Плохим девочкам везёт в любви

– Ты должен знать – то, что я сказала вчера… – Забудь, – обрывает ее Риндо, и Кимико обиженно поджимает губы, грея пальцы о чашку с утренним кофе. Неприятно, как будто ее шлепнули по руке, протянувшейся за угощением. Они так и не поговорили вчера – пару минут простояли в обнимку, прислушиваясь к тишине и стуку своих сердец, после чего она отправилась разогревать поздний ужин – но Риндо его так и не дождался: уснул на диване прямо в одежде, отключившись после тяжелого дня. Кимико же не спала до рассвета, время от времени поглядывая на спящего соулмейта – во сне Риндо выглядел милее: выражение лица перестало быть угрюмым и озлобленным, расслабилось, словно кто-то невидимой рукой провел от лба до подбородка, разглаживая его. И пила крепкий кофе, задумчиво рассматривая стены кухни. Если быть честной, она не понимала, что ей делать дальше. Можно было бы попытаться сделать вид, что она ничего не помнит – вернее, все забыла: и Рейджи, и Кагеру, и ту безмолвную неделю в больнице, и то, что она сказала ему вчера. Воспоминания ведь стираются, да? Боль утихает, раны затягиваются временем и чем-нибудь еще – у кого чем: питомцами, работой, хобби, ну, или… Кимико исподлобья смотрит на Риндо. Или соулмейтом. Она еще никогда не забирала его боль – не доводилось. Всегда ли он так осторожен? Если она сделает – это поможет скрепить их и без того рвущиеся нити? Как ей вести себя? Как обычно? Но эти последние недели, кажется, вылепили из нее другого человека. Кимико рассеянно водит пальцем по ободку чашки, залезает с ногами на стул, обхватывает коленки – за окном брезжит серо-розовый рассвет, и на улице прохладно и зябко, как и в доме. Сейчас бы свитер потеплее – пушистый и мягкий, чтобы закутаться и оттянуть рукава вниз, спрятавшись внутри ткани. Риндо – мой свитер, – усмехается Кимико мысленно. И правда ведь – в его объятиях всегда тепло и уютно, будто она… Дома? Может, стоило начать с этого – а не с попытки забрать свои слова назад; может, тогда бы Риндо не выплюнул это резкое: – Забудь. – Я хотела извиниться. – Когда хотят, извиняются. Кими, – лицо Риндо смягчается, – я знаю. И понимаю, что ты хотела сделать в тот момент – почему сказала это. Но никакие доводы рассудка не в силах заглушить этот мерзкий навязчивый шепоток, идущий откуда-то из глубин: ведь не соврала же, правда? Ты приехал вторым. Всегда – второй. Риндо дергает плечами, разминает рукой шею, глотая кофе, торопливо набирает Рану сообщение о том, что скоро будет – последние два дня все «Канто» словно с цепи сорвалось: тут и там возникали мелкие конфликты и неурядицы, задерживались поставки, о чем по секрету нашептал Шион, возникали постоянные проблемы с полицией – это уже рассказал Какуче, заебавшийся вытаскивать коллег из участка. Все неприятности, запланированные судьбой на этот год, вдруг решили приключиться разом – и, как огромная лавина, смели и их с Раном – держаться в сторонке не получилось. И все из-за ебучего Кагеру. Блять, встречу – своими руками задушу, – Риндо в один глоток осушает чашку, чувствуя тошнотворную сладость на языке – слишком много сахара в кофе и совсем щепотка – в жизни. – Риндо… Кимико мнется, вздыхая, переплетает пальцы друг с другом, глядя куда-то вправо. – Не извиняйся, – жестче говорит он. Ему эти извинения, честно говоря, нахуй не сдались – как мертвому давать таблетки. Они все равно ничего не изменят: Кимико переступит через свою гордость, но Риндо ее слова-иголки вряд ли забудет, и все же – ничего, абсолютно, ровным счетом – не изменится – он ее никуда не