«Нельзя всегда получать всё, что хочешь,
но если попробовать, то окажется, что иногда можно»
Когда Микки открывает глаза, то не может понять, где находится. В комнате светло и уютно, что очень отличается от того места, где он привык просыпаться. Чёрт, тут даже есть цветы. Воспоминания вчерашнего дня потоком возвращаются в его память, и он понимает, что это квартира Мэнди, в которой она разрешила ему пожить. К слову, без самой Мэнди. Эту квартиру подарил ей отец несколько лет назад, когда она успешно закончила второй курс университета. Папочкин подарок, который означает то, что он её любит и чертовски гордится. И это кардинально разнится с тем, что чувствовал Терри по отношению к Микки. Но не сказать, что младший Милкович когда-то ревновал отца к сестре, скорее наоборот. И спустя много лет Микки может сказать, что у них с Терри есть кое-что общее — любовь к Мэнди. Сама Мэнди предпочитала жить в родительском доме, хотя раньше частенько оставалась в своей квартире после долгих и выматывающих смен. Тем более, что дом отца в получасе езды с пробками и светофорами, а её собственное жилище всего в десяти минутах. Вчера они рубились в приставку и пили пиво, отмечая первый рабочий день Микки, но не допоздна, потому что обоим рано вставать на утреннюю смену. Микки окинул взглядом кучу коробок, которые не планирует распаковывать в ближайшие пару дней, лишь иногда доставая необходимые вещи, потянулся и отправился в ванну. Подумав о том, что неплохо было бы принять душ, он вернулся в комнату и решил хотя бы открыть коробку с надписью «ванна». Но чудесным образом в ней оказались вещи, место которым было на помойке. — Блять, — выругался Микки, когда заглянул в коробку и увидел футболки, толстовки, две пары наручных часов, которые дарил ему Чарльз, фотографии и много всякого дерьма, про которое он бы предпочёл забыть. И, по всей видимости, коробка с его ванными принадлежностями сейчас находилась на помойке в Мичигане, Энн-Арбор рядом с его старой квартирой. Той, что он снимал вместе со своим бывшим парнем, от которого бежал, сверкая пятками. Это были абьюзивные отношения с манипулятором, при воспоминании о которых в жилах Микки стыла кровь. И… он сбежал. Второй раз подряд Милкович сбегает в другой город от парня, отношения с которым не задались. Подайте на него в суд за это. Микки закрыл коробку и, поднявшись, пихнул её ногой в дальний конец комнаты. Он горько вздохнул, когда понял, что гель для душа и дезодорант придётся одолжить у сестры. Благо, зубную щётку он всегда возил в рюкзаке. Через 15 минут Микки стоял у плиты, пока Мэнди пыталась не упасть в кружку кофе носом. — Ты сегодня на ночном дежурстве? — спросила Мэнди, закрывая рот рукой при зевке. — Ага, сам попросился, — ответил ей Микки, переворачивая панкейк. — Зачем? — Пытаюсь произвести хорошее впечатление. Сестра фыркнула. — Как будто тебе это нужно, — произнесла она, а потом поднялась на ноги и незаметно стащила один блинчик с тарелки. — Я говорила, что рада, что ты вернулся? — Ага, небось спустила целое состояние на доставки еды, — посмеялся Микки, делая глоток свежесваренного кофе. — Только пару-тройку тысяч… — Всего-то, — закатил глаза Микки и развернулся с двумя тарелками аккуратно сложенных блинов. Мэнди полила свои панкейки кленовым сиропом и передала его Микки, на что он только скривился. — Ненавижу, — фыркнул он, отодвигая липкую бутылочку от себя. Мэнди закатила глаза сначала из-за Микки, а потом от того, как ей было вкусно. Руки её брата нужно отрезать и передать в музей, чтобы их сделали культурным достоянием страны. И почему талант к готовке проявился именно у него? Микки дожёвывал свой завтрак, когда понял, что весь вчерашний вечер его мысли крутились вокруг одной парочки, которую он заметил перед уходом. Понимая, что его сестра любит собирать сплетни по больнице, Микки решил спросить у нее, не показалось ли ему вчерашнее зрелище интимным. — Мы когда вчера уходили, я заметил кое-что странное около нашей подсобки… — начал Микки, гоняя по тарелке последний панкейк. — О, так ты всё же заметил, да? — вздохнула