***
Утро Чимина начинается с улыбки, такой же, какой вчера закончился вечер, проведенный в компании Юнги. Сейчас блондину от жизни вообще ничего не нужно, он не хочет ничего требовать, и желание у него только одно — вспоминать, наслаждаться и однажды повторить. Парень открывает плотные шторы, усмехается невольно, потому что вешал их Юнги, и было это ведь совсем недавно, а ощущение такое, будто целая жизнь прошла. А сегодня ему предстоит снова столкнуться со своим прошлым жестоким в лице Ынхека. Ужины и поцелуи это, конечно, хорошо, но расторжение договора никто не отменял. Чимин смотрит на часы: спал он долго, и до выхода у него остался от силы час. Решив, что перекусит он там же в кафе, наверное, блондин принимает решение потратить сэкономленное время на душ. Вода приятно льется сверху, орошая его кожу и волосы, освежая их перед новым днем. Чимин руками по волосам проводит, путаясь иногда пальцами в прядках, и его вдруг дергает, и мысленно и физически. Он вспоминает, как еще вчера, совсем недавно, Юнги прятал свои руки в его волосах, приятно голову массируя и целуя его губы. Пускаясь в сладкие воспоминания, Чимин пальцами по своим губам проходится, слегка надавливая. Как же хорошо было вчера… И я надеюсь, что дальше будет только лучше. Юнги в голове его поселяется плотно и надолго, очевидно. Чимин не может отделаться от кадров прошедшего дня, мелькающих перед его глазами. Не может дождаться, пока старший напишет, но сам писать боится. Он вообще после некоторых событий в своей жизни многого боится, и инициатива входит в этот несчастный список. Один раз уже обжегся, наперекор идя всему, включая тревожные звоночки, появившиеся так скоро, и что получил в итоге? Разбитое сердце, которое тщетно собрать пытался многие годы. И началось все, что было бы забавно для любого, но Чимина пугает до чертиков, абсолютно так же. В одной кофейне.***
Кофе перед парами Чимину оказывается очень необходим, даже жизненно важен. Когда он поступал в университет, никто не удосужился ему сообщить, что уже на первом курсе его ожидает хронический недосып, сбитый режим, расшатанные нервы и нехватка времени буквально на все. Все говорили лишь про хваленные студенческие годы с тусовками, глупыми решениями, сопутствующими им ошибками и вечной молодости, но, увы, из этого парню удалось пока испытать на себе лишь вечеринки с однокурсниками, да и то последствия после них порой были такие, что больше испытывать подобное не хотелось. Солнце прожигает кожу сквозь одежду, на дворе октябрь. Горячие лучи светят прямо в глаза парня, заставляют их машинально закрываться, а самого его — зевать. Кофе вряд ли поможет взбодриться, но хотя бы настроение Чимина поднимет немного, а это уже хорошо. Парень заходит в находящуюся рядом с его местом учебы кофейню. Обычно тут всегда полно народу, но сейчас как-то на удивление пусто. Чимин уже стал давно завсегдатаем этого места, все работники помнят его в лицо, а он — помнит их, и в лицо, и по имени. Парень подходит к стоящему к нему спиной бариста за стойкой, готовится сообщить быстро, что ему «как обычно», но когда работник поворачивается, теряется. Он его видит здесь впервые. — Доброе утро! — парень за стойкой улыбается приветливо. — Что для Вас? — Мне… — Чимин забывает поздороваться от неожиданности. Когда они успели набрать новеньких? — Капучино, пожалуйста, с клубничным сиропом… — Хорошо, — бариста вбивает заказ, тихо постукивая пальцами по экрану перед собой. — Какой объем? — Средний, — Чимин отвечает, кидая взгляд на бейджик парня. Там наскоро выведенными маркером буквами красуется его имя: Ынхек. Бариста уточняет детали заказа, Чимин на автомате платит за свое поднятое в будущем настроение и отходит от кассы, опираясь на стенку и парня принимаясь разглядывать. Ростом чуть выше него, с темными, как и у Чимина, волосами, в черном рабочем фартуке и с какой-то татуировкой небольшой на руке. Симпатичный. Может, попробовать познакомиться? Стоит этой мысли посетить голову Чимина, как она оказывается тут же отвергнута здравым смыслом. С какой это стати бариста будет с ним знакомство заводить? Заняться ему тут, что ли, нечем? Так или иначе, Чимина мысли об Ынхеке не покидают. Они обмениваются парой фраз дежурных на прощание, и парню кажется, что бариста был с ним как-то по-особенному мил, что именно ему предназначалась его улыбка, а сердечко на пенке капучино является чуть ли не самым явным посланием познакомиться. Я попробую, может быть… Но не сегодня. Совершив в своем сознании такой нравственный выбор, Чимин из кофейни выскакивает и торопится на пары. Знакомства знакомствами, а лекции никто не отменял, и если он не появится на первой из них хотя бы