***
Посмотрев выступление Чонгука и поддержав его после, Юнги все же возвращается в зрительный зал, искренне надеясь, что никто его не запомнил, но все же пару заинтересованных взглядов на себе ловит. Самый заинтересованный, конечно, у мальчика справа. Он таращится на брюнета круглыми глазами и снова дергает маму за рукав, отвлекая от концерта. — Мама, я тоже так хочу! — четко заявляет, и женщина устало оборачивается. — Что ты хочешь? — Хочу играть на той штуке, — мальчик указывает пальчиком на рояль, задвинутый на задворки сцены. — Как дядя! Юнги улыбается таращащемуся на него ребенку в ответ. Отчасти, узнает в нем себя, поэтому знает: чего бы еще сегодня не «захотел» этот мальчик, он уже живет искусством, а это значит, что его маленькое сердечко бьется в такт каждой услышанной ноте. Это значит, что он уже предопределил свою судьбу, какой бы она ни была. Проходят долгие сорок минут, прежде чем жюри, посовещавшись, готовятся выносить вердикт. Сердце брюнета замирает, когда он видит Чимина — во всем белом, и Чонгука — полностью в черном, стоящих на сцене плечом к плечу, наряду с остальными танцорами. Блондин выглядит уставшим, но счастливым. Юнги не знает, но Чимину еще никогда не было так все равно на результат. Сейчас абсолютно не имеет смысла, утвердят его как участника соревнования или нет. Ничего не важно. Важно только то, что он, наверное, пережил самый лучший момент в своей жизни. Только это имеет значение. Поэтому блондин не понимает, чего его Чонгук по плечам хлопать начинает. Смотря на Юнги, сидящего в зале, не осознает, почему тот стоит и аплодирует ему, радостно улыбаясь. Не понимает, почему хореограф странно дергается, закрыв рот руками где-то около кулис. Чимин ничего не понимает, даже когда остальные танцоры отступают на несколько шагов назад, а он оказывается в самом центре. Но не один. Чонгук стоит рядом с ним, приоткрыв рот, улыбается. Глазами бегает из стороны в сторону, благодарит жюри и Чимина в плечо толкает легко и незаметно, но блондин только молча на него смотрит ничего не выражающим взглядом. Это что… Мы… Нас выбрали?.. Они выбрали нас?! — Благодарю, — Чимин не приходит в себя, но старательно делает вид, что слышит, что ему говорят судьи. — Большое спасибо за доверие! Хореограф тоже оказывается рядом. Он что-то озадаченно спрашивает у комиссии, хмурит брови, обещает, что какой-то вопрос будет решен. Но мы ведь от одной студии… Такое правда бывает?.. Но зачем… Разве могут два танцора от одной студии участвовать в соревновании? Блондину мыслительный процесс дается с трудом. Одна мысль рождается в его голове старательнее другой, а кажется только бредовее. Но остановить потуги своего мозга он не в состоянии — слишком уж много всего происходит вокруг, чтобы отключить сознание, будто компьютер от сети. Меня правда выбрали? Впервые в жизни… Меня действительно выбрали? Чимин не помнит, как идет по коридору в сторону гримерки. Как Чонгук что-то щебечет ему на ухо, не переставая. Как хореограф отыскивает Юнги в зале и утаскивает вместе с ними, хотя парень всячески упирается и противится. Блондин приходит в себя только в гримерке, когда младший, не выдержав такого продолжительного «отсутствия» Чимина, больно, но совсем по-детски, щипает его за руку. — Выбрали вас обоих, — говорит хореограф, стоя перед сидящими на диване парнями с руками, сложенными на груди. — И это огромная гордость для меня, как хореографа, но, — последнее слово звучит остро и больно. Чимин привычно пожимает плечами. Всегда есть «но». Чонгук хмурится недовольно. Лично в его жизни может и бывали «но», однако пережить еще одно ему точно не хочется. — Но мы не можем