«Жить без надежды невероятно сложно,
но в конце концов надежда запросто
может одурачить любого из нас»
Когда Йен возвращается в свой район после стольких лет, его сердце уже практически не болит. Все та же раздолбанная Северная Уоллес Стрит, какой Йен её запомнил с детства. Затхлые дома, с протекающими крышами и ржавыми заборами, соседи наркоманы – или алкоголики, или и то, и то – и бедность. Хотя тут явно получше, чем было 20 лет назад. Йен приезжает сюда один раз в неделю, а иногда и два, если получается. Он навещает своих родных, вернее тех, кто остался. Но каждый его приезд вина из-за случившегося 26 лет назад встаёт в горле неприятным комом. Он проходит под путями, мимо заброшенного дома, где раньше подростки стреляли по бутылкам, и сворачивает налево. Ему остается пару десятков метров, когда Йен проходит мимо уже чужого дома, построенного на месте пепелища, видя тёмно-красный по соседству. На деревянных ступенях крыльца сидит Вероника, которая вскакивает, как только видит рыжие волосы. Последние пару шагов Йен преодолевает под радостные вопли, после чего женщина бросается к нему на шею. — Мы виделись пару дней назад, — замечает он, но не отказывается от родных объятий, а наоборот, прижимает её к себе крепче. — Заткнись и не порти момент, — строго говорит Ви, а потом отстраняется и опускается обратно на ступеньки, хлопая рукой рядом с собой. — Садись, у нас есть ещё минут 10. Йен достаёт пачку сигарет и зажигалку из кармана джинс, протягивая одну ей. — Я принёс викодин, — вздыхает он и проводит ладонью по лицу. Йен знает, что делает. И знает, зачем. Но каждый раз, когда ему приходится красть лекарства — сердце замирает от страха. — Спасибо, милый, — Ви обнимает его за плечи, успокаивающе глядя на него. — Не знаю, что бы я без тебя делала. Йен молчит. Он тоже не знает, но от этого не легче. Они курят в тишине, наблюдая, как соседские детишки носятся по улице с палками и рогатками наперевес. Ви встаёт и тушит сигарету о перила, а потом бросает окурок в жестяную банку из-под оливок. — Идёшь? — Конечно, — Йен поднимается на ноги. — А где девочки? — В баре с Кевом. Возраст трудоустройства, все дела, — она улыбается и заходит в дом, придерживая дверь для него. Смотря вокруг, Йен не может не радоваться. Состояние дома заметно улучшилось за последний год его работы в больнице. И, возможно, их дом — это единственный дом на этой улице, крыша которого не протекает. Йен открывает шкаф с лекарствами, берёт в руки баночки и бросает Ви, которая складывает их в спортивную сумку. Через 5 минут они грузят вещи в фургон и едут в соседний квартал, где их уже ждут знакомые и соседи, чтобы получить бесплатную медицинскую помощь. Это то, чем занимается Йен последние пару лет — спасает жизни. Но только год назад у него появилась возможность действительно помогать людям из его района. Он сам не понаслышке знает, что такое быть бедным, обездоленным и без крыши над головой, что уж говорить о лекарствах. Страховки в Саутсайде — роскошь, которой, к сожалению, обладают не все. Поэтому люди терпят до того момента, когда жить с болезнью становится невыносимо и только тогда идут в государственную клинику. А Йен, он просто хочет помочь. И по-другому не может. С Ви, которая работала в хосписе, они отличная команда — делают уколы, промывают и обеззараживают раны, накладывают швы и продают рецептурные препараты за копейки. Но даже этого, кажется, что мало. Людей с каждой неделей становится всё больше и больше, а лекарства ограничены. Тогда и было принято решение брать их в Вейсе. Йен рискует всем и прекрасно это понимает. Но, когда ты сирота с постоянным чувством вины в груди, то другого выбора у тебя не остаётся.***