за пять минут до начала, хорошего от этого дня ждать больше нечего. Чимин еще юн совсем, и ему очень уж хочется влюбиться. А когда чего-то нестерпимо хочется, всегда находишь способы этого добиться, не так ли? Пара-тройка дней проходит, и ноги брюнета приводят снова в ту же кофейню. На этот раз у него выходной, и он полон решимости познакомиться с симпатичным бариста, о котором думать практически не переставал все это время. Чимину кажется, его ведет какая-то судьба, предначертанная звездами, а потому — парень повинуется своим странно взволнованным чувствам и, слыша стук своего же сердца, подходит к прилавку и стойке, улыбаясь приветливо и смущенно немного. — Добрый день! — здоровается, и бариста уже знакомый оборачивается. — Вы меня не помните, наверное… — Добрый! — кидает Ынхек ответную реплику. — Клубничный капучино? — слегка усмехается, наслаждаясь произведенным эффектом. — Помните, значит, — Чимину такая внимательность в его адрес льстит до безумия, он даже краснеет немного. — Да, я буду его же. Ынхек только кивает вежливо, принимая оплату и начиная работать. Солнышко игриво проникает в помещение сквозь большие окна, и Чимин снова устраивается на удобном месте, во все глаза наблюдая за работой бариста. Если я не попрошу его номер, я себе шею собственноручно сверну. Чимин видит Ынхека лишь во второй раз, но ему кажется, что выбор свой его сердце уже сделало. Насколько это быстро, глупо или неразумно, парень даже задумываться не хочет. Все, что ему сейчас нужно — кофе и драгоценный номер телефона, с которым он поскачет вприпрыжку по улицам Сеула, а вечером обязательно что-нибудь да напишет. Ынхек на гостя украдкой поглядывает, не столько потому, что тот ему интересен, сколько из-за того, что взгляд парня чувствует каждой клеточкой своего тела и удивляется, что кому-то так необходимо наблюдать за его работой. Получив свой кофе наконец, Чимин от стойки не отходит, продолжая напрягать бариста своим испытывающим терпение взглядом. Ынхек молча смотрит на него в ответ, всем видом показывая, что ждет уже, когда он скажет, что хочет, и свалит отсюда. Хорошо хоть, что других гостей в кофейне нет. — А можно… — начинает брюнет несмело, — Номер Ваш попросить?.. — Ынхек только смотрит на него во все глаза, но лицо его светлеет немного. — Если Вы не против… Познакомиться? — Не против, — отвечает бариста с легкой улыбкой. Какой он милый! Он словно светится… Я ему понравился? Поток мыслей в голове Чимина не прекращается весь оставшийся день, пока он гуляет по залитому солнцем Сеулу. И кофе вдруг кажется самым вкусным на свете оттого, что сделал его именно Ынхек, и жизнь представляется уже не такой уж и сложной штукой. Парень чувствует наивно, что больше ему никогда не будет одиноко. Сердце подсказывает, что судьба не просто так свела их вместе, что не зря Чимин встретил этого парня именно сейчас. Что все это — предначертано. Брюнет вечером обязательно Ынхеку напишет, будет ждать ответ, трепетно сжимая телефон в руках, и, получив его, прыгать по комнате будет, чем вызовет недовольство родителей, пытающихся наконец отдохнуть после работы. Может быть, это и правда была судьба. Но ведь судьба — не всегда что-то безусловно хорошее.***
Чимин быстро перемещается по Сеулу, то и дело подглядывая на время. Опаздывать совсем не хочется, наоборот — есть лишь желание как можно скорее со всем разобраться и забыть прошлое, как страшный сон, вместе с Ынхеком, квартирой и тем, чем была его жизнь еще год назад. Парень в кафе приходит раньше времени, преимущественно из-за своей спешки. Он заходит внутрь уверенным шагом: все же, не в первый раз встречается здесь с хозяином. Скромное заведение еще много лет назад стало их вечным «местом встречи», и менять его никому не хотелось. Внутри людей достаточно много, и Чимин привычным шагом направляется к «их» столику, даже по сторонам не оглядываясь. Зачем? Все равно ведь у него в запасе минут пятнадцать, как минимум, до появления других действующих лиц этот квартирной драмы. Поэтому только оказавшись на слишком уж близком расстоянии, чтобы сбежать, блондин замечает, что не только он решил похвастаться сегодня пунктуальностью. Ынхек приветливо, казалось бы, машет ему рукой, поправляя следом свои волосы, приглаживая их, и Чимина от этого жеста коробит. Но отступать уже поздно. Тем более, даже если он прямо сейчас исчезнет из поля зрения своего бывшего, что это изменит? Договор все равно нужно расторгнуть. Так что, набравшись смелости и доверху наполнив свои легкие кислородом, парень садится напротив, устремляя невозмутимый взгляд на Ынхека. — Привет, — тот здоровается с Чимином первым, и второй в ответ только кивает. — Я тут полчаса уже