утвердить вас обоих на соревнование, — Чимин только моргает пару раз. Он оказался прав. Даже в возбужденном состоянии его мозг выдал правильную идею. — Трубется один номер от каждой студии. А вас у нас двое, и оба вы сольники, — Юнги, нелепо стоящий у дверей, кусает губы. Все замирают в ожидании продолжения этой слезоточивой речи, но хореограф медлит, будто подбирая правильные слова. Чонгук начинает нервничать сильнее, заламывая руки и принимаясь хрустеть пальцами остервенело. Он уверен: выберут Чимина. И он хочет, чтобы выбрали именно Чимина. — Я никогда не смогу выбрать из вас сам, — вскидывает руки мужчина, сражая младшего из парней наповал таким заявлением. — Я предоставляю выбор вам самим. Отдохните, поспите и решите, кто из вас будет представлять нашу студию на соревнованиях. С этими словами, вставив еще пару реплик о качестве выступлений парней и осыпав несчастного и замученного Юнги благодарностями, хореограф исчезает из гримерки, чтобы заняться типичным своим делом: отыскать своих друзей-коллег и перемыть всем кости, конечно, исключительно в хорошем смысле. — Получается, наша студия впервые отобрана для соревнований? — подает-таки голос Чонгук. — Это же замечательно! — Это прекрасно, — отзывается Чимин, глядя в счастливые глаза младшего. — Насчет слов про выбор… — видно, что младшему не хочется такой неприятный момент затрагивать сейчас, но он все же пытается, — Решим чуть позже? — Конечно, — блондин оглядывается на Юнги. Тот ему мягко улыбается, а в глазах такая нежность плещется, что хочется в ней утопиться и ни о чем не жалеть. — Сейчас мы слишком возбуждены, да и устали. Чимин не знает, что Чонгук собрался там решать, потому что лично для него ответ очевиден. Видя эти светящиеся глаза, слушая, как парень взахлеб рассказывает впечатления от просмотра выступления Чимина и от своего собственного, видя как подрагивают его руки, блондин понимает — он не может принять другого решения. Для себя он уже сделал выбор, и отказываться от него не намерен. Но Чонгуку сообщать об этом пока рано.***
Чонгук покидает концертный зал куда раньше Юнги и Чимина. Блондину нужно чуть больше времени, чтобы успокоиться и расслабиться. Но и они скоро отправляются к выходу: Чимин, переодевшись в привычные голубые широкие джинсы, оксфорды и ярко-синий свитер, Юнги — сняв с себя галстук и расстегнув несколько пуговиц рубашки, и эта маленькая поправка в его общем внешнем виде младшему покоя не дает. Он все еще помнит ключицы и все еще желает их коснуться хотя бы раз, хотя бы на мгновение. Открыв тяжелую входную дверь, Чимин замирает в замешательстве на мгновение: здесь подозрительно много людей. Если учитывать общее количество, то их, конечно, немного, штук десять. Но концерт закончился почти час назад. Принимая во внимание этот факт, вопрос о том, что все-таки они все здесь делают, остается открытым. — Это тот танцор? — шепот эхом расходится по группке людей, и Чимин озирается опасливо по сторонам. — Такой красивый… — Чимин? — Юнги кладет руку ему на плечо, вызывая новый всплеск ропота, только уже менее разборчивого. — Может, ко мне поедем сегодня? Поужинаем и отпразднуем? Метрах в пяти от них слышится щелчок фотоаппарата. Чимин оглядывается снова. — Д-да, — блондин отвечает немного отстраненно, занятый разглядыванием людей. Они стоят на расстоянии, смотрят, но не подходят. Будто экспонатом в музее любуются. — Я вызову такси… — Я уже вызвал, — улыбается Юнги, тоже с непониманием оглядывая стоящих вокруг них людей. — Скоро приедет. Дорога в такси пролетает незаметно для обоих. Чимин молчит, косясь взглядом на расстегнутую рубашку старшего. Юнги смотрит в