Воскресенья в больнице почти всегда проходили по одному сценарию. По утрам Микки делал обход, а потом занимался бумажной волокитой практически до самого вечера, если не случались срочные вызовы. А всё потому, что в воскресенье посетителей больницы было раз в десять больше, чем в любой другой день. Родственники, друзья, товарищи и коллеги приходили навещать больных, а контактировать с ними и отвечать на вопросы Микки не особо любил, хотя ему и приходилось это делать. «С вашим отцом всё в порядке. Его состояние стабильное. Через неделю выпишем». «Не переживайте. Вашей тёте нужна операция, но она простая и хирург справится даже с закрытыми глазами. Нет, он не будет закрывать глаза». И это всё ерунда, по сравнению с другими фразами, которые Микки тоже приходилось говорить: «Мне очень жаль». «Мы сделали всё, что могли». А потом сценарий меняется. Иногда это были рыдания навзрыд, да такие, что приходилось делать укол успокоительного. А иногда крики, угрозы и истерики. Но Микки никогда их не винил, а его собственная совесть была чиста, потому что он был уверен, что сделал всё, что было в его силах. Но в это воскресенье всё пошло не по заданному плану. В палате номер 6 один из родственников пациента нажал на кнопку вызова врача. Медсёстры выгнали всех из помещения, санитары привезли каталку, пока реаниматолог пытался запустить сердце с помощью дефибриллятора. Но сделать уже ничего не смогли и каталка не понадобилась. Микки озвучил время смерти — 14:47. Вот так оборвалась жизнь человека в кругу родных. И, к сожалению, от этого никто не застрахован. Если бы Галлагер был здесь, то он бы процитировал Доктора Хауса сказав: «Если не бояться смерти, то чего же тогда бояться?». Но его здесь нет, а значит Микки не придётся закатывать глаза. Смерти своих пациентов Милкович всегда принимал близко к сердцу. В особенности тех, кто попадал в хирургическое отделение часто, или тех, кого он наблюдал какое-то время. И, возможно, все эти люди навсегда оставались в его сердце. Смотря, как тело мужчины накрывают белой простыней, Микки захотел выйти покурить. Спустившись на лифте и проходя мимо Мэнди, он даже не взглянул на неё, но сестра всё понимала, как и всегда. Она была тем человеком, который понимал его без слов и даже без взглядов, как будто чувствовала ауру, исходящую от него. Именно поэтому Мэнди бросила ручку на документ, лежащий на столе, схватила сигареты и пулей вылетела за братом. Микки сидел на скамейке, опираясь на деревянную спинку и скрестив руки на груди. Он смотрел на лужайку с несколькими высокими деревьями и тропинками, сделанными из камня, для пациентов, которые часто выходили сюда в больничной обуви и удобной одежде, держа за руку своих любимых людей и улыбаясь друг другу. Микки снова осознал, как важно иметь рядом с собой человека, с которым захочется поделиться тяжёлым душевным грузом, разделив его на двоих. Он повернул голову и увидел обеспокоенные глаза сестры, смотрящие прямо ему в душу. И больше всего на свете ему хотелось, чтобы она однажды перестала за него переживать, поэтому он искренне улыбнулся ей, давая понять, что с ним всё в порядке. Было, есть и будет. Мэнди улыбнулась в ответ, села рядом с Микки и позволила ему приобнять себя за плечи. Они молчали, курили и смотрели перед собой. Не было необходимости разговаривать, потому что их присутствие рядом друг с другом успокаивало. А когда они вошли в холл и Мэнди вернулась к документации, Микки прошептал ей тихое «спасибо», прежде чем скрыться за дверью лифта. Он хотел вернуться в ординаторскую хирургического отделения, где и был до произошедшего, но рука сама потянулась к цифре 5. Всё-таки малыши действуют гораздо лучше, чем никотин и углеводы вместе взятые. Смотря на них, Микки чувствовал