Мэнди, потом опустила глаза на свой кофе и продолжила: — Мы не близки с Йеном, чтобы я спрашивала его о личной жизни, но… эта девушка приходит к нему один или два раза в месяц, после чего они запираются в ординаторской или кладовке. Выдала сразу всё, что знала. Мэнди. Её хлебом не корми, дай кого-нибудь обсудить. Когда она подняла глаза на Микки, её вдруг осенило: — О, боже, он что тебе… — начала она, но не закончила, а прикрыла рот рукой. — Что? — нахмурил брови Микки, а когда понял, о чём именно говорит Мэнди, то в нём почему-то вспыхнула злость. — Нет! Господи, Мэнди… — А что? У него симпатичная мордашка, вы вчера целый день цапались, а ты себя так обычно не ведёшь, вот я и подумала, — Мэнди обиженно надула губы, пытаясь оправдаться. — Вот именно, что цапались. Мы друг друга на дух не переносим, о чём ты вообще говоришь? Он высокомерный выскочка, считающий себя героем в доспехах. Абсолютно не мой типаж. К тому же, я недавно расстался с Чарльзом, помнишь? Микки не понимал, почему вдруг решил оправдаться. Но сам факт того, что Мэнди могла подумать о нём и Галлагере, просто взбесил до усрачки. Теперь Микки не знал, как пить свой кофе, избегая взгляда сестры. — Ну прости, — вздохнула она. — В любом случае, я практически уверена, что он натурал. Микки поднялся из-за стола, недоев свой завтрак, собрал их с сестрой тарелки и поставил в мойку. — А жаль, — тихо пробубнила Мэнди. — Считай, что я этого не слышал, — не оборачиваясь сказал Микки по пути в свою спальню. Если Мэнди так подумала из-за того, что они ссорились, то может ему стоит вести себя немного сдержаннее? Ну, хотя бы просто из вежливости. И никакая глупая совесть, не желающая затыкаться, тут не при чем.***
Как только Микки заходит в больницу в солнечное утро вторника, он видит четырёх оболтусов, стоящих по стойке смирно около стола Мэнди. На их лицах улыбки, потому что сегодняшнюю ночь они провели дома и, по всей видимости, выспались. Темнокожий интернет наклонился к азиату и что-то тихо ему сказал, из-за чего Микки нахмурил брови и прошептал Мэнди: — Что с ними? — спросил он, подозрительно сузив брови. — Первый раз вижу их такими, — так же тихо прошептала Мэнди, пока они приближались к интернам. — Может кто-то вызвал дрессировщика? Мэнди захохотала и, хлопнув брата по плечу, ушла в сестринскую, чтобы сменить одежду и приготовиться к началу рабочего дня. Микки кивнул головой четырём стражам, которых от лондонских бифитеров отличало лишь отсутствие красного мундира и оружия, и последовал примеру Мэнди, заходя в ординаторскую. Не успел он снять футболку, как из-за двери появились две головы, после чего парни наспех протиснулись в помещение и встали около двери. Ладно, может у них есть вопросы по поводу пациентов или наконец-то появилось чувство ответственности, поэтому сейчас они стоят и буквально поглощают Микки в четыре глаза. Это, без сомнений, его напрягало, но не настолько, чтобы задавать вопросы. Вместо этого он предпочёл переодеться, не обращая внимание на странное поведение интернов. Когда Микки подошёл к стойке регистрации, чтобы взять амбулаторные карты пациентов, и понял, что за ним по пятам следуют два брата-акробата, то нахмурил брови и нервно повернулся к ним лицом. — Что? — спросил Микки. — Ничего, — ответил один из них, тупо пялясь на Милковича, — просто ждём Вас, чтобы вместе отправиться к пациенту. Микки сощурил глаза, но, подумав, что ещё слишком рано для того, чтобы разбираться в чём дело, решил забить. Он взял карты пациентов, просмотрел их и на некоторых поставил подпись. Но когда понял, что всё ещё является центром внимания двух особо ответственных интернов, то решил немедля отправиться в палату. Ну, или просто сбежать. Они не отставали. Микки увеличивал скорость шага, двое за ним тоже; Микки замедлялся, они тоже. Как вдруг он резко останавливается и один из преследователей врезается ему в спину своей грудью. Микки разворачивается и со злостью произносит: — Что происходит? — почти что срывается он. — Мы просто идём с Вами к пациенту, — Ли поднимает руки, защищаясь. — Нет, вы не