окно, делая вид, что ничего не замечает, но в памяти то и дело воскресают отрывки их последней встречи. Быстрый поцелуй Чимина, его пальцы, цепляющиеся за кожу, шепот у самого уха. И больше всего брюнету хочется на воздух, вдохнуть и выдохнуть. И успокоиться. Он все еще не пришел в себя после выступления, и оно ему тоже наяву мерещится. Стоит прикрыть глаза хоть на секунду, и он снова видит перед собой черно-белые клавиши, сверкающие под светом прожектора, и свои тонкие пальцы, что скользят по ним ловко, будто без его воли. Если бы еще хотя бы вчера ему сказали, что он снова ощутит жар софитов, играя на сцене для двух сотен человек, он бы в лицо рассмеялся этому идиоту. А все сложилось именно так, и Юнги с каждым днем все больше убеждается, что если и есть что-то более шаблонное и идиотское, чем глупые дорамы, то это реальная жизнь. Парень не знает, какие там божества плетут его нить судьбы, но он бы всех их обозвал бездарностями и осудил отсутствие у них фантазии. Такси подъезжает к родным ярким домикам около десяти вечера, когда солнце уже исчезает за горизонтом, напоминая о прошедшем закате лишь редкими красными пятнами, оставшимися на чистом синем майском небе. Юнги выскакивает из машины первым и вдыхает наконец такой желанный свежий воздух. Чимин выходит следом, подходя к нему со спины. — Надеюсь, у тебя есть выпивка? — спрашивает, уже зная ответ: конечно, есть, а как иначе? И вообще Чимин затылочной частью мозга понимает, что половину своих действий совершает в последнее время только для того, чтобы старшего коснуться. — Еще спрашиваешь! — смеется Юнги, даря блондину очередную за сегодняшний вечер широкую улыбку. — Пойдем, — открывает дверь в подъезд, пропуская Чимина вперед и любуясь им со спины нагло.***
Чонгук, вернувшись в квартиру, все места себе не находит. Эмоции переполняют почти так же, как на сцене. Так и хочется кричать, прыгать и танцевать, танцевать, еще раз танцевать. Он даже не знает, рад ли он настолько именно тому, что оказался в числе выбранных, или тому, что они стали с Чимином первыми, кого отобрали от их студии, или тому, что отобрали вообще только их, или он просто в восторге от всего, что увидел и услышал сегодня. Обсуждения с блондином и каким-то его знакомыми парню не хватило. Похвалы матери тоже. И он хватает телефон, судорожно просматривая свои контакты — кому бы еще рассказать? С кем поделиться? Контакт Тэхена попадается на глаза совершенно случайно, и Чонгук задерживает на нем взгляд. Открывает чат быстро, клавиатура телефона призывает что-нибудь уже написать, но парень медлит, думает, и вскоре начинает печатать. «Меня выбрали!» — стирает, не то. «Я сегодня выступал…» — зачем эти подробности? «Я отлично справился…» — кому до этого есть дело? Кому-то точно есть, но не Тэхену. Чонгук тупо смотрит на мигающий курсор на экране. Тонкая вертикальная полосочка ждет, пока парень изложит свою мысль в двоичном коде, но у того в голове обезьяна бьет по тарелкам. Шатену неважно, неинтересно, безразлично — только это в голове парня и крутится раз за разом. — Ну и зачем писать ему? — Чонгук телефон откидывает на кровать. — Сам же решил, что забуду просто… Забыть — это легко сказать. Как тут забудешь, когда Тэхен его учебную жизнь, распадающуюся на кусочки умудрился собрать. Впрочем, Чонгука еще не восстановили, он на днях только подал заявление, но шанс ведь есть? — А зачем он спрашивал, кто у меня старший препод на курсе? — парень сам себя заваливается вопросами, ответы на которые не знает. — Что он все вынюхивает? Чонгук даже злиться начинает на шатена, но понимает, что неправ — все-таки, Тэхен ему очень помог, а то, что Чонгук в него влюбился — это исключительно его проблема. Не перекладывать же теперь на парня ответственность за все грехи? Хотя за некоторые точно уж можно. Парень устало ложится на кровать. Надо бы поужинать, может, поделать что-то по учебе, но он настолько вымотался, физически и эмоционально, что сил больше ни на что не хватает, кроме как лежать, смотреть в потолок и довольно улыбаться самому себе.***