себя таким счастливым. Пять лет назад он впервые узнал про это место. Тогда, когда начались его отношения с Чедом и они бегали друг к другу как влюблённые подростки. И тогда, пять лет назад он понял, что хочет ребёнка. И как же сильно он испугался в тот момент. Это осознание снизошло на него как раскат грома, бабахнуло прямо по голове. Хотя сейчас он понимает, что скорее всего тот Микки пятилетней давности испугался своего молодого возраста и возможной карьеры. Сегодняшнего Микки больше ничего не пугает, и он страшно этому рад. Да и как можно их бояться, этих маленьких карапузов, которые так сладко сопят? Микки чуть не взвыл, когда его плеча коснулась чужая рука и когда он понял, что Чед в очередной раз нарушает его уединение. — Да какого хера… — хотел было извергнуться проклятиями Микки, но понял, что за его спиной стоит вовсе не Чед. — О, привет, Мэйсон. Извини, принял тебя за другого. Мэйсон лучезарно улыбнулся и понимающе покачал головой. Он был в курсе их давней любовной истории с Чедом. Мэйсон был однокурсником Микки в Мичигане, а потом они оба попали в интернатуру в Вейс, после Милкович выбрал нейрохирургию, а Паркер всегда мечтал быть акушером-гинекологом. В университете они почти не общались, да и после него тоже, но Мейсон был славным парнем. К тому же, он был первым, кто узнал об их с Чедом отношениях — просто появился не в нужном месте, не в нужное время. Однако, по просьбе Микки хранил секрет, пока всё не дошло до отца. А потом были скандалы, ругань, деньги, которые взял Шелтон, ну и в конце концов переезд. — О, не переживай. Я всё понимаю, — Мэйсон сделал два шага вперёд и встал параллельно Микки лицом к стеклу. — Донимает тебя, да? — Ага, не знаю куда деваться, — Милкович почесал бровь, а потом сунул руки в карманы халата. — Ну, его тоже можно понять. Ты ходишь к малышам, а он думает, что это просто предлог, чтобы увидеться. И… да, возможно, Мэйсон прав. Но Чед может пойти нахуй в любом случае. — Ты что-то хотел? — спросил Микки. Он не хотел показаться грубым, просто они с Паркером не друзья. И никогда ими не были. Да, относились друг к другу хорошо, были коллегами, иногда ходили общей компанией в бар, но на этом всё. Даже то, что они вдруг стали обсуждать Чеда, было странно. — Эм, да, — Мейсон вдруг почувствовал себя неловко, — я хотел попросить тебя кое о чём. — М? — Микки заинтересованно поднял брови, гладя на него. — Мне нравится Мэнди, и я бы хотел пригласить её на свидание, но это как-то немного неловко. — Почему же? — Не знаю, она вроде как твоя сестра, — Микки нахмурился, не понимая, к чему клонит Паркер. — Мэнди большая девочка, ей не нужно разрешение старшего брата, если ты об этом. — Нет, — Мэйсон замахал руками перед собой, — дело не в этом. Я просто подумал, что ты мог бы мне помочь пригласить её на свидание или что-то вроде того. И, да, теперь Микки понял, почему они никогда не общались. Мужику за тридцать, а он боится подступиться к девчонке, предпочитая смотреть издалека. — Боже, Мэйсон, ты когда-нибудь трахался вообще? Два карих глаза так сильно округлились, почти вываливаясь, давая Микки понять, что зря он спросил так напрямую. Однако, Мэйсон ничего не ответил, предпочитая краснеть и смотреть в пол. — Ладно, так и быть. Я дам тебе знать. И, возможно, этот парень был не так уж плох, хотя вряд ли подходил для его сестры. Но, Микки решил, что тот должен сам во всём разобраться. И в том, что они с Мэнди не пара, тоже. Мэйсон поблагодарил Микки, похлопал его по спине и ушёл, буквально подпрыгивая от радости. Милкович вернулся к своему пузырю спокойствия, в котором был лишь он и младенцы, не смотря на то, что это крыло отделения не было безлюдным. Он почти чувствовал, как спокойствие разливается