отпустит, никогда и ни за что, хоть трижды она это повтори. – Мне станет легче, если я извинюсь. – Так ты это делаешь для собственного облегчения? Она вздрагивает, как от пощечины и смотрит на него влажными темными глазами. Секунда – он ждет, что покажутся слезы, но вместо этого в Кимико вдруг просыпается старая язвительность: – Разумеется. Вот такая я дрянь, желающая загладить вину. – Можешь загладить ее по-другому, – брякает Риндо первое, что приходит в голову. И только потом понимает, как это звучит. Двусмысленно. – Мне встать на колени? – Кимико поднимает одну бровь. Ее ответ ситуацию не улучшает. Риндо ощущает, как жар приливает к низу живота, стоит ему представить эту картину: Кимико на коленях, обнаженная, прикрытая лишь темными волосами, разметанными по плечам и хрупкой спине, смотрящая на него снизу… – Мне пора ехать, поговорим вечером, – отрезает он, пока разговор не перешел в кое-что другое. Потому что Кимико может препираться с ним сколько душе угодно – а она может и будет, учитывая ее характер, вот только Риндо спорить быстро надоедает. Вместо слов он предпочитает действия. Кимико удивленно глядит ему вслед – картина выглядит так, словно Хайтани сбегает, и это… Она хмурится. Что, сегодня выпадет снег? Бросает взгляд в окно украдкой, наблюдая, как он садится в машину – лицо сосредоточенное, губы шевелятся – Риндо говорит по телефону, и он явно раздражен – брови сведены к переносице, движения резкие и порывистые – дверцу машины он открывает рывком. Кимико облизывает нижнюю губу, пристально наблюдая за ним. Это все твое, – гаденько шепчет связь внутри, – твое, хочешь – возьми. Знаешь ведь, что нужно сделать. А она хочет?.. С усилием Кимико заставляет себя отвести взгляд от дороги, переведя его на голые ветви кустов вдоль дорожки к крыльцу. Надо бы весной высадить новые, – отвлекается на цветы. – И поставить пару скамеек. И качели… Кимико сглатывает – в детстве кататься было любимым делом, только вот в их саду качелей не было – зато они были в соседнем… К черту, – она трясет головой. – Больше никаких мыслей об этом. Минору вот-вот должна подойти – и Кимико наливает себе вторую чашку кофе, доставая из холодильника вчерашние булочки, собираясь подогреть их и намазать джемом. Хлопку двери она не удивляется – точно Минору; охрана из двух человек в прихожей не пропустила бы постороннего. – Доброе утро, позавтракаешь со мной? Если ты уже ела, выпьем кофе, – бодро говорит Кимико, стоя спиной ко входу и доставая чашку с верхней полки. Поворачивается, держа ее в руках, – и кстати, я тут… Она взвизгивает от неожиданности, роняя чашку на пол – и подпрыгивает на месте, стараясь избежать осколков, разлетевшихся по углам. Ран Хайтани неодобрительно цокает языком – демонстративно и гадко. – Надо быть осторожнее, Кимико. И тебе доброе утро. Уже нет, – думает она, тяжело дыша от испуга. Их встреча наедине – первая и последняя – закончилась весьма плачевно. Кимико не знает, чего можно ждать от Рана, зачем он пришел – понимает только, что Риндо явно не в курсе визита старшего брата. – Опять забыл предупредить о своем приходе? – Забыл? – Ран засовывает руки в карманы пальто. – Я и не планировал. Судя по тому, что верхнюю одежду он не снимает, беседа будет короткой. Впрочем, старший, насколько она успела его изучить, предпочитает решать проблемы быстро – а в том, что она в его глазах – проблема, Кимико не сомневается. – Кофе не угостишь? – Он невкусный, не советую. Выпьешь в кофейне по дороге отсюда. Ран улыбается. – Дружить со мной ты не хочешь? – спрашивает. – А ты предлагаешь мне