Ты и я в одной могиле

      Под лунным светом, это место выглядит…       Мёртвым. Пустым. Искусственным.       Вокруг ни деревьев, ни зверей, ни, тем более, людей. В случае внезапной атаки на пустыре негде скрыться, так что я вторые сутки ломаю голову, пытаясь решить простую, на первый взгляд, задачу — зачем Грейнджер попёрлась сюда? Чем думала, когда так нелепо подставлялась? Смею признаться, в какой-то степени я разочарован, ведь в школе Грейнджер шла в ногу со мной, ничуть не уступала в успеваемости, а временами, даже превосходила. Я чертовски злился и ненавидел грязнокровку за то, что кто-то вроде неё способен быть в чём-то лучше меня, наследника чистокровного аристократического рода. Временами я ненавидел её особенно пылко; обзывал, бросал жвачку в волосы, пакостил на уроках и сваливал свои детские шалости на неё, но сучка лишь заносчиво задирала свой вездесущий нос, игнорируя меня, словно я пустое место. Она всегда выходила сухой из воды, что бы я не делал. Но теперь я точно готов взять реванш.       Крысы отчаянно и упорно скрывают своё убежище, из-за чего на протяжении нескольких месяцев мои солдаты едва ли не грызут землю, пытаясь найти зацепку. След. Подсказку. Что, блять, угодно, лишь бы скорей пролить грязную кровь.       Им бы позволили жить, если бы те покорно склонили головы перед тёмным лордом и приняли свою судьбу. Два простых варианта, два пути, две блядских таблетки — красная и синяя, выбирай: либо ты склонишь голову, либо лишишься её.       Их выбор сделан, и сейчас я здесь. Снова.       Спину обдувает холодный ветер, скользит по скулам и шее. Ёжусь от холода, укутываясь в слишком лёгкую для нынешней погоды мантию, накладываю на себя согревающие чары. Так то лучше. Под ногами хрустят низкие, сухие кусты, рассыпающиеся на мелкие травинки.       — Блять! — Оступаюсь, едва не проваливаясь в расщелину, которую совершенно точно не видел здесь в прошлый раз. Склоняюсь над пещерой, оценивая размеры. Она слишком мала для зверя, но в самый раз для тощей девчонки, чья масса тела явно не превышает девяносто фунтов. Опускаю древко с активированным люмосом к месту и опускаюсь на корточки. На первый взгляд, яма кажется довольно глубокой, но при этом слишком узкой для меня и моих солдат.       Поднимаюсь, опускаю руку в карман, нащупываю сикль и бросаю монету вниз, чтобы примерно оценить глубину. Засекаю время.       Раз.       Два…       Звон железной монеты звонким эхо ударяется об дно и стены пещеры. Это оно. Блять, это оно!       Даю команду отойти на несколько метров, дабы избежать ранений, вращаю меж пальцев вытянутую, стеклянную колбу, наполненную взрывоопасным зельем. Нужно больше места, чтобы без проблем спуститься вниз.       Я, чёрт возьми, не в силах сдержать триумфальную улыбку; я уже чувствую вкус победы.       Металлический вкус крови на губах.       Я иду, мышка. Считай — я уже выиграл. ***       Это оказалось гораздо проще, чем я только мог представить. Всё это время логово крыс было у меня под носом. Я знал, я чувствовал, я был уверен, что они рядом! Если бы не предвкушение, дурманящее меня в эту самую секунду, возможно, я бы проклял себя за невнимательность. За то, что потерял время, вынуждая Тёмного Лорда ждать.       Вокруг темнота, не разглядеть ничего дальше своего носа. Мы близко; протираемся через тёмные тоннели и ходы, то уменьшающиеся, то увеличивающиеся в ширине. Щелчок пальцев — и крысы на крючке. Сбивают колени на сырых камнях передо мной и молят о пощаде.       