по его капиллярам, венам и артериям. Кончики пальцев рук становятся тёплыми, потому что сердце начало гонять кровь по организму активнее. Микки вдыхает полной грудью и на секунду у него начинает кружиться голова. Он ощущает чужое присутствие за спиной и практически может чувствовать, как его пузырь лопается. И в этот раз, это тот человек, из-за которого всё недавно приобретённое спокойствие Милковича улетучивается. — Чед, свали пожалуйста, — устало выдыхает Микки. Этот мужчина — энергетический вампир, Милкович давно это понял. — Просто хотел спросить, не изменил ли ты своё мнение. Если нет, то просто позволь мне тебе напомнить, как нам было хорошо вместе. Микки делает глубокий вдох, чтобы сдержать раздражение, нарастающее внутри с неумолимой скоростью. И это становится роковой ошибкой, потому что Чед воспринимает его как разрешение продолжить. — Мы закрывались в кладовках, раздевая друг друга в мгновение ока. Как мы крали свободные минуты друг друга и обедали вместе. Ты бегал ко мне в отделение, придумывая нелепые отмазки для своего ординатора. Помнишь, как он думал, что ты хочешь быть акушером-гинекологом после интернатуры? А ты ведь ненавидишь детей, — Чед засмеялся, пока Микки пытался не сойти с ума. Что ж, теперь стало ясно, почему его бывший парень думал, что Милкович ходит сюда к нему даже после расставания. Не испытывая ли малейшего желания рассказывать придурку о том, как сложить два и два, Микки повернулся к нему и со всей серьёзностью выдал: — Пошёл нахуй, — сказал он серьёзно, но без злости в голосе. Лицо Чеда сначала вытянулось, а потом глаза блеснули недобрым блеском. Он в мгновение оказался рядом, практически вжимая Милковича в стекло своим телом, а потом прямо над ухом раздался томный голос: — Кстати о членах, помнишь, как отсасывал мне? Как твои глаза закатывались от удовольствия, когда я трахал тебя? — Микки замер, когда ужасные картинки из прошлого пронеслись у него перед глазами. Чед воспользовался его замешательством, проникая рукой под халат и грубо хватая за задницу. — Такая же упругая, какой я её помню. Микки с силой отпихнул его от себя, с ужасом озираясь по сторонам. — Ты думаешь, что я прибегу к тебе, как потерявшаяся собачонка, как только ты поманишь пальцем? Ты и я, — Микки показал пальцем между ними, — этого не будет. Никогда. Ни за что на свете. Даже если мне придётся провести всю свою жизнь в одиночестве, я никогда больше не свяжу свою жизнь с таким куском дерьма, как ты. Отношения с тобой — ошибка, которую я не допущу ещё раз. — Я не предлагаю тебе отношения, просто повеселиться. Что плохого в веселье? — он никак не унимался. — Мне это не интересно. — А, точно. Ты же предпочитаешь любовь до гроба, как я мог забыть. Микки развернулся и быстро пошёл прочь, не желая никогда в жизни больше видеть Шелтона. Но он замер на месте, когда сзади раздался громкий и обозлённый голос: — Это всё из-за того рыжего врача, да? Ты с ним спишь. Микки задумался на секунду. Если это поможет ублюдку отвалить и больше никогда не досаждать ему, то он согласен даже на предположение, что между ним и Галлагером что-то есть, что само по себе является абсурдом. Милкович обернулся, чтобы в последний раз взглянуть в глаза бывшему парню. Он молчал, не подтверждая, но и не опровергая сказанное им, а затем ушёл прочь, скрываясь за поворотом.***