дружбу? – уточняет Кимико, сдерживаясь, чтобы не округлить глаза в удивлении. – Или ее видимость? – Не глупая же, догадайся, – улыбка исчезает за мгновение. Ран оглядывает кухню – и морщится; каждая эмоция на его лице с момента прихода – гиперболизирована до невозможности. Клоун, – зло думает Кимико. Такую маску не снимешь – слишком плотно приклеена. Если только сдирать – с кровью и мясом, только вот то, что под ней, Кимико видеть не хочет. И мысленно сочувствует его соулмейту – даже счастливое лицо Харуми не переубедит ее в том, что старший Хайтани – настоящее исчадие ада. – Можно узнать цель визита? – Можно, – любезно отвечает Ран. – Хотел увидеть своими глазами, насколько ты в своем уме. – И как оно? – Дерзишь, как обычно – инстинкт самосохранения отсутствует, а так, – Ран пожимает плечами, – вроде в истерике не бьешься… Кимико стискивает зубы покрепче, глядя на него с ненавистью. – Или мне надо было прихватить с собой томатного сока? – Ну ты и ублюдок, – не сдерживается она. Ран садится за стол, игнорируя оскорбление, кладет на столешницу телефон и портмоне, по-хозяйски откидывается на спинку, изучая Кимико пристальным взглядом. – Знаешь, – говорит он медленно и тихо, – я не в восторге от тебя. – О, спасибо, а я и не заметила, – язвительно откликается Кимико. – Заткнись. Острить будешь с Риндо, если он тебе позволит, – Ран вздыхает, словно каждое слово утомляет его хуже двенадцатичасового таскания тяжестей, – у меня нет желания с тобой препираться – я не за этим сюда пришел. К своему удивлению, она и впрямь замолкает. Не потому, что стало страшно – просто интересно, что он скажет дальше. – Я продолжу, – Ран становится серьезным, – повторюсь: я от тебя не в восторге, но ты – соулмейт моего брата, и это все меняет. Как бы ему не хотелось это отрицать – с Кимико придется смириться. И лучше сразу объяснить, что к чему – тратить энергию на бессмысленные ссоры при каждой встрече Ран считает излишним. – Если ты, – Хайтани прищуривается, – продолжишь в том же духе, ни к чему хорошему это не приведет. – Угрожаешь? – Кимико оценивающе склоняет голову набок. – А стоит? – Отвечать вопросом на вопрос – невежливо. – Мы не на светском приеме, и ты – отнюдь не леди, – хмыкает Ран. – Госпожа Тагути. Я закрыл глаза на то, кем являлся твой отец, что ты принимала подавители долгое время, зная, кто твой соулмейт, даже то, что сбежала со своим дружком-психопатом – из-за чего нам пришлось искать тебя, а Мива… Он осекается. – Что – Мива? – бледнеет Кимико. – Попала в больницу. Подробности у нее узнаешь, если будет желание навестить, – голос Рана – выше обычного, – так вот, все это я проигнорировал, предоставив Риндо самому решать, что с тобой делать. Но смотреть, как он изводит себя, потому что у тебя в голове опилки и солома, я не собираюсь. Определись уже, чего хочешь ты, Ки-ми-ко, – по слогам произносит он ее имя, припечатывая. – Прекрати пренебрегать Риндо. – Волнуешься, что он чувствует себя отвергнутым? – она ехидно улыбается. – Как, например, в случае с тобой – всегда в тени и никогда – на солнце? – Забываешься, – цедит Ран. Кимико отталкивается от шкафа, делая шаг вперед. – Разве я говорю неправду? Ты прав – я знала, кто мой соулмейт – а еще: кто убийца моего отца. Я присматривалась к вам – обоим. Наблюдала. И знаешь, что я заметила? – Боюсь даже предположить, учитывая содержимое твоей головы. – Ты всегда, – Кимико делает еще один шаг, – перетягиваешь внимание на себя. Всегда первый – в драке, споре, даже идешь ты чуть впереди Риндо – постоянно. Выделяешься. Ты как бельмо на