Под ногами хлюпает подземная влага, стремительно пропитывающая ботинки. Иногда наступаю во что-то вязкое, и это ощутимо замедляет шаг. Херово, мать его, топкое болото. Удивительно, как крысы прожили здесь столько времени.       — Не опускать палочки, — отдаю приказ полушепотом, чтобы не спугнуть добычу, — слишком темно, света недостаточно.       — Свет люмоса тускнеет, Генерал, — резко оборачиваюсь, когда слышу подобную ересь от солдатов. Казню кретинов, если посмеют сорвать операцию, — с магией что-то не так, сэр, чем дальше мы идём — тем меньше света.       Абсурд. Кажется, кто-то вылетит из штаба, как только отряд вернётся в замок. Демонстративно поднимаю палочку к лицу солдата, упираясь кончиком в лоб.       — Неужели, — до скрипа сжимаю древко рукой, — Как насчёт проверить?       Пустить аваду в лоб — не совсем разумная идея, поскольку мне придётся отчитываться перед Лордом за каждую снесенную с плеч голову. Ненавижу это; сначала тебе дают власть, право решать судьбы, но в итоге ты должен уметь обуздать свой гнев.       — Он прав, Малфой, — Монтегю выходит вперед, его лицо почти не освещено, — какая-то херня с магией, я чувствую, как она покидает тело.       Окидываю быстрым взглядом остальных и получаю утвердительный кивок в ответ. Чёрт.       — Держать позицию и строго придерживаться плана, не отступать ни на шаг. Я ясно выразился? — стискиваю руки в кулаки, слышу скрип кожаных перчаток.       Солдаты синхронно кивают и мы двигаемся дальше по катакомбам. Свет люмоса действительно тускнеет, меркнет с каждым шагом. Понятия не имею, какого дракла здесь происходит и в чем кроется причина. Херова аномалия. Рукой нащупываю портупею на груди, удостоверившись, что кинжалы на месте. Во всяком случае, что бы не происходило с магией здесь, под землёй — мы не отступим. Я отличный боец, как и мои парни. Они тренируются ежедневно, не покладая рук. Магия — прекрасное явление, дарованное избранным, но за время правление Волдеморта я не раз удостоверился, что жизнь может нагнуть тебя в самый неожиданный момент.       Нужно быть готовым ко всему. И я готов. ***       Мы превосходим их числом. Это ожидаемо, но я не думал, что они настолько слабы. Половина отродья вырезана, я блестяще справился с заданием, даже не смотря на отсутствие магии; их пристанище разрушено, обращено в руины, сожжено дотла. Понятия не имею, почему не выходит пользоваться магией. Ты взводишь палочку, с неукротимым гневом нацеливаешь на врага, но ничего не происходит. Ни единой искры.       Я не бывал в таких местах раньше, думал, что древние подземные города — всего лишь детские сказки, истории, которые придумываешь на ходу и делишься ими с друзьями, когда тебе семь.       Что ж, я ошибался. Если бы не нынешние обстоятельства, я бы хотел провести здесь какое-то время. Может, пару-тройку часов. Побродить вдоль улиц, заглянуть в дома, изучить светящиеся камни, что покрывают большую часть стен и высокого, скалистого свода. Кстати, они являются единственным источником света. Это…       Завораживает. Не каждый день увидишь подземный мир, окутанный тайнами и своей неизвестной, многовековой историей.       Это, по своему… красиво.       Было, до того момента, когда первая порция взрывоопасного зелья попала в чей-то дом, и ветхое здание обрушилось, камнями придавливая жильцов.       Было, до того, как армия псов перебила большую часть ордена, превратив сопротивление в гниющие куски мяса.       Было, до того, как те прекрасные, светящиеся камни не осыпались на тысячи осколков, что теперь хрустят под ногами.       Это место кануло во тьму. Теперь мир стал немного чище.       