В пятницу Йен закончил работу раньше, и у него достаточно времени, чтобы вернуться домой и отдохнуть перед ночной сменой. Йен жил на Саус Мичиган Авеню, на границе с Вестсайдом. Но от западного там только расположение, а всё остальное целиком и полностью южное. Чего только стоил один Вашингтон-парк, который находился в пешей доступности от квартиры Йена. Вашингтон-парк представлял собой кладбище, но вместе с тем и сборище уличных банд и наркоторговцев. Туристов там никогда не бывало, потому что это один из самых опасных районов Чикаго. Но Йену, выросшему неподалёку, было всё равно где жить, если только арендодатели не заламывали ценники на недвижимость. А на его улице с этим проблем не было. Может, виной всему воры-домушники или отголоски перестрелок неподалёку, он не в курсе. Квартира была старой и маленькой, а до больницы далеко, но Йен не собирался жаловаться. При входе слева находилась кухня, а сразу за ней крошечная светлая гостиная [1]. Там был круглый обеденный стол, угловой диван, напротив которого стоял телевизор. Справа от входной двери ванная комната, совмещённая с туалетом, а за соседней дверью спальня с небольшой двуспальной кроватью. И, если честно, этого хватало. Йен завалился на кровать, в надежде поспать часок, но сон так и не пришёл. Он думал о чеке, лежащем в его портфеле, который так и не отнёс туда, куда хотел. Поэтому, промучившись ещё полчаса, он решил принять душ, а потом стал собираться выходить. ЛГБТ-Центр помощи детям и подросткам находился в двадцати минутах езды от больницы, так что Йен отправился туда пораньше. Его подержанный Ниссан был ещё на ходу, но, по всей видимости, ненадолго. Ну и чёрт с ним, пока тот выполняет свою основную функцию, Йена всё устраивает. Здание приветствовало его огромным радужным флагом, украшающим внешний фасад со стороны дороги. Шагнув через большие стеклянные двери, Йен направился к стойке регистрации. Милая рыженькая девушка улыбнулась ему, а потом поприветствовала. — Здравствуйте! Меня зовут Женевьева, чем я могу Вам помочь? — представилась она. — Я, эм, — Йен взял рюкзак в руки, а потом достал оттуда банковский чек, — хотел сделать пожертвование. Женевьева удивилась, это было заметно. Видимо, к ним редко приходят неравнодушные люди, желающие помочь. Она протянула руку и забрала у Йена чек. — 4 тысячи долларов? — с недоверием спросила она, но в голосе слышалось неподдельная радость. — Вы уверены? — Абсолютно, — Галлагер обворожительно улыбнулся ей. — Подождите, не уходите. Девушка резко подскочила с места, а потом убежала куда-то вглубь здания. Через минуту она вернулась уже с темноволосым мужчиной приятной наружности. Тот подошёл к Йену и протянул ему руку, со счастливой улыбкой на лице. — Я управляющий этим центром помощи, Тревор. Даже не знаю, как Вас благодарить, — он крепко сжал прохладную руку Йена своей тёплой, смотря прямо в глаза. — Скажите, как Вас зовут? — Я — Йен, Йен Галлагер, — представился рыжий, вдруг почувствовав себя неловко. Он не ожидал такого внимания. — Вы даже не представляете, что это значит для нас, Йен. Такие крупные пожертвования — большая редкость. Вы только что спасли несколько детей, которые страдают от домашнего насилия. И я Вас заверяю, что эти деньги будут использованы во благо. Спасибо Вам большое. Тревор наконец отпустил его руку, а сам Галлагер неловко почесал затылок. Он понимал, что такое внимание к его персоне было обоснованным, но это всё равно было неловко. Чёрт, в следующий раз он бросит чек на стойку и сбежит. Йен снова посмотрел в глаза мужчины, после чего слова сами вырвались из его рта: — Я вам доверяю. Тревор благодарно посмотрел на него и очаровательно улыбнулся. И, надо признать, тот был достаточно симпатичным. — Я врач, работаю тут неподалёку. Так что, если вдруг вам понадобится моя помощь, можете обращаться. Йен увидел ручку на стойке регистрации и Женевьева, видя, что он ищет глазами какой-нибудь клочок бумаги, протянула ему тетрадный листок. Галлагер написал свой номер и протянул его Тревору. — Боже, спасибо Вам ещё раз, — сказал мужчина, отрывая взгляд от бумаги и переводя его на Йена. — Ну, я пойду. Он пожал руку Тревору и, возможно, держал её чуть дольше необходимого, после этого махнул Женевьеве и скрылся за стеклянными дверьми, выходя на свежий воздух.***