идёте, вы бежите за мной, как два верных пса. Я ещё раз спрашиваю, что происходит? — Микки складывает руки под грудью и переводит взгляд с одного на второго. — Мы Ваши интерны, разве Вы не в курсе? — Что? Что? — А Галлагер? — тупо спрашивает Микки, округлив глаза. — Он тоже старший ординатор, как и Вы. Мисс Лагард поделила нас: я — Харпер Ремер [1] и он — Ли Хонг [2], с Вами, а Лу и Рейчел с Йеном. Микки ожидал, что его примут с распростёртыми объятиями, но не знал, что ему каким-то чудесным образом достанется должность Галлагера. Возможно, прямо в этот момент совесть начала выкручивать ему яйца. Но почему ему никто об этом не сказал? Не может быть, что Миранда сказала об этом интернам, не предупредив его. Значит, Галлагер был в курсе и ничего не сказал. Неужели он так вцепился в эту должность, что хотел выставить Микки идиотом? — Ладно, — выдохнул Микки после минуты раздумий. — А теперь слушайте внимательно, первое — прекратите меня преследовать, не хватало, чтобы я ходил в туалет с конвоем. Второе — лезть ко мне тоже не нужно, я даю задания, вы задаёте вопросы, потом отчитываетесь. Третье — ты, Ли, покупаешь мне сегодня кофе, — заканчивает Микки и разворачивается к ним спиной, чтобы продолжить идти в палату к пациенту. — Почему я? — возмущается интерн. — Потому что ты в меня врезался, — Микки сдерживает улыбку, когда слышит недовольный бубнёж. — И последнее, — Микки снова резко останавливается и поворачивается к ним, но в этот раз Хонг успевает затормозить, — приказы начальства не обсуждаются. Они втроём доходят до палаты и, на этот раз, интерны благоразумно держатся подальше от Микки, чему он несказанно рад. Микки здоровается с пациентом и открывает амбулаторную карту, зачитывая вслух: — Бенджамин Мартинс, 45 лет. Упал, ударился головой, что вызвало субдуральную гематому. Так же у него нистагм и белая горячка, тесты на алкоголь и токсины отрицательные, но уровень натрия 112, — произнёс Микки, а потом поднял глаза на интернов, чьи лица выглядели сосредоточенно. — Что думаете? Харпер задумчиво почесал голову, опустив глаза в пол, а Ли принялся листать записи, которые до этого держал в руках. Он готовился к сегодняшней смене и записал всех пациентов неотложного отделения в свою тетрадь, чтобы самому попробовать поставить диагнозы. Но, как на зло, только рядом с фамилией этого пациента в графе «диагноз» стоял прочерк. Ли отличался от других интернов своей ответственностью, эрудированностью и немного занудством. В отличие от Харпера, который предпочитал смотреть бейсбольные матчи и есть пиццу, он проводил вечера за медицинскими учебниками и научными статьями. Из всех интернов он больше всего ладил с Луизой [3], которую все называли Лу. Она была сложным человеком, общаясь с которым, требовалось тщательно подбирать слова, иначе Луиза могла обвинить вас в сексизме, а ещё начинать причитать о патриархате и дискриминации. Так что да, Микки ждал ответа именно от Ли Хонга, корейца, рождённого в Америке. Милкович ещё не знал своих интернов, но был подвержен стереотипам, поэтому считал, что очки — показатель ума. Когда спустя две минуты активного мозгового штурма в комнате до сих пор стояла тишина, прерываемая лишь тяжёлым дыханием пациента, Микки хотел сам озвучить диагноз и лечение, но ему помешала Рейчел, материализовавшаяся из ниоткуда. — Можно я скажу? — спросила она, заходя в палату. Микки оглянул её с ног до головы, потом снова вернулся взглядом к парням, которые сейчас смотрели на Рейчел, как на второе пришествие Христа-спасителя. — Разве ты не должна быть со своим ординатором? — спросил Микки, не скрывая спесь в голосе. — Да, но его пока нет. Я проходила мимо, услышала вас и решила присоединиться. Всё же, он кивнул, давая разрешение ответить на заданный девушкой ранее вопрос. — Нужно сделать МРТ головного мозга, — сказала она, после чего повернулась к Микки. На его лице было одобрение, когда из документов, принесённых с собой, он достал снимок и протянул его Рейчел. — Сделано. Девушка вытянула его перед собой, поднося к свету, чтобы лучше было видно головной мозг. — Вот она, прямо на гипофизе, киста Ратке. — Верно, — не без гордости сказал Микки девушке, — впечатляет. Что ещё можешь сказать? — Могу я взглянуть на записи? Она протянула руку к папке с документами, которые Микки держал в руках, а после передал ей. — Вы сказали уровень натрия 112, по-моему слишком мало. Значит у него гипонатриемия, побочный эффект — постоянная жажда. Вода нарушает уровень натрия, — ответила она, передавая карту обратно Микки. — И вызывает белую горячку. Как будем лечить? — Поставим капельницу. 