Мой клинок пропитан кровью грязнокровок и предателей крови. Очередной безумец бросается на меня с голыми руками, но его горло пронзает заточенное лезвие кинжала. Опрометчиво. Глупо. И ради чего? Влажный, громкий звук разрезающейся плоти. Медленно тяну рукоять на себя, заглядывая в глаза очередной крысы. Каждый раз смотрю в глаза, упустить этот момент — настоящее преступление. Они наполнены страхом и желанием жить; он хватается руками за разорванное, кровоточащее горло, по его кистям и запястьям струится багровая, тягучая жидкость. Резкий толчок ботинком в грудь, и мертвец падает на остальные тела, словно тряпичная кукла.       Кровь внутри меня закипает, разгоняя адреналин по венам. Это сладкое чувство вседозволенности, величия и могущества — лучшее, что случалось со мной. Я снова наношу удар; раз за разом, горы трупов. Победа достаётся настолько легко, даже с учётом того, что приходится прибегать к холодному оружию и рукопашному бою.       Боковым зрением улавливаю знакомую фигуру; мелкую, тощую, дрожащую от ужаса.       Грейнджер.       Поттер силой тащит ее с побоища, пресекая отчаянные попытки вырваться. Сейчас грязнокровка не выглядит такой же смелой, как запомнилась мне в прошлую нашу встречу. Ее взгляд — взгляд трусливого ягнёнка перед бойней. Жалкий и потерянный. Не медлю, рывком бросаюсь к ней, ловко обступая полчище изуродованных, раскиданных вокруг тел.       Сейчас она подобна снитчу, который я должен поймать. Забрать себе, сделать решающую манипуляцию в матче. Я достаточно близко, чтобы протянуть руку и крепко сжать её тонкую шею. Швыряю взрывное зелье вперёд, в каменные своды наверху так, чтобы её не разорвало на куски. Это была бы слишком простая смерть.       — Стой где стоишь! — Она кричит мне, ха-ха, и толкает шрамоголового в узкий проход, спасая его, и через мгновение пещеру безнадёжно заваливает камнями. Блять!       Хмурит взгляд и выставляет вперёд сжатый в руке наконечник стрелы. Тупая сука и впрямь считает, что эта игрушка может нанести мне тяжелые ранения? Чем я ближе, тем сильнее она вжимается спиной в стену. Прекрасно.       Верно, мышка, отступать некуда.       Подбираюсь совсем близко, одним ударом выбиваю наконечник и прижимаю грязнокровку к стене; фиксирую ее запястья над головой и блокирую движения. Её грудь высоко вздымается и касается меня. Слышу хруст костей, сопровождающийся тихими, едва заметными всхлипами.       Так, значит, ты ранена…       — В чём дело, мышка? — вжимаю Грейнджер в скалистую поверхность всем телом, вынуждая её рёбра смещаться, — боишься умирать?       Блять, конечно, она боится. Трепещет и содрогается от ужаса, пытается дышать размеренно, что я пересекаю резким толчком вперёд.       — Я не боюсь ни смерти, ни, тем более, тебя, — на её сухих, потрескавшихся губах выступает капля крови, стекая тонкой дорожкой вниз по подбородку. Зажимаю край кожаной перчатки зубами и стягиваю её. Пальцем поддеваю несколько бордовых капель, чтобы попробовать, понять, насколько грязная кровь отличается по вкусу.       Этот трюк срабатывает. Её взгляд наполняется новой порцией ужаса и осознанием предстоящей смерти. Она врёт. Она боится меня. Боится смерти.       — Боишься, грязнокровка, — мне начинает нравится её смелое парирование, от чего губы невольно растягиваются в улыбке. Зажимаю её бёдра своими, когда сучка снова пытается вырваться, — почему ты не дала мне умереть на том пустыре?       С интересом наблюдаю за тем, как её мозг пытается выдать «правильный» ответ.       