Было уже почти восемь часов вечера и смена Микки практически закончилась. Он находился в ординаторской: переодевался и одновременно мечтал о том, как приготовит себе ужин и завалится спать. Сегодняшний день забрал у него все силы. Он снял медицинскую чёрную футболку, когда дверь ординаторской открылась и появилась голова человека, которого Микки уже не ожидал сегодня увидеть. Галлагер взял ночную смену, но Милкович не ожидал, что тот придёт на полчаса раньше. — Извини, — сказал Йен и попятился назад. — Да заходи, я же не девчонка. Ты рано, — подмечает он. — Да, были дела в… — начинает тот, а потом, кажется, передумывает говорить, — неважно. Микки в смятении. Видимо, Йен вспомнил тот же момент, что и он — когда Милкович заявил, что они не друзья. Впрочем, неважно. Ничего не изменилось с тех пор. Но теперь ему стало неловко, поэтому он отвернулся и просто продолжил переодеваться. Микки аккуратно сложил рабочую футболку и положил её на полку в своём шкафу, а потом натянул повседневную белую. Он расстегнул штаны, когда почувствовал на себе взгляд. Это мог быть только один человек, находящийся в комнате. Йену, наверное, было неловко, потому что Микки стоял перед ним в трусах-боксерах и светил задницей. Но, так как Милкович бесящий ублюдок, он решил играть свою роль до конца. А если его задница вгоняет Галлагера в краску — он устроит ему представление. Микки снимал штаны так долго, как мог. Наклоняясь почти до пола и выпячивая задницу, чтобы стянуть их с ног. А потом обернулся на Галлагера и увидел именно ту реакцию, которую ожидал увидеть — тот покраснел. К сожалению, ничего другого не последовало, поэтому Микки бросил своё занятие и быстро натянул джинсы, схватив на ходу рюкзак. — Так ты действительно гей? Микки застыл на месте. Какого чёрта Галлагер задаёт ему этот вопрос? Это из-за того, что Микки решил ему устроить приватное шоу? Блядство. — Да. Йен встал и прошёл мимо Микки, чтобы заварить кофейник. Он молчал, но Милкович чувствовал, что у него ещё остались вопросы. — Это проблема? — брюнет повторил вопрос, который уже задавал Галлагеру четыре недели назад. — Зачем ты спрашиваешь ещё раз, если я уже отвечал? — Потому что, видимо, ты не можешь оставить эту тему. И перестань отвечать вопросом на вопрос, — нахмурился Микки, принимая оборонительную позицию. Ему не нравилось, куда свернул их разговор. Ему в принципе не нравилось, что они разговаривают о чём-то, кроме работы. И, кажется, Галлагер уловил его вибрации. — Нет, Микки. Я не имею ничего против геев, правда, — Йен поднял руки и посмотрел Милковичу в глаза, чтобы он ему поверил. — Не то, чтобы мне было не насрать, на то, что ты обо мне думаешь. Йен улыбнулся, видимо, ожидая именно такой реакции от Микки. Но, кажется, разговор ещё не окончен. — То есть у тебя не стоит на девушек? Микки искренне засмеялся от этого вопроса Галлагера. Он, блять, знал, что будет что-то подобное. — Нет. — Совсем? — Совсем. Йен призадумался. Он уселся обратно на диван, уставился в чашку кофе, которую налил до этого, и замолчал. Микки видел, как шевелятся извилинки в его голове. Желание узнать, что же интересует Галлагера превозмогало над желанием пойти домой и лечь спать. Он ни за что не упустит возможности поиздеваться над ним. — Ну давай, Галлагер, — не выдержал он. — Ты слишком громко думаешь. Йен поднял на него глаза. — Ты ответишь на все мои вопросы? Микки подумал и понял, что ему нечего скрывать. Даже от Галлагера. — Ну самое страшное обо мне ты знаешь, так что вперёд. — Чисто теоретически, если