300 кубов на три часа. — Отлично, — сказал Микки. На секунду он пожалел, что Рейчел не его интерн, потому что её знания были впечатляющими. Это не самый лёгкий случай и он бы нормально воспринял незнание своих учеников, если бы не одно «но» — Рейчел всё же справилась. — Хочешь присутствовать на операции? — спросил у неё Микки. Он видел, как её глаза загорелись, потому что интерны живут операциями. А ещё представил, как загорятся глаза и задница Галлагера, когда тот узнает, что Рейчел на операции доктора Милковича. — Конечно, — она чуть ли не прыгала от восторга. — Харпер и Ли, пока мы с Рейчел будем на операции, вынесите утки. Всё отделение неотложки, каждая палата. А если я не вернусь, как закончите, то идите к Мэнди, она придумает, чем занять ваши пустые головы. Свободны, — он махнул рукой парням. — Рейчел, дай мне знать, когда он стабилизируется. Она кивнула, а потом Микки вышел из палаты. Он не мог не думать о лице Галлагера, когда тот узнает про то, что сделал Микки. Его совесть молчала, видимо потому, что сама не была против мести за то, что Галлагер не потрудился сказать ему об интернах и новой должности. В случае хирургов, месть — это блюдо, которое вырывают у тебя из-под носа.***
Йен никогда не опаздывал. Ни разу за два года работы ординатором в этой больнице, ни разу за все десять лет учёбы. Но сегодня, когда ему особенно важно держать уровень, он проспал. И если все его мысли занимал высокомерный блатной врач, то это никого не должно касаться, спасибо большое. Тяжело дыша, он практически вбежал в здание больницы и отправился сразу в ординаторскую, чтобы переодеться. Дав себе минутку перевести дыхание, Йен вспомнил события вчерашнего дня и то, как он разделил должность с Микки Милковичем. Понимая, что больше не может зацикливаться на этом, Галлагер решает выбросить врача из головы. Микки прав — им не обязательно ладить. Когда Йен видит Мэнди за её столом, то приветственно машет рукой, а потом подходит ближе. — Опаздываешь, доктор Галлагер, — подначивает она. — Я отправила твоих девчонок делать обход, так что можешь присоединиться, когда закончишь с амбулаторными картами. — Спасибо, — бурчит Йен, забирает карты и снова уходит в ординаторскую, чтобы начать бумажную работу. Все врачи ненавидят это, но не Йен. Почему-то ему нравится поверять всё по десять раз, переписывать и делать пометки. Ему кажется, что так он делает всё идеально. И почерк у него тоже идеальный, не то, что у других врачей. Просто он старается прикладывать максимальное количество усилий, в отличии от тех людей, которым всё достаётся легко. Когда Йен направляется к Мэнди, чтобы передать ей карточки, то видит у стойки доктора Милковича. Его настроение, успевшее нормализоваться за последние полтора часа, стремительно летит вниз, пересекая черту «плохо». — Милкович, — говорит он, подразумевая приветствие. — Галлагер, — в тон ему отвечает врач, обернувшись и оглядев его с головы до ног, — у тебя шнурки развязались. Йен вздыхает и закатывает глаза. — Я в сабо, Микки. Как и все сотрудники этой больницы. Мэнди смеётся, но внимательно следит за обоими, потому что впервые стала зрителем их стычки. Конечно, она наслышана о том, что было вчера — ей передали информацию другие медсёстры, но это совсем другое. А ещё Микки рассказал ей, что произошло сегодня утром. Она откладывает документы в сторону и подпирает голову рукой, чтобы удобнее было смотреть за разворачивающейся сценой. Микки на пейджер приходит оповещение. — Мэнди, третья операционная свободна? — спрашивает он, просматривая