сижу… — Специально пришел пораньше? — сухо спрашивает блондин, искривляя рот в невеселой усмешке. — А ты не глупый, — из груди Ынхека вырывается смех тихий. — Да уж, — монотонным голосом отзывается Чимин. — Не такой глупый, как раньше. Ынхек с ответом не находится сперва. Думает, блондина разглядывает. Он ведь совсем не знает, чем парень сейчас живет, что любит, кого любит. И уж тем более ему не известны его слабые места новые, зато возможность надавить на старые, изученные так давно, у Ынхека все же остается. — Грустно оставлять эту квартиру, — говорит он меланхоличным тоном, дополняя реплику свою грустным вздохом. — Все же, столько всего там произошло… — Да что ты? — Чимин бровь выгибает: впервые за время их встречи на его лице мелькает какая-то эмоция. — Что ж, ты первый ее оставил, напомню тебе. Укор блондина на Ынхека не действует, никогда не действовал и не будет, но он все же решает, что сделать сейчас вид, что ему очень жаль, — лучшее решение. — Ты все еще злишься на меня? — Чимин в ответ глаза поднимает, в них море бушует от несправедливости выпада его бывшей любви. — Прости меня, правда… Я… — Злюсь? — в голосе блондина сквозит усмешка горькая вперемешку с иронией. — С прошлым надо уметь прощаться, Ын, — парня дергает слегка от того, как отстраненно звучит из его уст когда-то такое дорогое имя. — Я попрощался. А ты? — А я… — Ынхек глаза руками прикрывает устало. — А я, наверное, все еще слишком часто думаю о тебе, Чимин. Блондин бы поверил, несколько лет назад еще, когда волосы его были темными, натуральными, когда сам он был глупым, наивным до чертиков, честным до слез в глазах и добрым, словно ангел небесный, но сейчас… Сейчас, после всего того, что было у них, как пары, после всего, что пережил Чимин вслед за расставанием уже в одиночку, без помощи Ынхека даже малейшей, он верить ему не может просто физически. И не сможет никогда. И дело тут даже не в принципах, просто, как бы иногда ни хотелось блондину забыть обо всем, что было, простить и понять, он никогда этого не сможет сделать. Его сознание больше не готово всерьез воспринимать сидящего напротив парня. Впрочем, Чимин его давно простил, наверное. Хотя бы на какую-то долю да простил. Понял тоже, отчасти, но все равно не до конца. Он понял лишь мотивы, причины такого поступка, но один вопрос остался в его голове надолго: как только совести хватило? Видел же Ынхек, как Чимин его любил. Знал же, что паренек наивный его своим миром считает, а преподнес все в такой форме, что хотелось сердце себе собственноручно вырвать, чтобы не болело в груди, чтобы не содрогалось от каждого звонка, пораженное надеждой глупой, что звонит именно Ынхек, звонит сказать, что все в порядке, он скоро будет дома, и что Чимина любит до безумия, до боли в костях. — Жаль, что раньше ты не так часто думал обо мне, — вновь за усмешкой прячет свои чувства блондин. — Но сейчас это все не имеет для меня значения, не старайся. — Мне правда жаль… — слова у Ынхека заканчиваются, его фразы становятся однообразными из-за того, что реакции такой, холодной и безразличной, он от Чимина не ожидал. Что же стало с тем доверчивым мальчиком, которого он знал? — Ты знаешь, а мне нет, — голос блондина вдруг становится куда веселее, задорнее. — Мне не жаль, Ынхек. Я ведь тоже тебя никогда не любил, и даже видел, насколько тебе все равно, но розовые очки мешали мне признать это перед самим собой, вот я и верил глупо так твоим пустым словам, — парень на Чимина в ответ таращится ошарашено. — И вот, знаешь, прошло столько лет, многое изменилось, я изменился, но фразы твои — все такие же нелепые, фальшивые и театральные, — блондин наклоняет голову, смело заглядывая Ынхеку прямо в глаза, стараясь мысль следующую донести до самой его души и больно сделать так же, как было ему когда-то. — Ты ни разу не изменился. Я не любил тебя, так что не ожидай, что сейчас я брошусь тебе на шею. В свои речи пламенные о «не любил» Чимин верит лишь отчасти. Дело в том, что он до сих пор так и не смог разобраться, была ли это любовь или же — банальная одержимость. Да, он ради Ынхека готов был на многое, да, принимал его любым, во всех настроениях и состояниях, да, хотел, чтобы они всю жизнь вместе провели и умерли в один день, да, на многое ради него шел, к советам всегда прислушивался, уважал, ценил, благодарил, учился многому и у Ынхека, и благодаря нему, но то, как быстро он вспыхнул в тот осенний день, лишь единожды увидев его в кофейне, как стал считать своим близким человеком лишь через пару дней знакомства, как отношения начал с ним, зная его всего неделю… Все это казалось чем-то нездоровым, неадекватным, импульсивным и деструктивным. Разве это