Чимин останавливается около квартиры Юнги в ожидании — старший все еще ползет за ним по лестнице, сетуя на отсутствие лифта. А вот блондин кажется на удивление бодрым. Стоит себе, выглядя довольно забавно в повседневной одежде и с таким ярким сценическим макияжем, и на Юнги смотрит, глазами цепляясь за кожу, показывающуюся под расстегнутыми пуговицами рубашки. Чего он только этот галстук трогал… И так хорошо было… Очень хорошо. Брюнет быстро открывает дверь, заходит внутрь и вдруг слышит довольно резкий хлопок за своей спиной — она закрылась, и теперь он и Чимин отделены наконец от всего мира. Блондин это понимает, и нагло пользуется. Младший в один шаг оказывается рядом с Юнги, хватая его лицо обеими руками и к себе притягивая. Но не целует. Останавливается и аккуратно толкает к стене. — Я весь вечер хотел это сделать, — шепчет парень и, прежде чем Юнги успевает спросить, что именно, проскальзывает ладонью к ключицам, быстро находя постоянный объект его внимания еще со вчерашнего дня. Проводит по косточкам аккуратно, почти трясущимися пальцами, и не верит — вот они какие. Чимин, не отрывая руки от груди парня, возвращается к его губам. Они кажутся такими мягкими и сладкими, что у блондина голову кружит, хотя и хочется предположить, что во всем этом виновато выступление и переутомление. Юнги очухивается, пока младший отвлекается ненадолго на свои мысли, и осознание приходит мгновенно. Вот он, стоит, прижатый к стенке, целует того, кем так любовался весь вечер, и вчера, и в любой другой день, что они провели вместе. Пусть брюнет все так же неуверен в том, что нужно Чимину, но сейчас он хотя бы отчетливо понимает, чего хочет сам. Сжать младшего в своих руках и не отпускать, хотя бы сегодня, а лучше — никогда. Брюнет обхватывает шею Чимина, проводит ладонями по очерченной линии челюсти, захватывая нижнюю, особо пухлую губу. Она приятно скользит меж его собственных, и Юнги этим пользуется, сминает ее снова и снова, не желая отпускать ни на мгновение. — Хен, — блондин, вырвавшись с трудом, заглядывает в глаза Юнги. — Ты мне так помог… Как я могу тебя отблагодарить? — Это ты меня благодарить так сейчас пытался? — старший пытается отшутиться, но на сердце становится неспокойно. — И да, и нет, — Чимин улыбается смущенно, но брюнету в глаза смотреть продолжает, хоть в темноте коридора их почти и не видно. Только две маленьких искорки иногда поблескивают перед ним. — Я хотел показать тебе совсем другое… — И что же? — Юнги опускает руки младшему на талию, к себе прижимая сильнее и легко касаясь его губ несколько раз. Таких легких, совсем будто бы детских поцелуев Чимину кажется мало. Неожиданно даже для него самого, они пробуждают столько эмоций, сколько парень не испытывал уже много лет, а потому так хочется Юнги попросить повторить, и делать так без конца, пока Чимин не потеряет окончательно смысл этих действий. — Давай выпьем? — то ли игнорируя специально вопрос старшего, то ли забыв про него абсолютно искренне и случайно, предлагает Чимин, обхватывая его запястья. — Пойдем, — Юнги эту идею поддерживает всеми руками. Ему кажется, им нужно поговорить, а пара стаканчиков виски отлично к такому разговору расположат.***
