезапно, почувствовав на себе пристальный взгляд, Джинн поворачивается к ней и тепло улыбается, без слов заземляя одним лишь своим присутствием.
Лиза прикрывает глаза, распутывая клубок собственного сознания.
В Джинн легко было влюбляться — юные смешные мечты о будущем, свежесть новой жизни, а любить — нет, любить было нельзя. Лиза себе запретила, наложила на возможность любви право вето, оплетая себя по рукам и ногам оковами.
Так было правильно.
По крайней мере, ей очень хотелось в это верить.
Спинка стула неприятно впивается в лопатки, когда Лиза, закидывая одну ногу на другую, раскручивает вино в бокале. Джинн, не отрываясь, смотрит на неё несколько долгих секунд, спохватившись, насильно отрывает свой взгляд от ведьмы. В голове сотни роящихся вопросов, но ни одного подходящего для того, чтобы быть озвученным вслух. Пробелы — упущенные годы их истории. Лиза тоже смотрит, без стеснения разглядывает, как мягкий рассеянный свет от фонарей ложится Джинн на лицо, и ненароком цепляется взглядом за изменения. Скулы выше, взгляд тверже, плечи шире — внезапное осознание времени, которое всегда нагоняет её.
За ужином они уговаривают бутылку вина, открыто наслаждаясь компанией. Неловкость, присутствующая в самом начале, наконец перестаёт душить, позволяя обеим стать свободнее, смелее. Они горстями высыпают на стол упущенную годами информацию.
— Я смогла вывести из себя большую часть преподавателей в академии, чем очень горжусь.
— Мне гораздо больше нравится работа в поле, но увы, — Джинн состраивает недовольное лицо, — объёмы бумажной работы зашкаливают, не понимаю, как Варка со всем этим справлялся.
— В Сумеру невероятных масштабов библиотека, я бесповоротно влюблена в это место, — говорит Лиза, мечтательно улыбаясь.
— Наши с Барбарой отношения стали гораздо лучше. Она всё ещё тушуется в моём присутствии, но это уже прогресс.
В течение вечера они заново притираются друг к другу, годы разлуки сокращая историями. Случайными касаниями ворошат в памяти ощущение чужого тепла. Смеются, молчат, переглядываются — вместе.
Прощальные объятия и мягкий блеск в глазах напротив скрепляют старый-новый союз, разрешая громкий смех и смелые улыбки.
Лиза хочет запомнить их такими.
***
Лес.
Он звал её.
Снова.
Знакомый шелест листвы, шёпот деревьев, разрозненный хор слабых голосов из глубины, что просили её вернуться. Вся её сущность тянулась к этому, умоляла вернуться в родную обитель.
Ведьма внутри неё не смогла отказать.
Лиза ступает в чащу, скользя бесшумной тенью в темноте ночи. Луна высвечивает для неё путь, лучами пробиваясь сквозь переплетение крон. Искаженные временем тропы знакомо искривляются на поворотах, соединяя прошлое-настоящее в одно целое. Трава мнётся под ногами, уступая весу, пока Минчи шаг за шагом заходит вглубь.
Через несколько метров она натыкается на барьер, что туманом стелется по всему периметру. Собственная магия, ослабленная временем, доверчиво тянется к рукам, ласково встречает после стольких лет разлуки. Она ставила эту защиту ещё в прошлой жизни, приятно знать, что сработало. На выдохе шаг за черту и волна энергии прошибает насквозь. Магия слабо вибрирует внутри костей и сворачивается где-то за рёбрами, разливаясь знакомым теплом.
— И снова здравствуй.
Звук её голоса забытой мелодией по всей чаще разносится. Ветви покорно расступаются перед ней, цветы льнут к обнаженной коже. Лиза наклоняется к земле, считывая с почвы информацию, как со страниц книг. Ведёт пальцами по рытвинам на коре, залечивая раны.
Это место — часть её наследия, отражение прошлой жизни.
Тени бледными росчерками в сумраке показываются из-за деревьев. Приветствуют её, наполняя лес гулом загробного шёпота. Лиза уважительно склоняет голову в ответ, подходя ближе.
— Non sum inimicus, — шёпотом в пустоту.
Они не знают её, не признают в этом обличье.
Горечь оседает на языке, как напоминание о правилах её существования. Новые люди и старые воспоминания, застарелая печаль вечным спутником. И всё же, она была к этому готова.
Не в первый же раз.
Поочерёдно зажигая свечи, Лиза освещает пространство по периметру. Много лет назад, когда впереди у неё была вся жизнь и даже больше, родной голос рассказывал ей об этом.
— Сама по себе наша магия неограниченна, — говорила Алиса, вычерчивая руну Анзус на земле, — однако собственных ресурсов часто бывает недостаточно.
Елена шелестом пера по бумаге записывала её слова, запоминая происходящее.
— У тебя часто кровь от перенапряжения, что частый случай с юными ведьмами. Вы ещё не осознаёте предел и осушаете себя досуха, — она нахмурилась, вмиг посеревший тон резко изменил атмосферу. — Со временем начинаешь чувствовать границу, но однажды это может плохо закончиться.