амбулаторные карты. Она кивает и ждёт. — Зачем тебе операционная? Разве у тебя сегодня уже есть плановые операции? — спрашивает Йен, искоса глядя на Микки. — Нет. У мистера Мартинса киста в мозгу, поэтому я делаю срочную операцию вместе с доктором Харрис. Микки договаривает и медленно оборачивается на Йена, на лице которого шок. Он хмурит брови, выпячивает челюсть, а глаза вспыхивают яростью. — Что? — у него сводит скулы от того, как сильно сжимает челюсти от злости. — Что? — повторяет за ним Микки, а потом поворачивается лицом к Мэнди и продолжает: — Представляешь, прихожу я сегодня на работу, а меня оказывается повысили! Так ещё и интернов дали. Только почему-то это произошло вчера, но вот я что-то не припоминаю такого… Ты об этом что-нибудь знаешь, Йен? — Микки произносит его имя голосом, полным яда. Галлагер молчит, стреляет молниями из глаз, и над ним практически собрались черные тучи. Вдруг, он заговаривает: — Ты не можешь так поступать, — сквозь зубы произносит он. — Дай-ка подумать… — Микки прикладывает палец к губам, а потом широко улыбается, — кажется могу. И поступлю. Вдруг почувствовав, что ситуация набирает обороты, Микки решает снизить градус напряжения. — Расслабься, Галлагер, всего одна операция. Рейчел поставила правильный диагноз, в то время как мои хлопали глазами. Нужно было дать им мотивационный пинок под зад, ничего личного. Убийственный взгляд Йена смягчается, но он всё так же напряжён. Отводит взгляд от Микки, вместо этого решив в сотый раз просмотреть истории болезней. Желание вести себя отстранённо уже в который раз разбивается о самодовольство Милковича. — К тому же какой интерн не захочет посмотреть, как я вытащу кисту через нос? — говорит Микки скорее сам себе, чем Галлагеру, который хоть уже и не выглядит так враждебно, но всё равно чернее тучи. Мэнди вдруг опомнилась и решила влезть в разговор, чтобы окончательно обезвредить бомбу. — Так ты говоришь, что твоя команда «нетфликс» не справилась? Микки зависает на секунду, а потом смеётся во всё горло из-за отменной шутки сестры. Галлагер оборачивается на смеющихся коллег, но ничего не понимает. — Почему «нетфликс»? — Ну, гей, азиат и чёрный, — объясняет девушка. В мозгу Йена закрутились шестерёнки: Ли — азиат, Харпер — чёрный, а кто гей? — Я гей, — подсказывает Микки, но когда видит замешательство на лице рыжего, добавляет: — У тебя с этим проблемы, Галлагер? — Нет, — слишком резко отвечает ему Йен. — Я на обход. Он быстро отходит от стола, проходит холл и заходит в лифт, видя там Лу. Она нервничает и явно хочет что-то спросить, так что Йен машет ей рукой, чтобы она начинала: — Йен, я бы хотела попросить у Вас две недели отпуска, — сказала она и сжала руки в кулаки в карманах халата, — мой парень приезжает. — Пиши заявление, а я отнесу его Миранде, — ответил он, не желая сейчас разбираться с чужим дерьмом. Йен крепко зажмуривается, пытаясь свыкнуться с двумя мыслями: Микки будет оперировать с Рейчел, и он — гей.***
Микки снимает хирургический халат, когда выходит из операционной вместе с Рейчел. Вместе с халатом в мусорку летят одноразовая маска и шапочка, а потом он подходит к раковине, чтобы помыть руки. Он был прав — любому интерну понравится операция, где хирург вытаскивает кисту из мозга через нос. Рейчел ассистировала, но больше двух рук не понадобилось, так что она больше подавала инструменты, комментировала действия Микки, вытирала влагу со лба и следила за пульсом. — Это было так здорово! Микки был рад, что взял её с собой. Когда он был интерном, ему редко выпадал шанс поучаствовать в операциях, поэтому брюнет пробирался на второй этаж над операционной и смотрел через прозрачный потолок. Сначала он попал к Чарльзу, который ушёл на пенсию на втором году интернатуры Микки. Чарльз МакГарден его не любил от слова совсем. Знаний Микки ему было недостаточно. И собранности, и хладнокровия, и вежливости; в общем всех качеств, которыми должен обладать врач. Хотя сам он был вечно бубнящим и недовольным стариком. А потом Микки попал к Эллисон Дэвис [4] или просто Элли, милой женщине лет