любовь? Разве такая она? Разве разумно было с его стороны положиться на приятную внешность и приветливую улыбку и упасть так сильно в незнакомого практически человека? Чимин всего этого не знает. Наверное, любовь может быть и такой, она ведь не на заводе штампуется и зла бывает частенько, как привычно говорить. Может, и такие чувства спонтанные и быстрые, горящие как спичка, можно назвать громким словом «любовь», ведь разве хоть кому-то в этом мире за все тысячелетия его существования удавалось понять полноценно, что она из себя представляет? Блондин не знает, ничего не знает и чувствует себя дураком круглым. На данный момент ему понятно лишь одно: хочется крушить, как тогда, спустя пару месяцев после расставания, когда фаза отрицания перешла в гнев. Хочется рушить, кричать, хочется рыдать от обиды за то, что тот мальчик с горящими глазами спрятался, повзрослел, испарился из его души. Хочется сделать Ынхеку больно. Очень больно. Так, чтобы он всю жизнь эту рану зализывал, а она все никак не затягивалась, напоминая о себе при каждом удобном и неудобном случае. Чимин никогда не сможет понять, удалась ли его маленькая месть, он это знает. Ынхек никогда не был дураком, чтобы места свои слабые показывать — это блондин понял уже слишком поздно, когда важное озарение вдруг пришло ему поздней ночью: Ынхек — манипулятор. Он им играл как куклой, он заставил его открыться, а сам в это время строил козни в своей голове, искал то самое место, в которое можно будет ударить больно при необходимости. Поэтому, пусть и выглядит его бывший сейчас довольно изумленным, Чимин понимает: и эта эмоция может быть лишь маской, издевкой, попыткой снова его под себя подстроить, а потому блондин не верит, не анализирует, лишь смотрит нарочито пустыми глазами на Ынхека, надеясь, что хозяин явится скоро, и все это закончится раз и навсегда. — Как дела в студии? — вдруг спрашивает Ынхек, найдя только такое возможное продолжение их диалога. — Как твои отношения с едой? Взгляд Чимина потухает моментально. Какое право он, Ынхек, имеет вообще об этом спрашивать? Ты… Разве это не ты довел меня до того, что… — Добрый день! — раздается сбоку задорный голос. — Я смотрю, наконец-то все в сборе. Хозяин квартиры прерывает внутренний злостный монолог блондина и усаживается третьим за стол, подставляя дополнительный стул. — Давайте решим все быстро, а то мне нужно еще дочку забрать… — начинает тараторить он, торопливо открывая дипломат. — Короче, не важно. — Да, конечно, — соглашается Чимин тут же. Ему сейчас больше всех, даже больше хозяина, хочется отсюда уйти. — Договор оформлен на вас обоих, как я и говорил, — мужчина достает бумажки, раскладывая их на столе, — Поэтому я хочу уточнить, все от стороны поддерживают это решение? — Прямо как в ЗАГСе, — усмехается Ынхек, и Чимин взгляд на него недовольный кидает. — Я не против. — Я тоже, — бросает блондин, глазами следя внимательно за тем, что там колдует над договором хозяин квартиры. — Что ж, тогда, вот, — мужчина протягивает по одному экземпляру с мелкими буковками каждому парню. — Подпишите, и разойдемся по своим делам. — Как у Вас все официально, — продолжает насмехаться Ынхек, игнорируя посерьезневшие резко лица мужчины и блондина. Парни бумажки быстро подписывают, возвращая их хозяину. Тот обещает, в свою очередь, выслать им копии, объясняя это тем, что времени сейчас у него совсем мало, а экземпляров дополнительных нет. Чимин продолжает усиленно кивать и соглашаться со всем, Ынхек же — на него смотрит внимательно. — А квартиру смотреть и ключи забирать Вы тоже будете у нас обоих? — интересуется, хитро на хозяина подглядывая. — Нет, Ваши ключи я попрошу сейчас, — отвечает мужчина и пальцами по столу призывно постукивает, — А господин Пак уже покажет мне квартиру и отдаст свои в ближайшее время… — Что это за дискриминация такая? — возмущается Ынхек, руки скрещивая на груди. — Я тоже там жил ведь… — Господин Пак проживал в этой квартире куда дольше, и именно с ним я имел дело все последнее время, — терпеливо объясняет хозяин квартиры, пока Чимин пытается молчать в тряпочку, дабы не ляпнуть чего лишнего. — Поэтому квартиру я приму у него, а Вы можете быть свободны сразу как отдадите мне ключи. — Хватит и того, что ты договор переоформил без моего ведома, — не выдерживает блондин, бросая бывшему сухой упрек. — Ладно тебе, — Ынхек принимается шарить по карманам и уже через мгновение заключает с наигранной грустью. — Ой, а ключи-то я и забыл… Хозяин тяжело вздыхает, Чимин борется с желанием наорать на парня прямо здесь, в людном месте, а «забывчивый» Ынхек только улыбается невинно, подглядывая то на одного, то на другого. Их реакция его