Мы не в школе, Грейнджер. Танцуя на костях твоих друзей, мы можем не следовать правилам, не заглядывать на страницы учебников. Говори то, что думаешь на самом деле.       Она сжимает челюсть и задирает подборок, нарочно демонстрируя мне своё «бесстрашие». Я вдавливаюсь в неё сильнее, кости грязнокровки едва ли не перетираются в порошок, но ни одна мускула на ее лице не дрогнула. Она ни на миг не отвела взгляд от моих глаз, ни на чёртову секунду. Я все жду, когда Грейнджер поднимет белый флаг, когда наконец падет на колени и начнёт вымаливать пощаду, но, кажется, она не намерена сдаваться. Идиотка.       — Просто я не бью лежачих, Малфой.       Сука. Херова сука провоцирует меня, проверяет, нащупывает границы дозволенного. Её глаза, ярко переливающиеся янтарём во всепоглощающей тьме подземелий, запросто могли бы стать единственным источником света. Ее взгляд — дикий огонь, языками пламени окутывающий тебя, обжигающий кожу. Как она делает это? Вокруг настоящий хаос, пепелище, приторный запах запёкшейся крови, но я, словно окутанный чем-то… живым? Новым? Интригующим? Настоящим… Это игра, Грейнджер, я понял. Ты бросаешь мне вызов, не так ли?       — Хочешь поиграть, мышка? — сжимаю ее шею, от чего с окровавленных губ срывается сдавленный хрип, — Будь по твоему, давай поиграем. ***       Темно. Холодно. Больно.       Чувство безысходности ледяной водой окатывает с головы до ног, вынуждая мышцы сокращаться от судорог. Дыхание медленно приходит в норму, но легче не становится. Узкий тоннель. Неизвестный, неизведанный. Сплошная тьма. Стая арахнидов в любой момент может появиться здесь и сожрать нас. И сил, чтобы противостоять — нет. Сил, чтобы бороться дальше — нет. Псы перечеркнули всё, втоптали надежду в грязь, припорошив могильной землей.       До сих пор не верю, что выжила, что он так просто отпустил меня.       — Игра началась, Грязнокровка. Ёжусь, невольно вспоминая его торжествующее лицо. Он смаковал, наслаждался моим поражением. Личный триумф Малфоя обернулся трагичной кончиной всего ордена, всего мира, что ещё вчера имел шанс на нормальную жизнь.       — Гермиона, — Джинни садится напротив меня и подносит зелье к моим губам, — здесь немного костероста, точнее всё, что осталось, — тьма скрывает ее силуэт, но я отчётливо слышу всхлипы. Она плачет. Джинни Уизли, хладнокровная метательница кинжалов, превосходный боец — плачет.       — Я в норме, не нужно, — отворачиваю лицо, отодвигая рукой стеклянный сосуд, — оставь на более подходящий случай.       — Более подходящий? — её голос дрожит, она на грани истерики, — Гермиона, твоё ребро выпирает из-под кожи! Пей чёртово зелье, или я силой волью его в твоё горло!       Я понимаю, она в панике. Боится, как и все мы. Осознаёт, что ещё один шаг — и она сорвётся в пропасть, откуда не выбраться. Зачем тянуть, Джинни? Пора принять поражение достойно. Мы проиграли.       — Грейнджер дело говорит, Уизли, не расходуй зелье почем зря, — осипший голос Грюма слышится издалека, — в любом случае, она больше не пойдет на задания. И без этого достаточно дел натворила.       Я не просто зла, я в ярости. В ненависти и нетерпимости. Я знаю, Грюм, знаю! Я подставилась. Обратила в прах все наши старания, своими же руками выкопала яму для светлого будущего, ради которого ты, я, все мы — проливали кровь; свою и врагов. Оступилась, ошиблась. Знаю.       — Твои предложения? — Джинни готова рвать и метать, — предлагаешь сдохнуть? Или выбраться, чтобы склониться перед змеиной пастью сумасшедшего? Каков план? Оставим Гермиону умирать здесь?       — Было бы прекрасно, Джинни, — зачем-то вставляю свои пять сиклей, вероятно, чтобы разрядить обстановку. Выходит паршиво. Он прав, они выследили нас из-за того, что я принесла в город кровь пса. Тогда, на последней вылазке, когда я стащила флягу с водой, его запёкшаяся кровь осталась на моем лице и это позволило им найти вход в город, — с моих губ срывается истерический смешок, — фляга с водой, в обмен на сотни невинных жизней. Я сильно, сильно ошиблась.       — Ради Мерлина, Гермиона, заткнись, или я переломаю тебе остальные кости!       — Джинни, пожалуйста, — Гарри разбавляет обстановку своим мягким тембром, но Джинн ударяет его по руке. Толкает в плечо. Плачет. Она, как и я, не выносит проявление слабости и страха. Страх равносилен поражению.       Было страшно лежать пластом на липкой от крови земле, когда вокруг огонь, когда прах мертвецов кружит в танце, оседая на твоей коже. Страшно, когда сумасшедший убийца возвышается над тобой, и в ярком свете пожара его лицо облачено тенью. Страшно слышать, как сильно он стискивает зубы и с силой сжимает ладони в кулаки от переизбытка переполняющей его ненависти. То, что я жива, означает только одно — это было бы слишком просто для него, ведь он унижен. Не каждый день Генерал Псов получает тяжелые ранения, а после, враг просто даёт ему «второй шанс». Для него мой поступок на том пустыре звучит как: «так уж и быть, я оставлю тебя в живых». Теперь он жаждет мести, хочет шоу, чтобы запечатлеть в памяти переполняющую меня агонию. Значит, это не последняя встреча. Уверена, он будет держать меня на прицеле.       Перед глазами невольно мелькает картинка, вероятно — самая трагичная и страшная, что мне когда-либо доводилось видеть.       — Гермиона! Хватайся! — в нескольких метрах от моего пульсирующего от боли тела, Гарри тянет руку, сквозь каменные завалы, что завалили вход в пещеру; я едва могу приподняться, едва могу дышать.       Крики и вопли ужаса сошли на нет. Лишь тишина, треск раскалённого камня и горький запах горящего мха. Я приподнимаюсь на локтях, каждое движение откликается острой болью в груди, вынуждая шипеть сквозь стиснутые зубы. Я забываю о том, что следовало бы контролировать дыхание. Сейчас это просто невозможно.       — Грейнджер, мать твою! — Это Грюм. Он резко подхватывает меня за локти и помогает встать, — Уходим, сейчас.       Я в последний раз окидываю взглядом окружающий меня ужас. У нас был шанс. Дождаться утра и сделать ход — всё, чего требовалось от ордена. Сейчас же каменная арена, место, где мы больше всего верили в себя, ощущали силу наших клинков и стрел — усыпано изуродованными телами. Это конец. Возвращаться некуда.       — Погоди, — Грюм замирает, когда я в ужасе улавливаю знакомый, скребущий звук, — ты слышишь это? — Мы синхронно оборачиваемся на источник звука, а взору предстаёт ужасающая картина:       Из всевозможных пещер лезут чудища. Они передвигаются быстро, растаскивая друг друга клешнями, характерно «пищат».       Они голодны.       Они чуют запах лакомства.       Грюм крепко сжимает моё запястье рукой, быстро заводит меня за свою спину.       — Лезь внутрь, — соглашаюсь с Аластором кивком головы и крепко хватаюсь за руку Гарри, но пальцы выскальзывают, — быстрее! — оборачиваюсь, несмотря на то, что это фатальная ошибка — оборачиваться нельзя, ни при каких обстоятельствах, ведь нелепый «интерес» с лёгкой руки приговорит тебя к смерти.       Я отталкиваюсь от земли, подтягиваюсь, жмурясь от невыносимой боли, когда переломанные рёбра снова напоминают о себе. Камни громко осыпаются под моими ногами, Гарри отчаянно прилагает попытки затащить меня внутрь. Грюм кричит, хватает булыжник и бросает в сторону приближающихся арахнидов, но твари резко меняют траекторию. Кажется, монстров интересуем не мы.       