Закутанный в легкую куртку, Хосок прямо в домашних объемных штанах вальяжно прогуливается с Микки около дома. Парню кажется, что последние несколько дней были для него настолько напряженными, что предстоящая ему завтра бизнес-встреча покажется на их фоне ужасной нелепостью и мелочью. Определившись наконец, что пойдет он просто в черном костюме и не будет пытаться изобретать велосипед — тем более, что это открытие, скорее всего, принадлежит его директору — Хосок завершает свой, не прекращающийся уже сутки, модный показ. Полдня уходит у парня только на то, чтобы убрать все вещи на свои места и оставить те, которые на самом деле понадобятся. Микки радостно прыгает по траве, иногда заваливаясь на нее и принимаясь мило кувыркаться. Хосок завидует его беззаботности. Ему бы тоже хотелось лечь на этот выстриженный газон и почесать спину об землю, ни о чем не думая. Хотя, что ему мешает? Поддерживая повышающийся градус юмора в своем сознании и прикидывая, не стоит ли ему и правда присоединиться к питомцу, парень оглядывается по сторонам. На улицах пусто. Во-первых, уже поздно. Во-вторых, это же их район. Здесь так всегда. Только вот у дома напротив топчется на месте какая-то незнакомая и довольно сомнительная фигура. Хосок разворачивается к ней лицом, пытаясь вглядеться в очертания, подсвеченные желтым фонарем. Лица этого человека ему почти не видно, заметно только, что это молодой парень. Стоит себе в капюшоне через дорогу от него и тоже смотрит… На Хосока смотрит? Нет. Рыжеволосый видит, что взгляд незнакомца устремлен куда-то ниже и вбок, и пока Хосок пытается анализировать, подсказка приходит ему на помощь самостоятельно. Микки вдруг вскакивает с земли, собрав на свою шерсть сухие веточки, весь ощетинивается, хвост трубой, уши торчком — и рычать принимается. — Эй, ты чего? — Хосок поглядывает на собаку, но тот будто и не слышит совсем голоса своего хозяина, продолжая рычать на незнакомца. — Микки, ты чего? Еще недавно такой милый, светлый комочек вдруг порывается сорваться с места и кинуться к соседнему дому, но Хосок его быстро перехватывает, тут же цепляя поводок к шлейке и в руке его покрепче удерживая. — Микки, прекрати! — парню хочется голос сделать строгим, но звучит он скорее отстраненным и потерянным. Хосок и не помнит, когда в последний раз видел своего питомца в таком состоянии. — Изви… — громко начинает было рыжеволосый, возвращая взгляд к темной фигуре, но ее и след простыл. Еще секунду назад стоял в пятнадцати или двадцати метрах от него, а теперь исчез без следа. Оглянувшись несколько раз по сторонам и удостоверившись, не без помощи успокоившегося Микки, что вокруг и правда пусто, Хосок выдыхает. — Очень странно, — собака смотрит на него круглыми глазками, шерсть опускается, а хвостик пушистый уже виляет дружелюбно и радостно. — Ну что, волкодав, — усмехается Хосок, присаживаясь на корточки, поглаживая Микки по светлой шерстке и отряхивая траву и веточки, — Домой?***
— Хен, — Чимин отодвигает в сторону пустой стакан, и Юнги тут же наполняет его новой порцией виски, — Я уже сказал тебе это раз сто за вечер, но… — язык младшего путается. Сколько они выпили? Литр? Полтора? — Ты хоть представляешь, как я тебе благодарен? — Можешь сказать это столько раз, сколько тебе хочется, — усмехается Юнги, хотя и кажется ему, что блондин его заслуги явно преувеличивает. — И я представляю… — Правда? Но… — Я представляю, потому что я тоже благодарен тебе, — брюнет отпивает большой глоток крепкого напитка. Утром наверняка будет голова болеть, ну и пусть, зато сейчас она наконец кажется до безумия легкой, будто и нет ее на плечах вовсе. — Мне-то за что? — у Чимина брови уползают на затылок. — Я