веселит до безумия, так и хочется расхохотаться прямо им в их напряженные лица. — Что ж, ничего страшного, — говорит он, разводя руками. — Сообщите мне, когда будете принимать квартиру, я их привезу, — произносит напоследок, кивает вместо прощания и выходит широким шагом из кафе, посмеиваясь себе в кулак. Чимин молчит долго, в руках сжимая поданную ему для подписания бумаги ручку так крепко, что та вот-вот, кажется, треснет. Блондина от злости изнутри просто распирает. Кажется, что в грудной клетке клокочет что-то страшное, разрушающее, давящее на ее стенки и готовое вырваться в любой момент, круша все на своем пути. — Заебал, — вырывается у блондина, и рука его резко ручку отпускает, ударяя ладонью ни в чем не повинный стол. — Извините, — добавляет он тут же, поднимая взгляд на мужчину. — Просто сил моих больше нет… — Все в порядке, — хозяин улыбается вежливо и, как кажется парню, даже с пониманием. — Предлагаю Вам встретиться на квартире послезавтра. — Хорошо, — Чимин соглашается, проводя руками по волосам и глаза прикрывая устало. — А что… — Насчет господина Ли не переживайте, — тут же перебивает мужчина, выставляя ладонь для рукопожатия. — Я сам ему сообщу. — Спасибо Вам большое, — блондин свою благодарность подтверждает крепким пожатием чужой руки. Что ездил, что не ездил. Чего ж ему надо-то от меня? При его-то чудесной способности сваливать к чертям собачьим куда подальше… Блондин выходит из кафе в самых расстроенных чувствах. Все это похоже на одну большую затянувшуюся шутку, которая уже и смешной-то быть давно перестала. Невыносимо смотреть на этот цирк, который Ынхек так искусно разыгрывает перед взрослыми и, вроде как, здравомыслящими людьми. И хватило же совести ляпнуть про еду… Как можно быть таким конченным уродом?.. Как можно было, Чимин, любить этого урода — вот что я у тебя хочу спросить. Внутренний диалог затягивается надолго. Блондин успевает добраться до дома, схватить сумку с вещами для студии и снова выйти на улицу. Погода стоит просто потрясающая, но даже она не радует сегодня. Все кажется раздражающим, идиотским, комическим и глупым. Чимин едет в метро, пока мысли уносят его куда-то далеко в прошлое. Туда, где он был еще так глуп и, наверное, слишком юн. Туда, где все в его жизни однажды перевернулось раз и навсегда.***
Чимин натягивает домашний свитер коричневый пониже, прикрывая оголенные и замерзающие вне теплого пледа ноги, и заходит на кухню. Она озаряется тускловатым светом подсветки над столешницей. Зимний вечер за окнами дарит городу какую-то особенную атмосферу спокойствия и умиротворения. Ынхек сидит за столом, закинув ноги удобно на соседний стул, и книгу читает. Листает странички довольно быстро, пробегаясь глазами по мелкому тексту — готовится к важному тесту. Чимин на него смотрит и решает не беспокоить. Брюнет проходит аккуратно к своему любимому ящику, в котором хранятся сладости. Что еще нужно холодным январским вечером, как не чашечка какао с чем-нибудь сладеньким? — Чимин, — Ынхек голос подает, когда парень тянет руки кверху и вытягивает с высокой полки пачку сладкого имбирного печенья. — Тебе не кажется, что ты слишком много ешь? — Что? — за хрустом плотной упаковки он действительно не слышит выраженного в его адрес странного замечания. — Извини, я не услышал… — Говорю, ешь постоянно, — повторяет Ынхек будто уже раздраженно и книгу захлопывает. Брюнет морщится от разрезающего тишину звука. — Не кажется, что тебе и так хватит? — Ты шутишь? — Чимин смеется неискренне в ответ, не понимает парня, старается тому в глаза заглянуть, дабы увидеть, всерьез тот говорит это сейчас или нет. — Это же просто печенье… — Под тобой сцена скоро провалится, — Ынхек пытается в шутку все свести, но брюнет вдруг серьезным становится. — Ты правда думаешь, что я много ем? — дожидаясь ответа парня, Чимин кидает взгляд на ближайшую отражающую поверхность — дверцу шкафа с посудой, выполненную из темного стекла. Из-под свитера виднеются его ноги, и ляжки собственные Чимину вдруг и правда кажутся какими-то большими и несуразными. Ладно бы, ростом был повыше, а так… Надо же соблюдать пропорции тела, думает он, пока Ынхек наблюдает внимательно за действиями его. — Да, думаю, — говорит он наконец, заметив на лице брюнета смятение и грусть. — Тебе надо похудеть. — Хорошо, — только выдыхает Чимин спокойно, но упаковка с печеньем в руке вдруг кажется такой отвратительной, тяжелой и страшной. Парень откидывает ее резко на столешницу, уходя из кухни ни с чем. Ынхек в спину уходящему парню усмехается. Забавный он такой, глупенький. Брюнет зарывается под плед, укрываясь им аж до самого носа. Мысли в голову лезут не самые приятные. Ынхек прав. Я