И я снова слышу… Крик. Отличающийся от тех, что ещё недавно эхом переполняли подземелья. Это не предсмертный крик, пропитанный болью и страхом, нет. Кто-то выжил, кто-то нуждается в помощи. Нельзя оставлять своих, правило номер три. Никогда, ни при каких обстоятельствах не бросать раненых, если ты — единственный, на кого они могут рассчитывать.       Это крик младенца.       Господи…       Я отпускаю руку Гарри и падаю, больно ударюсь спиной об камни, глухим ударом выбивая воздух из лёгких. Забываю о переломах, подрываюсь и иду на звук, опираясь ладонью о скалистые стены, оставляя линию кровяных разводов. Держать себя в руках, Держи себя в руках, Гермиона, оставайся в сознании!       — Грейнджер, назад!       Я иду вперёд отчаянно, игнорирую предупреждения Грюма, ищу взглядом малыша. Уверена, этот крик — не слуховая галлюцинация. Это ребенок. Ему нужна помощь. Счёт идёт на минуты. Переступаю через трупы, едва ли не спотыкаясь. Больно, чертовски больно. Кислорода почти не осталось, кругом адская печка. Всюду огонь и пепел. Чудовища обходят меня стороной, ищут источник запаха, рыскают, задавливая друг друга.       — Где же ты, — шепчу, пока мой взгляд мечется из угла в угол, — где же…       В небольшом овраге, образовавшемся из-за волны мощного взрыва, полулёжа, тихо всхлипывает Анна; подол её серого платья испачкан кровью, а в руках она трепетно прижимает к груди крохотный свёрток; Анна бережно поправляет края ткани, обвёрнутой вокруг новорожденного, улыбается ему, тихо напевая мотив знакомой колыбельной. Плач крохи медленно утихает.       — Спи, моя маленькая, — Анна продолжает улыбаться, сквозь слёзы, качая на руках ребёнка, — скоро все закончится и мы всегда будем вместе, я обещаю, — её полушёпот заглушают звуки ползущих тварей. Они все ближе. Нет, боже, нет!       — Анна! — пытаюсь докричаться осипшим, хриплым голосом, прикладывая все оставшиеся силы, — Анна, давай его мне! Нужно уходить!       Она поднимает взгляд на меня, её губы трогает горькая улыбка, в то время как в глазах мне удаётся отыскать толику радости. Радости, застать рождение долгожданного малыша в этом безумном мире. Тихий плач ребёнка совсем сходит на нет. Анна медленно опускает веки, кивает мне, словно прощаясь, но быстро возвращает взгляд своему младенцу. Она прощается с ним. Припадает губами к лбу малыша и крепче прижимает к груди. Она прощается с ним.       Грюм кричит что-то, но я не могу разобрать ни слова; лишь тихая, окутывающая магия колыбельной касается моей души. Влага скапливается на веках и горячими дорожками льется по щекам, когда я осознаю, что они слишком далеко. Нет шансов, не успеть. Кто-то хватает меня за руку, оттаскивает назад, когда овраг наполняется кишащими чудищами. Та волшебная, убаюкивающая мелодия до конца моих дней останется в моей памяти. ***       Я понятия не имела, что делать. Не знала как отвечать на косые взгляды, острыми иглами вонзающиеся под кожу; я видела, они винят меня. Те дни, что оставшимся в живых членам ордена пришлось провести в узкой пещере, наполовину заваленной камнями, где нет ничего, кроме сырости и холода, казались адом. Кромешная тьма. Этот звук разбивающихся, грязных капель со свода пещеры сводил с ума. Вода капала не переставая, раз за разом. Я бесконечно считала капли, отсчитывая секунды, минуты, часы, чтобы хоть на чем-то сконцентрироваться; чтобы отвлечься и не давать чувству вины уничтожить себя. Раны заживали. Благодаря остаткам зелий силы медленно, но восстанавливались. Мы упорно зализывали раны, пока Грюм и Рон изучали карту, выстраивая новый маршрут. Никто не отступит, нельзя отступать. Шансы есть, и даже если мы погибнем, оставив после себя лишь тень воспоминаний — мы сделаем всё, что в наших силах.       — Гермиона? — Джинни замечает тусклый свет фонаря и сбрасывает с себя куртку, играющую роль одеяла, — что ты задумала? — она ставит ступни на холодный камень, потирая сонные глаза.       — Тише, — шепчу, касаясь своих губ указательным пальцем, — хочу проверить кое-что, спи.       — Стой! — заглядываю за спину раздражающе любопытный подруге, удостоверяясь, не разбудила ли ещё кого-то, — мы ведь выходим утром? Сейчас глубокая ночь, — она смотрит на наручные часы и согревает свои плечи растирающими движениями, — не знаю, что ты задумала, но, пожалуйста, не делай этого. Может, мне пойти с тобой?       — Всё под контролем, — шепчу, постукивая ногтями по кожаным ножнам, откуда виднеется рукоять кинжала, — пожалуйста, Джинни, ложись спать. — Она хмурит брови, складывает руки на груди, чем выражает протест, — я уйду метров на двадцать, не больше.       Лишний яд не помешает — с такой мыслью я проснулась и решила, что стоит выбраться на поиски. Я видела, как псы один за одним растворялись в воздухе, исчезали с помощью заранее подготовленных портключей, значит, опасность миновала. Они так же понесли потери, они ранены и обессилены. Меньше всего псы ожидают нападения на штаб, они уверены, что мы разбиты.       — Дай мне пятнадцать минут, — обхожу Джинни сбоку и проскальзываю в узкую щель, — пятнадцать минут. — Она закатывает глаза и проводит пальцем поперёк своей шеи, наглядно демонстрируя, что мне грозит в том случае, если я задержусь.       — Спасибо, — шепчу и опускаю ладонь на ножны, чтобы быть наготове в случае появления чудовища. ***       Тоннель стремительно расширяется, а это значит, что я приняла верное решение, когда свернула налево. Воздух оттуда был более влажным и прохладным, что может означать лишь одно — рядом есть вода. Я подсвечиваю землю под ногами тусклым светом фонаря, опасаясь обнаружить скорлупу яиц арахнидов, ведь наверняка не только мы нуждаемся в питье.       — Чёрт, — свет фонаря гаснет, и я оказываюсь в непроглядной темноте; развожу руки в стороны, нащупывая покрытые слизью стены и продолжаю двигаться вперёд.       Слышу своё дыхание. Громкое и дрожащее, оно неровными вдохами срывается с моих губ, наполняя тоннель эхом. Стучу ладонью о фонарь, надеясь, что от этой бытовой манипуляции он вновь заработает, что, на самом деле, довольно глупо. Я в шаге от того, чтобы свернуть с пути. Вернуться обратно и покорно дождаться утра. Я давно перестала трепетать от страха темноты или здешних хищников, но сейчас, в эту самую секунду — мне страшно. Не знаю, с чем это связано, может интуиция, но страх будто окутывает меня от пальцев ног до мокрых кончиков волос.       Нужно было слушать Джинни. Нужно возвращаться.       Но как только я делаю первый шаг, чтобы вернуться, издалека доносится звук, напоминающий плеск воды. Я замираю, вслушиваясь, прикидывая, насколько далеко находится родник. Громкое биение сердца отвлекает, как и дрожь в промозглом теле. Снова звук, снова плеск воды. Определено, я нашла воду. Господи. Я иду вперёд, ведь при таком раскладе нельзя отступать. Наверняка в свод пещеры просочилась вода с поверхности. Прекрасная, полезная находка, вода чертовски важна, её всегда недостаточно. Я слышу рябь, что пускает подземный ветер. Прохладный