Долгий выдох через нос.
Иса, Райдо и Дагас по кругу занимают свои места, чёткими росчерками выступая в углублении почвы.
— Я не смогу всё время подпитывать тебя, именно поэтому мы здесь.
— Ищем мне постоянный источник энергии, — Елена, отложив гримуар, подошла к ней ближе. — Я поняла.
Алиса застывшей статуей замерла посреди поляны, склонив голову, спрятала лицо за упавшими прядями. В свете заходящего солнца её волосы, как никогда, загорелись алым. Уложив руки на предплечья наставницы, Елена невольно залюбовалась, теряя фокус.
— Всё в порядке… Ты хорошо меня натаскала, Алиса.
Спустя пару секунд, просиявши лёгкой улыбкой, Елена медленно вывела Гебо на чужой коже, как обещание. Алиса в ответ лишь тихо фыркнула и уткнулась лицом ей в шею, на мгновение сильнее сжав чужую ладонь в благодарность.
— В тебе я не сомневаюсь.
Я сомневаюсь в себе.
Елена приземлилась на поваленный ствол дерева, утянув наставницу за собой. Сохраняя молчание, они лениво следили за лучами уходящего солнца, не нарушая тишины.
— Продолжай, пожалуйста.
Несмотря на по-прежнему опущенную голову, Елена увидела крохотную улыбку, коснувшуюся чужих губ. Алиса всегда уверенная в своих действиях, но с трепетной заботой относящаяся к ней.
Приятно. С новым вдохом прерванная беспокойством лекция возобновилась.
— Связь. По сути своей договор между ведьмой и лесом. Защита в обмен на энергию…
Лиза быстро моргает, вновь запечатывая вырвавшееся из оков памяти воспоминание.
Гул духов в кольце заклинания усиливается.
Нельзя отвлекаться.
Это другая магия. Глаз бога даёт ей возможность быть кем-то большим, но не просит ничего взамен. А эта магия берёт столько же, сколько даёт. Она честная и не терпящая полумер. Она у Лизы в крови даже сквозь вечную черту смерти.
Травы в руках дымятся, подпаленные огнём. Дым неровными струями вьётся вверх, своим запахом кружа голову. Клинок, переливаясь серебром, привычно холодит кожу, пока Минчи одним плавным движением рассекает собственную плоть.
Кровь от крови.Боль разливается по всему предплечью, пульсирует по краям разреза. Капли вниз по руке срываются, багрянцем орошая землю.
Всё застывает в этом мгновении.
Зажженные фитили, запах лавра и её жизнь, утекающая сквозь пальцы.
Гул наконец смолкает.
Ответная магия заполняет прорехи, напитывая Лизу силой.
Та же свежесть и ощущение защиты. Тени, напоследок отсвечивая пустыми глазницами, растворяются. Вздохнув наконец полной грудью, она расслабляется.
Всё закончилось.
***
Однажды вечером Лиза пересекается в таверне с Кэйей.
Минчи цепляется взглядом за остроконечную звезду в его зрачке и не знает, как сказать, что
понимает.
Она молча смотрит на мальчика павшей, захлебнувшейся в собственной крови страны и ещё чётче осознаёт, что Селестия просто смеётся им в всем лицо.
— Лиза, рад тебя видеть! — он расплывается в улыбке, салютуя ей бокалом вина.
Нет в мире никакой справедливости.
Даже ей, разорванной в клочья своим проклятием бессмертия, это кажется каким-то сюром, танцем на костях.
Она улыбается ему в ответ, мягко склоняя голову.
— Я тоже, Кэйя, я тоже.
Немой диалог между ними обмирает, так и не начавшись.
***
Лиза покупает дом на окраине Спрингвейла.
— Не слишком далеко от города и не слишком близко к нему. Меня вполне устраивает.
Так она объясняет Джинн свой выбор, та понятливо кивает и вопросов больше не задаёт. Минчи не врёт ей, недоговаривает, но не врёт.
Дело ведь не совсем в месторасположении.
Дом и в самом деле прекрасен.
Закатное солнце сквозь тюль, шорохи зажжённых фитилей, резные ставни и дерево. Лиза задерживает дыхание, удерживая родной запах несколько долгих секунд. Здесь всё осколками древней мозаики напоминает о прошлом. Смех тонким переливом колокольчиков в спёртом воздухе, тепло касаний сквозь потёртую призму жизни. Лиза впускает битое стекло в лёгкие, цепляясь за мгновения ушедшего, им же давится, горечь с кровью, сплёвывая на пол.
— Фрезия, дорогая моя, время к закату. — Шёлк чужих волос золотыми нитями покорно переливается меж пальцев. — Тебе пора идти.
Время для неё циклично, оно вязью плетётся, соединяясь в одной точке. Отголоски прошлого в отражении её глаз. Хризолит на рассвете, в зените, на закате и в полночь. Все прожитые жизни как ослепительное счастье и скорбная печаль. Круги на воде, пускаемые её рукой.