правда поправился ужасно… Хорошо, что он сказал мне об этом, иначе я бы и не заметил, что стал выглядеть так плохо. Надо срочно похудеть. И сладкое тоже перестать есть… Парень никогда не сидел до этого на диетах. По крайней мере, всерьез. Да и на вес свой особо внимания не обращал. Думал, что танцами все равно занимается, спортом тоже, значит — активность есть, и это главное. Да и чувствовал себя вполне спокойно, но теперь… Ынхек представляет для него слишком большой авторитет, чтобы словам его не поверить. Ынхек ведь всегда «хотел как лучше», «поддерживал и понимал», «терпел мои слезы глупые». Ынхек так любит меня… Понимает, что лишний вес может стать проблемой на танцах, вот и сказал. Какой он хороший… Чимин глаза прикрывает. Начинает в деталях обдумывать завтрашний день. Чем будет завтракать, чем обедать… Или, может, только позавтракать? Или только пообедать? Ужинать точно не буду. И никакого кофе и сладкого. Тем более, совсем скоро у меня выступление, мне нужно быть в форме. Он и сам не замечает, как падает в эту темную, холодную и сырую яму, полную боли, ненависти к себе и разочарования. И не сам туда шагает бездумно, а Ынхек его на это подталкивает, но брюнет оказывается слишком уж наивным в своей любви, чтобы это заметить. В его голове только две мысли сейчас: что парня этого умного, мудрого и взрослого (хоть и его ровесника) он любит безумно, души в нем не чает, и что похудеть ему нужно срочно, и как можно сильнее. Это все, что может уместиться в сознании Чимина, и даже места на учебу там больше вдруг не остается. Я такой глупый… Совсем головой не думаю. Как можно было рассчитывать, что я могу спокойно есть что хочу и сколько хочу без последствий? Даже лицо стало круглее… Парень руками за щечки свои хватается. Они мягкие и нежные, похожие на спелый персик, но Чимину они вдруг кажутся лишними, портящими его лицо, делающими его каким-то слишком уж детским. Ничего, он еще обязательно похудеет. Он хочет быть красивым, хочет нравиться Ынхеку, хочет вызывать восхищение у зрителей, смотрящих на него из зала. Чимин просто хочет быть хорошим, и если для этого нужно похудеть, он сделает это.***
В студии пусто и прохладно. Какой-то святой человек удосужился проветрить, и блондин этому приятному сюрпризу безумно рад оказывается. На улице становится уже слишком душно, а здесь, в темном помещении, так свежо и хорошо, что хочется остаться навсегда, лежать здесь на остывшем паркете и никуда не уходить. Но время стремительно приближается к выступлению, и Чимину приходится работать. Он разминается, разогревается быстро, потому что времени осталось совсем уж мало, тем более, все эти квартирные метания заняли у него приличную часть дня. Блондин музыку снова не включает, продолжает работать без нее в надежде, что однажды найдет ту самую мелодию, и забывает совсем, что, может быть, она и так лежит у него под носом еще со вчерашнего вечера. Парень повторяет придуманный этюд снова и снова, оттачивает движения, старается. Челка светлая мокнет сильно и ко лбу прилипает, мешая обзору. Но Чимин, как сказал Юнги, профессионал и к такому привык давно, для него это не проблема, так ведь? Он отвлекается, когда дверь в зал быстро распахивается. На пороге появляется уже привычный для его взгляда парень, высокий и с пирсингом в брови и губе, улыбается блондину как-то устало. — Привет, — произносит задумчиво. — Все пляшешь? — Пляшу, — с отдышкой отвечает старший, дыхание пытаясь перевести и подхватывая с пола бутылку воды. — А ты? — Типа того, — бросает Чонгук небрежно. — Времени осталось мало совсем, надо бы мне напрячься… — Надо, — отвечает Чимин скорее сам себе, нежели парню. Очень надо, и он это обязательно сделает. Честное слово. — Под что танцуешь? — Да как и ты, — усмехается Чонгук, рассаживаясь на прохладном полу. — Пока только под голоса в своей голове. — До голосов в голове у меня пока не дошло, слава Богу, — смеется блондин в ответ, тоже на паркет опускаясь. — У меня точно дойдет, — младшему вдруг совсем не смешно становится. — Крыша едет только так… — Из-за выступления? — интересуется Чимин скорее из вежливости, да и чтобы найти, если повезет, такого же несчастного, как и он сам — хоть выговориться, может, получится. — Нет, я просто… Познакомился я кое с кем, — отвечает Чонгук немного мечтательно. — На работе у своей мамы… Чимин рассказ младшего, если честно, не слушает, мимо ушей пропускает почти каждое слово, подсчитывая в уме, насколько мало у него осталось времени и по сколько часов в день необходимо работать, чтобы хореографию придумать, музыку выбрать, все отточить, хореографу показать, утвердить и подготовить выступление. Да, такие задачки меня в школе