же… Ничего не сделал. — Ты заставил меня выступить, — Юнги улыбается, перебирая в памяти моменты прошедшего дня. — Заставил впервые, наверное, получить такое удовольствие от сцены… Я ведь… Я ее совсем не люблю… — Не любишь сцену? — младшему хочется уже ляпнуть, мол, как такое вообще возможно? Как сцену можно не любить?! Да на ней же целый огромный мир! Но он сдерживается, вовремя фантомными руками затыкая себе рот. — Никогда не любил, — кивает брюнет. — В музыкальной школе не любил, в универе не любил… Я любил только музыку. — Я бы ни за что не догадался, — признается Чимин, поднимая стакан. — Тогда, за новые ощущения? — За новые ощущения! — поддерживает тост Юнги, и комната на время погружается в тишину. Единственным звуком, прорезающим ее, становится звон ударяющегося друг о друга стекла. — Чимин, я хотел спросить, — брюнет вертит стакан в руках задумчиво. — Я понимаю, что мы, наверное, еще мало знакомы, но… — младший смотрит на него внимающим взглядом, а вот Юнги отрывать глаза от плещущегося в стакане виски не торопится. — Ты не думал… Ты не хочешь, чтобы мы были парой? Блондин слышит, как стучит его сердце. Ему кажется, Юнги это слышит тоже? Или это сердце старшего так колотится? Или у них обоих тахикардия началась внезапно? Они сидят, как тогда, когда Чимин оказался здесь впервые, почти в полной темноте, глупо смотря друг на друга с разных концов стола. — Я хочу, — отвечает блондин, выдержав паузу для осмысления, и старший чувствует, что за этим ответом точно последует очередное за сегодняшний день противное «но». — Но я боюсь. — Меня? — Юнги хочется себя тут же по лбу стукнуть за то, что снова центр к себе смещает. — Извини… — Все нормально, — прерывает его младший. — Не тебя, а… того, что стану уязвимым, наверное… — Это из-за… — Из-за Ынхека, — кивает Чимин, наблюдая попытки брюнета вспомнить имя. — Может, так грубо говорить, но да, из-за него, — Чимин отпивает виски. — Я боюсь, что снова стану легкой мишенью, и что буду потом склеивать свое сердце, выбираться из подавленного состояния, мучить Тэхена своими эмоциональными качелями не прекращающимися… — Но я не пытаюсь сделать из тебя мишень, — старший и сам не замечает, как блондина начинает буквально уговаривать. — Я знаю, — грустная улыбка по лицу Чимина проскальзывает. — Но, наверное, в прошлый раз мне было слишком больно. — Мне жаль, — Юнги правда жаль, он бы не хотел такой судьбы для младшего, даже если бы вместе они все равно никогда бы не были. Даже если бы Чимин жил где-то на другой планете или в другой вселенной. — Ты не заслужил этого. — А может, заслужил? — Чимин подливает себе и парню еще алкоголя. — Почему? — брюнет скидывает пиджак быстро, вешая его на спинку стула. Становится невыносимо жарко, и хочется открыть окно, потому что парню кажется, что дышат они оба уже не кислородом, а терпкими парами виски. — Я столько ему всего наговорил… — младший смотрит куда-то себе на руки, вспоминая то прошлое, которое из раза в раз так хочется забыть. — Он ведь писал мне после расставания… Спустя несколько месяцев взял и написал, — Чимин усмехается. — Напился, наверное… А я тоже в ту ночь был пьян, ну и… — Простил? — Куда там! Наоборот, — Чимин покручивает стакан на столе. — Он начал извиняться, а я сказал ему, чтобы он перед собой извинился сначала, — из любопытства блондин начинает загибать пальцы, будто подсчитывая количество своих «грехов». — Он мне говорил, что нужно забыть прошлые обиды, а я ответил, что лично мне нужно было бросить его еще полгода назад, — второй палец загибается быстро, присоединяясь к первому. — Он мне сказал, что всегда будет помнить меня, а я в ответ — что