Плохим девочкам везёт в любви

– Кимико? Мать открывает глаза через часа два, подслеповато щурится – шарит рукой по прикроватной тумбочке, ища очки. – Да, мам? – Ты когда пришла? – интересуется Эйко, с трудом садясь на кровати. Визит дочери она не помнит – события последних дней перемешиваются в голове, как в калейдоскопе. Кимико поджимает губы. – Недавно. – А, ясно. Хоть бы разбудила тогда, – мать тяжело встает и, шаркая ногами, устремляется в ванную. Через минуту оттуда слышатся характерные звуки. Кимико смотрит на не потребовавшееся ведро и еле слышно вздыхает. Заставляет себя встать – через силу; подходит к ванной и стучит костяшками пальцев. – Мам? Все нормально? Воды принести? – Нет, не нужно. Все хорошо, – Эйко появляется в дверном проеме, вымученно улыбаясь. Смотрит на нее обреченно. Дочь свое имя полностью оправдывает – она была дорогим ребенком. Очень. Ее рождение стоило Эйко Тагути… Всего. Здоровья – в процессе родов она чуть не умерла, а после врачи объявили о том, что она больше никогда не сможет выносить дитя. Семьи – родители отказались от нее, выставив на улицу; слово «шлюха» было самым ласковым в их прощальной речи. Соулмейта – он послал Эйко, узнав, что она забеременела от другого. Пусть и не по своей воле. В восемнадцать лет Эйко оказалась выброшенной на обочину жизни – с чемоданом в одной руке и орущим младенцем в другой. Плач не стихал ни на минуту – и Эйко хотелось выбросить ребенка в реку. Когда Кимико доверчиво посмотрела на нее темными глазами, засунув пальчик в рот, стало тошно от подобных мыслей. Теперь уже захотелось броситься в реку самой. Поборов свою гордость, она попросила помощи у того единственного, кто, как она надеялась, не откажет. Родной отец ее ребенка – убийца, вор и насильник. Эйко точно знает момент, когда она зачала Кимико. В туалете клуба за хлипкой дверью кабинки – ее изнасиловали, задрав юбку и вдавив лицом в стену над бачком унитаза. Ублюдок, сделавший ей ребенка, был криминальным авторитетом в местном районе. Ничего и никого не боялся – даже кары небесной. Эйко направилась к нему. Больше идти было некуда. Вопреки ожиданиям, она справилась. Какое-то время даже чувствовала себя нормально, но, когда Кимико исполнилось десять, она сорвалась. Начала пить – сначала это был бокал вина вечером, чтобы уснуть; позже – что-нибудь покрепче, чтобы успокоить нервы. Сейчас спиртное в ее крови не переводилось. С десяти лет у Кимико было две матери: пьяная Эйко и трезвая Эйко. К несчастью, с каждым годом трезвой Эйко бывала все реже и реже. К несчастью, Эйко это даже нравилось. – Ты чего пришла-то? – она проходит на кухню, открывает холодильник и задумчиво смотрит на полки. – Не надо было ничего покупать. – Надо. – Я устроюсь на работу и все тебе верну, – обещает Эйко. Кимико молчит. Они обе знают, что это неправда. Эйко не способна сама о себе позаботиться. Они поменялись местами – Кимико следит за тем, чтобы мать не умерла с голоду, привозит лекарства и продукты, периодически срывается, когда происходит алкогольная интоксикация. Замкнутый круг, из которого не вырваться. Эйко болезнь не признает. Эйко издевается над дочерью. И над собой – тоже. Кимико к матери уже ничего не чувствует – только долг и вечное раздражение; но в детстве мать заплетала ей косы и пела смешную песенку-колыбельную на ночь – при воспоминании об этом встает ком в горле и свербит в носу; бросить ее одну Кимико не позволяет совесть. Они движутся по трамвайному кольцу, сидя друг напротив друга, но в конечном итоге выйдут в одном месте. – Я пойду, – Кимико поднимается со скрипучего стула. – Так чего приходила-то? – Просто так. Я позвоню, как будет время, поболтаем, ладно, мам? Эйко молчит. Они обе знают, что и это