ты будешь смотреть порно с двумя мужчинами и одной женщиной, то ты будешь смотреть только на парней? — спросил Галлагер. — Ну, думаю, что она не особо помешает процессу. Есть разные виды порно с обоими полами, — подколол его Микки. Он намекал на порно с би-парами, где парни трахают не только девушку, но и друг друга. Йен понял это, как только взглянул Микки в глаза. — Нет, я говорю не о би-парах, — уточнил Йен. — А лесбиянки? Микки покачал головой. — Нет? — Нет. — Проверим? Глаза Микки увеличились в размерах в секунду. — Что значит — проверим? Ты предлагаешь посмотреть вместе лесбийскую порнушку в ординаторской больницы, в которой мы оба работаем? Йен нахмурился. Кажется, он не смотрел на это с такой стороны. Так всё звучит действительно абсурдно. Микки хотел уже отказаться, покрутить пальцем у виска и уйти домой, но что-то заставило его передумать. — В принципе, — он посмотрел на наручные часы, — у нас есть десять минут до того, как здесь соберётся почти всё отделение, так что давай. Микки прошёл вперёд и сел на диван рядом с Йеном, пока рыжий не мог поверить, в то, что сейчас происходит. Это какой-то странный и идиотский сон человека с температурой. Но всё же он взял свой телефон, открыл поисковик и включил первое попавшееся лесбийские порно, где развлекались две красивые блондинки. Они вдвоём уставились в экран телефона, внимательно следя за происходящим. Если бы кто-то в данный момент вошёл в помещение, у этого человека был бы миллион вопросов, на которые два ординатора вряд ли смогли бы адекватно ответить. — Ну что? — спросил Йен, не отрываясь от экрана. — Ничего, — просто ответил ему Микки. — Ничего? Совсем ничего? — с недоверием спросил Галлагер, сощурив глаза, глядя на брюнета. — Совсем ничего. — То есть перед тобой две горячие девушки, которые забавляются друг с другом, стонут и получают удовольствие, а твой член даже не дёрнулся? Я тебе не верю. И, Боже, Микки об этом потом пожалеет, но он схватил руку Галлагера и прижал к своему члену, которому было полностью и абсолютно насрать на происходящее на экране. — Все ещё гей, — сказал Микки, смотря на ахуевшее лицо Йена, который точно не ожидал такого развития событий. Галлагер замер, его глаза смотрели на расслабленное лицо Милковича, а рука лежала прямо на его члене. Он практически чувствовал его очертания через плотную джинсовую ткань. Вдруг, к удивлению, обоих, член дёрнулся от приятного давления на него, а после Микки резко отбросил руку Галлагера и рывком поднялся с дивана. Милкович был готов провалиться сквозь землю, он точно не ожидал такой подставы от своего тела, потому что Боже, как ему смотреть Галлагеру в глаза? Тот опустит эту ситуацию или будет припоминать каждый раз, когда они будут ссориться? Господи, какой стыд. Но Микки не собирался показывать своих настоящих чувств от произошедшего своему врагу, который только что трогал его член, поэтому решил выставить всё так, как будто не сгорал от неловкости. — Рука — это рука, Галлагер. С таким периодом воздержания, как у меня, встанет даже на натурала, — сказал он, глядя на ахуевшее лицо второго ординатора, который завис с открытым ртом. И, прежде чем выйти, он вновь подхватил свой рюкзак, подмигнул Йену и распахнул дверь в холл. Когда фигура Микки окончательно исчезла за дверью, Галлагер наконец смог закрыть рот и начать переваривать произошедшее. Осознание принесло ему практически физическую боль. Оказывается, Микки думает, что он - натурал. И, кажется, тот к нему не подкатывал всё это время, а просто издевался. Но хуже этого то, что Йен двадцать минут назад пялился на его задницу, а из-за интимного касания, его собственный член отреагировал аналогичным образом. И теперь ему придётся с этим жить.