глазу – тебя слишком много. Ран вскидывает бровь – иронично и снисходительно, но молчит, не пытаясь отрицать. – Даже твое поведение, – Кимико разводит руки в стороны, – и жесты – все указывает на твое желание быть в центре внимания. Не согласен? – Почему же, – Ран тихо смеется, – все – правда. Ты наблюдательная. – И, – она скрещивает руки на груди, – ты делаешь это специально. – Тоже верно. – Зачем? – Кимико недоуменно хмурится, разглядывая его так, словно на лбу у Рана написан ответ. В том, что Ран любит Риндо сильнее, чем внимание окружающих, она не сомневается. Тогда по какой причине он делает все, чтобы задвинуть младшего за спину? И если… Стоп, – говорит она сама себе, опуская взгляд вниз, на пол, все еще усыпанный осколками чашки. – За спину… Что-то такое есть в этой фразе – цепляющее, вертящееся на языке, как заевшая песенка. – Задвигаешь, – она медленно произносит это вслух, – за спину… Ран слабо улыбается. – Похоже, в твоей голове есть что-то еще – помимо опилок и соломы. Кимико пропускает это мимо ушей – хотя могла бы огрызнуться; она слишком занята обдумыванием своей догадки. Получается, Ран намеренно лезет вперед, чтобы защитить младшего брата? – Это с детства, – услужливо подсказывает он, усмехаясь над ее озадаченным видом, постукивая длинными пальцами по подлокотнику кресла. – Отец любил проверять нашу силу духа, когда брал с собой на разные… Встречи и мероприятия. Кимико переводит на него ошарашенный взгляд. – Роппонги, – тягуче говорит Ран, – должен был стать нашим. Все это знали – и мы с Риндо в том числе, но одной крови ведь мало, не так ли? – О чем ты? – Отец понимал, что его люди сожрут нас и не подавятся, – Ран прикрывает веки устало, словно пытается вспомнить события тех дней, – если, конечно, мы не сожрем их раньше. Ты знаешь, как растили самураев? Кимико качает головой. – В них развивали разные качества, но предпочтение отдавалось бесстрашию и хладнокровности – для этого будущим воинам могли приказать отправиться ночью на кладбище или посетить публичную казнь, чтобы лично лицезреть отрубленные головы. Что-то похожее устраивал и наш отец, – Ран открывает глаза и от его взгляда – пустого и равнодушного – Кимико становится жутко. – Хочешь сказать, – она облизывает пересохшие губы, – ты всегда… – Делал все первым. Я старший, – он пожимает плечами, – а Риндо – хоть по нему сейчас и не скажешь – в детстве был добрым и милым ребенком. Кимико ощущает резкое желание присесть и опускается напротив Рана, в замешательстве разглядывая его лицо. Назвать его ублюдком мысленно почему-то больше не получается. Если бы у нее был такой брат, то… Она морщится, неожиданно чувствуя едкий запах сигарет и обожженной плоти – плечо обжигает секундная призрачная боль. Он бы такого не позволил, – шепчет кто-то завистливый внутри. – Не знаю, что ты наговорила Риндо вчера, – Ран встает и отряхивает пальто, принимая деловитый вид, – но лучше бы тебе этого не повторять – будь ты хоть трижды соулмейтом, если я почувствую от тебя угрозу… – Давай без пафосных речей о том, что со мной будет, – перебивает его Кимико, потирая лоб ладонью. Ей нужно время, чтобы переварить все это и разложить в голове по полочкам. – Я пыталась извиниться, – неуверенно говорит она, вставая, – утром, но Риндо… – Не нужно просить прощения, – Ран пригвождает ее к месту своим жутковатым взглядом, и Кимико плюхается обратно, – просто будь той, кто будет на его стороне при любых обстоятельствах. Не дожидаясь ее ответа, он уходит, бросив на прощанье: – Сохрани мой визит в тайне. И убери осколки – еще порежешься.