пятидесяти, которая обучила его всему. Только благодаря ей он понял, что из него выйдет квалифицированный врач. И, оказывается, всего ему хватало. Элли до сих пор работала в Вейсе, но теперь была заведующей хирургического отделения, так что они ещё не успели пересечься, но неплохо было бы её поприветствовать. Они не были очень близки, но, казалось, что она всегда старалась оберегать Микки и Мэнди, как своих родных. Рейчел говорила и говорила об операции, переполненная эмоциями, а Микки улыбался, идя с ней рядом. И в какой-то момент он подумал, что, возможно, ему стоило взять с собой всех интернов. Они дошли до стола Мэнди, и Рейчел отправилась на поиски Йена. Микки в этот момент скрестил пальцы, чтобы ей не досталось из-за их с Галлагером вражды. Окинув взглядом коридор, Микки увидел своих интернов, надраивающих полы, и засмеялся. — Твоя работа? — спросил он сквозь смех. — Знаешь, что они сделали? — возмущалась Мэнди. — Они решили, что выносить утки на скорость — весело. Теперь пусть отмывают. — Это мои парни, — Микки уже практически держался за живот, пока Мэнди пыталась испепелить его глазами. Они не заметили, как к ним подошёл Галлагер и окликнул Микки сзади: — Надо поговорить, — холодно сказал он, а когда понял, что Милкович не понимает, в чем дело, добавил: — не здесь. Тот развернулся и пошёл в направлении ординаторской, ожидая, что Микки последует за ним, что он и сделал, но не раньше, чем услышал смех Мэнди и слова «тебе пизда». Они заходят в ординаторскую по очереди, с разницей в десять секунд. Так что когда Микки пересекает порог, Галлагер стоит около окна, опираясь на подоконник и скрестив руки под грудью. Он молчит. И Микки тоже молчит, потому что это не он планировал что-то обсудить. — Слушай меня внимательно, Милкович. Ты не имеешь права звать моих интернов на операции, не согласовав это предварительно со мной. Я не сказал тебе ничего утром, позволив тебе опозорить меня перед коллегами, потому что у тебя была операция. Я сделал это из уважения к тебе, но ты даже этого не понял. Если ты думаешь, что это так просто сойдёт тебе с рук, то ты очень сильно ошибаешься. И да, Микки ошибся, когда подумал, что бомбу удалось обезвредить. Йен, с красным лицом и с раздувающимися от злости ноздрями, всем своим видом показывал, что это не так. И хоть Милкович сам уже разозлился, он не мог не заметить, как в животе образовался ком, который на секунду сдавил его лёгкие. — Ты мне угрожаешь, Галлагер? Микки смотрел прямо ему в глаза, замечая каждую эмоцию, проскакивающую в зелёных радужках глаз; видел, как трепещут его рыжие ресницы. И осознавал, что может сломать эту детскую самоуверенность. Сначала надломить, потом разломать и сжечь щепки. Они вспыхнули, как две искры, рождая настоящее пламя. Костёр, который в последствии может оставить после себя пепелище. Он или сожжёт всё, не оставив после себя ничего, или даст жизнь чему-то новому. — Называй это как хочешь, Милкович. Но Микки плевать. Он берёт канистру с бензином и льёт прямо в языки пламени. — А теперь ты меня послушай. Я не собираюсь подчиняться и выполнять приказы человека, которому нужно чужое одобрение, чтобы не считать себя дерьмом. Это ты выставил меня идиотом перед интернами, которые почему-то решили вести себя, как мои охранники этим утром. О, точно, я забыл! Они же, блять, мои, о чём ты даже не удосужился мне сказать. И прости пожалуйста, что мне было не наплевать на твоего интерна, когда ты опаздывал, всемогущий старший ординатор. Микки сам не заметил, как распалился не на шутку. Да, опоздание не считалось смертным грехом, но Боже! Как же этот мудак его провоцировал! Йен уже практически дышал Микки в лоб, они сами не заметили, как оказались настолько близко друг к другу. И чёрт бы его побрал, если Микки не счёл Галлагера сексуальным. Именно в этот блядский момент! — Если бы ты не вёл себя как мудак, разговаривая со мной, как с отбросом, то я бы тебе рассказал. Но ты же Микки Милкович, ты слишком крут для того, чтобы сходить покурить с кем-то вроде меня. Не могу поверить, что вообще предложил тебе