— Но я могу остаться? — маленькой ладошкой цепляется за пальцы и смотрит своими невозможными карими глазами прямо в душу.
Молчание только лишь для вида. Секундный обмен взглядами вместо ответа, что очевиден им обеим.
— Конечно ты можешь, — склоняясь, нежно прижимается губами к чужой макушке. — Какую историю сегодня хочешь услышать?
Лиза никогда не могла ей отказать.
Птенец, выпавший из гнезда, с обломанными крыльями. Девочка —
научи меня тоже, расскажи мне о созвездиях, о чём эта книга, а как чертить этот символ? — солнце, не ради, но вопреки. Вечно стремящаяся вверх и ввысь.
У той жизни был оттенок счастья, возведённого в абсолют.
Эту любовь Лиза реквием пронесла сквозь всю жизнь, запечатлела в памяти тепло чужих ладоней, улыбку от края до края, детский смех, наполненный светом. Она выжгла эти карие глаза у себя на подкорке, чтобы никогда не забывать.
Она бы и не смогла.
Больной вой формируется где-то в гортани, чтобы умереть на губах, так и не разбив тишину. В Лизе смирение трещинами по контуру просачивает боль.
Минчи выпрямляет спину, позволяя каждой сломанной памятью кости встать на место. Смирение волной на горечь прошлого накладывается, лишая опоры. Склонённая голова как проигрыш, плохо разыгранная партия. Лиза стирает соль с лица, пока закат лучами мажет по плечу, ласково целует в подставленную щеку.
Она так соскучилась.
***
— Спасибо, что помогаешь мне.
Лиза устало складывает губы в подобие улыбки. Солнце вошло в зенит, когда она переступила порог этого кабинета, сейчас оно розовым маревом маячит в верхушках деревьев.
Она всё ещё здесь.
Измотанная долгими часами монотонной работы.
— Всегда пожалуйста, Джинн.
Почти незаметный обмен взглядами через расстояние, почти случайное касание к чужой коже.
Почти надежда.
Лиза первая разрывает контакт, концентрируясь на тексте в своих руках. Тупая боль колотит по затылку, не желая отпускать. Она вымоталась, но усердием заставляет буквы складывается в полноценные слова.
Обещала же, что поможет.
— Тут перевод неправильный, — пальцы с нажимом массируют виски. — В данном контексте слово трактуется иначе.
Минчи протягивает бумагу через стол, впитывая ускользающее тепло чужой кожи через прикосновение, и снова утыкается в письмена.
Джинн очарована.
В который раз.
Она глаз не опускает, скользит по точёному профилю медленно — впитывает детали кусочками мозаики. Фокусируется на зелени глаз, с интересом рассматривает шрам над верхней губой, облизывает взглядом глаз Бога на шее.
Пурпурная ведьма, так её называют.
Пурпур — это о преданности до последнего вздоха и честности хрустом стекла на зубах. Вспышка молнии в разрезе ночи, с отливом хризолита на последнем вздохе. Шёпот на языке, доныне ей неизвестном, и гримуар с пожелтевшими от времени страницами.
Жители судачат о лучшей выпускнице академии Сумеру за последние несколько веков, рассматривают каждую деталь как причину и следствие, ищут ответы на дне кружки эля, в пьяном блеске глаз напротив.
Джинн умеет читать между строк.
Потому истина пеплом оседает у неё на губах.
Пурпур — это горечь вечным комом в горле и скорбная печаль шрамом по линии жизни. Усталость в каждом движении сквозь призму тревоги. Смех, что всегда отдаёт болью на несколько тонов.
— Идиоты, — Минчи закатывает глаза, — условия торгового договора нельзя так искажать. — И наконец смотрит в ответ. — Джинн?
Лиза застала её врасплох.
Поймала с поличным.
Джинн делает глубокий вдох и не позволяет себе отвести глаз. Поздно притворяться, что её взгляд не был наполнен эмоциями под завязку. Любовь, волнами разбиваясь о прибрежные скалы, рассыпалась горечью, бурлила нежностью и надеждой оставалась на песке.
С выдохом Джинн позволяет себе признать:
У неё чувства к Лизе Минчи.
К Лизе —
милая, ты затмишь их всех. Что если я украду у тебя один танец? Мне не нравится, когда идиоты расстаивают тебя, — переполненной жизнью до краев, такой, какой она осталась в памяти. И к Лизе, сидящей перед ней. Затаённая опасность в каждом движении, грация жестов и острые суждения.
Джинн поджимает губы, затем берет её ладони, скрытые кружевом перчаток, в свои, поглаживая костяшки пальцев.
— Давай закончим на сегодня? — забота сквозь привычный командный тембр. — Мы обе устали, сейчас от нас мало толку.
Лиза улыбается ей своей лучшей улыбкой, мягко склоняя голову. И солнце в её глазах бликом отражает благодарность, честную и неприкрытую в своём тепле.
— Выпьешь со мной чаю напоследок?