неправда. Кимико не позвонит. Даже если позвонит, Эйко не возьмет трубку. Она ненавидит свою дочь. У Кимико – глаза ее насильника, и губы – тоже; Кимико зовет его отцом, что приравнивается к преступлению. – Пока, мам. – До скорого, Кимико. Лучше бы – до никогда. На улице дышать становится легче; холодный ветер остужает разгоряченное лицо и успокаивает бурный поток мыслей; Кимико глубоко вдыхает студеный воздух – она так устала. Устала-устала-устала. Хочется забраться во что-то прочное – скорлупу ореховую; мягкое – шелковичный кокон; теплое – например, объятия; закрыть глаза и проспать лет десять – или даже сто. Кимико всего двадцать, но она чувствует себя умудренной жизнью старухой. Появление соулмейта ее не радует. Точнее, то, что несмотря на все усилия Кимико, Риндо все же увидел ее. Если бы она была чуть более осторожной… Но в тот день Кимико выполнила хороший заказ. Получила громадную сумму. Украла нечто весьма ценное – потрудилась, однако; в погоне за баснословно дорогой нэцкэ ей пришлось выждать пару месяцев, устроиться под чужим именем в фирму, занимающуюся декорированием и ландшафтными работами, весьма удачно подсыпать одному из сотрудников толченый арахис в десерт, на который у него была жуткая аллергия и занять его место в команде. Все прошло как по маслу – нэцкэ отправилась к заказчику; Кимико решила прогуляться пешком по оживленной улице – была почти полночь, чудесное время, когда отсутствие солнца становится ее верным союзником. От радости Кимико не сразу сообразила, что где-то поблизости находится «Гинза». Поняла свою оплошность, когда… Чужое прикосновение к плечу заставляет ее крупно вздрогнуть. Кимико резко поворачивается – высокий мужчина, знакомый ей до тошноты в горле, вежливо улыбается. – Госпожа Тагути, – он называет ее настоящую фамилию, – не кричите. Она и не собирается. Араши – помощник господина Ямады, которого она обокрала, пугает ее до животного ужаса. У него за плечами десять лет верной службы и очень-очень много трупов; при этом он подкармливает бродячих животных, а по утрам желает прислуге хорошего настроения. – Господин хочет с вами поговорить. Он протягивает ей ладонь – скудные лучи солнца, пробившиеся сквозь серую вату облаков, отражаются в пустых глазах Араши, делая их жуткими и неживыми, как у фарфоровой куколки. – Лучше не сопротивляться, – говорит он мягко и искренне. От всего сердца дает совет. Кимико заторможено кивает. Да, верно. С нее все равно нечего взять. Она знает, что Ямаде наверняка любопытно имя заказчика, а еще он не любит лишнего кровопролития. Если вести себя правильно, есть шанс выйти из этой ситуации целой и невредимой. Когда они приезжают в одно из недостроенных зданий Ямады – он занимается строительным бизнесом; Кимико настораживается. Разговор мог пройти и в офисе. Или в доме – подальше от любопытных глаз. Четверо охранников за его спиной Кимико тоже не радуют. Она называет имя заказчика с легкостью – не ее проблема, что эти двое не поделили что-то между собой. Пусть сами разбираются. Она всего лишь наемница. Получила заказ, выполнила, заслужила награду. Что происходит дальше с украденным, ей неинтересно. – Занятно, – говорит Ямада, опираясь на трость. Охранники за его спиной смотрят на Кимико как голодные псы на кость. – Не могу сказать, что ты поведала мне что-то новое, но все же я хотел услышать это из твоих уст. Кимико слабо улыбается. Почти подобострастно – в надежде, что скоро все закончится. – Могу я идти? – Нет. Она с беспокойством уточняет: – Почему? Я сказала вам правду. – Считаешь себя невиновной? – Я всего лишь делала свою работу. Вините того, кто возжелал чужое. – По-твоему, это достаточно весомый аргумент, чтобы получить мое снисхождение? – Я сэкономила ваше