решать не научили… Зато логарифмы могу посчитать, полезно, да? — …И этот человек мне так понравился, — продолжает Чонгук, не замечая даже, что его совсем не слушают. — Так глупо… Словно мне снова пятнадцать лет… Влюбился, кажется… — Да-а-а, — тянет блондин, улавливая из всего рассказа толком только последнюю фразу. — Ну, а чего не скажешь, что влюбился, этому своему человеку? — Да зачем я ему сдался? — пессимистично отзывается парень, ложась на спину и руки раскидывая по сторонам. Ну прямо Иисус на кресте. — А вдруг сдался? — не унимается Чимин, раздавая советы о личной жизни Чонгуку, хотя и самому бы не помешало прислушаться к ним. — Скажи ему, зачем себя мучить? — А вдруг он пошлет меня куда подальше? — не успокаивается младший: наоборот, слова блондина только больше раззадоривают его и без того расстроенные влюбленностью этой чувства. — Значит, не твой человек, вот и все, — старшему эта упертость надоедает ужасно, и он от него отмахивается устало. — Поверь мне, лучше узнать об этом раньше, чем позже. Чонгук задумывается даже, вроде, над словами Чимина. В чем-то, наверное, этот парень и прав, но, как сказал однажды один философ, имя которого младший, конечно, давно забыл: научиться на чужом опыте невозможно, поэтому, приняв слова старшего к сведению, Чонгук решает сделать по-своему, и такое умозаключение его, вроде как, успокаивает слегка. Блондин вдруг подскакивает с места, и младший на него глаза изумленные устремляет, приподнимаясь на локтях. Чимин бежит к своей сумке, начиная рыться в карманах ее почти истерично и вдруг руку выдергивает, крепко зажав что-то в кулаке. — Ты в порядке? — робко спрашивает Чонгук, боясь, что блондин свою панику непонятную и на него обрушит в любое мгновение. — Да-да, — тараторит тот в ответ и к пульту музыкальному бросается, вставляя в нужный разъем флешку. — Я почти забыл…🎶 BTS — Louder Than Bombs (orchestral cover) 🎶
Колонки издают предупреждающий треск и следом за ним звучат первые ноты, тихие и несмелые, но влекущие и приятные. Чимин ориентируется ловко в музыке, которую слышит впервые. В этот раз это не просто фортепианная мелодия, а оркестровая, синтезированная полностью руками Юнги. Она кажется ему родной, как и та, другая, которую брюнет сыграл ему несколько дней назад. Парень, не задумываясь особо, начинает повторять придуманную хореографию раз за разом, удивляясь немного тому, как органично вписываются его движения в такт звучащей мелодии. Разве что, пару мест нужно немного поправить, а так — можно считать, что это — удивительное совпадение, очередное за последнее время, которое сейчас спасло его от мучительных и долгих поисков нужного сопровождения. Музыка отражается от стен зала, врезается в зеркала, передаваясь Чимину прямо в сердце каждым аккордом, и блондину вдруг хочется заплакать. Все внутренности будто сковывает и освобождает одновременно, между ними и играющей мелодией словно натягивается тонкая нить, которая притягивает их друг к другу, отчего в груди так тянет, болезненно и приятно одновременно, и соленые капельки сами собой выступают на глазах. Блондин не знает, почему плачет. Почему так хочется сейчас кружиться в танце, отключив голову, мысли, повинуясь только сердцу и чувствам, которые переполняют его настолько, что становится буквально физически больно. Парень закручивается на месте, выставляя руку выгнутую в сторону, голову откидывает, чувствуя, как слезы стекают по его щекам, спускаются на шею и опускаются ниже, до самых ключиц. Чимину хорошо, так хорошо, что хочется кричать, выпустить все эмоции, взявшиеся из ниоткуда в его душе, наполняющие каждый ее уголок ноющей болью и обжигающим счастьем. Болью от прошлого, которое не отпускает, впиваясь в парня острыми когтями. Счастьем — от этих нот, от раскосых глаз и кошачьей улыбки сладкой, от мягких губ, которые ему довелось целовать, от тихого голоса, от пьяных разговоров, от прикосновений, от Юнги. И только от него одного. Блондин останавливается, завершает танец своей финальной точкой и улыбается сам себе и величайшему, по его мнению, композитору современности, Мин Юнги. Он знает, что будет танцевать именно под это. Он знает, что Юнги должен это увидеть. Он знает, что брюнета ему срочно необходимо обнять, иначе его сердце просто не выдержит. Чимин оборачивается назад, туда, где сидит Чонгук и так и замирает в странной позе, разглядев на щеках младшего влагу. — Ты плачешь? — спрашивает блондин, сам слезы стараясь незаметно вытереть, и Чонгук пытается свои прикрыть, вместе с покрасневшими глазами и носом. — Я вдруг подумал, — отвечает младший, и голос его подрагивает от напряжения. — А вдруг я этому человеку правда не буду нужен… Блондин вздыхает грустно, но улыбается парню. Какой же он все-таки чувствительный, хоть и казаться пытается совсем другим. Наверное, его нужно как-то поддержать, и Чимин постарается. Он хватает свой телефон, который оставил на полу рядом с бутылкой воды, и на время смотрит, анализирует. Пожалуй, он успеет его хотя бы немного приободрить. Даже имени его не знаю, как и он моего, а вот уже в няньки заделался…***