воздух обдувает руки и шею, вынуждая кожу покрывается мурашками. Под подошвой мокро, влага просачиваешься внутрь ботинок; наклоняюсь, касаюсь воды пальцами; здесь всего пара сантиметров глубины, но чем дальше я иду, тем выше уровень воды. Скидываю сумку с плеч, рыскаю внутри, быстро перебирая содержимое; нахожу флягу и сажусь на корточки, чтобы доставить немного в качестве доказательств для ордена. Никто не сунется вглубь неизведанной пещеры, просто поверив мне на слово, особенно если учесть, что их доверие подорвано.       Я сделала это. Я нашла питьевую воду под землей. Это увеличит шансы, придаст сил, и пусть даже придётся отступиться, вернуться под землю, для проработки нового, более совершенного плана — у нас будет вода.       Крохотный отблеск зелёного света тонким лучом пронзает кристально чистую воду, привлекая мое внимание; вглядываюсь в глубину и вижу нечто сверкающее, поблескивающее от ряби на поверхности. Это «что-то» буквально манит меня, руки сами тянуться ко дну. Я наклоняюсь и взгляд улавливает переливающиеся лезвие кинжала, чей клинок украшен различными драгоценными камнями и серебряными вставками. Чертовски красиво. Сложно представить, как невиданной красоты творение оставили одиноко покрываться ржавчиной здесь, на глубине подземных вод. Я никогда не видела оружия прекрасней.       Наклоняюсь над водой и тяну руку, чтобы достать кинжал. Нельзя, нельзя оставлять его здесь. Он словно магнит, притягивает к себе, повелевает прикоснуться, и я покорно повинуюсь, не в силах противостоять.       Внезапно кто-то толкает меня в спину.       Господи, нет.       Я срываюсь на глубину, и тело словно пронзают тысячи игл. Вода слишком холодная, нестерпимо холодная. Нечем дышать, легкие горят огнём, от чего паника накрывает с головой, но как только взгляд вновь падает на желанную находку, она отступает, и тело согревается. Я понятия не имею, что со мной. Словно мою волю подчиняет неведомая сила, что сродни империусу. Нужно выплыть, нужно дышать. Нужно быстрей убраться из этого места, но я вновь иду на дно, не в силах оторвать взгляд от переливающегося лезвия кинжала. Он близко, я чувствую лёгкое, приятное покалывание на кончиках пальцев. Зелёное свечение, исходящее от камней усиливается, становится ярче. Я касаюсь лезвия, крепко сжимая его в руке.       Боюсь потерять, поэтому ладонь сама вжимается в острие, и вскоре кожу пронизывает режущая боль. Одёргиваю руку, наблюдая, как кровь медленно расплывается, вырисовывая в воде замысловатые, багровые узоры. Я снова чувствую холод, заставляющий мышцы сокращаться от судорог. Ещё немного, и я потеряю сознание, а после утону здесь, в этом проклятом месте.       Резкий толчок, немного усилий и я выныриваю на поверхность, судорожно хватая ртом ледяной, обжигающий горло воздух. Подтягиваюсь и выбираюсь из родника, падаю на спину. Влажные волосы прилипают ко лбу и щекам, одежда мокрая и тяжёлая, грудь высоко вздымается, дыхание медленно приходит в норму. Мерлин, что это было? Кинжал, что покоился на дне, уже не выглядел красивым и манящим. Однажды я уже испытывала нечто похожее, когда вместе с Гарри и Роном мы уничтожали крестражи.       Страшно. Холодно. Темно.       Зубы стучат друг о друга, пальцы рук немеют, когда чёрный как смоль дым поднимается со дна, расплываясь облаком вокруг меня, заменяя собой кислород, отравляя воздух. Нужно бежать, нужно… уходить, но меня поглощает сгусток тьмы, окутывая, словно высасывая силы. Веки тяжелеют и опускаются, и я будто падаю с крутого обрыва, безвозвратно потеряв себя во тьме.