это, — на лице Галлагера злость сменилась разочарованием буквально на секунду, а потом вернулась в троекратном размере. — Знаешь что? Забудь. Я не собираюсь иметь что-либо общее с человеком, чей папаша купил всю эту ёбаную больницу! И вот оно, настоящее лицо Йена Галлагера. В его глазах читается всё: злость, презрение, самодовольство, отвращение. Всё, что было там последние два дня. Микки на секунду отводит глаза в сторону, когда понимает, что Галлагер попал в больную точку. Но он ни за что не даст ему узнать об этом, поэтому быстро возвращает взгляд назад. Брюнет сжимает руки в кулаки около бёдер, потому что не может позволить себе ударить его. Хотя Галлагер заслуживает именно этого. — А твой папаша не смог этого сделать, так поэтому ты бесишься? Если думаешь попрекать меня деньгами отца, то становись в очередь. Ты не первый и не последний, — Микки приблизился настолько близко, что мог чувствовать дыхание Галлагера на своих губах. — И каждый день приходя на работу, ты будешь видеть моё лицо и понимать, что всегда найдётся кто-то лучше тебя. — Заткнись! — кричит Йен, не в силах себя остановить. — Ты ничего не знаешь о моём… Рот Йена захлопывается, когда дверь в ординаторскую резко открывается. В проходе стоит человек, которого Микки не хотел видеть больше никогда в своей жизни. — Микки! — радостно произносит Чед. — Господи, свали нахуй отсюда, — шепчет Микки, в миг растеряв весь свой запал, и закатывает глаза. На мгновение он задумался, как много слышал этот парень. И как много слышала вся больница, потому что они с Галлагером не особенно старались быть тихими. Микки закрыл лицо руками и сильно прижал пальцы к глазам, пока не увидел чёрные точки, а потом открыл их и сквозь ресницы посмотрел на Галлагера. Казалось, что тот тоже утратил весь свой запал, только теперь на его лице отчётливо читалось отвращение. — Я рад тебя видеть, — слащаво произносит Чед, медленно подбираясь к Микки. Рука Мика поднимается вверх и осторожно гладит Йена по спине, останавливается на талии, а потом он подвигается ближе и их плечи соприкасаются. Микки ожидал, что Галлагер начнёт истерить или затеет новую ссору, но тот буквально замирает на месте и теряется в пространстве. — Мы здесь немного заняты, — говорит Микки, кивая головой на Йена, застывшего, как статуя. Довольно интересная реакция, если спросите мнение Микки. Но это лучше, чем то, на что он рассчитывал. По крайней мере, так больше шансов, что Чед отвалит. И он реально отваливает, разворачиваясь и уходя, поджав губы. Прежде чем Микки успевает досчитать до трех, Йен отмирает и шарахается от него в сторону. — Какого хера? — практически шипит он, округлив глаза. — Как ты разговариваешь с коллегой? — А вот это не твоё дело, — Микки подмигивает Йену, потому что не может удержаться. И практически гогочет, когда рыжий слегка краснеет. — Мы закончили? Когда Галлагер растерянно кивает, Микки разворачивается и уходит из ординаторской. И почему-то он не чувствует тяжести на душе от громкой ссоры, в которой было сказано много обидных вещей. Он не знает, в какой момент начал воспринимать ссоры с Галлагером как что-то нормальное и обычное, но это ощущается именно так. Как будто они решили какую-то трудную задачу. У него на душе лёгкость, когда он идёт в курилку и позволяет никотину проникнуть в лёгкие. Но не успевает потушить окурок в уличной пепельнице, как вдруг к нему выходит Мэнди, держа сигарету в зубах. — Мне звонил адвокат по поводу завещания отца, — произносит она. И эти слова словно гром среди ясного неба. Микки не думал, что застанет чтение завещания. Он не хотел снова возвращаться в тот день год назад. Но будет лучше, если он будет там с сестрой, крепко держа её за руку. Они заходят в больницу спустя пять минут, после комфортного молчания на улице и приступают к работе. Его ждут интерны, пациенты, заполнение послеоперационных документов и ночное дежурство. И если кто-то думает, что хирурги курят из-за стресса на работе, то Микки засмеётся этому человеку в лицо. Ведь всем давно известно, что хирурги курят, потому что они бессмертны.