Чимин со всех ног летит по узенькому тротуару к кофейне на углу. Выйдя из студии, он первым делом принялся писать Юнги, говорить, что он просто обязан с ним увидеться, умолять выделить ему хоть каплю своего личного времени, и старший согласился конечно, даже с «огромным удовольствием» — так он и сообщил блондину. Сказал также, что сегодня работает, а потому Чимин может зайти к нему — все равно посетителей уже, скорее всего, не будет — и сказать все, что ему так не терпится. И вот блондин с взъерошенными от бега и танцев волосами, с большой сумкой наперевес и кучей мыслей в голове и чувств в сердце уже подбегает к родной двери, распахивая ее резко. — Боже, — Юнги чуть дергается от неожиданности, но тут же спокойный вид принимает. — Привет, ты чего так влетаешь? — Спасибо! — с отдышкой выпаливает младший, бросаясь к стойке поближе. — Ты не представляешь просто… Ты даже не… Музыка, она… — Тихо-тихо, — брюнет посмеивается тихонько над парнем, ладонью его аккуратно за плечо к стулу направляя. — Выдохни, и давай все по порядку. Чимин послушно усаживается, отмечая мысленно, как непривычно оказывается для него сидеть после стольких часов двигательной активности. Юнги на него смотрит во все глаза. Губы блондина приоткрыты заманчиво, блестят слегка под лампами потолочными, выпуская воздух и тут же наполняя им легкие снова. — Я был в студии сейчас, — парень действительно начинает с «самого начала». — Сначала отрабатывал хореографию, а потом… Потом вспомнил про флешку и включил. — Так? — старший продолжает на Чимина смотреть, опирается руками на стойку сверху, теперь становясь еще выше сидящего блондина. — И она… она так прекрасна… и движения так идеально легли, я просто… — Чимину снова воздуха не хватать начинает, он руку к груди прикладывает, ощущая, как под ней гулко бьется сердце. — Ты не представляешь, что я испытал, Юнги-хен! — Тебе понравилось? — глаза старшего озаряются блеском искренней радости, детской такой, непосредственной и самой блаженной, Чимин в ответ только кивает, решив воздух зря не растрачивать. — Я очень рад. Безумно рад, Чимин! — Я буду выступать под нее, — заявляет младший с уверенностью и смотрит на Юнги прямым непоколебимым взглядом. — И я хочу, чтобы ты это видел. Руки брюнета, крепко поддерживавшие его над стойкой ослабевают слегка, отчего Юнги оседает словно немного, чуть равняясь теперь ростом с Чимином. — Ты… правда? — глаза кошачьи смотрят с такой надеждой, что блондину кажется, будто день сегодняшний решил его точно убить, разорвать заживо изнутри. Ему так хорошо видеть сейчас этот взгляд и больше всего на свете хочется уверить Юнги, что это правда, что все, произошедшее вчера и сегодня — реальность. Чимину бы никогда не удалось описать все те переживания, которые родились в его сердце под звуки мелодии, сочиненной старшим. Он в жизни не смог бы облачить эти чувства в слова, попытаться любым осязаемым способом передать все те ощущения: восторг, боль, надежду, счастье, слезы… Словами не может, но может, наверное, иначе. Блондин привстает со своего стула вдруг резко, через стойку не очень широкую перегибается и, не раздумывая ни секунды, быстро и резко впечатывается своими губами в губы Юнги, попадая торопливо куда-то в их уголок. Брюнет теряется немного, сжимает ладонями края несчастной стойки, которая явно не была готова пережить подобное сегодня, и расслабляется только когда младший руки укладывает на его щеках, стараясь удержать парня как можно ближе. Они просто стоят, прижавшись друг к другу губами, закрыв глаза. Юнги руки от стойки отрывает, укладывает поверх Чиминовских аккуратно, сжимая пальцы младшего своими. Да, словами блондину и правда не передать все то, что бурлит сейчас внутри него. Но поцелуй оказывается самым верным способом сделать это, не произнося ни слова. И сейчас становится даже не важно, что отговорки вроде «Я просто был пьян» уже не найти, что Чимин снова весь день питался одним лишь воздухом и водой, что за окнами — их маленький уютный райончик и что проходящий мимо вместе с Микки Хосок припомнит еще своему другу случайно увиденную сцену, вновь в глаза ему с любопытством заглядывая. Сейчас все это неважно. Сейчас важна только тишина, становящаяся для каждого из парней самой многословной и громкой на свете.