время, – Кимико нервно переминается с ноги на ногу. Храбрится. – Назвала вам имя… – Ты потрепала мне нервы, – отрезает Ямада. – Я такое не прощаю. Он кивком головы дает охранникам понять, что пора переходить от слов к действиям. Кимико, мысленно готовая ко всему: избиение, изнасилование; вздрагивает, когда видит в руках одного из цепных псов канистру. Крышка с глухим звуком падает на пол; в воздухе разливается аромат бензина. – В некоторых странах за воровство отрубают руку, – размеренно говорит Ямада. – Варварский обычай, но весьма действенный. Но я человек цивилизованный, прекрасная Кимико, потому твои конечности останутся при тебе. Правда, не в том виде, в котором они пребывают сейчас. Ее охватывает ужас. Она смотрит на полную канистру так, словно видит привидение. Бензин?.. Что они собираются сделать? Сжечь ее? От таких мыслей становится дурно – Кимико теряет способность мыслить здраво; в голове остается одна надежда – нет, такого не может быть, только не с ней, только не в современном мире… Господин Ямада разговаривает размеренно и тихо, но сейчас его слова кажутся ей громче любого крика. – Начните с ног. С Кимико стаскивают обувь – те самые кроссовки, сначала – велят ей это сделать, но, когда она не двигается, парализованная страхом, один из охранников наклоняется, отрывает каждую ступню по очереди от пола и стягивает последнюю преграду. Второй наклоняет канистру – тонкая струйка льется вниз, капли весело отпрыгивают от твердой поверхности. Запах бензина становится ярче. Чиркает спичка. Огонь вспыхивает за секунду – прожорливый и опасный, и в его светло-оранжевых языках тонет последняя надежда Кимико на спасение. – Сама или заставлять придется? – обращается к ней тот, кто разул ее. Его лицо кажется ей знакомым. Они уже виделись в доме господина Ямады, но она не может вспомнить его имени, хотя точно знает – их представляли друг другу. – Ты идиот, Инари, – обрывает его Араши. – Никто по доброй воле не сунет ногу в огонь. Ее в любом случае придется держать. Инари впивается в ее колено холодными пальцами и Кимико стряхивает с себя оцепенение. Сначала – на долю секунды – ей чудится, что она сможет выдержать. Кимико очень гордая. Она вытерпит и это; не унизит себя мольбами о снисхождении. Когда огонь облизывает ее ступню, стиснутые до онемения челюсти сами размыкаются. Из горла вырывается нечеловеческий вопль. Боль чудовищна и беспощадна – она растворяет остатки гордости и достоинства за пару секунд, которые кажутся Кимико вечностью. Заставляет умолять, захлебываясь криками. Отключает ее разум мгновенно – от прежней Кимико ничего не остается; перед лицом боли все равны. Ее держат двое – Кимико дергается, извиваясь всем телом – заканчивают с одной ногой, хватаются за следующую. Сквозь пелену слез она видит, как господин Ямада удаляется, не досматривая собственноручно устроенное зрелище – опираясь на трость, идет неторопливо. Ее мольбы его не трогают. – Теперь руки? – Инари обращается к Араши как к старшему, прижимая Кимико к ледяному полу. Она не ощущает ног – вместо конечностей рвано пульсирующий сгусток лавы; хочется отрезать все, что ниже пояса – лишь бы это не чувствовать. – Нет. Араши присаживается на корточки, беспокойно вглядываясь в заходящуюся в рыданиях Кимико. – Она может умереть от болевого шока. С нее хватит. Убери здесь все. Он берет Кимико на руки – она с силой цепляется за ворот его пиджака, сжимая пальцы в попытке превозмочь боль. Приказ был выбросить девчонку где-нибудь подальше от города – но Араши знает, что господин Ямада потом пожалеет о своем решении; он и вправду не любит лишних жертв и крови, потому Араши оставляет Кимико в людном месте недалеко от больницы. К тому моменту она уже теряет сознание.