не вспомню его лицо, даже если он будет стоять передо мной на коленях… Юнги жаль. Ему больно это слышать. Он хочет дать Чимину закончить, высказать все, что копилось в его душе все это время, терзало ее часто, если не ежедневно, но его каждое слово будто ножом режет. Хочется закрыть блондину рот, попросить никогда, никогда-никогда не говорить больше такого. Не считать, что что-то он там заслужил, не думать, что он поступил неправильно, и забыть все, что гнетет его настолько, что даже сейчас голос дрожит от напряжения. — Он сказал мне, что не хотел делать мне больно, а я ответил, — Чимин поднимает наконец на старшего глаза. В них плещется море, — Что он никогда для меня ничего не значил. Я лгал. Лгал себе и Ынхеку. Даже сейчас он значит для меня что-то. Но если раньше это «что-то» было возвышенным, великим, светлым и прекрасным, то сейчас оно пало до уровня сточной канавы, самой грязной городской канализации, где крысы пожирают друг друга в надежде на выживание. — Ты понимаешь, что это не делает тебя плохим человеком? — только это и может выдавить из себя старший. — Тебе было больно, и ты хотел сделать больно в ответ, это же… — Я злой… Я не хочу быть таким злым, — Юнги хмурится, ему все это не нравится. — Кто тебе сказал, что ты злой? — брюнету кажется, все здесь далеко не так просто. Ну не мог Чимин самостоятельно прийти вдруг к такому выводу. — Ынхек говорил, — первое, что вырывается у Чимина, и в этом сквозит истина. — Да я и сам знаю, что я злой… — Чимин, но мы же не в Диснее, — спорит Юнги, стараясь сохранять мягкость голоса, — А ты не Урсула и не злая мачеха… Даже если бы ты и был злой, то уж явно не от хорошей жизни же? Блондину кажется, что этот парень его просто успокаивает. Ну как же, как это, он не злой? В голове то и дело всплывают отрывки брошенных когда-то фраз. «Почему ты такой нервный?»Но у меня же были экзамены…
«Почему ты не можешь просто улыбаться?!»Но я же человек. Я же могу грустить…
«Почему ты такой проблемный?»Но разве я виноват в этом? Это же случайность…
«Почему ты не можешь просто избавиться от своих комплексов?!»Но ведь это ты мне их создал! Разве не ты во всем виноват?! Разве не тебе должно быть стыдно?! Разве не ты должен до конца своих дней расплачиваться за каждое сказанное тобой слово?! Разве я провинился хоть в чем то?! Разве я виноват в том, что просто слишком сильно любил тебя?!
— Чимин? — Юнги обеспокоено глядит на вздымающуюся от чистого дыхания грудь младшего и тут же со стула встает, подходит ближе. — Ты в порядке? — Я его ненавижу, — цедит сквозь зубы блондин, поворачивая голову в сторону и наверх, туда, где сверкают искорками глаза Юнги. — Ты бы знал, как я его ненавижу. — Я могу понять, — кивает старший, протягивая руку в сторону плеча Чимина и чувствуя, как тот начинает подрагивать — это спадает его эмоциональное напряжение. — Я не прошу тебя ответить прямо сейчас, но подумай над моим предложением, — Юнги решается вернуть их к тому, с чего этот разговор начался. — Хорошо, хен, — Чимин даже улыбку из себя выдавливает. Как же хочется спать. Я так устал… Младший вдруг наклоняется вперед, утыкаясь лбом куда-то в живот Юнги, и тот быстро окутывает его своими руками, позволяя устроиться поудобнее, ведь стоять так, пока голова Чимина находится максимально близко к его сердцу, он готов вечно. Блондин вдыхает запах приятного парфюма, ощущает кожей ткань белой рубашки, а еще — тепло старшего чувствует. И ему хочется верить. Очень хочется снова довериться вот так, полноценно, открыть все свои уязвимые места и нож отдать в руки, но понадеяться, что им против него никогда не воспользуются. Разве что, чтобы защитить.